Дэвид Вебер "Первая победа" (Миры Хонор 7)

— Благослови мальчика. — Глаза Ребекки, возможно, были немного затуманены. Эллисон знала, что Альфред никогда не обсуждал со своей матерью Клематис — или, если уж на то пошло, ее собственное спасение — так подробно, как с ней, но Ребекка слишком хорошо знала своего сына, чтобы не догадаться о том, чего он ей не сказал.

— Из твоих уст в уши Господа, — сказала Эллисон, улыбаясь своей свекрови. — И, словно для того, чтобы опровергнуть жестокое и противоестественное утверждение о том, что он был нерегулярным корреспондентом, он прикрепил свое письмо ко мне к письму вам. Я подумала, что мы могли бы посмотреть мое видео вместе после ужина — думаю, кое-что из этого вас рассмешит. Потом вы, люди, сможете посмотреть свое.

Башня Карлтон Локателли,

город Лэндинг,

планета Мантикора,

Звездное королевство Мантикора,

двойная система Мантикоры,

август 1858 года п.в.

— Чем-то вкусно пахнет!

Коммандер Альфред Харрингтон глубоко вдохнул, войдя в квартиру, и доктор Эллисон Харрингтон, одетая в анахроничный белый фартук, высунула голову из кухни.

— Не смей и шагу ступить в столовую!

— Что? — моргнул Альфред. — Почему нельзя?

— В основном потому, что я сделаю тебе больно, — сладко сказала она. — Причину, по которой это так, оставлю твоему воображению.

Она снова исчезла на кухне, а Альфред усмехнулся, пересекая уютную гостиную и выглядывая наружу через программируемую стену из кристаллопласта. Его недавнее повышение до полного коммандера заодно с назначением исполнительным директором отдела неврологии и нейрохирургии Бэссингфорда дало им право на очень хорошую квартиру на сто двенадцатом этаже башни Карлтон Локателли, с видом на прекрасно озелененный кампус Бэссингфорда. Поскольку Бэссингфорд находился рядом — в некотором роде — с клиникой королевы Элизабет, это место было невероятно удобным для них обоих.

Его назначили старшим штатным врачом в неврологию и нейрохирургию сразу после возвращения КЕВ "Септер" из Силезии. Во многих отношениях ему не хотелось покидать корабль, и за четыре стандартных года службы у него завязалась дюжина близких дружеских отношений. С другой стороны, за это время он возвращался на Мантикору ровно шесть раз, а его самый длинный отпуск составил всего три стандартных недели. Приходить домой к Эллисон каждый вечер — ну, каждую ночь, когда позволяли графики работы, — было раем, и Бюро по кадрам пообещало, что в ближайшее время не переведет его на дежурство на корабле.

Он обнаружил, что они имели в виду это, когда капитан Данлеви, давний руководитель отдела неврологии и нейрохирургии, ушел в отставку, и на его место была назначена коммандер Айседора Маховска, заместитель Данлеви. Все уже давно предвидели, что это произойдет. Данлеви был одним из лучших врачей, которых Альфред когда-либо встречал, но ему было за семьдесят, и он никогда не получал пролонг. И было столь же очевидно, что Маховска станет его преемницей. Чего Альфред не предвидел — даже отдаленно не ожидал, — так это того, что его могут назначить на замену Маховска. В Бэссингфорде было по меньшей мере еще два нейрохирурга старше него... пока его внезапно не произвели в полные коммандеры, несмотря на замороженные темпы продвижения по службе в мирное время.

Единственным человеком, который не был удивлен — или, во всяком случае, утверждал, что не был удивлен, — четким заявлением военного флота о том, что его одобряют, была Эллисон.

Новая квартира была действительно приятным дополнением, думал он, глядя вниз, на сгущающийся вечер, когда на зеленых поясах и водных объектах у подножия башен Бэссингфорда загорались огни, но абсолютное удовлетворение от своих новых обязанностей было еще более глубоким. Единственной ложкой дегтя в его бочке меда было то, что он оказался гораздо лучшим администратором, чем сам о себе думал, и с ужасом ждал того дня, когда Бюро по кадрам поймет это и попытается вытащить его из клинической части и превратить в еще одного менеджера.

— Что, если я пообещаю держать глаза закрытыми? — крикнул он через арку на кухню: — Я мог бы просто подойти к своему стулу — вообще-то, ты могла бы подвести меня за руку — и тогда я мог бы просто сидеть там с закрытыми глазами, вдыхая все эти восхитительные запахи выпечки, пока ты не прикажешь мне посмотреть.

— Конечно, мог бы.

На этот раз Эллисон даже не высунула голову, и он ухмыльнулся.

— И я голоден!

— Ты всегда голоден. Ты — Харрингтон.

— Как и ты.

— Но не генетически. Слава Богу. Пытаться накормить даже одного с метаболизмом Мейердала — это уже достаточно плохо!

— На Беовульфе ты, кажется, не думала, что будет так плохо.

— Это был оптимизм невежества. Теперь я знаю лучше.

Альфред рассмеялся и плюхнулся в большое кресло. Кресло плавно подстроилось под него, и он нажал на сенсорный экран подлокотника, чтобы включить "умную стену", затем перешел по меню к своей любимой ленте новостей.

— Не зацикливайся на этом слишком сильно, — сказала Эллисон. — Ужин почти готов.

— Ты же знаешь, я был бы рад помочь тебе закончить это, — с надеждой предложил Альфред.

— Забудь об этом.

Он покачал головой. Учитывая их расписание — Эллисон стала заведующей отделом генетики в университетской клинике королевы Элизабет два стандартных месяца назад — они обнаружили, что пользуются автоповаром гораздо чаще, чем им обоим хотелось. Альфред предположил, что Жак был не так уж неправ, когда назвал их "фанатиками гурманства". С другой стороны, удовольствие выбирать ингредиенты и затем превращать их в блюдо по старинке было почти чувственным. Не то чтобы у него было какое-то желание разводить огонь. За исключением случайных пикников, вот и все.

Они взяли за твердое правило удовлетворять свой "фанатизм" и готовить ужин вручную по крайней мере два раза в неделю. Они поочередно планировали и готовили ужин, и тот, кто готовил, старался удивить другого меню на этот вечер. Несмотря на это, даже для Эллисон было необычно быть такой непреклонной в этом вопросе, какой она была сегодня вечером.

— Знаю, что это тройной шоколадный торт, я чувствую запах! Меня этим не удивишь. Так почему я не могу подойти и сесть за стол, где мог бы поговорить с тобой, пока ты заканчиваешь?

— Ты и так прекрасно со мной разговариваешь. Следи за своими новостями. Я скажу тебе, когда придет время.

— Тиранша.

— На прошлой неделе ты был намного хуже, чем я сейчас.

— Но это было потому, что я делал хонгшао ниупа и не хотел, чтобы ты догадалась об этом. Я уже понял, что ты печешь.

— Ой? И какой еще пикантный аромат стряпни я могла бы скрыть под ароматом твоего самого любимого десерта во всем мире?

— Это жульничество!

— Подай на меня в суд.

Альфред снова рассмеялся и вернул свое внимание к умной стене.

Эллисон вошла в гостиную без фартука всего пятнадцать минут спустя. Даже сидя, он был почти такого же роста, как она, и она подошла к его креслу и наклонилась поближе для долгого поцелуя.

— Хорошо, — сказала она затем, выпрямляясь и проводя рукой по его волосам. — Подойди и возьми это, космонавт!

— Нам действительно обязательно есть прямо сейчас? — спросил он с улыбкой. — Я имею в виду, после этого поцелуя и всего остального...

— Сначала ужин! — огонек в ее глазах смягчил суровость ее тона. — Кроме того, тебе понадобятся силы.

— О-о-о! Это вызов! Люблю сложные задачи!

— Заткнись и иди ешь, дурачок! — сказала она со смешком и протянула руку помощи, когда он выбирался из греховно удобных объятий кресла.

Она взяла его под локоть, прислонившись головой к его плечу, когда они шли в столовую, и он остановился, приподняв брови, в арочном проходе.

Неудивительно, что она не хотела, чтобы он видел стол пораньше, подумал он, глядя на белоснежную скатерть, сверкающие блюда "для особого случая" и бутылку "Делакорт" в традиционном охладителе для вина.

И его, и Эллисон тарелки были накрыты, а в центре стола стояло единственное блюдо с регулируемой температурой, по бокам которого стояла миска с салатом и одна с молодым картофелем в масле и зеленью. При виде этого его глаза загорелись, и она с размаху сняла крышку с блюда.

— Та-да!

— Ты приготовила говядину по-веллингтонски, не используя автоповар?

— Ага.

— На это уходят часы! Я думал, ты застряла в офисе на весь день.

— Сегодня утром у меня была назначена одна встреча, и после этого я послала все к черту и взяла выходной до конца дня. — Она пожала плечами. — Я потратила достаточно времени, чтобы никто в клинике не стал жаловаться.

Он посмотрел на нее, потом снова на стол, а потом снова на нее. Такое отношение к своему профессиональному графику было очень не похоже на Эллисон.

— Так что же это за особый случай? — спросил он немного подозрительно.

— Я не могу просто пожелать разделить с моим любимым мужем одно из его любимых блюд?

— Конечно, можешь, — сказал он очень неуверенным тоном.

— Просто иди вперед и сядь, — отругала она.

— Это действительно выглядит восхитительно, милая, — сказал он, подчиняясь ей. — И ты права, если бы не запах выпечки, который все это скрывал, я бы догадался, что ты задумала.

— Ты так думаешь? Что, если ты ошибаешься на этот счет? — Она одарила его затаенной улыбкой, и он приподнял бровь. — Давай, проверь свою тарелку, — сказала она ему.

Он усмехнулся и снял крышку со своей тарелки. Затем сделал паузу.

— Что это? — спросил он. — Что это такое?

— Это, любовь всей моей жизни, — сказала Эллисон гораздо мягче, — детская бутылочка.

— Детская бутылочка, — очень осторожно повторил он, когда она обняла его за шею и прислонилась к нему.

— Да. — Она отстранилась достаточно, чтобы заглянуть ему в глаза. — Я действительно сказала, что у меня назначена встреча на это утро. Я просто не упомянула, что все закончилось в акушерско-гинекологическом кабинете.

— Ты беременна?!

— Конечно же, да, — ответила она ему. — На самом деле, так и есть.

И она наклонилась ближе, чтобы снова поцеловать его.

Несколько часов спустя Альфред откинулся на спинку огромного кресла на открытом балконе. Эллисон лежала, свернувшись калачиком рядом с ним, как довольная кошка, и ветерок щекотал его щеку распущенными прядями ее волос.

— Ты беременна, — повторил он мягко, тоном человека, который не мог до конца поверить в то, что говорит.

— На самом деле, я предпочитаю думать об этом как о случае, когда мы беременны, — ответила она с улыбкой с ямочками на щеках. — Ты понимаешь, что я стану не единственной, кто будет менять подгузники, коммандер Харрингтон?

— Поверь мне, это единственное, что я действительно понимаю, — усмехнулся он.

— У меня уже запланирован выходной в эту субботу. Как думаешь, ты мог бы тоже освободить этот день? Я подумала, что мы могли бы быстро заскочить на Сфинкс, чтобы лично рассказать твоим маме и папе.

— Поверь мне, я сделаю так, чтобы это произошло.

— Хорошо. И мы также должны сказать Жаку. Хотя для этого потребуется письмо, при условии, что мы сможем придумать, куда его отправить.

— Ну, прямо сейчас он вернулся в Грендель. Хотя, как я понимаю, он отправится обратно в Силезию по туннельной сети через пару стандартных месяцев.

— Может быть, тогда мы могли бы просто сказать ему об этом лично, — задумчиво произнесла Эллисон. — Я имею в виду, что здесь не так уж много спешки. Я реципиент пролонга второго поколения, так что мы — или, по крайней мере, я — ожидаем четырнадцатимесячную беременность. — Она поморщилась. — Я должна сказать, что это единственный аспект всего этого, который не наполняет меня полной радостью.

— Полагаю, даже никчемный мужчина, ответственный за твое состояние, может это понять.

— Думаю, никчемному мужчине лучше это понять. Я намерена вести себя совершенно неразумно в течение последних, о, трех или четырех месяцев, как ты понимаешь. Уверена, что у меня разовьется более чем достаточное желание, чтобы свести тебя с ума.

— Я тоже уверен, — сухо сказал он, обнимая ее. Но выражение его лица стало серьезным, и она повернула голову, чтобы посмотреть на него, почувствовав перемену в его настроении.

— Что?

— Я действительно с нетерпением жду возможности рассказать об этом маме и папе, — сказал он. — Но что насчет твоих родителей, Элли?

Ее губы сжались, и он обнял ее еще крепче, когда она напряглась в кольце его рук.

— Мне жаль, милая. Но нам придется принять решение по этому поводу.

— Знаю.

Эллисон вздохнула и уткнулась лицом ему в плечо.

Она не видела свою мать, не разговаривала с ней более двенадцати стандартных лет, и ей очень, очень не хотелось возвращаться к этому. Снова бередить рану.

— Мы должны сказать им, — мягко сказал Альфред. — Им обоим. Это убило бы твоего отца, если бы мы ему не сказали. Ты это знаешь. И каким бы заманчивым это ни было, можем ли мы действительно оправдать то, что не скажем твоей матери?

Губы Эллисон сжались. Она знала, как болезненно воспринимал Альфред разрыв между ней и ее матерью. Она чувствовала это по связи между ними, точно так же, как знала, что причина, по которой он так себя чувствовал, заключалась в том, что та же самая связь несла ему ее собственную глубокую, затяжную боль. Она могла проводить дни, недели — даже месяцы — не признаваясь себе в этой боли, но никогда не могла скрыть ее от него, а он был запрограммирован на то, чтобы все исправить. Но это было не то, что он мог исправить. На самом деле, это было не то, что вообще кто-либо мог "исправить".

— Хорошо, — сказала она наконец. — Мы ей скажем. Однако какая-то часть меня действительно испытывает искушение позволить тебе записать это письмо, Альфред. Я знаю, это трусливо, но...

— Это было бы... очень плохой идеей, — заметил он, и ей удалось по-настоящему захихикать. Это было не очень похоже на хихиканье, но все равно удивило ее.

— Ты хочешь пригласить... — начал он осторожным тоном.

— Нет.

Она оборвала его, твердо, гораздо более категорично, чем обычно разговаривала с ним, и покачала головой, уткнувшись ему в плечо.

— Нет, — повторила она, и если ее тон и не был таким ровным, то уступчивости в нем было не больше. — Альфред, с того дня, как мы поженились, у нее было постоянное приглашение навещать нас в любое удобное для нее время. Черт возьми, мы пригласили ее на свадьбу — помнишь? И мы, должно быть, повторили это приглашение дюжину раз за первые пять или шесть стандартных лет! Она так и не смирилась с этим. Она даже не призналась в этом. — Она снова покачала головой. — Я знаю... знаю, как сильно ты хочешь залечить эту брешь, перекинуть мост через пропасть, но я могу зайти так далеко. Я имею в виду, в буквальном смысле. Первые пару стандартных лет я почти умоляла ее приехать на Мантикору погостить. Я не собираюсь делать это снова. Если она хочет прийти, если она хочет воспользоваться этими приглашениями — черт возьми, они все еще действуют! — это одно. Но это все, на что я способна, милый. На самом деле так и есть.

— А твой отец? — тихо спросил он.