Бойцы Корня моментально сообразили, что с ними намереваются делать. Они и сами подобным же образом нанесли урон отряду Дзирайи двумя ярусами выше. Правда, никто из подчиненных Данзо, не владел техникой синтеза жабьего масла. Они использовали горючий газ, и даже подорвали двух его людей, после чего ANBU, наученные горьким опытом, стали продувать туннели фуутоном, прежде чем туда соваться, и синоби Корня стали жертвами собственной же тактики.
Теперь, покинув свои убежища они, поскальзываясь на разлитом масле бросились бежать, но совинолицый оказался быстрей их и, что самое удивительное, быстрей самого саннина. Сдвинув маску, он плюнул огнем в лужу горючего масла, и оно тут же объялось синим пламенем, вспыхнуло по всем сторонам и пошло заниматься, с каждой секундой разгораясь все ярче и выше. Туннель, который только что был черен и недвижен, загудел и задрожал от рвущегося сквозь него огненного смерча.
Дзирайя коротко разбежался и сиганул прямо в огонь. Где-то впереди вспыхивали и, как спички, с жуткими криками заживо горели окаченные маслом люди. ANBU у него в тылу заняли позиции по обоим сторонам прохода, изготовившись последовать за командующим, лишь пламя чуть спадет. Не дожидаясь их, саннин снова прыгнул и исчез из виду.
* * *
Его первым порывом было припустить со всех ног к дому Акимичи, однако Шикамару не принадлежал к тем людям, что поддаются порывам. Ни первым, ни вторым. Никаким.
Чуунину не пришлось делать большого крюка, чтоб по пути к Чоуджи заскочить к Асуме. Накануне он, передав командование и все полномочия Нара Шикаку, вернулся в Коноху, добровольно ущемив себя таким образом в правах командующего мобильной группой. Если б ему знать, что через каких-то восемь дней после его отбытия генерал Исако падет от ножа убийцы, нанятого каким-то мстительным дворянином из бывшей свиты Хикавы Гена, то Асума без раздумий остался бы. Но он этого не знал. А знал он то, что разведка Пятой не могла проморгать вторжение девяностотысячной армии Ветра, и, ежели ему не сообщили о нем заблаговременно, значит Хокаге-сама что-то крутит. И Асуме очень хотелось знать, что именно она крутит. Не столько потому, что его отец прежде занимал то кресло, в котором она сидела, а по той причине, что вступление Ветра в войну третьей стороной гипотетически предполагало и боестолкновения между его, Асумы, подчиненными и людьми Гаары Песчанника. Сарутоби готов был драться с Песком по какому угодно поводу, но только не по прихоти Пятой.
Но Шикамару об этом не думал. Дом Сарутоби стоял темный, без единого проблеска света в окошках. Асума либо уже спал, либо опять ночевал у Куренай, либо... Нет! Он не мог участвовать в этом безумии! Шикамару с нахрапу долбанул дверь ногой — она не поддалась, но чуунин и не задавался целью вынести ее с петель.
— Асума! — рявкнул он в закрытое решеткой, занавешенное шторой окно и еще дважды с силой пнул по двери. — Асума, подъем! Асума!
С минуту внутри было тихо, затем послышались шаркающие шаги, явно не Асумы, звон ключей и брюзгливое: 'Шляются тут всякие по ночам... Пьянь!..' Шикамару в нетерпении переминался с ноги на ногу, но, когда он уже почти решился высадить дверь ко всем чертям, ему открыли. На пороге, близоруко щурясь, стоял со свечкою в руках престарелый слуга Асумы.
— Шикамару-сан?.. — он приподнял свечку, намереваясь получше разглядеть лицо возмутителя спокойствия, но чуунин яростно ухватил слугу за запястье и непроизвольно сжал его, да так, что тот взвизгнул от боли. Юноша заметил это и смущенно отпустил старика.
— Где Асума?! Он дома?
— Нет, Асума-сама распорядился запереть дверь и сегодня его не ждать, — растерянно ответил слуга, еще ничего не понимая, — а что стряслось?..
Шикамару нервозно мотнул головой и спустя миг уже карабкался по стене дома, цепляясь за карнизы и выступающие балки. Перемахнув через кирпичный козырек, он разбежался и прыгнул на покатую крышу соседнего здания, быстро сориентировался и помчался к Чоуджи. Там горел свет, но госпожа Акимичи, дама необъятных размеров, отворившая дверь взмыленному чуунину, беззаботно сообщила, что 'Чоуза и Чоуджи плотно покушали, легли спать, и разбудить их до утра вряд ли получится'. У Шикамару отлегло от сердца. Строго наказав испуганной его растрепанным видом женщине, ни при каких обстоятельствах не выходить этой ночью на улицу, и не выпускать туда мужа с сыном, Шикамару развернулся и, что есть духу, побежал к деревенским воротам, где, снимая комнату у симпатичной молодой вдовы, жил Намиаши Райдо.
* * *
— Цунаде-сама, разрешите вопрос?
Пятая изнуренно вздохнула. Хокаге любила свою ученицу, любила за преданность, за ответственность и сознательность, за трудолюбие и целеустремленность, но главным образом — за умение понимать наставницу с полуслова. Но за что она ненавидела Шизуне, так это за ее идиотскую пунктуальность и педантичность, временами переходящие в садистский формализм.
— Валяй.
— Цунаде-сама, я искренне завидую вашей беззаветной любви к Конохе. Никто не оспаривает...
— Короче, Шизуне!..
— Хорошо, — куноити помялась. — Вы стольким пожертвовали ради Белого Хлада, ради Наруто-куна и Кьюуби... Но стоит ли Белый Хлад ужесточения режима до такой степени?
— Мы обязаны не допустить раскола в Конохе! — гаркнула Пятая. — А он уже назрел. Грядущие поколения не скажут нам спасибо, если мы оставим им слабую, разваливающуюся на части Деревню.
— Поверьте, я разделяю ваше страстное желание сплотить Деревню в эти смутные времена. Но делать это вокруг Кьюуби... как-то необычно...
— Шизуне, ты не веришь, что из Лиса выйдет достойный символ?
— Нет, Цунаде-сама...
Хокаге задумчиво пожевала губу, выдержала паузу и спросила:
— Шизуне, скажи, пожалуйста: что, по-твоему, означает понятие 'бог'? Не творец и не демиург, а божество. Покровитель. Заступник.
— Цунаде-сама, — ошарашено захлопала ресницами Шизуне, — с вами все в порядке? Вы не больны?
— Нет, Шизуне, это Восток болен, а не я. Так что там насчет бога? Каково твое мнение?
— Эээ, ну так сразу и не скажешь, — куноити замялась, поглядывая на Пятую, словно сомневалась, не бредит ли та, — бог — это нечто большое... не в плане размера, а в плане значимости. Про него все говорят. Он обладает безграничным могуществом. Он бессмертен. Есть люди, кто верит в него как в благодетеля. Его невозможно победить... или не так... победить его под силу лишь сказочному герою.
— Недурная характеристика, — Пятая принялась загибать пальцы. — Итого: бог очень важен, хотя бы для верующих в него, про него не устают говорить, он обладает безграничной силой и вечной жизнью, а одолеть его может лишь герой, не испытывающий перед божеством суеверного ужаса. Я что-то пропустила? А, нужно, чтобы его почитали как благодетеля и видели в нем пользу? Так это, Шизуне, всего-навсего дело пропаганды. Какаши занимается этим.
* * *
Сегодня он не помог ей одеться, как делал это всегда, преодолевая ее шутливый отпор. Это было их своеобразным ритуалом, похотливой игрой, где между каждым последующим и предыдущим предметом одежды лежали долгие ласки и поцелуи. Они были молоды и безумно влюблены друг в друга, но сил продолжить эти ласки чем-то большим к этому моменту у них уже не оставалось — все было потрачено за те часы, в течение которых весь остальной мир для них переставал существовать.
Иногда это происходило быстро, в неимоверном, бешеном темпе, иногда — растягивалось на всю ночь. Все было в их руках, и они неустанно открывали для себя все новые и новые стороны страсти, никогда не отказывая в желаниях ни себе, ни партнеру. О нет, они не были неопытны! Несмотря на свой юный возраст, они успели перепробовать практически все из того, что знали и о чем слышали лишь мельком, и, наверное, перепробовали бы все, если б не нужда скрывать свою связь от родственников и друзей. Никто не знал об их союзе. По крайней мере, они в это верили. Оба: Хьюга Хината и Инузука Киба.
Но сегодня все было не так, хотя Хината и не понимала отчего. Как и прежде, Киба был с нею нежен, когда ей хотелось почувствовать его нежность, и по-животному груб, когда ее тело требовало от него грубости. Да, Хината считала себя испорченной девочкой. Весною, в пору наступления у волкодавов Инузука полового сезона, она часто навещала Кибу в питомнике, где он сутками застревал на селекционных работах. Они служили в одном звене, и это не вызывало подозрений. Ну разве что у Куренай-сенсея, но она и сама с некоторых пор стала какая-то не в меру мечтательно-рассеянная, и Хината, кажется, догадывалась, кто тут приложился. Потом, в минуты близости с Кибой, девушка иногда воображала себя и его собаками на случке и, бывало, даже использовала бьякуган, чтобы видеть, как он двигается в ней...
Вся Деревня знала Хинату скромной закомплексованной тихоней, но ни один человек на свете, кроме, естественно, Кибы, и помыслить не мог, что ее возбуждает на самом деле.
В тихом омуте, как говорится...
— Киба-кун, — она жалобно покосилась на Инузуку. Парень сидел на краю постели, обхватив голову руками. Смерть сестры сильно подкосила его моральный дух. Порою он начинал болтать такое, что волосы на голове у Хинаты начинали шевелиться от ужаса. Нельзя такое говорить о Хокаге-сама, особенно при военном положении, но если Киба что-то вбивал себе в голову, унять его было уже невозможно... прямо как Узумаки Наруто... — Киба-кун!
— А? — он вздрогнул и поднял на нее затравленный взгляд. — Ты что-то сказала?
— Киба-кун, — чуть покраснев, пробормотала Хината, — знаешь, я совсем не против, что ты кусаешь меня зубами за шею, когда ты сзади... Мне приятно, ты не подумай... Но не мог бы ты делать это... ну... пониже?.. Если батюшка заметит след от укуса, у меня могут быть проблемы...
Девушка поглядела на свои запястья, с которых еще не до конца сошли отметины от наручников — напоминание об их давнишнем эксперименте. Слава духам, батюшка не одобрял женской одежды с коротким рукавом. Киба молчал, уставившись на нее отсутствующими глазами. Он не видел ее, не думал о ней — он вообще был не здесь, и Хинате стало боязно.
— Киба-кун! Что-то случилось?..
— Собаки способны чуять беду, — вместо ответа сказал он, — и те, кто живет вместе с ними, тоже впитывают это умение...
— Что ты имеешь в виду?
Он вскочил и стал суматошно — как на боевую тревогу — одеваться. 'Мне надо домой, — беспрестанно повторял он вполголоса, — домой... домой... домой...'
— Киба-кун! Киба-кун! Да что происходит?! — Хината постепенно заражалась его беспокойством и также стала натягивать сперва сорочку, а поверх нее — черный полевой комбинезон. Инузука не стал ее дожидаться, но прежде, чем он успел шагнуть за дверь, девушка остановила его. В ее душе что-то шевельнулось: вероятно, она, подобно Кибе, переняла от его волкодавов способность нутром предчувствовать пагубу.
— Подожди, — Хината подошла к зарешеченному окну и, осторожно приподняв пальцем край занавески, выглянула наружу.
Они были здесь. Три человека в белых масках: двое мечников и снайпер с массивным двухзарядным арбалетом. Киба чуял их, а она видела. От бьякугана на миг перехватило дыхание, два часа бурных постельных утех давали о себе знать. Мир вокруг стал плоским и прозрачным, будто чертеж, начерченный на ватмане простым карандашом. Воздух обрел густоту и побелел, он стал двигаться медленно, лениво, как патока. Хината видела все: крыши и стены домов, людей, мирно спящих в своих жилищах, видела кошек, роющихся в мусорном баке, который кто-то забыл закрыть крышкой, видела Кибу, напряженно замершего у нее за спиной. Она даже видела, что творится под ней, в квартире этажом ниже, и над ней, на чердаке, ломящемся от тараканов и голубиного помета.
— Их трое, — она не уточнила кого 'трое', но Инузука содрогнулся и стал белым как полотно.
— Хината, я... Черт, мне не стоило сегодня...
— Молчи! — решительно прервала она его. — Поступим так: я выйду на улицу и заговорю с ними.
— Но...
— Никаких 'но', — Хината умела быть твердой, когда это требовалось, — они не посмеют тронуть меня, Хьюга Хинату, дочь вернейшего вассала Пятой. А ты тем временем сбежишь по крышам.
— Это слишком рискованно!..
— А что нам еще остается? — она резко повернулась к любовнику, и он невольно отшатнулся от взгляда ее белесых, обрамленных паутиной вздувшихся сосудов, глаз. — Я же просила тебя, я умоляла: безрассудная болтовня не вернет тебе сестры, так придержи же язык! Но ты не послушал меня.
— Хината... Хина... Прости меня. Я...
— Довольно. Я пошла. Будь готов удирать со всех ног, как только я отвлеку их. И учти: это ANBU, уйти от них будет непросто.
Киба стиснул зубы и весь сжался, словно нашкодивший щенок, когда она проходила мимо него, но не остановил ее ни словом, ни жестом. Похоже, пришла пора для них поменяться ролями. Когда Куренай-сенсей, крича и размахивая руками в свойственной ей манере, учиняла Кибе разнос за безалаберное и опрометчивое поведение на ответственной миссии — а приключалось такое нередко — Хината никогда не высказывала юноше замечаний сама, хоть и страдала от его недисциплинированности наравне со всеми. Однажды она, угодив в засаду, получила серьезное ранение из-за того, что вырвавшиеся вперед Киба с Акамару нарушили построение звена на марше, и почти месяц отлежала в деревенском госпитале. Как показала практика, урок не отложился у Инузуки в памяти, но в те дни он дежурил у ее постели, обильно смачивая простыню слезами раскаяния, просил прощения и обещал, что подобного не повторится. После того случая они и сошлись. Киба не знал цены своим словам, ребячился, лез в драку, не разбираясь, за кем правда, вечно горел и светился жизнью, и этим напоминал ей Наруто, имея, впрочем, большее сходство с собакой, чем с Узумаки.
Хината затруднилась бы сказать, любила ли она когда-либо Узумаки Наруто, или ее притягивал скорее его жаркий энтузиазм и неистребимая страсть жить полной жизнью. С Наруто, как сель, как лавина с горы, непрерывно скатывались волны дикой энергии, захлестывающие и погребающие под собой окружающих — они, как втайне считала девушка, исходили не от него, не от генина, а от той инфернальной сущности, что свила в нем свое гнездо. Кьюуби, опасаясь гибели своего бесценного сосуда, с малолетства наделил Наруто легкой формою безумия, выражавшейся в его воле к бесконечному движению, самоутверждению и самосовершенствованию. Гордость юноши не имела тут ровным счетом никакого значения, просто Лис, ничем так на свете не дорожа, как своим бытием, во всяком проявлении депрессии, апатии и слабости — даже в мизерных, нормальных для психически здорового человека дозах — видел стремление к смерти, боялся этого и всячески старался оградить дзинчурики от упомянутых эмоций. И в этом нечеловеческом противоборстве, которого было не дано понять обыкновенному смертному, не нашлось бы — Хината с болью признавала это — места ни ей, ни ученице Хокаге-сама, куноити Харуно Сакуре.
Так или иначе, то были доморощенные, ничем не подкрепленные размышления Хинаты, коих она никому никогда не высказывала и не собиралась. В предательство Наруто она не верила ни единую секунду. В конце концов, это за ее жизнь Третьему Хокаге пришлось расплачиваться жизнью Хьюга Хизаши, и, несмотря на то, что сей памятный инцидент давно порос быльем, она хорошо его помнила и что такое политические игры знала не понаслышке.
