— Если вы превратились как есть — голым, без оружия, зимой и в лесу — то я вас очень хорошо понимаю! — с чувством ответил Серазан, как следует это представив. — Человеком быть хорошо в среде, специально под людей измененной. Может быть, если еще пожить здесь, сумеете начать вспоминать? Сумели же захотеть вернуться в человеческий вид.
Грин принюхался, по-прежнему не отрывая глаз:
— Мастер, — спросил он, — а что тут было, пока меня не было?
— Лучше не спрашивайте, — мрачно ответил Тесс. — Если куда соберетесь в следующий раз — пойду с вами. Все лучше, чем ждать тут...
— Вам опять было плохо? Сейчас тоже?
— Очень плохо, — с улыбкой признался Серазан, — когда вы не вернулись после первой ночи, и еще хуже — когда не вернулись после второй. Наверное, хуже всего бы стало, если бы я вчера пошел вас искать — а я хотел — но мне, к счастью, не дали...
Прикрыл глаза на пару секунд и пригладил затылок сфинкса.
— Хорошо, что вы уже дома. Очень хорошо...
Грин что-то промурлыкал, наконец-то немного успокаиваясь.
— Больше мне не надо будет уходить, мастер Тесс, — пробормотал он. — Теперь до многого придется доходить самому. Я уже никого и ни о чем не могу просить. Никогда.
Грин аж передернулся от воспоминания, и понял, что не расскажет о том, что видел, ни Тессу, ни вообще никому. Даже отцу-Дракону.
— Я упустил единственный шанс снова стать человеком. Вообще.
Он встал, кисточка метнулась мимо лба Тесса. Ухмыльнулся:
— Похоже на похмелье. Вот почему я всегда пропускаю самое интересное?
Серазан вздрогнул.
— Это не интересно! Это страшно, с чем тут доктора спирт бодяжат... А с чем механики... — передернувшись от воспоминания, Тесс торопливо сглотнул, скорбно покачал головой и покосился в направлении кисточки.
Подумал, подергал вместо нее прядь волос из близко расположенной гривы и попросил:
— Не уходите. И не просите. Чем вы хуже всяких лесных хозяек? И сами дойдете... вместе придумаем что-нибудь.
— Без меня? Спирт? У механиков? — возмутился Грин. — Не-е-ет, точно не уйду, не надейтесь! А рассол они употребляют, как вы думаете?
— Рассол? — всерьез задумался Тесс. — Не знаю. Но "предпоследнюю вахту" еще никто не заменил. Кстати, — отодвинувшись, Серазан принялся шарить по карманам, пытаясь вспомнить, позаботился ли о нем добрый доктор, перед тем как отпускать ночевать там, где душа просит.
— Вот! — продемонстрировал все-таки найденную капсулу и медленно и печально поднялся на ноги, озираясь. — Теперь еще водички...
Грин вздохнул, скептически посмотрел на лекарство — и со стола к Тессу услужливо полетел стакан, правда, пустой.
— А где здесь пузыри с водой, я не знаю, — пробормотал он.
Тесс тоже вздохнул, поймал стакан и поплелся к доставочному блоку у сфинкса за спиной.
— Тяжелые у нас с вами выдались три дня, — прокомментировал он негромко, наливая воду, раскусывая капсулу-аварийку и немедленно запивая невыносимую горечь ядреного шедевра военной медицины. — Пусть даже и по отдельности. Давайте заодно уже и завтрак закажем, а потом — будем доходить до чуда превращений, пока у вас еще свежи воспоминания о трансформациях в ту и другую сторону. Что происходило при превращении в человека?
Последний вопрос прозвучал уже значительно более бодро, чем все предыдущие.
— Мяса возьмите побольше, горячего супа, хлеба, — жадно попросил Грин в спину Тесса. — И сладкое обязательно, хоть пирожок, хоть конфету! И еще салат, если там есть, такой вкусненький был с горошком. Рассол. А лучше — пива!
И задумался, систематизируя и осознавая то, что с ним происходило в последний день.
— Пива-то нам кто даст? — хмыкнул Тесс, не без удовольствия запрашивая всего и побольше. — Оно позавчера было, следующий разрешенный день — к концу недели. А в принципе алкогольного не раньше чем вечером, я теперь знаю, где тут кто что наливает. В ангаре вкуснее, в лазарете безопаснее. Вернулся к сидящему посреди комнаты сфинксу и внимательно его оглядел.
— Надумалось что-нибудь?
Грин переступил с лапы на лапу.
— Когда я сбросил шкуру, то стало холодно, и я чуть не упал, потому что на двух ногах стоять было странно, — сказал он, наконец. — Потом стало очень удобно с руками, и я долго сжимал-разжимал пальцы. Рядом стоял посох, я опирался на него. Потом ко всему привык, и стало нормально. Я еще очень обрадовался, а хозяйка сказала, что если я еще раз захочу превратиться, она меня уже обратно не вытащит.
Тесс сел перед сфинксом, вежливо взял его лапу и подержал на ладони, в не первый раз оценивая ширину и вес.
— Руки у вас были действительно были лучше, — сказал он наконец. — Хоть это и было давно, но я помню. Если вам вернули посох, то и одежда тоже появилась? А как ощущался сам процесс превращения? У вас была возможность его прочувствовать и запомнить?
— Лапы в результате оказались полезнее, — проворчал Грин обиженно. — Нет, я ничего не почувствовал. Как будто проснулся. И мир немного изменился.
Тесс примирительно погладил лапу.
— И когда обратно — тоже? — заглянул сфинксу в полузеленые глаза. — А можете сами так... проснуться? Еще раз?
— Надо попробовать, — твердо сказал Грин. — Обязательно надо попробовать. Правда, я сам боюсь, потому что не знаю, чем это закончится. Мало ли...?
— Давайте будем пробовать, — не менее твердо практически потребовал Серазан, не выпуская сфинкса. — Можно даже прямо сейчас, вместе, чтобы вы не боялись — время все равно несусветное, как раз можно... что успеем и что получится.
— Что может сделать человек, чего больше никто не сможет? — так же требовательно спросил Рон, весело глядя на Серазана.
— Породить другого человека, — не задумываясь ответил Серазан. — А почему вы спрашиваете?
— Ох, — сказал Рон, заметно смущаясь, — вот об этом я как-то не подумал.
— Тогда, пожалуйста, ваш вариант, — ухмыльнулся Тесс, теребя подушечку лапы.
— Я первый спросил, Мастер! — отпарировал Грин. Ему было одновременно неловко и щекотно. Щекотно оттого, что Тесс играл с лапой, а неловко — потому что двадцатилетний организм очень конкретно принялся подсказывать, как размножаются сфинксы, и не только они. — Неужели единственно уникальное, на что способны люди — это..?
И Грин все-таки весело фыркнул, не совладав с собственным воображением.
Тесс спрятал усмешку, отвечая строго-серьезно. Возможно, даже немного преувеличенно строго, потому что реакция Грина немало его позабавила и даже некоторым образом заинтересовала.
— Это — единственно уникальное, на что способен любой вид: воспроизвести представителя именно этого же вида. Все остальные умения и таланты, если брать каждое по отдельности, можно в той или иной форме встретить и у других. Поэтому разумнее говорить о сочетании умений, которое присуще только человеку — например, человек может научиться жить в степях, в лесу, в тундре и тропиках, на земле и под землей, в воде, в космосе...
хотя приспособлен, если говорить о возможностях его животного тела, к достаточно узкой климатической полосе.
Грин окончательно смутился.
— Ну тогда это единственное, что я могу сделать не ради себя, а ради кого-то, — заявил он, — потому что захотеть так измениться можно, только если очень понадобится, в физическом плане, понимаете?
Тесс даже лапу выпустил, чтобы в задумчивости взяться обеими руками за голову.
— То есть вам надо женщину найти, и тогда будет стимул превращаться?
Грин потупился. От его ушей можно было прикуривать:
— А что, есть еще варианты?
— Есть, но это для идейных или нищих, — автоматически брякнул Тесс мабрийское народное на тему вариантов, и тут же осекся. И спросил иное:
— А руками вы делать совсем ничего не хотите? Писать, рисовать, держать ложку и вилку?
Грин пожал плечами.
— Писать надо бы научиться. А вот рисование мне никогда не давалось, даже руками.
— А ремесла? А еду готовить, Грин, помните, какие у вас замечательные пироги... и супы... и запеканки, мясо, грибы получались? — тут Серазан сам их вспомнил и поглядел на ученика так голодно-отчаянно, словно и не им должен был с минуты на минуты прибыть заказанный завтрак.
Рон посмотрел на Тесса примерно так же, потому что сам есть хотел зверски, и был согласен даже на мабрийскую столовку, лишь бы оно было съедобно и имело статус еды.
Тесс вздохнул и встал, глядя на сфинкса сверху вниз и по-прежнему голодно.
— Грин, превращайтесь! Вот сейчас. Вы же так готовите!
— Это шантаж? — скорбно спросил Грин, глядя на Тесса снизу вверх усталыми глазищами
— Вы даже пробовать боитесь? — решительно проигнорировал Серазан выразительный и печальный взгляд.
— Да ничего я не боюсь, — кисточка примирительно скользнула по руке Тесса. — Я просто не готов пока, прямо вот так сразу. Мне надо настроиться, поесть, выспаться, причесаться после леса.
И Грин опять посмотрел на Тесса доверчиво. По-прежнему снизу вверх.
— Да я вас сам вычешу, пока мы завтрак ждем! — экспрессивно высказался Тесс и пошел за расческой.
Грин торжествующе улыбнулся и отошел к оконной стене, выставив до упора прозрачность и устроившись поудобнее. Кошачьего в нем было уже куда больше, чем человеческого, так что ничего унизительного в том, что Мастер приводит его в порядок, он не видел.
А мастер вернулся сразу с тремя чесалками, на все стандартные мабрийские длины волос, контейнером для счесанной шерсти и диванной подушкой под задницу. Уселся рядом с Грином с удобствами, разложился, вооружился и взялся за его гриву с основания, одновременно заботливо и деловито, для порядка фыркнув:
— И расчесываться — тоже — куда проще руками...
"Проще — не значит удобнее, — подумал Грин, довольно выгибаясь навстречу умелым и ласковым рукам. — Так что "проще" — это не для сфинкса!"
И замурлыкал.
Глава 28
При поддержке мастера Грин как-то неожиданно быстро смирился с тем, что колдовства не получилось, так что жить ему дальше как есть — с лапами и крыльями. Смирился — и в считанные дни обнаглел до крайности. Тесса это не затронуло, зато результаты полного окошачивания очень хорошо прочувствовали в следующие дни и доктор Ренн, и доктор Дийс, и немного — остальной персонал.
Теперь Грин расценивал базу как забавное развлечение: понаблюдать, но не оставаться, а еще — как вместилище информации самого разного толка. К сожалению, воспринимать полукот мог только то, что касалось его лично: историю планеты теми кусками, которые были записаны в архивах Дийса, истории о превращениях, в поисках которых он копался по всем разделам, и сводки для тех мест, которые он видел своими глазами. Справедливости ради, Грин попробовал разобраться и в истории Мабри, но тут осторожный Дийс дал сфинксу краткую справку, даже более схематичную, чем рассказ Тесса о братьях и колодцах, а Грин из деликатности не стал настаивать или расспрашивать подробнее. По его представлениям, противостояние разумных существ одного вида, доходящее аж до массовых убийств, было позорным, и в том, что Дийс не хотел копаться в этом кошмаре, он ничего странного не видел. Грин только никак не мог понять, как, при всей логичности и продуманности мабрийских порядков, люди сумели так вляпаться. Что такое избыток населения, он тем более воспринимал с трудом. Разумом осознавал, но при разборе проблем забывал постоянно.
А Ренн к тому времени требовал от Грина уже не рассказов-иллюстраций, и не чтения архива, а четких формулировок: Как вести себя мабрийцам на этой земле? Что грозит, если законы нарушить? Что за расы живут вокруг, как себя с ними вести, а главное — как это записать? Грин, которого понятность речей заботить совсем перестала, уже из принципа продолжал безмятежно выдавать истории, из серии "как оно было в одном краю", разговор плавно перетекал с одного вопроса на другой, в результате Ренн через неделю таких разговоров только что не кусался, на очередной свой вопрос получая ответы, которые начинались словами: "Слышал я от разных людей..."
А Грин, вдобавок, мало того, что говорил запутанно, так еще пытался делать это красиво, чем немало бесил почтенного ученого, который привык к тому, что самая красивая речь — это речь однозначно понятная всем и каждому, и желательно с соблюдением точной терминологии. И если раньше он хотя бы старался исправиться и сделать свои высказывания более-менее понятными для мабрийцев, то после Безлунной оставил свои попытки, решив отчего-то, что это доктор Ренн должен вникать в его стиль.
В довершение картины доктор Мьонн, а за ним и Рокк, прекратили снабжать архив успокоительными в том объеме, который, по мнению Ренна, требовался для успешной работы, мотивировав это исключительно заботой о здоровье специалистов. Специалист Ренн усмотрел в этом ограничении намек на собственный почтенный возраст и прибавил очередную обиду на счет рыжего стервеца.
Короче говоря, очень скоро после Безлунной Морэмерис Ренн, выслушивая Грина, начал недипломатично беситься вслух, а Тердори Дийс ничего не говорил, но каждый день работы в архиве записывал, а потом выуживал и сохранял в отдельную папку наиболее яркие моменты.
Сфинкса мог бы окоротить Тесс, но Тесса подстерегла и скрутила болезнь — пережив привычный приступ в середине зимы "под кисточкой" у Грина, месяц спустя он уже так просто не отделался.
Сначала завьюжило, и Серазан несколько дней ходил как стукнутый, но оправдывал состояние свое то недосыпанием, то, напротив, случаем "переспал", и не особо беспокоился. Капюшон только стал затягивать плотнее — так, чисто для страховки.
А потом, очередным вечером, почти что в ночь, вдруг разболелась голова, да так тяжело и жестоко, что об анальгетиках задумался всерьез, но упрямо вместо таблеток попросился к Грину "под кисточку". Сфинкс в помощи не отказывал никогда, и тут тоже боль замечательно снялась, и спать Тесс ушел к себе, благодарный и счастливый.
И проснулся еще до рассвета, с головой раскалывающейся и как будто изнутри разбухшей, головой взорваться, как при адском похмелье, с колотящимся сердцем и слабостью во всем теле.
Ошарашенный такой подлянкой, сел, попытался вспомнить, где валялись выданные еще месяц назад, на всякий пожарный, таблетки, включил лампу...
Неяркий в общем-то свет ночника ударил по глазам не хуже маячного прожектора, и тут же отдалось в затылок еще сильнее, подкатило к горлу тошнотой... до ванной добраться Тесс все же успел.
Впрочем, легче не стало.
Когда Серазан смог разогнуться, кое-как умылся трясущимися руками и устало прислонился к прохладному пластику стены, мысль у него оставалась одна: "Какого хрена?"
А часы показывали время самое что ни на есть неудачное, и точно не обойтись было без лекарств, если он хотел оклематься до подъема и потом работать день, а в глазах темнело...
Да так, что стоило, пожалуй, доплестись назад, в койку, рухнуть горизонтально и всерьез подумать, не позвать ли на помощь — или все-таки перетерпеть, пройдет? — и все-таки какого, нет, какого его вдруг так плющит?!
...но только дойти не удалось, на полпути звезды в глазах и шум крови перекрыли все, и Серазан даже не понял, что теряет сознание.