— 'Больше'? — переспросила Цуме, разворачиваясь.
О внешности ее собеседника сказать было нечего, кроме того, что им оказался боец ANBU в белой маске в виде рыла тануки.
— Охрана вашего питомника была не слишком-то сговорчива, знаете ли. Мы вежливо попросили их не путаться под ногами, но они поняли нас превратно и устроили бузу. Нам пришлось их успокоить. Боюсь, — мужчина досадливо поцокал языком, — что одного из них мы сразили своими аргументами наповал.
— Что с Кибой? — угрюмо спросила Цуме, исподлобья глядя на убийцу.
— Ваш сын был уличен в антиправительственной деятельности. При задержании он оказал нам сопротивление и попытался сбежать. Мы задержали его и доставили к Хокаге-сама. Смею вас уверить: он жив и практически невредим.
Цуме издала стон облегчения. Никто не имел власти запретить ANBU прикончить жертву во время миссии, сославшись на то, что взять ее живьем не представлялось возможным. Даже в глазах Хокаге они могли обернуть все так, словно иного выбора у них не оставалось. Но с той минуты, как его заперли в камере, подобная опасность ему не грозит, хотя, разумеется, нельзя сказать, что его положение как-то улучшилось.
— Если хоть один волос упадет с его головы...
— А вот это зависит исключительно от вас. И от того, столь же ли вы умны и рациональны, как о вас говорят.
— Какого черта вы хотите?
— Того же, что и вы, — издевательски протянул убийца, — мы хотим добра Конохе — нашему общему дому. А для этого Хокаге-сама должна быть уверена, что каждый клан — большой или маленький — ставит общее дело выше личного благосостояния. Это проще чем кажется, ибо мы не требуем от вас ничего запредельного. Мы заботимся о вас, потому что вы — наша сила, и у нас нет силы иной, кроме силы кланов. Славное семейство Инузука не заслуживает лишиться доверия Хокаге-сама и вечно прозябать на вторых ролях. А все из-за чего? Из-за глупого недопонимания! Гибель Ханы, вашей дочери, стала ударом для нас и невосполнимой утратой для Деревни. Возможно, Хокаге-сама несет определенную ответственность за эту трагедию. И все же это не дает ей повода для глумления и злорадства, как вы полагаете, а напротив — вызывает у нее искреннее раскаяние и незыблемую решимость впредь не допустить подобных инцидентов. Мы все понимаем глубину вашей скорби и вместе с вами оплакиваем вашу потерю. Но призадумайтесь, Цуме-сан, стоит ли ради этой скорби по мертвецу ломать судьбы вполне себе живых людей, когда у вас есть шанс вернуть все на круги своя?
Он насмехался над нею. Над нею и над кланом Инузука.
— Я хотела убить Хокаге, — сообщила Цуме.
— Мы это знаем, — кивнул убийца.
— Я и сейчас хочу ее убить.
— Мы это также знаем.
— И что вы собираетесь делать?
— Ничего, — сразу ответил он, — совсем ничего, если только вы — я говорю о вашем клане — пообещаете стать прежними Инузука, разделяющими и во всем одобряющими волю Хокаге-сама. Поэтому неверно спрашивать: что 'мы' собираемся делать. Стоит задать вопрос: что 'вы' собираетесь делать?
Цуме пожирала взглядом убийцу в маске. Ей очень хотелось броситься на него и свернуть ему шею, и она знала — эта жалкая пародия на настоящего воина не сдюжит против нее. И все ж эта бесполезная смерть не принесет ей облегчения и не прервет череду ей подобных. Сначала они убьют Кибу, затем ее... а затем примутся резать одного за другим членов клана, пока не найдут того, кто согласится стать его марионеточным главой. Впрочем, тот, другой путь, который ей предлагал ассасин, тоже вел клан к гибели — пока не обретшей ясные очертания, но совершенно отчетливо неотвратимой.
— Ничего, — эхом повторила Цуме, — ничего я стану делать. У вас мой сын.
* * *
Владыка Огня любил бывать в этих местах. Еще его прапрадед, загоняя в предгорьях громадных диких кабанов, случайно набрел на эту долину и, восхищенный ее красотой, велел выстроить здесь охотничий домик. Совсем крохотная — редкая рощица кривых горных сосенок, озерцо с чистейшей водой, заросли травы, каменистый бережок — долина эта, тем не менее, поражала глаз своей живописностью и пасторалью. Но это днем, а сейчас, ночью, с веранды дома озеро казалось бездонной зияющей дырою, до краев наполненною звездами. Было тихо. Так тихо, что не верилось, будто в эту самую ночь страну захлестывает волна массовых арестов и убийств.
Говорят, нет худа без добра. Но и обратное утверждение также верно. Даже в самой сладкой и бесспорной победе есть горчинка — как правило, ею служит цена за достигнутый успех. Дабы не опасаться, что его Империя Огня, еще не родившись, рухнет, подточенная ржавчиною его собственных просчетов, Владыка был обязан избавиться от тех, кто не согласится стать опорою новой войне — такой, какой Восток не видывал. Будь у него выбор, даймё не тронул бы этих людей. Не то чтобы он дорожил их жизнями или уважал их вклад в государственное развитие (сами они почитали его неоценимым). Нет. Владыка много лет создавал себе славу в меру либерального правителя, строгого, но справедливого, не чурающегося западных ценностей и гражданских свобод, и теперь ему было сложно от этого имиджа отказываться. Но того требовало время.
На веранду, грохоча тяжелыми сапогами для верховой езды, взошел крепкий самурай с ястребиным прищуром и хвостом длинных, уже чуть тронутых воинской сединой волос на затылке. Инкрустированная изумрудами и топазами катана выглядела неуместно на поясе его непритязательного полевого комбинезона, но она была подарком Владыки, и потому, собираясь на аудиенцию к отцу, царевичу всякий раз приходилось брать ее с собой.
— Отец, — приблизившись, самурай упал на одно колено перед даймё, — я узнал, что вы приказали...
— Приказал, — твердо сказал старик. — Встань, сын мой. Я вижу, что мое решение пришлось тебе не по нраву. Ты растолкуешь мне, чем это обусловлено?
Царевич грузно поднялся и встал перед отцом прямо и гордо, как стоял, принимая армейские парады.
— То было ваше решение, — спросил он хмуро, — или Сенджу Цунаде?
— Ты меня удивляешь, сын мой. Неприятно удивляешь. Давно ли Пятая Хокаге стала вправе отдавать приказы армии и внутренним войскам? Или тебе кажется, что не я, а она отныне восседает на Гранатовом Троне? Да, она сделала мне грандиозное политическое предложение. Да, я не смог от него отказаться. Но это потому что я оказал ей честь, прислушавшись к ее резонному совету, а не потому что пляшу под ее дудку. Не все свои повеления я должен изобретать сам. На то и существуют соратники и сподвижники. Ты еще что-то хотел уточнить?
— Почему вы не в столице, когда она так остро в вас нуждается, отец? Зачем вы здесь?
— В столице нынешней ночью ожидают беспорядки, — Владыка ответил сыну без обиняков, — ноги моей там не будет до завтрашнего полудня. И твоей тоже.
Наследник высился перед ним и — хотя Владыка не зажигал на веранде света, желая погрузиться в горную ночь, раствориться в ней — контрастно выделялся на фоне непроглядной тьмы, объятый невидимым сиянием, называемым праздными болтунами 'харизмою' и 'энергией молодости'. Вдали, у кромки воды, едва слышно скрипели белым песком прохаживающиеся караульные, вторя им, глухо клацал и осыпался щебень под башмаками гвардейцев, стерегущих перевал. Угрожающе молчали, отпугивая злой рок, сосновая роща, заросли и скалы — невидимые, незаметные, они устремили в мир двенадцать пар немигающих человеческих глаз: то бдительно несла вахту знаменитая Дюжина Стражей, отборные ниндзя, сопровождающие Владыку везде, куда б он ни отправился. Но все они: и солдаты, и синоби, и сама долина были словно бы искусственными, неживыми и работали как смазанные, отлично подогнанные друг к другу шестерни исполинской машины — размеренно, скрупулезно, по-механически точно. А этот был живой, совсем не к месту в здешнем сонном царстве. Да, он был ошеломляюще жив, и он требовал ответов.
— Говори же, сын мой, — ободряюще произнес даймё и, бережно взяв пальцами фарфоровую пиалку, осушил ее до дна, — не держи в себе.
— Отец, — собравшись с духом, начал самурай, — вы не считаете, что давать слишком много воли Хокаге — опасно? Вы не боитесь, что она отнимет у вас власть?
Владыка снисходительно рассмеялся. Старик не скрывал, как праведный мандраж наследника, радение за державу льстит ему. Лучшая награда для родителя: знать, что воспитал не изнеженного недотрогу, а мыслящего человека и истинного патриота своей страны. Когда-нибудь, когда вся эта философская дурь о человеколюбии и альтруизме выветрится из его мозгов, он станет великим даймё или — если Сенджу Цунаде не слукавит и разродится теми благами, которые она не устает ему обещать — первым полновластным самодержцем Востока. Первым Императором.
Сам Владыка уж и не надеялся дожить до тех времен.
— Сенджу Цунаде-доно — неординарная женщина, — ответствовал он, — хоть некоторые и предпочитают определение 'невменяемая'. Недалекие людишки. Конечно, они привыкли к Третьему Хокаге, который потакал их мелочным устремлениям, не поднимающимся выше убогих эгоистичных потребностей. Родина и государство для них — ничто, кормушка. Им бы только грести и грести под себя. Они рассчитывали, что спокойное, безмятежное бытие продлится вечно, и ничто не взбудоражит этого сна нации. Да, тех, кто крепко спит во тьме своего невежества, не радует заря нового мира. А мир, вне зависимости от нашего желания, уже не будет прежним. Он вот-вот рухнет, и если мы не найдем в себе сил выстоять в условиях этого коллапса, то окажемся среди тех, кто будет погребен под обломками. Ты ведь изучал нашу историю, сын мой. Огонь всегда лелеял мечту подмять под себя Восток вместе со всеми его большими и малыми государствами. Каждый даймё нашей страны, лучше или хуже, но работал в этом направлении. И я не мог не последовать их примеру. Как жаль, что человека, разделяющего мои взгляды и притом способного реально помочь моему делу, я встретил лишь под старость. Да, я говорю о Сенджу Цунаде. Сарутоби тоже был хорошим союзником... Но он слишком много воевал, слишком много убивал и терял, и в итоге возненавидел войну. Он устал. А мы не имеем право уставать, сын мой, ибо наша вотчина не ограничивается одной вооруженной Деревней. От нас зависят жизни миллионов, и миллионы глаз смотрят на нас, вопрошая: 'Что нам делать? Как нам жить?'. Мы правим Краем Огня и мы за него в ответе. Пока Пятая Хокаге не выдохлась, пока она еще приносит пользу стране, мы должны поощрять ее политику. Попомни мои слова: не пройдет и года, как Сенджу Цунаде станет самым могущественным человеком в мире.
— Я... простите мою дерзость, но, вероятно, вы хотели сказать: 'станет самым могущественным человеком на Востоке'...
— Сын мой, я еще не так стар, чтобы заговариваться. Что я хотел, то и сказал.
— А как же вы, отец?!
— И я вместе с нею. Понимаешь, сын мой, у меня нет такой власти, которую она могла бы у меня отобрать. Мы властвуем над различным сферами: я правлю миром, а она — войной, я — жизнью, а она — смертью. Из нее получился бы никудышный даймё (если б — ха! — даймё вообще могли становиться женщины), а я ну никак не гожусь в Каге. Уничтожив нас, Коноха не получит контроля над страной: она ее развалит. А этого Сенджу не хотят.
— Тот, кто низко кланяется, может ударить ниже пояса, — продолжал гнуть свое царевич, — как знать, что скрывается за елейными речами Пятой Хокаге?
— Вот оно что, — догадался даймё, — как же я раньше не понял? Тебя настораживает не Коноха — ты молод и не застал тех лет, когда она еще не вошла в зенит своей славы и не обросла внутренними порядками и уставами, а оттого походила на банду разбойников, какую содержать на казенные деньги даймё казалось больше зазорным, чем полезным. Но мы перетерпели этот этап, и плоды нашего терпения ты можешь оценить на своем же примере, сын мой. Для тебя, как и для всех твоих ровесников и граждан Огня, родившихся потом, уже нельзя представить нашу страну без Конохи. Ты воспринимаешь Коноху как часть своего наследства, и появление у нее сильного агрессивного лидера считаешь вызовом себе и мне, поскольку пока еще я, а не ты, стою у державного руля. Что же... не скажу, будто я тебя не понимаю, ибо речь идет о представительнице клана Сенджу. А это особая порода! Они могут казаться мягкими и деликатными, но не дай обмануть себя — Сенджу рождаются на свет со стальным стержнем внутри. Их следует остерегаться, но остерегаться разумно, без лишней паники. Край Огня восемьдесят лет назад правильно сделал, что поставил на союз Сенджу и Учиха, ибо Коноха стала величайшим приобретением Огня за всю его историю. Впрочем, Учиха показали себя мягкотелыми слабаками, неспособными видеть дальше собственного носа, но Сенджу — не такие. Они не просто предугадывают будущее, они делают его сами, и наша цель здесь — подстроиться под них и занять в их будущем привилегированную роль.
— Но отец, это равнозначно признанию в стране второй власти, конкурирующей с нашей!
— Не 'конкурирующей', сын мой, — фыркнул даймё, — а гармонично дополняющей нашу. Я не слишком усложняю? Ну да ничего, с годами к тебе это придет. А покуда уясни следующее: мы не должны показывать Пятой ни свою слабость, ни свою силу. Кнут и пряник тут не подойдут — она и сама с кнутом. И ссориться с нею нам тоже нельзя, ибо это будет последним, что мы успеем совершить в этой жизни. Если Сенджу Цунаде начнет зарываться, нам даже не нужно будет одергивать ее и напоминать, на чьей земле она живет и чей рис ест. Хокаге — это только Хокаге. Попытайся она выставить себя кем-то значимей или выше, чем Каге, Пятую устранят ее же вассалы. Баланс и гармония, сын мой — сердцевина всего государственного устройства. Ниндзя помнят это лучше всех и не позволят этого забыть никому — в том числе и своим вождям.
С труб текло. Этот район бы давно и надежно позаброшен жителями, но теплотрассой все еще пользовались — неизвестно почему. Не иначе, по той же самой таинственной причине, по которой люди оставили эти дома. Чугунные трубы были старые, проржавевшие, но их не меняли: вроде бы, где-то неподалеку строили новый трубопровод. Примерно раз в месяц, если аварии не случались чаще, бригада сантехников спускалась в сырое подземелье, устраняла течь и уходила беспрепятственно, по-видимому, и не подозревая, что хтонические обитатели темных катакомб не причиняют им вреда лишь потому, как не желают видеть свое жилище затопленным водой.
Тепло и мокро. А еще темно, как у черта в жо... За пазухой. Митараши Анко глубоко, с наслаждением вдохнула влажный воздух с запахом тления и грибка. Той части ее души, в которой свилась длинная белая змея, это место нравилось.
— Нам. Пришлось. Вас. Долго. Ждать. — Командир отряда ANBU, устроившегося на привал в зловонном закутке говорил странно, прерывисто и рублено, выплевывая слова как выбитые зубы. Подумав, он добавил. — Очень.
— Мы нарвались на группу, пытавшуюся сбежать отсюда, — хмыкнула Анко, — девчонка и две здоровые боевые кошки неизвестной породы. Мутанты какие-то. Дрались отчаянно, словно знали, что пощады не будет. Ну да со мной не забалуешь. А у тебя как? Нашел Старую Кошку?
