— Помню, как приехали вы в наш район, такой ещё не руководящий, может быть, но уже солидный. Навыков, посмею сказать, ещё не было хотя бы по виду отличить пшеничное поле от ржаного, но зато крепко знали, как вести борьбу за укрепление трудовой дисциплины. Помню, как говорили председатели колхозов, что новый первый разбирается в сельском хозяйстве, как баран в термометре — ни авторитета у него, мол, не будет, ни доверия. А потом ничего, как-то попривыкли, кланяться научились...
Ручнёв, не слушая причитания Вобликова, думал о своём и, наконец, приняв решение, потребовал:
— Дай-ка мне ключи от кабинета.
— Полноте, Владимир Иванович, какой кабинет! — усмехнулся сторож. — Там уж давным-давно танцевальный класс. А всё это, — он постучал кулаком в стену. — Теперь называется музыкальной школой. Посидите-ка лучше со мной — куда вам идти. Рассказал я вам о наших бедах — расскажите о своих. Заварим сейчас чайку да послушаем, как там, в загробном мире — черти жарят, иль гурии поют? Жёнушку мою, покойную, не встречали случаем? Чую, костерит меня, на чём свет стоит. Ну, да пусть потерпит: не долго уж осталось.
Ручнёв потерял терпение, взял с подвешенной на гвоздь доски несколько ключей, а саму доску в сердцах швырнул под ноги Вобликову.
Тот прянул в сторону и возопил:
— Поймите меня правильно! Бессмертное дело Ленина живёт и побеждает в умах русских людей. Во имя этих всемирно-исторических побед, во имя настоящего и светлого грядущего мы, люди чистой души, несгибаемой большевистской стойкости и закалки, живём и боремся.
И добавил совсем как-то растерянно:
— А если я умру, кому нужен буду?
Ручнёв поднялся на второй этаж. Шаги затихли где-то над головой.
Вобликов встрепенулся, закряхтел, собирая ключи с пола:
— Ишь, разбросался. За старое взялся, а время-то новое. Нет, правду говорят: горбатого могила исправит, а партработника — ничто.
.... Сыграв роковую роль в судьбе школьного сторожа и будущего призывника Сергея Чаганова, бывшая заведующая районным образованием, а ныне покойная Лидия Петровна Кныш задумчиво брела главной улицей райцентра и вдруг...
— Мадам танцует?
Обрюзглый, неприятно молодящийся тип преградил ей дорогу. Лидия Петровна вздрогнула от неожиданности и огляделась. Дорога привела к районному Дому культуры — из распахнутых дверей лилась музыка, а тёмные окна ритмично сверкали цветными огоньками. На крыльце группами и в одиночку курили парни и девушки.
Возмущение колыхнуло душу Лидии Петровны — какие танцы, ведь уже, наверное, полночь! А девчонки, как бесстыже одеты! И курят!
Так бы и вцепилась в волосенки!
— Ну, что, мадам? Иль забыли, что для женщины главная честь, когда есть у ней рядом мужчина?
Лидия Петровна критически оглядела прилипалу — в коротких узких штанах, мятой безрукавке, сутулый и очкастый, он производил впечатление подгулявшего школьного учителя. Должно быть, свою компанию потерял, здесь не нашёл, хмель играет — домой не охота, вот и колобродит, приключений ищет, бравируя интеллигентностью.
— А, пойдём! — тряхнула Лидия Петровна жидкими висюльками неухоженных волос и взяла его под руку.
Со стороны они выглядели странной парой: она — в старомодном строгом платье, с размашистой походкой отставного солдата, он — пижонистый, вихлястый, безмерно радостный, что заполучил наконец партнёршу.
Было действительно за полночь — час, когда кассир и контролёр покинули свои посты с чувством исполненного долга, распахнув бесплатный вход для всех желающих потусоваться под музыку. Потому, что назвать увиденные кривляния молодых людей танцами у Лидии Петровны не поворачивался подгнивший язык.
— Я вас уже почти люблю, — шепнул кавалер, взяв её за лопатки и круто поводя мосластыми бёдрами.
Лидия Петровна пошла боком, повинуясь его рукам, а головой вертела во все стороны, повторяя вполголоса:
— Какая безвкусица! Какое падение нравов! Какая убогость! И это новое поколение?
— Какие интересные у вас духи, — он ткнулся носом в её обнажённую шею. — А я вам нравлюсь?
— Ах, оставьте, — почти томно сказала Лидия Петровна: заточение в гробу не вытравило из неё женского начала.
— Я хочу заняться с вами сексом, — подгулявший учитель чмокнул её в ключицу.
— Чем, чем заняться? — Лидия Петровна отстранилась, почти изящно вогнув спину, чтобы заглянуть партнёру в лицо.
— Любовью, мадам, — пижон прижался к ней костлявыми чреслами. — Чувствуете, какое вы будите во мне желание?
Бывшая заврайоно хотела отстраниться, оттолкнуть назойливого мужчину, но в этот момент её грубо пихнули в спину. Она наступила партнёру на ноги, и он упал, выпустив её из рук.
— Эй, старпёры, сторонись! Коляша класс показывает.
Образовался круг, в который протиснулся долговязый подросток. Он щёлкнул пальцами и заказал:
— Диджейчик, музычку!
— И свет, свет! Врубите свет! — потребовали в зале.
Лидия Петровна, заслуженный педагог РСФСР, такого отношения со стороны подрастающего поколения, воспитанию которого она посвятила все свои помыслы и деяния, стерпеть никак не могла. Она ворвалась в центр круга и в тот момент, когда Коляша, опёршись на руку, заколбасил в воздухе ногами, схватила его за вихры.
— А-ай! — взвизгнул подросток и тюкнулся лицом в пол, с глухим стуком приземлились рядом его ноги.
В эту минуту в зале вспыхнул свет. Несколько мгновений длилось немое оцепенение. Потом началась паника, и массовой исход до смерти перепуганной молодёжи через единственную дверь. Поначалу многочисленные истошные вопли, слившиеся в общий хор, глушили музыку, а потом она сама иссякла, погасли и цветные гирлянды — диджей, рванувшийся с подиума, запутался в шнурах, упал, вскочил и убежал вместе с ними.
Лидия Петровна победно оглядела опустевший зал. На полу остались недопитые бутылки, затоптанные косметички и даже чья-то изящная туфелька.
— Золушка, — усмехнулась Лидия Петровна и, ещё раз окинув взглядом зал, сказала себе. — Вот так-то будет лучше.
.... Среди ночи редактора местной газеты Адамкина разбудил телефонный звонок. Зловещий голос на том конце провода возвестил:
— Спишь, змеёныш? За сколько грошей продал партбилет, гнида?
— Кто говорит? — предчувствие чего-то нехорошего шевельнулось в душе бывшего второго секретаря райкома партии.
— Редактором заделался — статейки кропаешь. А помнишь: "на лбу светился смертный приговор, как белые кресты на дверях гугенотов"? — продолжил голос в трубке.
— Перестаньте хулиганить, — потребовал перепуганный Адамкин, но трубку не повесил вопреки сильному желанию.
— Забыл, предатель, что партия тебе дала? Как из моих рук ключи от новой квартиры получал, тоже забыл? А кто тебя вторым рекомендовал? Да знал бы я тогда, какого Иуду в аппарат ввожу, собственными руками...
— Владимир Иванович? Вы? — изумлению редактора не было конца. — Этого не может быть!
— Узнал, Адамкин? Узнал, говорю, меня? Ты, перерожденец, забыл наши лозунги? Я напомню. Дело партии живёт и побеждает! Дело Ленина бессмертно! Ты в партию вступал — какую клятву давал? Забыл? Я тебе сейчас напомню. Одевайся и бегом в райком. Даю тебе час. Если не явишься ты, приду за тобой я. А ты пожалеешь.
— Приходите завтра, Владимир Иванович, в редакцию. Или лучше давайте в мэрии встретимся, — осторожно предложил Адамкин.
— В мэрии, хэрии... Слова русские забыли, христопродавцы. Ну, я до вас доберусь. Ты, Адамкин, первой жертвой будешь.
— Почему я? — обиделся редактор.
Но ему ответили короткие гудки в трубке телефона, а на звонок по 02 совсем не ответили. Остаток ночи Адамкин провёл у кухонного окна с двустволкой наперевес.
.... На следующее утро кладбищенский сторож Илья Кузьмич Коротухин был разбужен необычными визитёрами — на двух служебных машинах приехали сотрудники райотдела милиции и на чёрной "Волге" сам районный прокурор. Он и распоряжался.
Коротухина привели на старые могилы со следами вскрытия и строго спросили:
— Что это?
Илья Кузьмич не знал. Ему вручили лопату и приказали:
— Копай!
Коротухин хотел возразить, что он сторож, а совсем даже не могильщик, но не посмел. Кряхтя и постанывая, начал копать. Но нетерпеливые гости скоро отобрали у него лопату, а самого прогнали прочь. Сторож битый час бродил вокруг да около, для виду поправляя венки на могилках, а сам следил, томясь любопытством, чего это стражи порядка удумали.
Когда пять гробов были извлечены на поверхность, его вновь окликнули.
— Почему крышки сорваны?
Коротухин и этого не знал. Он стал опасаться, что гробы пустые, и его привлекут за ротозейство. Но с этим был порядок — все бывшие районные деятели, однажды угоревшие в баньке, были на своих местах. Подпорченные, конечно, временем, но вполне узнаваемые. Потом Коротухин сбегал за гвоздями, крышки прибили, а гробы опустили в могилы. Прокурор уехал, позже — милиционеры, приказав сторожу закопать могилы и держать язык за зубами. Он так и сделал.
.... Я думаю, в тех телах уже не было живых душ. Рамсес исполнил свою миссию — вернулся и забрал их в контактор. С той поры об инопланетянах в наших краях никто ничего не слышал. Да и вся эта история, однажды случившаяся, очень скоро обросла нелепыми домыслами и превратилась в легенду. Многие были в ней участниками, да не все знают подноготную. Я знаю, а от кого — не время говорить.
С этим остаюсь, Ваш Алексей Гладышев.
.... Прочитал последнюю строку, задумался.
— О чём, Создатель?
— Почему мой двойник и автор рукописи трудится школьным сторожем?
— Умом не вышел.
— Судя по тексту — с этим порядок.
— А представляешь, кто его мама — уж никак не профессор МГУ.
— Ну, почему? Скажем, парень уехал быть самостоятельным. Кстати, где этот южноуральский посёлок?
— На Урале.
— Если в Башкирии, значит, Алексей в творческой командировке — изучает родословную по отцовской линии.
— Нет, восточнее.
— Могут быть другие причины.
— Какие, не хочешь узнать?
— Как ты это представляешь?
— Контактор. Вселяешься в его оболочку, выводишь парня на светлый путь и со спокойной совестью возвращаешься на исходную позицию.
— То есть, в своё, поношенное?
— Если хочешь.
— А вдруг соблазн возникнет?
— Я бы не увидел в этом криминала или преступления против человечности.
— Ну, ты бы да, а я нет.
— Есть лёгкий способом избежать экспансии — на спиралях тьма-тьмущая твоих двойников, и не все генераловы внуки — помог одному выпутаться из жизненных передряг, поспеши к другому.
— Представляется заманчиво.
— А то. Там наверняка встретишься с кем-то из близких — Анастасией Алексеевной, Любой, Настенькой....
— Почти уговорил. Только не могу себя представить, с контактором в руках бегающим за двойниками в параллельных мирах.
— Этого как раз не будет — практикой перемещений ведают инструкторы. Твоя задача — дать согласие.
— Я подумаю.
— Я бы очень удивился, услышав: "я согласен".
— Ну, хорошо. Ответь только, что будет с душой двойника на время моего временного вселения в его телесную оболочку?
— То же, что с твоей нынешней оболочкой — впадёт в спячку.
— Не лишится рассудка после пробуждения?
— От чего же? Ты пощеголяешь в его теле, частичку памяти мы сохраним, и он будет думать, что всего добился сам.
— Нет, Билли, что-то не по душе мне эта затея.
— Ну, хорошо, пусть школы сторожат, коров пасут, в тюрьмах маются Лёшки Гладышевы — твои двойники в параллельных мирах.
— Что и такое возможно?
— Однажды родившись, как волна от брошенного в воду камня, дальше они живут вполне самостоятельной жизнью. И что встречается на жизненном пути, как преодолеваются преграды и преодолеваются ли — дальше всё зависит от случая и судьбы. Да дело даже не в твоих двойниках — пусть пасут и сторожат — подумай о людях близких и дорогих, каково им с недотёпами.
— Билли, почти убедил, но.... Больно смахивает на сафари. Развлечь хочешь?
— Да Боже упаси! Я всегда за эксперимент и против праздности. Ты знаешь.
— С этим согласен.
— Или вообще согласен?
— Считай, что да.
— Тогда приготовься — сейчас ты переместишься в одного из своих двойников параллельного мира.
— Это как — на старт, внимание, марш?
— Гораздо проще — разденься и в постель. Явится инструктор и переместит твою душу в контактор.
— Как дьявол из преисподней?
— Мажорнее — усни, царевич, утро вечера мудренее.
И я уснул.
Пусто в коридорах. Громкий стук каблуков, отражаясь от потолка, двоился, дробился, рассыпался барабанным боем. Трясись, Чапай — каппелевцы идут!
Что это мне на ум пришло? Школьная директриса конвоирует в одиннадцатый класс, а в голове такие аллегории. Должно быть, от впечатлений первой встречи.
— Практикант? — Римма Васильевна улыбнулась из-под массивных очков, принимая из моих рук университетское направление.
— Аспирант, — улыбку перекосило в ухмылку. — Материал для диссертации. И какова же темочка. Ого! "Школьная нравственность, как она есть".
Ухмылка подкрепилась полупрезрительным хмыком.
— Это рабочее название, — поспешил я.
— Ну, понятно: соберёте гору позитива — одна тема, неготивчик вскроется — другая.
Пожал плечами — рано говорить. Но у Риммы Васильевны душа болела.
— Как вы можете судить о нравственности в школе, не имея достаточного педагогического опыта? Сколько вы работали с детьми?
— На практике два месяца.
— Ну, вот. И такие.... (собеседница проглотила слово, но по глазам читалось "профаны", а может, "прощелыги") берутся за кандидатские диссертации, рекомендации из которых спускаются в школы, как руководящий материал в воспитательной работе. Сами-то уверены, что тема по зубам?
— Ну, это кому какой лицеприятным будет вывод, а свежий взгляд любому делу подспорье.
— Вот что, давайте условимся — всё, что напишите, мне на стол.
— Не вижу повода для возражений.
— Какой возраст интересует?
— Думаю, начинать надо с выпускников: если обнаружатся изъяны по изучаемому вопросу, можно проследить, на каком этапе воспитательного процесса они возникли.
— Хорошо, идёмте.
И вот мы идём пустыми коридорами — я, неслышно ступая мягкими кроссовками, Римма Васильевна, сверкая крепкими лодыжками, ведёт в атаку белогвардейские цепи.
У двери оглянулась:
— Одиннадцатый "Б", не образцовый, но показательный.
И мы вошли.
Ребята приветствовали нас вставанием, а дама в классе озабоченно поскребла уголок рта:
— Где вам удобнее? Садитесь рядом с Вероникой.
Проследил её взгляд и чуть не обронил ноутбук. Никушка! Господи! Живая, милая, любимая, контрактная моя жёнушка. Пробежался взглядом по рядам — незнакомы все лица. Нет сестрички Доминички. Да и помнится, не в общеобразовательной школе они учились в нашей реальности, а в специализированном лицее. Ну, что ж, нюансы параллельного мира — будем привыкать, будем осваиваться.
Вероника на меня ноль внимания. Не стал предметом любопытства и навороченный ноутбук. Прикрывшись им от преподавателя, взялся за весьма рискованный для урока эксперимент — совращение Данаи шоколадом.
