Проклятая фольга! Громоподобный треск её плохо гармонировал с привычным гулом учебного процесса. В тот момент, когда лакомство лишилось обёртки, хмурый взгляд преподавателя возвестил, что до поборника школьной нравственности я, пожалуй, ещё не дозрел. К довершению, Вероника отказалась от угощения, слегка качнув головой. Но наградила любопытным взглядом. Потом ещё одним. Потом ещё.
Доминику с Вероникой трудно различить, но можно, присмотревшись. Первая чуть ироничнее, вторая — романтичнее. Первая увлекалась прозой, вторая стихами. Что, солнышко из параллельного мира, влечёт тебя?
Пока размышлял, урок закончился. Можно стало говорить.
— Не любите шоколад?
— Не люблю угощений от незнакомых людей.
— Так в чём дело? Алексей Гладышев собственной персоной. А вы — Вероника?
— А я Вероника.
А где же Доминика, хотел спросить, но не успел. Какой-то нахал вырос перед нами.
— Этой сучке не шоколад, а вафлю надо.
В следующее мгновение возник тот самый момент, когда бытиё, по мнению Билли, опережает сознание. Цапнул парня за волосы, ткнул носом в стол и пихнул прочь. Он протаранил задом стеклянную дверцу шкафа и затих там с окровавленным лицом и бесконечно удивлённым взглядом. Впрочем, до начала урока он успел извлечь свою задницу из пробоины и даже унести её из кабинета. Девчонки, весьма сообразительные в таких делах, убрали осколки стекла и прикрыли искалеченный шкаф планшетами.
Урок прошёл в напряжённом перешёптывании и переглядывании.
На перемене класс перебрался в другой кабинет, ну, а ко мне подошли четверо. Нет, к нам подошли, так как ни на шаг не отходил от Вероники, пытаясь втереться в доверие, хотя она стала ещё более замкнутой после инцидента.
— Слышь, чувак, сам придёшь на толковище, или мы за тобой побегаем?
Видимо, не дотягивал мой внешний вид до преподавательской неприкосновенности.
— Сам приду. А куда?
— К трансформаторной будке за стадионом. Вот она знает.
Парламентёры удалились. Я к Веронике:
— Покажешь?
— Вас изобьют.
— Ну, это вряд ли. Скорее наоборот, но не хотелось бы. Впрочем, зовут на толковище — есть надежда договориться. И надежда решить твои проблемы.
— Мои проблемы оставьте мне.
— На это не надейся. Всевышний создал из ребра не женщину, а проблему для мужчины и обязал её решать.
— Вам для чего?
— У меня нюх на прекрасных девушек.
— И многих вы обнюхали?
Лукавинка заискрилась в печальных глазах.
Что гнетёт тебя, душа моя? Где сестрица единоутробная, Доминика? Неужто...? Не хочется думать о плохом, не время спрашивать — слишком слабенькие искорки в бездонной печали карих глаз.
Женщина — не только украшение любой кампании, но её совесть и порядочность. Увидев за трансформаторной будкой в гурьбе ребят их одноклассниц, успокоился — толковище будет по правилам. Передал ноутбук Веронике и взял инициативу в свои руки.
— Думаю, возникший конфликт исчерпал себя ещё в кабинете: хамство наказано, и у меня даже не возникает желания потребовать от него извинений — пусть останется делом его совести. Если кто-то считает иначе — к вашим услугам. Но прежде позвольте продемонстрировать маленький фокус.
Протиснулся к белокаменной стене трансформаторной будки.
— Билли, помогай.
— Ага, вспомнил. А я смотрю, возомнил себя этаким языческим богом параллельного мира — Футы-Нуты.
— Да, брось. У меня ещё масса вопросов к тебе — обстановка не располагает к диалогу. Ну, я бью?
— Бей.
— А руку не сломаю?
— Сломаешь — вылечу.
— А от позора как спасёшь?
— Бей.
И я ударил:
— Ки-Я!
Рассчитывал выбить силикатный кирпич-полуторник из кладки стены, но он сломался — уголок рассыпался в пыль.
Народ притих.
— А если так по голове, что с ней будет? — стращал и упивался своим триумфом.
— Короче, ребята, — подставил Веронике локоть. — Давайте жить дружно.
Наверное, любой школьнице, тем более выпускнице, приятно пройтись под руку с преподавателем. А меня так и представили — мол, из университета, по обмену педагогическим опытом. Спутница моя шла и рдела.
Посетовала у ворот школьного двора:
— Автобус ушёл — придётся пешком.
— Возьмём такси?
— Нет.
И мне не хотелось.
— Шибко далеко идти?
— Да.
— Ты живёшь...?
— В детском доме.
Потребовалась пауза.
— Билли, это что за искажение реальности?
— Знаю не больше твоего.
— Где Доминика?
— Не ведаю, но я предупреждал: всё с чистого листа, никакого сафари-шоу.
— Обо мне-то должен что-то знать?
— Что-то знаю — золотая медаль в школе, красный диплом в универе, аспирантура.
— Но почему педагогика? Уж лучше бы журналистика.
— Об этом двойника надо спросить.
— А где он? Наверное, в пятках прохлаждается?
— Догадлив.
— Где он живёт — то есть, я?
— На съёмной квартире.
— Прилично. Родители?
— Увы, сиротствуешь.
— Печально. Впрочем, заболтались — рядом дама.
Дама делилась планами на перспективу. После окончания школы мечтает поступить в наш университет, на филфак.
— Большой конкурс? — её застенчивый взгляд вопрошал: "А можете, вы кулаком, как кирпичную стену — бац! — и нет преград на пути в студенчество?".
Да, конечно же, милая — я явился в этот мир, чтобы устроить твою жизнь. Ты, наверное, не представляешь, в каком неоплаченном долгу перед тобой и сестрицею твоей. Ах, Никушки, мои Никушки — красивые, гордые, неукротимые. Какая жестокая судьба разлучила нас в реальном мире. Какой счастливый случай свёл в этом? Но почему грустны глаза, какая печаль грызёт сердце? Открой свою душу, Земляничка.
Детский дом. Серые стены в три этажа, окна без балконов. Двор, сквер, хоккейная коробка. В углу двора беседка, там мат и ржанье, гитара хнычет в безжалостных руках.
— Это пришлые, — супит губки Вероника. — Заставляют наших малышей красть и попрошайничать.
Звучит как извинение, а слышится поручением — Алекс, надо исправить.
— Мы пришли, — повернулась ко мне на ступеньке крыльца. — Дальше провожать не надо.
Хочется возразить — могу и дальше: я преподаватель, меня не остановят вахтёры. Но приходит понимание — за порогом иная жизнь, другой быт и отношения. Возможно, комнаты своей Вероника будет стесняться и одежды домашней.
Нет, не приблизить её симпатии теперь настойчивостью. Скорее наоборот, и я ухожу, попрощавшись.
.... Римма Васильевна пригласила в кабинет.
— Взяли шефство над Вероникой Седовой? Надеюсь, в вас говорят профессиональный долг, человеческое сострадание, и молчат похотливые мыслишки.
— Вы не знаете, что с её сестрой?
— А вам известна их история? Нет? Послушайте, — Римма Васильевна с глухим стуком опустила массивные очки на полированный стол и погрузила пальцы в глазные впадины. Может, то был массаж уставших век, может, слезу выдавливала. — В двухлетнем возрасте девочки лишились родителей, и попали в опекунство к дальней родственнице — особы пьющей и весьма неуравновешенной. Через год она привезла Веронику в сиротский приют. Заберите, говорит, всё равно помрёт. У девочки прогрессировала двухсторонняя пневмония. Врачи её выходили. Теперь вот....
— А что стало с Доминикой?
Римма Васильевна посмотрела строго:
— С вами, молодой человек, хорошо на пару помои пить.
— Это почему? — обиделся.
— Забегаете вперёд — больше достанется.
— Простите.
— Теперь вот, — Римма Васильевна продолжила прерванную мысль, — другая напасть. Прошлой осенью в начале учебного года Вероника подверглась сексуальному нападению. Её пытался изнасиловать наш физрук. Помешала уборщица Клава — стукнула насильника шваброй, а потом подоспела общественность. Геннадий Фёдорович теперь в колонии и вряд ли вернётся в школу, а девочка, как говорят, ославлена. И симпатии одноклассников не на её стороне.
Пришло время моим упрёкам.
— Разве нельзя было Веронике школу поменять?
— Детский дом закреплён за нашим учебным заведением.
— Ну, тогда и детский дом заодно.
— Это не в моей компетенции. Да и кому-то было б надо этим заниматься.
— Я вас понял.
— Погодите, погодите.... После нападения с Вероникой случился нервный кризис. Она два месяца пролежала в психиатрическом диспансере, отстала от учебного процесса. Представляете, какой груз на хрупких плечиках?
— Сделаю всё, что смогу.
— Сделайте, молодой человек, сделайте. Думаю, одна спасённая душа стоит десяти диссертаций.
— Думаю, больше....
.... Квартира была очень даже ничего.
— У кого снимаем?
— Приличные люди, сейчас за кордоном, вернутся не скоро.
— Билли, нужна помощь.
— Весь — внимание.
— Знаю, заворчишь, противу правил и прочее, но надо.
— Излагай.
— Повисишь у Вероники на руке с денёк или сколько потребуется?
— Создатель, мы в ином мире, запасного оптимизатора нет, случись что — тебе кранты.
— Прям-таки кранты. Да и что может случиться — война, землетрясенье, наводнение? Всё будет тип-топ.
— Не могу подвергать твою драгоценную даже малому риску.
— Послушай, Билли, и спрашивать тебя не стал, если б речь шла только об элементарных функциях жизнедеятельности, но дело гораздо тоньше, и без сознательного к нему отношения не обойтись.
— Послушай, Создатель, если ты будешь говорить со мной о таких вещах в таком тоне, я прерву эксперимент и верну тебя в твою оболочку.
— Вот как? А не пошёл бы ты....
Снял оптимизатор, но не швырнул, как прежде бывало — надо крепко подумать и успокоиться: подобные отношения не способствуют успеху.
Принял душ, пощипал гитару, сидя на спине. Вернул на руку серебряный браслет.
— Поговорим?
— Говори.
— Девочке надо вернуть психическое равновесие, излечить от мужикобоязни, помочь....
— От чего, чего излечить?
— Она тянется ко мне, потому что сердце истосковалось по дружбе и общению, но в каждой фразе, в каждом жесте чувствуется страх, способный разрушить мечту о чистых отношениях. Я бы этого физрука-насильника собственноручно кастрировал. Билли, она тяготится своей красоты, которая вызывает зависть девушек и похоть мужчин. Это аномально, это надо исправить. Что молчишь?
— Ты закончил?
— Билли, сверши маленькое чудо — помоги Веронике освоить школьную программу. В конце концов, для чего мы сюда явились? Созерцать чужие страдания?
— Умеешь убеждать, Создатель, а ещё больше льстить. Мы явились сюда помогать страждущим.
На следующий день положил серебряный браслет на стол перед Никушей:
— Это магнитный стимулятор памяти. Надень.
— Зачем?
— Время сэкономишь, оценки поправишь. Ты в универ думаешь поступать? А там конкурс....
— Считаете, поможет? — Вероника с робкой надеждой заглянула в мои глаза.
— Мне помог закончить школу и ВУЗ на отлично. И тебе поможет. Надень.
— А как же вы?
Как я? Куплю яиц и буду жарить с беконом.
А вслух сказал:
— Когда сяду за диссертацию, ты мне его вернёшь.
Застегнул браслет на милом запястье, не удержался — погладил, потом поцеловал тонкую жилку. Испугался — а как воспримет, не удумает ли чего. Но, слава Богу, обошлось. То ли безделушка серебряная увлекла, то ли оптимизатор начал действовать.
Первый бастион взят! Следовало развить успех.
— Сходим в ресторан?
— Нам нельзя.
— В кафе?
— Зачем?
— Ты умеешь готовить?
— Борщ, суп, окрошку, окорочка с картошкой....
— Давай купим продуктов и закатим пир.
— Где?
— У меня, конечно.
— А вы с кем живёте?
— Один.
— Только не сегодня.
— Завтра?
— Давайте завтра.
.... Назавтра Вероника приехала в школу нарядной — в водолазке под джинсовым жилетом, плиссированной юбочке. Глаза лучились, рот не закрывался — невтерпёж было общаться. Ей даже сделали замечание на уроке, но за ответ у доски похвалили.
После занятий проводили взглядом детдомовский автобус и, взявшись за руки, пошли в другую сторону.
Осмотрев все комнаты, Вероника вернулась на кухню, где я разбирал пакеты с продуктами.
— Это ваша квартира?
— Считай, моя. Нравится?
— Я всё жизнь прожила в детском доме.
— Выйдешь за меня замуж, будешь жить здесь. Или купим большой уютный дом за городом.
— Вы хотите на мне жениться?
— Очень.
— Для чего?
— Потому что люблю.
— Что такое любовь?
— Любовь? Любовь — это, девочка, страсть, основанная на половом влечении. Любовь — это дружба, союз единомышленников против житейских неприятностей. Любовь — это общность интересов, главный из которых — воспитание детей.
— Этому можно научиться?
— Ничему не надо учиться — все заложено в тебе от рождения. Всевышний мудро обустроил природу, выделив в ней мужское и женское начала. Мужчина любит, женщина позволяет себя любить. Мужчина выбирает женщину, с которой ему легко и приятно жить. Женщина — мужчину, от которого хочет иметь детей. Ты любишь детей?
Вероника неуверенно пожала плечами:
— Наверное. Я всегда помогаю малышам.
— Я говорю о собственных детях. Наш ребёнок будет купаться в ласке, потому что без родительской любви нет детства.
Ох, и доболтался, ох, договорился.
Вероника безвольно опустила руки, по щекам побежали слёзы, взгляд затуманился, но она всё смотрела на меня и будто просила: "Пощадите".
— Что с тобой? Тебе плохо?
Взял её на руки и отнёс на диван.
Лучше б мне не делать этого. И вообще, держаться на расстоянии от несовершеннолетней девушки и щекотливых тем. Но.... Но у меня не было под рукой Билли, мудрого советчика и хранителя. Впрочем, не было оптимизатора и на запястье Вероники.
— А где?
— В тумбочке. Вечером ходила в душ, сняла и забыла.
Серебряный браслет.... в детском доме.... в тумбочке.... Не дай Бог там Пашке Ческидову случиться....
Мысли всплывали в сознании и тонули в накатывающей страсти. Расцеловав Веронике руки, перебрался к коленям. До края коротенькой юбочки далеко. Всё, что не прикрыто, моё — решил и пустил губы в захватывающее путешествие. Но девушка проявила инициативу, прижав мои уши ладошками. Наши губы сплелись. Только рука осталась там, внизу, и, никем не контролируемая, продолжила движение уже за границу дозволенного.
Почувствовал, как напряглась Вероника, когда мои пальцы скользнули под резинку трусиков. Её тело просто окаменело. Подумал, что она испытывает то же, что и я — нестерпимую страсть — и сейчас одним смелым движением сделаю нас бесконечно счастливыми.
Рванул трусики вниз.
— Мамочка!
Вероника не рвалась, не билась в истерике, не сопротивлялась. Она прикусила кулак и смотрела на меня испуганным взглядом.
Господи! Ты ли это, Гладышев? Куда что подевалось? Никакой всепоглощающей страсти. Только стыд, только боль, только страх непоправимости произошедшего.
Метнулся к окну, будто исполненный желанием сигануть вниз головой — даже распахнул его. Да нет, конечно, это не решение, — нужно жить, нужно исправлять ошибки.
Стена дождя качалась за окном.
— Как я пойду? — сказала Вероника.
