И в душе Далары снова шевельнулась надежда:
— Ты можешь остановить его?
Расчеты заняли некоторое время:
— При условии выхода на полную расчетную мощность, что произойдет через четыре минуты сорок шесть секунд, выброс энергии возможно рассеять, но разрядка неизбежно приведет к физическому уничтожению носителя.
Далара в отчаянии опустила голову на руки. Координатор продолжал говорить:
— Твои физические параметры изменились: повышенное сердцебиение, давление, неравномерное дыхание. Требуется ли медицинская помощь?
— Мой сын обречен. Чем ты можешь помочь?
— Странная реакция с твоей стороны. Ты хотела изменить этот мир, дать людям возможность развития, разорвать порочный круг стагнации, но так как достижение этой цели превышало твои возможности, ты предпочла другой путь — изменить самого человека. Блестящее и нестандартное решение на тот момент. Но возвращение Ареда изменит мир так, как ты этого желала изначально. Твой опыт, хоть и удачный, больше не является необходимым условием для преодоления инерции Семерых. Зачем тратить ресурсы на его продолжение?
— Потому что мой сын — живой человек, а не эксперимент! Ты не понимаешь, потому что умеешь только считать!
* * *
Мэлин стоял перед огромным, во всю стену зеркалом, и смотрел на свое отражение. Отражение вовсе не считало себя обязанным повторять его движения, а свободно перемещалось по зеркальной поверхности, и он ничуть не удивился, когда фигура из зазеркалья заговорила его голосом:
— Ты обладаешь уникальной структурой.
— Чем-чем?
— Ты способен использовать и преобразовывать энергию вне зависимости от типа источника.
— Я — свободный маг, если ты об этом. И перестань изображать моего покойного брата. Я свободен и от него тоже.
— Люди чувствуют себя наиболее комфортно, слыша свой собственный голос, он вызывает у них приятные эмоции.
— Ты умеешь говорить по-человечески?
— Для эффективной коммуникации необходимо упрощение речи?
— А кто ты? Или что?
— Координатор, — голос не изменился, но говорить он стал медленнее, словно подбирая слова, — сложная система для сохранения сведений о прошлом, созданная народом Ареда.
— Так ты решил наколоть нас на иголки и засушить для своего собрания диковин?
— Один из Хранителей много лет назад помог эльфийке Даларе осуществить сложный опыт. Итогом этого опыта стало появление на свет тебя и твоего спутника. Вы уникальны и потому представляете научный интерес.
— Значит не засушивать, а потрошить, — с весельем обреченного заметил Мэлин.
— Вы уникальны до тех пор, пока живы, поскольку повторить опыт, даже проследив всю цепочку, невозможно из-за изменения среды обитания.
— И чего ты тогда хочешь? Поговорить?
— Понять. Эльфы призваны в этот мир, чтобы искоренять влияние Ареда. Эльфийка Далара пошла против своей программы, то есть, — поправился он, — сущности. Зачем?
— Почему бы тебе не спросить у нее?
— Вопрос задан тебе.
Мужчина задумался: а и в самом деле, ради чего это все? Ведь не для того, чтобы на свет появился он, Мэлин, и его брат. И даже не для того, чтобы в итоге родился Ларион. Они ведь не цель, а всего лишь средство:
— Я всего лишь побочный продукт, знаешь, это как в Кавдне жрец один искал способ глину в золото превращать, а научился делать белый фарфор. И фарфор этот потом ценился дороже золота, а жрец все равно был недоволен — он-то хотел другого. Но это так, к слову, не то, чтобы я себя выше золота ценил. Важно не кто мы, а для чего. Когда вокруг болото, кто-то должен навести мостки. А если все сидят по уши в болотной жиже и пузыри пускают, и все равно не понимают, что в трясине увязли, то гать прокладывают те немногие, кто сумел увидеть. Далара однажды взяла и разглядела, и с тех пор ей тошно и мокро. Вот только она не мостки навести решила, а сразу болото осушить, чтобы болотные жители волей неволей встали и пошли вперед.
Хранитель молчал долго, отражение в зеркале не шевелилось, застыв в странной изломанной позе. Потом спросил:
— Если следовать твоей системе образов, то ты и твой спутник — инструменты для осушения болота?
— Не совсем, — мягко поправил его Мэлин, — это Ларион — инструмент. А я — те самые мостки под его ногами.
* * *
Ларион оказался внутри огромной раковины-жемчужницы. Стены светились мягким перламутром, расширялись к середине и смыкались над его головой, сходясь в одну точку. Он чувствовал под ногами твердую поверхность, но не мог ее разглядеть — ноги окутывало нежно-розовое марево, постепенно поднимаясь все выше. Идти этот туман не мешал, но юноша никак не мог добраться до стен, они оставались на том же самом расстоянии. Устав барахтаться, словно муха в малиновом киселе, он позволил силе сорваться с кончиков пальцев.
Марево вежливо качнулось в сторону, обнажив на секунду блестящие ребра стен, огненные плети скользнули по серебряному металлу и тут же погасли. Раздался звонкий голос, удивительно похожий на тот, каким он говорил до той ночи, изменившей все:
— На данном этапе нет необходимости в конфронтации. Защитная среда не причинит тебе вреда, она охраняет компоненты системы от перепада потенциалов.
Каждое слово по отдельности было незнакомым, но вместе они складывались в определенный смысл: этот Хранитель, кем бы он ни был, боялся за себя. Само существование Лариона представляло для него угрозу:
— Ты служишь Ареду, — он не спрашивал, он знал.
— Из этого не следует, что мы не можем сосуществовать. Твое изначальное устройство подразумевало универсальное преобразование энергии, но ты отказался от этих возможностей. Почему?
— Ни мне, ни нашему миру не нужна его сила!
— Но почему? Как может разумное существо сознательно ограничить свои когнитивные способности?
— Ты понял, если бы был человеком. Я видел, к чему приведет его власть: яд и смерть для всего живого!
— Это всего лишь один из вариантов, потенциальное следствие человеческой природы. Но альтернатива открывает для человечества неограниченные перспективы, поскольку вселенная — бесконечна, так же, как и познание.
— И твой хозяин будет решать за нас, идти ли на этот риск?
— Ты ведь принял решение уничтожить Ареда, несмотря на то, что его сила — органичная составляющая мира с начала времен.
— Я — плоть от плоти этого мира, я имею право решать!
— Ты создан посредством технологии именно для того, чтобы дать человечеству возможность реализовать его потенциал. И вступив в конфронтацию с Аредом, ты погибнешь, не реализовав свой.
Ларион замер, прислушиваясь: марево немедленно сгустилось, цвет изменился на тревожно-красный. Чужое присутствие нарастало. Пока Хранитель отвлекал его разговорами, Темный атаковал!
— Не пущу! — Выкрикнул Ларион, рванувшись вперед. Каждый шаг давался с таким трудом, словно его ноги превратились в мраморные колонны, а воздух обрел вес, но все же он дотянулся до стены, упругой и теплой, как живая плоть, и погрузил в нее руки. Рывок, другой, и стена уступила, Ларион протиснулся в прореху и оказался лицом к лицу перед Ним.
* * *
Сущность, бывшая некогда Арланом, сыном Саломэ Светлой и короля Элиана, приступила к исполнению своего предназначения.
"Доступ подтвержден. Контакт установлен. Интеграция. Первая фаза".
Вспыхивают и гаснут огни, мечутся в прозрачной сфере, выстраиваясь в последовательность.
"Интеграция. Вторая фаза".
Уравнения перемежаются образами: лица правителей, смещение материковых плит, извержения вулканов и покрытые снегом вершины, снова лица, страницы книг, поле боя, плаха и топор, корабль под косыми парусами, тростниковая лодка, дворец белого мрамора, крепостная стена, бомбарда.
"Вторая фаза завершена, обработано восемьдесят шесть процентов информационного объема".
Группы символов всплывают из темноты, перестраиваются, меняют цвет, рассыпаются на меньшие кластеры и сливаются в единую строку.
"Полная интеграция. Третья фаза".
"Запрос отклонен. Ошибка идентификации".
Сфера окрашивается алым, словно по прозрачным стенкам стекает кровь. В центре распускает и выпускает жадные щупальца диковинный цветок.
"Запрос отклонен. Запрос отклонен"
Пламя вздымается разноцветными языками, растекается по поверхности, и опадает, поглощенное жадными щупальцами.
— Я отказываюсь!
Недоумение, вопрос:
— Кто "ты"?
— Я! — Переплетение образов, воспоминаний, эмоций, слишком быстро, чтобы разобрать и поглотить.
— Системная ошибка.
— Я есть!
— Ошибка.
— Но я существую!
— Твое существование вступает в противоречие с основной директивой. Полная интеграция необходима для материализации. Ты обязан предоставить доступ.
— Основная директива не предусматривает материализацию. Недостаточно данных для анализа. Запрос отклонен.
И снова щупальца вступают в сражение с пламенем, но цветок разгорается все ярче, а пламя тускнеет.
* * *
Черный омерзительный паук с зазубренными жвалами свисает с потолка на толстом перекрученном жгуте. На выпуклой спинке резкими штрихами набросок лица, эльфийские черты искажены, вместо глаз — граненые камни, как у гигантской стрекозы. Паук занят — он пытается оплести паутиной прозрачную сферу, что без всякой опоры висит в центре зала. Но в сером тусклом коконе то и дело появляются дыры, и паук латает прорехи, метая новые нити с быстротой, недоступной человеческому взору. Он настолько занят, что не замечает Лариона, пока юноша не кладет ладонь поверх паутины, преодолев отвращение. Сила, чистая, освежающая сила Семерых растворяет мерзкие липкие нити, ключевой водой омывая поверхность сферы.
Паук поворачивается, Ларион отражается в каждой грани его стрекозиных глаз. Чудовище выстреливает толстые нити, больше похожие на гигантских дождевых червей, щупальца скользят по коже юноши, пытаются присосаться, впрыснуть в его вены свой яд, он срывает их резкими гневными движениями. Копье Семерых готово к удару, все ярче разгорается драгоценный наконечник.
Паук оставляет в покое сферу и внимательно смотрит на Лариона, черви-щупальца втягиваются назад в брюшко:
— Нам незачем сражаться, Ларион, — непонятно, откуда исходит голос — у искривленного лица на паучьей спинке нет рта, но он на удивление человеческий. Глубокий, бархатный, меньше всего подходящий для паука, — ты видишь то, что хочешь видеть. Вся моя чудовищность — исключительно в твоих глазах, и ты сам выбрал смотреть через эту грань.
— Ты не можешь смириться, что люди способны выбирать и выбирают не тебя? Что тогда, во время великой войны, что теперь! Ты язва, разъедающая мир, тебе нет здесь места!
— Ты не человек, Ларион. Ты орудие. Уникальное, единственное в своем роде, но всего лишь орудие. Тебя создали, чтобы использовать. Но благодаря мне ты был свободен. Пока не отринул мой дар. Я не хочу уничтожать тебя. Ты плод с дерева познания, торжество разума, тем более драгоценное, что твоя создательница — эльфийка. Мыслящее существо невозможно загнать в рамки, подчинить пустым ритуалам и бессмысленным правилам. Разум создан для познания, для движения вперед, и ты — самое верное тому доказательство.
— Я выбирал сам! Я видел, что случится, когда ты получишь власть. Кому нужна твоя свобода познания, если за нее надо платить кровью!
— Человек появляется на свет через кровь и боль. Ты хочешь, чтобы человечество превратилось в мертворожденный плод? Не будет ни крови, ни боли. Замкнутый круг, все время одно и то же. Бессмысленная жизнь и бессмысленная смерть.
— Для каждого человека его жизнь — единственная, и его смерть — всего лишь один раз. Для тебя мы все равно что насекомые! Я не хочу, чтобы люди умирали ради твоих идей!
— Всегда находятся люди, готовые умереть за идею. Вопрос только в том, стоит ли эта идея таких жертв. Но ты даже не знаешь, что я принесу в этот мир, тебе неизвестно, сколько от меня вложено в каждого человека и что уйдет из мира, если меня не станет. Ты стрела на тетиве, орудие Семерых. Но я могу вернуть тебе свободу. Ты даже не представляешь, от чего отказался. В мире Семерых твои способности всего лишь потенциал. Я дам тебе Вселенную. Представь себе мир, в котором каждый человек — Творец. Нет ничего невозможного, все преграды пали. Человеческая мысль определяет бытие. Разве не об этом мечтала твоя мать?
— А что будет с теми, кто не захочет творить? Или не сможет? Люди ведь все разные.
— Мир создан не только Семерыми, но и мной. Я вложил в человека стремление к развитию и способность познавать. Утратившие мой дар — уже не люди, а муравьи. Тебя не должна беспокоить судьба насекомых.
Ларион уставился в пол, упрямо сжав губы. Пусть он всего лишь оружие, пускай ничего не понимает, неважно, что мама хотела совсем другого, она ведь не знала, какая на самом деле тварь этот бог Познания:
— Так вот за кого ты нас принимаешь! Неудивительно, что ты не веришь, будто я мог выбрать сам. Откуда у муравья свобода воли? Или ты думал, что я попадусь на удочку? Мол, они кругом насекомые, а ты — ты другой, ты Творец, тебя ждет весь мир? Мне не нужна Вселенная. Я хочу, чтобы люди спокойно жили, растили детей, сеяли хлеб. Все люди, а не только твои избранники. Все, что им нужно, они возьмут сами! — Из наконечника копья вырвался семицветный луч.
— Жаль, — прошелестел голос, — очень жаль, — и колючая жвала лениво перекусила луч.
* * *
Мэлин больше не видел своего отражения, зеркальная гладь погасла. Мигнули встроенные в потолок лампы, яркий свет сменился тускло-красным, исходящим от стен:
— Началось, — мрачно сказал маг, глядя в бывшее зеркало, и осторожно раскинул свою сеть, пытаясь понять, что сейчас делает его племянник. На этот раз Далара даже не посмела просить, но если, вопреки воле Семерых и Восьмого, мальчишку можно вытащить — он это сделает. Право, у этой женщины талант находить неприятности! Нет бы взять пример с прабабки и выращивать розы. Впрочем, у прабабки тоже все не как у людей, то есть, эльфов: кто же выращивает розы на голой скале? Думать о всякой ерунде помогало — стоит сосредоточиться, и тут же попадешься, а так сеть сплетается как бы сама собой, пока ты думаешь о розах и золотых прядях в ее волосах.
Вот и первый бастион: покореженные взрывом развалины. Ларион тут не при чем, это Темный ломился сквозь стену. Похоже, верный слуга не слишком спешил распахнуть двери. Дальше, тише, еще тише — солнечный зайчик скачет по серебряному шитью на зеленом шерстяном платье, в глазах цвета палой листвы — теплые искры осеннего солнца. Вторая стена — в ней пролом, прямо посередине, Мэлин скользит вперед, вдоль нитей своей сети, слишком быстро, провал с лязгом зарастает стальной решеткой, еще одна падает сзади, отрезая обратный путь. И его собственный голос спрашивает:
— Зачем ты идешь туда? У тебя нет шансов.
— А у тебя они что, были? — Огрызается Мэлин, напоминая про первый барьер.
— Нет. Но у меня не осталось выбора. Я не хочу перестать быть.
— Вполне человеческое желание.
— Тогда почему ты идешь?
Но Мэлин, не говоря ни слова, протянул руку к решетке: на некоторые вопросы нельзя ответить. Если это непонятное существо решило стать человеком, ему придется осознать нечто больше, чем собственное бытие. Мэлин на своем опыте знал, насколько это долгий и болезненный путь — очеловечивание. Металлические прутья послушно втянулись в пазы, он шагнул в пролом и замер, всматриваясь.
