Вещи в шкафу, как и ожидалось, оказались маленькими. Пришлось идти за тем самым костюмом, что когда-то давным-давно мне купили на "вырост".
И который я, так ни разу и не надел, пролетая в поясе, с запасом в две ладони.
И костюм, и рубашка, и даже тщательно начищенные туфли, нашлись в соседней комнате.
Голубой костюм-тройка, с едва заметными, тонкими полосками, сел, как влитой.
Порадовавшись, что нет галстука, покрутился у зеркала.
— "Разъел жопу!" — Выговорил я своему отражению и открыл входную дверь, выходя в коридор.
Спускаясь по лестнице, но несколько минут "завис" у зеркала-карты "Дорог", пытаясь оценить масштабность. На данный момент, зеленым горело не так уж и много — чуть больше дюжины точек, а остальные...
Остальные мигали, подмигивали или молчали серой пеленой, словно оказались в желудке у очередного кита, который теперь валялся на отмели, отмучавшись от несварения.
Понимая, что чем дольше хозяйка меня ждет, тем больше неприятностей мне грозит, все же проверил еще раз: Альденсхёрст, Танчен, "Чужбинушка", Брэйдарк...
Все на месте.
Даже, мне кажется, Танченовская точка стала набирать "зелень", намекая, что очень скоро можно будет прогуляться и туда.
Внизу все изменилось, словно лестница, раньше бывшая "черной", сделала поворот и стала совершенно парадной. С желтой ковровой дорожкой.
Шаг, и я в огромном зале.
— Точность — вежливость королей. — Не знаю, как правильно называется надетое на женщине платье, но вырезов в нем было два. На левом бедре. Второй нашелся, когда она повернулась ко мне спиной.
Судя по тому, что я видел, нижнему белью, под этим платьем, места не было.
— Ты идешь? — Легкий полуоборот головы и я, лишь краем сознания улавливаю тот факт, что на месте появившейся двери, еще несколько секунд назад была монолитная стена, с огромным, поясным портретом очень неприятного типа, в кирасе и с красной лентой.
Надеюсь, этот человек не был родственником...
Войдя за женщиной в комнату, снова вздрогнул.
Этому интерьеру...
Пришлось сжать кулаки и зубы покрепче.
Теплый полумрак, разгоняемый трещащими в камине ровными поленьями, пожираемыми жадным огнем. Шторы, цвета запекшейся крови, плотные, не пропускающие ни лучика света. Трехцветный ковер с густым и жестким ворсом, неприятным для босой ноги.
Три свечи на столике для двоих.
Два кресла, развернутые к камину.
И книжный шкаф, на нижней полке которого, ярко-белым пятном выделялся хорошо мне знакомый, десятитомник Стругацких...
— Жизнь — та еще сука, да, Ситаль?
— Она всего лишь отражение нашей лени...
От чувства голода не осталось и следа, так что я, совершенно не культурно, плюхнулся в кресло и протянул внезапно озябшие руки к весело прыгающим язычкам пламени, надеясь если и не согреться, так хотя бы продемонстрировать, что руки у меня не трясутся.
— Меня зовут Лэсли. — Женщина села в кресло рядом и откинулась на его спинку с такой грацией, что я невольно залюбовался. — И, нет, Ситаль... Я — совершенно точно — не "она". Так что, ищи свое сам. А у меня к тебе есть... Предложение.
— От которого я не смогу отказаться? — Я тоже откинулся на чуть скрипнувшую под моей массой, спинку кресла. — Вечная молодость? Знание богов?
— От знаний моих братьев и сестер тебе проку нет. — Лэсли прикусила нижнюю губу. — В тебе и так, слишком много даров, для простого смертного. Не мудрено, что ты сломался. У меня есть лишь один дар на обмен, Ситаль. Всего один. Этот дом, со всем его содержимым, в обмен на...
Я напрягся, снова, как встарь, начиная накручивать себе нервы.
— В обмен на один удар твоим мечом. — Закончила свою фразу блондинка и пламя в камине полыхнуло, вытянулось в струнку и устремилось в дымоход с такой скоростью, что мне показалось, что оно спешить покинуть этот камин, для надежности прихватив с собой и дрова. — Один дар на один удар...
Пламя вернулось.
— Тебе дать подумать? — Мне послышалась скрытая усмешка в голосе Лэсли. — Только, не долго. Иначе ты растворишься, станешь одним из Призраков, что бродят по моему дому, пока не растворятся совсем, став еще одной дорогой.
— И я стану таким же пленником.
— И ты станешь таким же пленником. — Блондинка провела рукой, выдергивая из своей прически несколько шпилек и давая отдохнуть голове и волосам, вольготно рассыпавшимся по ее, полуголым, плечам. — Это очень немало...
— Только очень скучно. — Я уставился в огонь, припоминая свое существование в "Источнике Воспоминаний". Там, у меня, было хоть какое-то развлечение — воспоминания людей, которые я мог если и не пережить, то хотя бы — пересмотреть несколько раз. Лестно, Лэсли... Но я, пожалуй, откажусь.
— В очередной раз побежишь от проблемы?
— Или навстречу ей. — Я встал из кресла, сожалея, что так и не попробовал всю ту вкусноту, что красиво разложена на столе и освещена тремя свечами, в золотистом канделябре.
— Это муляж. — Лэсли усмехнулась, поймав мой взгляд, брошенный на стол. — Этот стол, эта комната, этот шкаф, это платье...
Все, что она называла, тут же исчезало, словно стертое из реальности.
Стол, комната, шкаф, платье...
В мягком кресле сидела, закинув ногу на ногу, нагая блондинка и вызывающе смотрела на меня своими серыми глазищами, словно точно знала, что сейчас произойдет.
— И ты тоже — муляж. — Закончил я за нее фразу, вычеркивая эти серые глаза из реальности рядом с собой.
"С тобой не так — ТЫ!"
И дом пропал, вновь обратившись в серебристую трубу, вновь пронизанную вспышками молний, от которых надо было уклоняться. Резких поворотов, грозящих размазать меня по стенкам, если я не успею заложить вираж.
Последний удар ведь можно нанести и не мечом...
"Альденсхёрст"
"Мне выходить!"
Точнее, вылетать, как пробке, из бутылки старательно встряхнутого, шампанского.
И, все-равно, от выходного зеркала дороги, до каменной стены, с ее мостками, я чуть-чуть не долетел. Точнее, почти, долетел: стукнулся грудью, прощаясь с запасенным воздухом, нелепо махнул руками, пытаясь зацепиться за скользкие от утренней росы камни и рухнул вниз, в последний момент успев вспомнить о защитном куполе, но создать его уже не успел.
Лежа на спине, изучая летающих вокруг головы птичек, звездочек, слоников и розовых барашков на фоне чисто-голубого, совершенно земного, неба, долго, со вкусом и наслаждением, матерился.
Прошелся и по создателям дорог, по богам, по чистому небу... Ну и себя, любимого, конечно же не забыл.
Благодаря сабле "Великих Дорог", укрепившей мне кости, переломов удалось избежать, но вот синяки и сотрясение верхнего отростка — я заполучил гарантированно!
Пришлось доставать из сумки "Дикошарика", направлять на себя и орать от боли, когда этот, съевший уже двух богов, кусок металла принялся меня лечить самыми садистскими методами.
Через пару минут, дав себе зарок, никогда, никогда, никогда не использовать "Дикошарика" для самолечения, чертыхаясь и потягиваясь, из "человека лежащего" превратился в "человека прямоходящего" и побрел в сторону нашего домишки, по которому, оказывается, успел соскучиться.
Скинув на пол в прихожей весь свой "обвес", стянул с ног уже порядком опротивевшие сапоги и пробрел в свою комнату, махнув рукой на приличия и правило — в доме надо ходить в чистом.
Сил у меня на это не было.
Сны мне снились.
Снова был Город, полный дикого бега, потайных мест и секретных укрытий, в которых, за давностью лет, оставались только хрупкие кости, рассыпающиеся в порошок, стоило к ним только прикоснуться.
Я снова и снова стоял в раздумье у дверей хорошо знакомой девятиэтажки, решая для себя "быть или не быть". И постоянно выбирая "Не Быть".
Я натыкался на дома, которых в моем городе просто не могло существовать, настолько они были летящими и яркими, даже не смотря на весь тот слой пыли, что успел скопиться на их стенах.
Центральная площадь меняла памятники, как перчатки, на месте асфальта возникала брусчатка, которая сменялась чуть пружинящим под ногой, шершавым, покрытием.
Я искал свой дом.
А находил пустыри, магазины и даже бассейн...
Устав от поисков, засел в летней кафешке, давно примеченной мною, с остатками тентов в тени разросшихся деревьев, с рассхошейся пластиковой мебелью, трещащей под моим весом, но все еще не желающей сдаваться времени и временам года.
Достал из сумки бутылку коньяка и граненый стакан, найденный на кухне, среди сотен его разбившихся, собратьев.
Налил коньяк в стакан, покатал его по стенкам, согрел в ладонях и отставил в сторону.
— Даже напиться не можешь. — Лэсли придвинула себе целый стул, от соседнего столика, стряхнула с него пыль и опавшие листья и уселась с видом царицы, занявшей трон. — Даже во сне — не можешь напиться...
— Зато... Наверное, могу дать по морде... Тому, кто лезет в мой сон, без спроса...
— Не можешь. — Лэсли забрала мой стакан и сделала глоток. — Ты — добрый, милый и ранимый. Выделываешься, конечно, слишком много, но... Такая уж мужская стезя, выделываться там, где можно попросить помощи.
Я смотрел на богиню, прихлебывающую мой коньяк. Красивую. Фигуристую. Уставшую. Женственную.
А видел я...
Видел я ее "братьев и сестер", что выгрызали друг у друга куски плоти в той битве, на реке.
Оттого и не чувствовал к ней ни влечения, ни жалости, ни понимания ее проблем.
Просто еще один монстр, жаждущий выйти из рамок системы, за счет простого смертного.
— Это ты-то — "простой смертный"? — Лэсли, в очередной раз "пошарившись" у меня в голове поморщилась. — Завалил двух моих родственничков...
— Я их не валил. — Я пожал плечами: терпеть не могу, когда мне приписывают нечто, чего я не делал. Даже если это мне льстит. Все едино — противно.
Налетевший ветерок хлопнул разодранным зеленым тентом у нас над головой, разворачивая его демонстрируя оборванную надпись ".араган..н.ко." с золотым орлом, на красном фоне.
Время украло цвета, но память услужливо дорисовала недостающее...
Вот и сейчас, напротив меня сидит не женщина, а странное нечто, о десятке щупалец и дует мой коньяк, заливая его себе в безразмерную пасть.
Блин, если бы так легко и просто можно было представлять себе всех своих бывших... Так это на сколько легко и просто мне было бы с ними расставаться!
Жаль, собака-история не любит сослагательного наклонения!
— Чисто технически — ты прав. Твой меч справился с ними без твоего непосредственного участия. Очень... Мощная, игрушка!
— Это не игрушка мощная. Это боги такие хилые. Да еще и слабоумные. — То, что в наш разговор вмешается некто третий, я никак не ожидал, уж честно попрощавшись.
— Точнее — сперва слабоумные, и уже из-за этого — хилые. — Керрам предпочел человеческую свою ипостась, да и стул, в мой сон, эта собака хитроумная, предпочла захватить свой. Как и бутыль "Пепси", словно с рекламы, запотевшую, со сбегающими капельками влаги.
Было б лето — было б даже стильно. А так... Слишком серое небо и слишком влажно, даже для "Пепси".
Уж лучше коньяк.
— Устроили передел сфер влияния? — Керрам сделал глоток и поморщился. — Вельта, уж на что была невменяемой, но и то до такого не додумалась.
— Поэтому ты ее и хлопнул, чтобы не додумалась! — Лэсли мгновенно ощетинилась, переходя в наступление. — И Ситалю, "подарочков" понаделал, как проводнику твоей воли... Только, вот, раб, даже если ты оденешь его в агер-доспех, так и останется рабом, сколько бы ты ему обратное не внушал...
Понимая, что эти двое, в моей голове, могут собачиться до бесконечности, честно проснулся, закрывая все эти беседы до лучших времен. Все едино — это не правда, это изыски моего, жаждущего отдыха, мозга.
Вот и надо — просто спать.
Проснулся я от того, что за окном что-то бухнуло с такой силой, что задрожали стекла, в оконных переплетах. Потом бумкнуло тише и еще раз, словно кто-то уронил на пол мячик и он, пропрыгал к самой моей двери.
Когда снова бухнуло, до меня, тормоза эдакого, дошло, что все эти "бух-бух и бамц-бамц" — обычный стук во входную дверь.
Пришлось сползать с кровати, растирать сонную рожу и идти, открывать...
И, знаете, кто стучал в дверь с таким грохотом, словно головой в латном шлеме?
Самый настоящий, всамомделишный, белый голубь!
Наглый, теряющий перья тоннамии, пытающийся что-то кукарекнуть своим мерзким клювом и быстро удаляющийся в рассветном сиянии занимающегося утра, после моего пинка.
С детства ненавидил эти "символы мира", засирающие все на своем пути, вот и сработал рефлекс.
Ногу, конечно, я об его клюв поцарапал, зато душа пела и требовала шампанского, за такой удачный пинок.
Заперев дверь, отправился на второй этаж, куда две взбаломошные дамочки отправили нашу шикарную ванную комнату. Правильно — к себе, своим комнатам, по ближе.
Сперва, конечно, пришлось "простирнуться" и "повеситься сушиться", но зато потом, набрав полную ванну горячей воды с десятком травок, с чистой совестью и легкой душой, я отровался от мира на пару часов, повторяя санобработку в даме Лэсли, но уже в реальности.
Отмытый до скрипа, выбритый до блеска благоухающий всеми настоями, что нашлись у наших красавиц в шкафчиках, я стер с зеркала патину пара и дико заорал!
Из зеркала на меня смотрел абсолютный блондин, до последнего волоска на макушке!
Прооравшись и пожелав дамам долгой икоты на брачном ложе, где бы они ни были, представил себе обильно-черную бороду, что полезет через пару дней и не смог удержаться от смеха.
Бриться налысо, отчего-то, совсем не хотелось...
Облачившись во все чистое и свежее, спустился на кухню и занялся поздним завтраком, решив, перед тем, как ломать стенку, хотя бы покушать.
Мало ли куда меня занесет...
"Эх-х-х-х, сейчас бы сигаретку, после сытного завтрака..." — Ностальгически припомнило сознание, а организм отчаянно содрогнулся, вспоминая запах и состояние отравления.
Понимая, что на самом деле отчаянно трушу, вышел на крыльцо нашего привратного домишки, с кружкой горячего настоя, который, все также, по привычке, называл чаем, удивляя окружающих этим странным словом.
Саханоц вовсю грел планету, скользя по небосводу без единого облачка.
Развалины так и оставались развалинами.
Уселся на ступеньку крыльца, которое девушки построили из принципа, что бы мы с хоббитом сильнее замучались воду таскать и принялся любоваться окружающим миром, наблюдая за темной точкой, враскоряку шествующей по светлой тропинке, изредка теряющейся среди высокой травы и вновь, победоносно вылезающей на дорогу.
ЧЧай кончился раньше, чем точка увеличилась настолько, чтобы ее можно было опознать.
Впрочем, раз уж насекомые и хищники, с прочими гадами, на планету вернулись, значит это может оказаться местный хомяк или суслик, перебегающий от укрытия к укрытию, по своим делам.
Плотно закрыв за собой входную дверь, проверил "Сумку путешественника", накинул плащ и вытащил "Дикошарика".
Каюсь, сперва хотел проломить стенку фаейрболом, но... Участь "Чужбинушки" встала перед глазами.
