Так она думала, пока Наруто, как оказалось, неспроста выклянчивший у нее свидание, не изложил ей свои соображения касаемо планов Цунаде-сама. Соображения явно были не его, а Лиса — у Наруто никогда б не возникло ни таких злых, ни таких крамольных мыслей — и, тем не менее, наводили на размышления.
— Какая-то ахинея. Не может такого быть, — пробормотала Сакура, набирая в горсть песку и просеивая его сквозь пальцы. Они сидели вдвоем на пустом пляже лагуны, возле самой воды. Закатное солнце действительно пылало алым жаром и действительно рябилось жидким маревом. Пенистые волны, бесшумно накатывая на берег, щекотали им пятки.
— Хорошо, если ахинея, — согласился с нею Наруто, — и плохо, если это правда.
Получалось, будто Цунаде-сама без ведома генина вводила ему 'Белый Хлад' — некий психотропный препарат, подменяющий волю и психологию Лиса мотивацией и устоями Наруто. То есть то, к чему стремился сам Кьюуби, но с точностью до наоборот.
Его рассказ ошеломил девушку. Вопреки ее ожиданиям, генин ориентировался во всех этих наркотических дебрях довольно ловко, правда, Лис был тут ни при чем. Что тут к чему Наруто разъяснил не он, но адмирал-префект, обнаруживший недюжинные познания в демонологии и токсикологической химии, ибо Белый Хлад балансировал на тонкой грани между токсином и лекарством. Сакуре здесь чудилась рука и узнаваемый почерк клана Нара, собаку съевших и на том, и на другом. Считается, что даже змеиный яд в мизерных дозах может быть лекарством, а самое чудодейственное лекарство при передозировке вызовет отравление. Так работал и Белый Хлад. Чересчур сильное воздействие на Кьюуби разрушило бы разум дзинчурики, раньше чем сотворило бы это с Лисом, чей рассудок был значительно более устойчив. Незначительную дозу Кьюуби использовал бы как лазейку на свободу — притворился бы послушным, выжидая удобного момента, а, войдя в зенит силы, коварно обрушил ее на своих тюремщиков, растоптал их и сбежал. Белый Хлад не делал из Лиса второго Наруто и не заставлял его полагать, что он чем-то обязан Конохе — если б такое было возможно медикаментозным путем, ученые Нара приложили бы все усилия, чтоб этого добиться. Он был ошейником на Кьюуби. Строгим ошейником. Настолько строгим, что неповиновение, скорее всего, каралось бы уничтожением дзинчурики вместе с Биджуу. Кроме того, Белый Хлад, как и всякий экспериментальный препарат, не обходился без побочных эффектов: стало очевидно, что это именно он вызвал появление уродливой язвы на сгибе левой руки Наруто. Однако, несмотря на то, что препарат работал нестабильно и, если Сакура верно истолковала прозвучавшую в словах Наруто безысходность, был для генина отнюдь не безобиден, Кьюуби также выражал свое несогласие с подобными опытами. Это значило, что Белый Хлад худо-бедно, но действовал и не только не приближал час освобождения Лиса, а напротив — становился каким-то новым видом его закрепощения, более прочного, чем печати Четвертого Хокаге. Пятая брала над Лисом верх.
Схема выглядела до такой степени логичной, что загоняла Сакуру в тупик. С одной стороны, довериться суждениям Кьюуби было равнозначно самоубийству, с другой — Сакура не могла не признавать превосходства интеллекта демона над ее собственным, точно так же как и над интеллектом Наруто и, весьма вероятно, Ямато.
— Сам как думаешь?
Наруто неопределенно подернул плечами, выражая скорее легкую озабоченность, нежели тревогу. Для себя он уже все решил и принял Кьюуби как оружие. Обижаться на него или пытаться его вразумить было бесполезно.
— Да черт ее знает... Обнадеживает то, что все это мозгобольство — плод лишь моих личных изысканий, а какой из меня предсказатель — ты сама знаешь. Не умею я мыслить с перспективою, не умею и все. А тут мне даже Кьюуби не помогал, своим умом до всего дошел, — юноша сокрушенно вздохнул. — Действительно ахинея. Зря я тебе рассказал.
Своим умом. Ага, как же.
— То есть, — прицепилась к его оговорке Сакура, — обычно ты считаешь советы Лиса разумными?
Взамен шокирующей истории о Белом Хладе куноити поведала ему о древесных техниках капитана Ямато и заново, как уже однажды делала по его просьбе, пересказала ему ход его боя с Орочимару возле моста Небес и Земли. Как он впал в неистовство, как разрушил мост, как проделал в земле кратер величиною с футбольное поле. Как чуть не убил ее, Сакуру. Выслушав, Наруто кивнул и погрузился в раздумья, и девушке очень захотелось верить, что он думал не о том, как эти древесные техники преодолеть.
— Нет... Просто когда дело и впрямь важное, он трещит без умолку, а когда не стоит внимания — молчит, не пискнет. Слова от него не добьешься. Он воробей стреляный, чует подвох. Никогда не ошибается.
— Он никогда не ошибается себе во вред, — возразила Сакура наугад. О Кьюуби она вообще могла говорить исключительно наугад. — А тебя ему несложно убедить в правдивости любой лжи. И чем красноречивей и витиеватей ложь, тем охотнее ты в нее веришь. Кстати, это относится и к адмиралу-префекту.
— У Мутэ Юдзи договор с Какаши-сенсеем.
— И добропорядочные люди порой расторгают договоры. Чего уж говорить о договоре, заключенном между преступником и наемным убийцей? Нет, единственная, кому ты можешь доверить свою судьбу — это Цунаде-сама.
— Я в гробу видал доверять кому-то свою судьбу, — Наруто поджал ногу и резко выпрямил ее, ударив пяткой мокрый песок. — Бабка Цунаде хочет и рыбку съесть и мягко сесть. Так вот пускай выкусит.
— Значит, это вдвойне лучше, что мы возвращаемся домой, — попыталась успокоить его Сакура, — мы оба заслужили откровенный разговор с нею, и она не сможет этого не уважить.
Наруто положил шершавую ладонь на руку Сакуре — как тогда, влажной соленой ночью, на борту 'Якумо', и куноити точно так же вздрогнула и залилась краской. Но Наруто своего невольного жеста не заметил и отнял ладонь почти сразу же. Едва заметные морщинки у него на лбу все собрались у переносицы: вероятно, это было признаком мозговой активности, болезненно мудреной для генина.
— Не больно-то я уверен, что стоит затевать этот разговор...
— Почему? — переспросила Сакура, скрывая смущение изумлением. Да и удивляться было чему. Она уже давно с нетерпением ждала возможности вернуться в Деревню и обрушиться на наставницу шквалом вопросов.
— Да я тут прикинул...стою я перед нею как болванчик и твержу: че за фигня, че за ботва, че за Белый Хлад такой?! А она мне: хотел стать сильным, сильнее Сазке? Вот тебе, пожалуйста, кушай. Ну я ей, дело ясное, не нужна мне такая сила и задарма... Хоть мне и самому уж невдомек, нужна ли она мне... Все твердят мне, что Биджуу — Зло, но ты, Сакура-чан, даже не представляешь, как непомерна его мощь. И раз так, то не значит ли это, что либо Добру, дабы не проиграть в борьбе со Злом, нужно прибегнуть к помощи самого Зла, либо брешут все, и это Зло — совсем не Зло? — Сакура похолодела от такой притчи из уст генина, но Наруто меж тем продолжал говорить, не отрывая взгляда от тонущего в море огненного шара. — О чем это я? А, о силе. Вот... Бабка мне и отвечает, допустим, тебе сила и не нужна, зато Деревне она нужна позарез. Сравни, мол, что значимей. Я на то спрашиваю: зачем нужна-то, что за напасть такая? Ведь и дебилу ясно: Кьюуби — крайнее средство. А она только того и ждет. Мир, говорит, захватить хочу и к ногам Конохи его кинуть. Нахрена, напираю я, тебе этот мир вперся? Ты же не такая... И тут она начинает мне тереть! И как нас все не любят, и как у нас врагов полным-полно, и какие мы бедные-несчастные, и что Восток давно погряз в склоках и ненависти... Я этой жвачки вдоволь наслушался от эро-сеннина, поверь мне, он умеет так речь задвинуть, что мозг переклинивает и потом не отпускает. И бабка столько же мне наплетет, и еще полстолько, и на жалость станет давить, и терминологией грузить, и Акацками стращать — по полной программе. Предыдущих Хокаге присовокупит, типа они все как один этого желали и трудились на этом поприще, и дело, наконец, созрело, и пора собирать урожай. И сведет все к тому, как все круто будет, ежели мы другие Деревни к ногтю прижмем, а Акацки — в расход. Слово за слово, так меня и уболтает. Ты правильно сказала, я легко во всякую дрянь верю. Я же знаю, мне ее не переспорить...
Монолог Наруто при очевидной угловатости, корявости и сомнительных тезисах о Добре и Зле, все ж таки отображал горькую истину, и Сакура не нашлась, что возразить.
— Подумаешь, уболтает, — вместо этого произнесла она. — Ты что же, собираешься бегать от этого разговора?
— Зачем убегать? Не буду я ни от чего бегать. Просто я знаю, чем он закончится.
Генин выудил из песка маленький плоский камешек, не вставая, сидя как сидел, вполоборота размахнулся и запустил его 'лягушкой' по воде. Получилось хорошо, камень сделал не меньше десятка шлепков по поверхности, прежде чем пропал в накатившей волне.
— Я рада, что ты наконец-то решился обо всем со мной посоветоваться, — так доброжелательно, как могла, сказала Сакура, — но мне категорически не нравится твой настрой. Согласна, мы не можем перечить Цунаде-сама, но сила Кьюуби — лишь твоя сила, и никому кроме тебя она не принадлежит. Сперва тебе нужно решить, насколько ты в ней нуждаешься.
— Эх, чего тут решать? — Наруто повалился спиною на белый песок, обратив лицо к небу, где первые, самые наглые, не стесняющиеся даже не зашедшего еще солнца, звезды уже принялись зажигаться — одна за другой. — Все уже решено за меня. И боя мне не избежать, ты знаешь с кем, и его час уже назначен... но пока неизвестен мне.
— Нельзя же жить каждую минуту как на ножах, — укорила его Сакура. — Ты вообще о чем-нибудь другом можешь думать кроме Акацки? Раньше, чуть заходил разговор о Сазке или о том, кому быть следующим Хокаге, тебе рот было не заткнуть. Куда все это делось?
— Раньше Кьюуби сидел тихо, — слегка жалобно возразил генин, — а теперь все переменилось, и мне никак не запретить ему болтать. Он даже сейчас наш разговор комментирует.
— Хм?.. И как?
— Он говорит, что пока не знает, как это провернет, но если я с какой-то стати решу не сопротивляться Акацки, когда они явятся по мою душу, он все равно будет драться с ними до последней капли крови. Кьюуби боится их. Они ему противны.
— Драться? — фыркнула куноити. — Шукаку не помог Гааре сладить с Акацки, как не помогли прочим дзинчурики их Биджуу. Ты прав, я не могу представить, насколько велика мощь Кьюуби. Наверное, она так огромна, что ослепила Цунаде-сама, побудив ту возжелать недостижимого, но зато я лучше всех знаю тебя, Наруто! Твоя подлинная сила — не в демоне, и...
Сакура осеклась, заметив, что в какой-то момент лицо Наруто стало корчиться и сотрясаться. Сперва она испугалась, предполагая, что Кьюуби, возмущенный и разозленный ее упрямством, какой-то проторенной за годы увещевания и убеждения тропою проник в разум генина и вот-вот вызовет у него приступ безумия, повелевая дзинчурики убить ненавистную спорщицу. Быть может, Кьюуби считает ее, Сакуру, чем-то вроде соринки в своем глазу или мелкого камушка в сапоге, если только демону доступны столь человеческие метафоры. Она была для него препятствием. На это делали ставку и Цунаде-сама, и капитан Ямато.
Но генин всего лишь, превозмогая себя, сдерживал дикий смех и, спустя несколько секунд борьбы, не выдержал, расхохотался.
— Я сказала что-то смешное? — куноити обиженно поджала губы.
— Вовсе нет, Сакура-чан! — Наруто, не переставая ржать, замахал руками. — Это Лис. Он просил передать тебе, что трагедия с Гаарой не может служить примером, потому как Шукаку — никчемный слабак, и он, Кьюуби, его вертел на...
И он снова залился неконтролируемым хохотом.
'А Кьюуби, выходит, доступны еще и не такие 'человеческие метафоры'', — с яростью подумала Сакура, намереваясь отвесить Наруто подзатыльник, но сдержалась. Более того, после его откровений ей мучительно захотелось рассказать ему о том, что Цунаде-сама через Ямато отдала ей приказание соблазнить генина, дабы тот оставил мысли о бунте и любом неповиновении. Но, рассудив здраво, куноити подавила и это желание. Если Наруто, услыхав такое, воспылает негодованием за себя и жаждой отмщения за оскорбленную честь Сакуры, то, конечно, так ей, Пятой, и надо. Только выиграет от всех этих взаимных усобиц один лишь Кьюуби и никто более. К тому же, тогда Наруто в Коноху уж точно никакими пряниками не заманишь.
Вселенский замысел Пятой принимал зримую форму. Покуда Наруто верен Конохе, Белый Хлад способен спроецировать эту верность в сознание Кьюуби, создавая у него иллюзию свободной воли. И все бы шло просто великолепно, кабы Наруто не узнал или не догадался о препарате. Стоит разрушить его преданность, пошатнуть его веру в Дух Огня, и у Лиса уже не будет причин изображать из себя ручного зверька. Он станет свободен, и уж тогда — пиши пропало. Но и на эту дырку Цунаде-сама заготовила заплатку: ее, Сакуру. Она была посредником, рычагом для воздействия на Наруто, о чем ей прямо сказал Ямато.
Разумеется, опираться только на преклонение Сакуры перед авторитетом наставницы она не могла, но и альтернатив ученице не оставила никаких. По сути, куноити предлагалось выбирать между ролью любовницы Наруто, кладущего свои мечты на алтарь служения Деревне, и ролью такой же любовницы Наруто, только дикого, отвергнувшего прежние мораль и патриотизм. Этот второй Наруто был обречен стать изгоем, ренегатом, в понятии соотечественников ничем не отличающимся от Орочимару или Сазке. Год за годом, подвергаясь растлению со стороны внутреннего чудовища и все больше и больше ненавидя отвергающий его мир, он постепенно терял бы человечность, а, следовательно, и нужду в близких ему людях. В конце концов Сакура превратилась бы для него в обузу, и он лишил бы ее своей любви, а то и вовсе — жизни. Такой дзинчурики был идеалом для Кьюуби и прямой дорогой на волю, и оттого Сакуре даже гипотетически не хотелось думать о таком варианте развития событий.
Цунаде-сама знала, что изберет Сакура. Сейчас у Лиса на руках тоже имелись неплохие карты, но игра Пятой была безупречна.
— Дурак.
Ну дурак. Ну бестолочь. Но, собственно, почему бы и нет? Пускай Наруто и не блещет интеллектом, но зато настойчивости и сметливости ему не занимать. Кто сказал, что вместилищем демона должен быть хитроумный тактик и прирожденный гигант мысли, а не именно такой человек? Разве убеждение, искушение и воззвание к голосу рассудка, кроме всего прочего, не являются оружием Лиса? Тогда человек умный, интеллектуальный или еще хуже — гениальный — не станет ли он для Кьюуби превосходной марионеткой? Те, кто насмехается над глупостью Наруто, никогда не задумывались, что, может, только его недалекость и его упрямство спасают мир от ярости Кьюуби.
— После заварушки в Каваго он стал разговорчив, — будто угадав ее мысли, сказал Наруто, — он даже иногда шутит. По-своему, непонятно. Бывает, не сразу и выкупишь, что это шутка. Потом еще часа два соображаешь в чем соль, а как врубишься, так и жуть берет. Хочешь, перескажу тебе парочку его хохм?
— Не надо, — Сакура прикинула, каким может быть чувство юмора у демона, и решила, что вполне обойдется без этого знания. Отвернувшись, она стала смотреть на север. Туда, где, описывая правильную окружность, едва не смыкаясь, сходились берега атолла. Фарватер, дабы ни одна лодка или малотоннажное судно не смогли войти в лагуну, перетянули железными цепями. Но давным-давно, когда у Черного Рифа швартовались корабли под флагом Края Рек, а сам порт еще не оброс пиратскими трущобами, как днище морского судна обрастает моллюсками-прилипалами, проход, вероятно, был свободен. На левом, если смотреть отсюда, мысе торчал установленный на каменный фундамент старый маяк с еще сохранившимися барельефами клана Хикава на стенах. Им не пользовались лет сто, но и сносить никто не торопился. Маяк бросал на пляж островерхую тень, и по мере того, как опускалось солнце, она все удлинялась, росла, словно хотела доползти до лагуны и напиться оттуда соленой, источающей легкий масляный запах воды.
