Грации солнца. Приманка для зверя

— Быть не может! — поразилась охотница. — Это знак Пресветлой Анэ, дочери праматери. Невозможно! Но она точно старейшая. Только старейшие могут создавать такие картины...

— Пречистый боже! Дитя, ты совсем не умеешь контролировать мысли, — меццо-сопрано собеседницы врезалось в уши, приходя сразу со всех сторон, будто сама пустыня пожелала вторгнуться в разговор.

— И почему это ты не веришь своим глазам? — продолжила Анэ, не позволив Йоко вставить слово.

— Но Анэ должна быть далеко на юге, так говорили...

— Ты предпочла поверить своим учителям, но не собственным глазам, дитя? А ты не думала, что они могли солгать тебе? Что никакой Пресветлой Анэ, дочери праматери, не существовало вовсе? Или же ты жалеешь, что образ, который ты нарисовала себе, не совпал с реальностью? Ты можешь продолжать не верить имени на моей повязке, но моим способностям тебе придётся поверить, дитя, — голос, идущий со всех сторон, медленно нарастал, заставляя всю сущность Йоко сжаться. Охотница постаралась сбежать куда-нибудь подальше, но старейшая не позволила ей сдвинуться с места.

— И всё же ты уже достаточно зрелая, Йоко, — тон Пресветлой сменился на мягкий. — Почему так плохо контролируешь образ?

— Это потому что...

Слова стихли; декорации сменились. Просторная комната городского дома заменила пустыню. Слабые светильники — мощные лучи пречистого бога. В комнате собралась группа детей; учителя объясняли упражнения. Юная Йоко сидела на светло-голубом полупрозрачном стеклянном полу и смотрела вокруг. Сверстницы разбились по парам и неотрывно глядели в глаза друг другу. Йоко желала присоединиться к ним, но девочку игнорировали. Даже такие же одиночки избегали её.

— Черноглазая! Черноглазая! — обзывались сверстницы, когда в занятиях наступил перерыв. Лицо маленькой Йоко исказилось от обиды и страдания. Учителю удалось утихомирить детей, но заставить их взглянуть в чёрно-зелёные глаза так никто и не сумел. Девочка довольствовалась короткими беседами со взрослыми.

Оказавшаяся внутри стены, выложенной из разноцветного стеклянного кирпича, Анэ сначала наблюдала сцену безо всяких эмоций, затем нахмурила брови; собеседницы вернулись в пустыню.

— Твоя мать не отличалась фантазией при выборе методик обучения, Йоко, зато смогла сотворить темноглазую дочь, — насыщенная колкостью реплика на этот раз ударила в спину.

Перед Пресветлой мелькнул образ, в котором зрелые априки показывают ещё маленькой Йоко место в пустыне; дюны дрогнули пережитым отчаяньем.

— Аха... — выдохнула старейшая, кивнув себе.

— Я темноглазая не с рождения! — очнулась дева. — А о тебе мне не рассказывали ничего, кроме имени!

— Это не так уж и плохо, дитя. Сегодня познакомимся, — отметила древняя и прошлась вокруг родича, разглядывая деву со всех сторон. Темноокая поразилась плавности движений собеседницы.

— Сколько остановок ты пережила? — спросила Пресветлая.

— Сорок четыре, — ответила охотница; дюны исказились от смущения.

— Сорок четыре? Ум Йо совсем затмился: детей на охоту посылает! — негодовала каждая песчинка.

— Не святотатствуй! — воскликнула Йоко. Декорации вокруг слегка дрогнули, но тут же восстановились.

— Чего?

— Как ты можешь думать, что у Йо затмился ум?

— Я давным-давно пережила грань, когда перестают считать возраст, — пояснила Анэ, — так что твоя Йо годится мне в дочери, а уж ты, дитя, и подавно.

— Я не дитя, — обиделась Йоко. Старейшая смолчала, юная дева тоже не стала продолжать. Образ пустыни снова начал искажаться. Перед тысячелетним взором предстало недавнее прошлое собеседницы. Изменчивые, отрывочные картины поведали, что юная охотница решила при случае спасти раненого мыйо ромея, вскоре они начали сливаться, в бешеном ритме проматывая время, и остановились лишь на моменте спасения. Анэ хорошо разглядела Маниуса: его страдания во время суда, его слова и признания после. Затем воспоминания Йоко вовсе перемешались со страхами. Мыйо. Мыйо. Повсюду лишь мыйо. Монстров нужно убивать, но охота не безопасна. Твари лезли отовсюду, не давая передышки. Они даже сожрали Маниуса, потому что Йоко не успела убить всех, как бы ни старалась, что бы ни придумывала. Вдалеке каждого образа неизменно виднелся неясный силуэт — самка мыйо. Цель.

— Спасла, чтобы приманивать мыйо, — констатировала Анэ.

— Так само получилось. Маниус был обречён, а так... Правда, я здорово придумала? — оправдания девы переродились в хвастовство.

— Спасти раненого тварью ромея — хорошая идея, дитя, — мысль Пресветлой лавиной спустилась в образ, развеяв его. Вокруг снова встала пустыня.

— Ситуация прояснилась: все последние плачи из-за вас. Я пришла в Мирнию, чтобы выяснить их причину, — информировала старейшая.

— Верно. Из-за нас, — подтвердила Йоко, не скрывая гордости, — но...

— Можете пойти со мной, если пообещаешь слушать меня, дитя, — упредила просьбу Анэ, сдержав пустыню от новых картин.

— Вечного света тебе! Обещаю! — дюны снова исказились, на этот раз из-за благодарности.

— Расскажи, как сейчас дома у Йо, — попросила старейшая. Собеседницы перенеслись из пустыни в город. Йоко повела родича по улочкам и проспектам, показывая недавние события и пересказывая слухи.

II

Маниус вышел из укрытия, распоров тунику о ветви ивы. Резкие движения юноши выдавали нервозность. "Они что, в статуи превратились?" — спросил себя юноша, предпочтя не вмешиваться. Априки по-прежнему стояли неподвижно и смотрели друг на друга, добавляя раздражения. "Что мне теперь делать?" — подумал ромей и замер сам, не найдя адекватного ответа. Поток времени не успел пронести и горсти песчинок, как незнакомая априка двинулась и посмотрела на изгнанника. Резкий взгляд из-под капюшона заставил юношу вздрогнуть.

— Привет, Эксул! — сказала Анэ по-ромейски. Меццо-спорано звучало громко и торжественно.

— Привет, Эксул, — громкое эхо поддержало старейшую. Примус сначала опешил, затем крикнул:

— Я Маниус!

Старейшая заглянула в сверкающие глаза изгнанника и продолжила:

— Йоко молода. Ей, может быть, не трудно звать тебя Маниус, Примус или как ты там хочешь...

— Это имя у меня с рождения! — не выдержал отверженный.

— ...но я живу слишком долго, чтобы менять привычки, Эксул.

— Маниус! — повторил отверженный. "Откуда она всё про меня знает!? Ей Йоко рассказала? Но когда!?" — непрошеная мысль остановила гнев. Изгнанник продолжил смотреть на Анэ в недоумении.

— Ха, — выдохнула древняя. Она несколькими плавными движениями положила боцьен на землю и сбросила плащ. Строгий взор старейшей обратился на ромея, заставив его попятиться.

Априка напротив одеждой и телом походила на Йоко, если не принимать во внимание блестящую наручь на правом предплечье. Маниус неосознанно бросил быстрый взгляд на спутницу и сравнил: Анэ чуть выше, спокойнее, увереннее, красивее. Но было что-то неуловимое в глазах, где золотистые лучи, рождаясь из зрачков, прорезали радужку цвета сосновой иглы; в прекрасном лишённом налёта старости лице, украшенном аккуратным носом, прямыми, строго сведёнными к глазницам бровями и полными губами, гармонировавшими с выпуклой грудью; в высоком лбу, открытом убранными за спину отливающими медью волосами; в спокойной твёрдой стойке, казавшейся юноше непоколебимой. Было что-то непостижимое во всём её естестве, заставлявшее тело трепетать, а разум восхищаться.

— Не знаю, говорила ли тебе Йоко, но у априк принято изображать имена на лбу. К примеру, я — Анэ, — старейшая коснулась повязки пальцем, — а у тебя под повязкой красуется буква "Е" с чёрточкой, что значит "Эксул", — Пресветлая сделала паузу. — Раз уж так тебя нарекли сородичи, то будь добр не кричать на меня. Тем более, я старше вас, даже если сложить ваши дни несколько раз.

— Простите, — извинился юноша, склонив голову.

— Зачем ты так? — вмешалась Темноокая. Дева использовала родной язык.

— Твоему другу стоит привыкнуть к своему положению, дитя: назад ему всё равно пути нет, — пояснила Анэ. Йоко сверкнула глазами, выражая неуверенность. "О чём они?" — подумал ромей.

— Вы будете охотиться со мной, так что обойдёмся без ссор, хорошо? — нежным голосом попросила Анэ, перейдя на ромейский. Тысячелетние губы улыбнулись юноше.

— Х... хорошо, — ответил отверженный, вопросительно глядя на Йоко. Чёрно-зелёные глаза выразительно блеснули, подтвердив слова древней.

— Будь другом, вытащи копьё. Оно застряло вон в том мыйо, — априка указала пальцем в сторону монстра.

— Сейчас.

Примус быстрым шагом направился к зверю.

— Знакомство удалось, — прокомментировала Анэ.

— Ты могла бы быть помягче с ним, — упрекнула Темноокая.

— Не могла, — отрезала Пресветлая и склонилась к боцьену.

Копьё никак не хотело выходить из черепа мыйо, цепляясь за пробитую кость. Изгнанник наступил на голову монстра ногой и потянул изо всех сил. Когда копьё, наконец, освободилось, юноша едва не потерял равновесие. "Прямо как дротик, только не гнётся. И древко сплошь металлическое, но и не тяжёлое", — думал ремесленник, вертя оружие в руке. Глаза разглядывали мёртвого врага; тело наполнялось лёгкостью.

— Эй! Эксул! Кидай копьё сюда! — крикнула подошедшая Анэ. Маниус рефлекторно бросил копьё старейшей, продолжая разглядывать угольно-серую шкуру мыйо. Любопытство побудило изгнанника пощупать её, и юноша медленно нагибался, пока рука не коснулась холодных, будто металлических, волосков.

— Замараться хочешь?! — прикрикнула Йоко. — Прекрати немедленно!

Изгнанник одёрнул руку.

— Зачем ты так? — спросила Анэ по — априкски. Йоко поперхнулась собственной фразой; глаза юной девы загорелись раздражением.

— Посмотри на пальцы, Эксул, — сказала древняя по-ромейски. Изгнанник увидел влажное выделение пепельного цвета, проявившее рисунок отпечатков.

— Эта дрянь не отмывается, — информировала старейшая. — Иногда априки мажутся ею, чтобы мыйо чуял своего: так проще охотиться, особенно по ночам.

— Правда!? — воскликнула дева.

— Я не лгу, — ответила Анэ. — Я сама мазалась ею. Потом кожа ужасно чешется.

От слов старейшей по телу Йоко прошла дрожь. Ромей достал тряпку и потёр пальцы. Вещество не стёрлось.

— Оно не ядовито, — обнадёжила древняя, — ничего страшного.

— Откуда ты знаешь, ядовито ли оно для человека? — спросил Маниус.

— Знаю. Проверено, — ответила Анэ. Примус отшатнулся от старейшей; Темноокая подняла брови от удивления.

— Сейчас важнее забрать вещи, которые я оставила в лесу на время погони за этим шустрым мыйо, — продолжила Пресветлая, не обращая внимания на реакцию спутников, — так что берите свои и в путь.

— Хорошо, — ответила Йоко и поймала недоумевающий взгляд Маниуса. Дева легко кивнула; юноша отправился к ивам.

— Я возьму твою суму тоже, — сказал изгнанник, когда удалился на десяток шагов.

— Ты проверяла сама? — спросила Йоко, сверля Анэ изучающим взглядом.

— Нет. Я бы так и сказала, — уверила старейшая. — Я расскажу тебе об этом когда-нибудь. Сейчас куда важнее вывести Эксула из этих лесов.

— Может, ты всё-таки будешь звать его по-другому? — попросила Йоко.

— Зачем, дитя? Таково его имя.

— Это грубо.

— Не грубо. Точно.

— Грубо, — твёрдо повторила охотница.

— Не спорь со мной, дитя, — отмахнулась Пресветлая, — лучше взгляни на этот... луг. Ты не находишь странным, что люди забросили столь плодородное поле?

— Я плохо знаю людей, — призналась дева.

— Хороший ответ, дитя. Отдохнём здесь немного. Ты, наверное, тоже устала.

— Я всю ночь не отдыхала: ждала мыйо.

Вместо ответа Анэ ухмыльнулась. Априки опустились на траву.

III

Древний лес из полусухих берёз, усеянных трутовиками, покачивался, кланяясь неспешному ветру. След мыйо плутал, огибая деревья. Иногда и на стволах оставались отметины от цепких лап.

Путники шли неторопливо, временами делая остановки. Анэ комментировала любую встреченную мелочь, раскрашивая прогулку монологами про гармонию природы. Маниус не отставал от априк. Хотя желудок ромея до сих пор не желал мириться с растительной диетой, боль поубавилась и стала привычной. Примус думал расспросить Пресветлую о мыйо, но никак не мог решиться. Тем временем взгляд ромея увлечённо рассматривал Анэ, дивясь её лёгкой, естественной походке. Апирка умудрялась безошибочно ступать на твёрдую землю, огибать ветки и приминать траву понапрасну. Казалось невозможным заставить её запнуться или оступиться. "Лес для неё второй дом", — решил Маниус, продолжая созерцать старейшую. Когда путники зашли в густую тень, отверженный заметил на наручи априки пять горящих разноцветных точек, расположенных вдоль руки. Ближняя к плечу точка быстро сменяла десять цветов от ядовитого-красного до тёмно-фиолетового. Её соседка сменяла цвета медленнее, ожидая, пока ближняя снова заалеет. Примус сосредоточил всё внимание на наручи и вскоре оступился. Йоко схватила его за шиворот, удержав от падения.

— И куда это ты всё время смотришь, Эксул? — спросила старейшая, прервав монолог. — Смотри лучше под ноги.

— Что это за огоньки у вас на наручи? — полюбопытствовал ромей, обрадованный возможностью завязать беседу. — Какая-то магия?

— Это часы, Эксул.

— Часы! Я видел солнечные часы на форуме в Мирнии. А почему высокий огонёк постоянно мелькает?

— Он отсчитывает мгновения — "Си", — вмешалась Йоко. — Второй — десятки си. Третий — сотни си. Четвёртый — тысячи си. И пятый, ближний к ладони, — десятки тысяч си или наши часы. Мы делим ночи и дни на пять часов, а не на двенадцать.

— На пять так на пять, — Маниус пожал плечами. — Мы в деревне знаем только восход, закат да полдень. Эти "часы" для занятых патрициев...

Изгнанник покосился на Йоко, ища поддержки. Губы девы тронула лёгкая улыбка.

— Время — мера всего, — не согласилась Анэ. — Ничего не происходит мгновенно: всему нужно время. Вы поймёте это, когда повзрослеете.

"Если повзрослеете", — мысленно добавила старейшая.

— Вот и нам нужно время, чтобы дойти до моих вещей. Мы не можем достигнуть их одним лишь желанием.

— А вы не боитесь оставлять вещи в лесу? — сменил тему Примус.

— Люди не ходят по Свистящему лесу, а мыйо мои вещи незачем. Тем более, сумка пропитана смесью, отпугивающей животных, — информировала Пресветлая.

— Вы с Йоко давно знакомы? — продолжил расспрос Маниус, решив зайти издалека.

— Познакомились только что, прямо на твоих глазах, — ответила Анэ.

— Тогда откуда ты столько про меня знаешь? Следила за нами?

— Нет. Видишь ли, Эксул, мы, априки, разговариваем не только голосом, но и светом...

— Светом? — удивился Примус. — Это как?

— Старейшие не рекомендовали говорить об этом, — предупредила Йоко по-априкски.