Эхо ее дыхания

— Ну... — развел я руками. — Я пытаюсь соответствовать.

Я позволил себе потерять нить мысли. Я уже не понимал, чего пытаюсь добиться. Он тоже не проявлял великого рвения в этом разобраться.

— Будем спать? — спросил он через минуту.

— Да, конечно. — ответил я. — Нам надо завтра потренироваться с винтовкой.

— Окей.

Я выключил свою лампу и тоже лег. Как был, в одежде. Мне понадобилось много времени, чтобы уснуть.

* * *

На следующее утро мы отправились в деревенскую глушь.

По пути заехали в К-Март (*сеть супермаркетов) и использовали краденую кредитку, чтобы купить четырехколесную тачку, пластиковый дорожный конус для регулировки движения, веревку, пару метел, яркий оранжевый скотч и полтора десятка арбузов. Потом мы тряслись по проселкам, пока не наткнулись на тракторную колею, тянувшуюся у подножия невысокого округлого холма. Мы проехали по ней еще немного и припарковались меж холмом и полем, за которым начинался небольшой лес. Потом я несколько минут сооружал в тачке безголовое пугало, скрепляя прикрепляя конус к днищу ярким скотчем. Параллельно мы беседовали с Бобом.

— Что ты знаешь об этом оружии? — спросил я.

— Ну, это усиленный пистолет-пулемет с глушителем. — ответил Боб.

— В целом верно. — согласился я. — Я могу полчаса утомлять тебя историей этого оружия и всех других его разновидностей, но нам важно знать главное: оно спроектировано под 9-миллиметровую натовскую пулю весом 124 грана. Это очень быстрая пуля. Как раз на границе звукового барьера. Это было проблемой, ведь люди, которые разрабатывали оружие, хотели сделать его полностью бесшумным, а если пуля преодолевает звуковой барьер, это вызывает звуковой хлопок. Очень громкий. Поэтому разработчики поставили на корпус винтовки регулируемые газоотводы, которые уменьшают эффективность порохового заряда ровно настолько, чтобы скорость пули снизилась до 900 футов в секунду.

— А разве не большинство 9-миллиметровых пуль летят со скоростью 900 футов?

— Да. — согласился я. — Но это гораздо более тяжелые пули. Если стрелять ими из этого оружия, они будут вылетать из ствола настолько медленно, что через несколько десятков метров окажутся бесполезны. Если ты хочешь использовать эту модификацию максимально эффективно, тебе нужны пули, которые стартуют быстро, а движутся сравнительно медленно, если я внятно изъясняюсь.

— Ну допустим. — сказал он скептически. На мне была маечка без рукавов и белая хлопковая юбка, а неестественно рыжие волосы свободно падали на плечи, так что сегодня я, очевидно, был менее компетентен в вопросах оружия, чем обычно.

Меж тем я закончил с пугалом. Дорожный конус был крепко присобачен к тачке, верхушку я аккуратно срезал и воткнул в отверстие палку от метлы. Верхний конец метлы я заострил армейским ножом. Потом отрезал 30 футов веревки, перемотал оранжевым скотчем ровно посередине и привязал к тачке. В завершение я насадил на заостренную палку первый арбуз и опускал вниз, пока он не остановился 'на плечах' конуса.

— В ходе миссии тебе придется стрелять по прямой траектории. Возможно, из фургона. Вот что я хочу от тебя: сейчас ты отойдешь на 50 ярдов в поле, я буду тянуть тачку вдоль дороги, а ты будешь стрелять в арбуз. С такого расстояния тебе нужно стрелять с упреждением около пяти дюймов. Это не поправка на движение — это зазор между моментом, когда ты решишь выстрелить, и моментом, когда нажмешь на курок. Относительное вертикальное смещение прицела тоже должно быть около пяти дюймов — это уже поправка на движение. Обычно считаются еще поправки на ветер и расстояние, но по умолчанию мы будем считать их равными нуля — на случай, если плохой парень начнет рвать расстояние и приближаться к тебе. Ты сможешь вести цель с такими корректировками?

— В принципе, да. — ответил он.

— Ммм... хорошо. — Запомни, в боевой обстановке инстинкт может заставить тебя стрелять с большим упреждением. Смотри на оранжевую метку. Если она в поле твоего зрения, значит ты слишком далеко от цели. А заодно на полпути к тому, чтобы подстрелить меня. Ясно?

— Понял.

— Ладно. — кивнул я. — Давай, топай. Дашь знак, когда будешь готов.

Он зашагал по полю, остановился примерно в пятидесяти ярдах и помахал рукой. Я начал тянуть тачку вниз по дороге, в сторону от нашего фургона.

Я прошел футов двадцать, прежде чем услышал свист первой пули. Слишком далеко позади. И все же мне пришлось сделать волевое усилие, чтобы заставить себя идти дальше. Новый свист. Еще и еще. Потом пять ритмичных выстрелов подряд, пока я не услышал сочное 'ЧПОК' — пуля попала в арбуз. Я обернулся — и увидел, что она вышибла левый верхний сектор. Так, с расстоянием Боб освоился, но все еще делает слишком сильное упреждение. Я снова начал двигаться. Он дал мне набрать скорость, а затем первым же выстрелом попал ровно в середину. Осколки арбуза разлетелась по всей тачке.

Я помахал ему рукой и прокричал команду: — Оружие к осмотру!

Он отделил магазин и положил его на землю перед собой.

— Линия огня неактивна! — прокричал я. Затем подбежал к фургону, достал новый арбуз и насадил его на метлу. Боб вставил новый магазин.

— Линия огня активна! — прокричал я, снова взявшись за веревку. — Иииииии.... Стрельбище под огнем!

Я снова услышал протяжное 'сссссссс...', а затем — идеальный выстрел: 'ссссссс — ЧПОК!'

Я повернулся и снова помахал своему 'курсанту': — Оружие к осмотру!

Почему-то мне было трудно говорить. Аллергия. — предположил я. Наверное, дорожная пыль. Он разрядил и опустил оружие. Мне пришло в голову, что стоит попробовать еще несколько упражнений на разных дистанциях. Я помахал, чтобы он подошел. Когда он был ярдах в десяти, я сказал: — Я поставлю арбузы вдоль дороги. Я хочу, чтобы ты пристрелял несколько разных дистанций. Просто беги на случайную позицию, потом оборачивайся и бей в цель. Один поворот — один арбуз. Один выстрел с каждой позиции.

Он посмотрел на меня с каким-то странным любопытством, но кивнул.

Я вернулся к фургону и начал доставать из него арбузы, раскладывая их у края дороги. Что-то мне это напоминало, но я не мог поймать — что. Наконец я занял наблюдательную позицию и крикнул Бобу стрелять по готовности. Он помчался по полю, остановился, обернулся, прицелился и выстрелил.

— Ссссссссс....

Пробежка, оборот, прицел, выстрел.

— Ссссссс — ЧПОК!

Пробежка, оборот, прицел, выстрел.

— Сссссссс — ЧПОК!

Я все прокручивал перед глазами, как раскладывал арбузы вдоль дороги. Все-таки, что мне это напоминало? Переносить эти большие тяжелые штуковины в руках и класть на середину пыльной грязной дороги. Горячий ветер в лицо. Явно что-то из Афганистана. Но что? Может, мины? Нет.

— Сссссссс — ЧПОК!

Я поднял глаза и увидел, что Боб возвращается к фургону, повесив ствол на плечо. На дороге оставался только один арбуз.

Остальные превратились в красное месиво из мякоти и воды. Когда он успел пристрелить их все? Я даже не заметил. Боб подходил, довольно улыбаясь.

— Думаю, я просек фишку. — сказал он. — Как насчет того, чтобы оставить последний арбуз на обед? Эй? Лиииз? Ты в порядке?

— У? — спросил я, переводя взгляд с с последнего уцелевшего арбуза на Боба.

— Ты в порядке? — повторил он.

— Конечно. — ответил я. — Я... хм. Да. Я пойду возьму арбуз.

Я наконец сошел с места и начал двигаться в сторону арбуза, но внезапно я почувствовал себя сбитым с толку. По-другому и не назовешь. Я не мог сообразить, что надо делать с арбузами. Разве это я, а не кто-нибудь другой должен прибыть, чтобы собирать их?

— Лиз? — снова прорезался Боб. Он выглядел озабоченным, но еще не понимал, в чем дело.

— Что? — ответил я.

— Ты в порядке? — он продолжал гнуть свою линию.

— Да. — ответил я, начиная раздражаться. — Да что такое?

— Ты плачешь. — сказал он. — И трясешься.

Я посмотрел на руки — и да, они тряслись, тряслись отчаянно. Если бы и смог сейчас поднять этот злосчастный арбуз — все равно бы уронил, с такой-то дрожью.

— Э... — растерянно сказал я, глядя на руки. — Я не понимаю, что происходит.

Дрожь стала бить еще сильнее. Я почувствовал, как сила уходит из ног, и Боб еле успел поймать меня до того, как я шмякнулся о землю. Я пытался спросить его, что происходит или что со мной не так, но все, что вырывалось наружу — мучительные истеричные всхлипы.

Боб сидел рядом, на этой пыльной дороге, пока я выхаркивал из себя мутный болезненный плач. Потом он придержал мне волосы, когда меня стошнило. Я пытался продолжать говорить с ним, но получалась какая-то какофония всхлипов. Наконец — по моим ощущениям, бесконечно много времени спустя, — я вроде как отрубился.

* * *

Когда я проснулся, я чувствовал себя... нормально. Я лежал на матрасе, внутри нашего фургона. Снаружи было уже темно, И, коснувшись рукой металлической стенки фургона, я почувствовал прохладу ночи, водворившейся снаружи. Внутри фургона воздух все еще был теплым — последний отголосок дневной жары. Боб сидел впереди, читал какую-то книжку в бумажной обложке при свете фонарика, подвешенного на кривой самодельный крючок, который он приладил на потолок. Когда я пошевелился, он обернулся на звук и включил освещение салона. Мягкий желтоватый свет действовал успокаивающе.

Мы долго смотрели друг на друга.

— Лет пять назад, — начал я, — Я работал с отрядом Рейнджеров в долине Корангал, возле реки Пеш. Это самая глухая дыра на северо-востоке, в провинции Кунар, прямо возле Пакистанской границы. Там живет тысяч так пятьдесят народу, и каждому из них приятнее съесть печень американца на ужин, чем подрочить.

— Я был там с этими парнями, и я был единственный из Дельта форс в их компании. Я там оказался по другому делу, и наши миссии случайно наложились. Так что я пересекал долину вместе с ними, участвуя в операции S&D. Ну, я знаю, сейчас так их называть не принято, но ведь это соответствует сути операции. 'Search and Destroy' — 'Найти и Уничтожить'. Это был пи#$ец. Местные из деревень, окружавших опорную базу, слили нас моджахедам, как только увидели, что конвой выходит из ворот. Моджахеды собрали весь сраный Талибан и Аль-Каиду ('Аль-Каида' — организация, запрещенная в России), и когда мы были на полпути к пункту назначения, нас накрыли. Прижали к земле на самом краю долины. Каждый раз, когда мы пытались перейти перевал, нас встречали плотным автоматным огнем. Спуститься обратно в долину мы тоже не могли. База прислала Апач прикрыть нас, но муслимы сбили его Стингером. Может быть, одним из тех, что мы подарили им, чтобы сбивать птичек Комми тридцать лет назад.

Странно было рассказывать эту историю. Я раньше даже никогда не думал, что это — история. Это была просто еще одна скверная хрень в бесконечном списке скверной хрени, которая случалась со мной там. Что-то делал я, что-то делали со мной. Но вот сейчас всплыл именно этот случай. Странно было уже то, что я решил поделиться ею, но слышать, как ее рассказывает женский голос, было еще страннее. Ощущать это женское тело. Рассказывать эту историю, когда на мне юбка и лифчик. Да все было странно, чего уж там. Я делился историей Яна Мэттокса. Солдата. Не историей этой девушки.

Но Ян Мэттокс был теперь этой девушкой. Лиз. Я взял себе ее имя. Ян был Лиз.

— Мы были пришпилены там двое суток. — сказал я. — Запросили артиллерийскую поддержку. Если бы это не помогло, через какое-то время должны были прилететь бомбардировщики и обрушить ад на позиции, где, как нам казалось, засели полотенцеголовые. Да, наверху произошли какие-то накладки, и помощь откладывалась, но она все равно пришла бы. Кто-нибудь снес бы им башки. Так что я не видел никакого смысла в попытках прорыва. Мы бы заметили, если бы муслимы попытались окружить нас или подойти на близкую дистанцию. Ну и мы решили: нах. Подождем. Но эти молодые рейнджеры... мать их. Мальчики не могли лежать на месте так долго. Так что они продолжали подставляться под пули.

— Муслимы были довольно далеко. — продолжил я. — Они все носят АК, ну ты в курсе. Пользуются этими сраными еб@#ыми русскими патронами, они еще похожи на пули калибра .308, но в них где-то 70% пороха. Так что когда стреляешь на дальние дистанции, приходится бить по параболической траектории. К тому времени, когда пули доставали до нас, они уже были на излете, их было хорошо слышно, но они все равно оставались опасными. Пули целый день сыпались сверху как дождь по камням: Ссссссссс-чик! Ссссссссс-чик! Ссссссссс.... И время от времени — Сссссссссс-ЧПОК! И крик. Я говорю им: лежите, суки! Их лейтенант говорит им: не поднимайте головы! Не помогает. Два еб@#ых дня. Тринадцать убитых, девятнадцать раненых. А к исходу второго дня полотенцеголовые исчезли. Растворились. Мы даже не нашли ни одного тела. Может, им просто стало скучно. За нами прилетели вертушки. Немногие оставались на ногах, так что я возглавил группу трупоносов. Помню, как мы стаскивали парней на дорогу, туда, где должен был приземлиться борт. Просовывали руки подмышки и волокли по камням. Сгорбившись. Помню этот вес на моих руках. Помню, как болтается голова — как арбуз. И все это время ты чувствуешь тревожный зуд между лопаток. Ждешь вот этого 'Сссссссс-ЧПОК'.

Я помолчал и посмотрел на Боба. Его лицо ничего не выражало. Я не мог понять, о чем он думает. В этом не было никакой 'интимности'. Никакого сожаления. Никакого сочувствия.

— Ну а потом, — завершил я. — мы на десерт пошли доставать тела из разбившегося Апача. Вот веселуха-то была. У нас есть пиво?

— Нет. — сказал он, перебираясь с пассажирского сиденья на водительское. — Но мы можем доехать до К-Марта и затариться там.

Он завел мотор. Выжал сцепление. Фургон тронулся с места. Я опустился на матрас и снова погрузился в сон.

* * *

План операции 'Кеплер' в итоге оказался весьма прямолинеен. Мы собирались поддерживать связь по радио. Я должен был расположиться в заброшенном киоске рядом с автобусной остановкой в полуквартале от дома 'Циммермана'. На другом конце квартала ждал Боб. Он сидел в новом фургоне, который мы украли, перекрасили и снабдили новыми номерами. Моей задачей было опознать Циммермана, когда я увижу его. Боб должен был подождать, пока цель приблизится на убойное расстояние, и расстрелять его из фургона. Потом он должен быть отогнать фургон на милю, заложить в него часовую бомбу, пересесть в наш старый фургон и подхватить меня на точке встречи в полумиле от места атаки. Наверное, можно было и вовсе обойтись без меня. Но я единственный знал противника в лицо. Все изображения из досье Боба были очень старыми и не слишком четкими. А я видел Кеплера лично. Знал язык его тела. Рост. Я опознал бы его в лицо, где бы ни встретил. Так что мне нужно было просто указать цель Бобу. После того, как мы завершим дело, наши дорожки разойдутся.

Мы заранее обсудили и решили, что это будет мое первое, последнее и единственное шоу. Боб даже предлагал мне свалить прямо сейчас, но мне казалось, что оставить его одного будет как-то неправильно.

Что ж, начали. Мы просидели в засаде целый день, но Кеплера не было ни слуху, ни духу. Циммерман, увы, нам тоже не подвернулся. Через четырнадцать часов я скомандовал отбой операции и Боб подхватил меня за углом. Мы вернулись на стоянку, где был припаркован наш старый фургон, и поспали несколько часов. Утром снова заступили на вахту.