Все, что у меня есть

— Да, в зародыше... зато все четыре стихии сразу. Жаль я не сделал полного исследования ранее, — он подошел совсем близко, — Теперь не узнаем: пробудилась ли спящая магия вместе с кровью; или все же правы утверждающие, будто сила спит в каждом эльфе, а ее пробуждение зависит от свойств души.

— Впервые слышу подобную ересь, — фыркнул принц, — они бы еще утверждали, будто магия даруется богами — в награду за усердные молитвы... лбом об стену.

— Есть и такое мнение, — улыбнулся князь. — Позволь помочь тебе, — он протянул руку и, дождавшись согласного кивка, влил силу в иллюзию, делая ее практически неразрушимой.

— Спасибо, Диран, — Рамен перехватил его руку и поцеловал в середину ладони, — А ты позволишь мне тренироваться с твоим оружием?

— Да, — князь усмехнулся, подумав, что все позволения идут исключительно в пользу принца — кто бы их ни делал.

— Спасибо, — повторил тот, заходя владыке Ильверана за спину и запуская руки под рубашку. Кончики горячих пальцев легонько ласкали обнаженные ягодицы, заставляя их судорожно сжиматься. — А скоро я загорю под вашим зверским солнцем и совсем не буду похож на выворотня... Ммм.... это приглашение? Ты все еще без штанов...

— Нет! — князь отошел и наклонился за своей одеждой.

Рамен погладил его между ног, и он застыл, упираясь в пол и прислушиваясь к щекочущим ласкам в районе яичек и входа. А ведь в начале их, так сказать, отношений он больше терпел домогательства принца — ради смутного тепла, которое тот умудрился подарить ему неведомо каким образом. Теперь же плавился от малейшего прикосновения.

— А это тоже не приглашение, Диран?

— Нет... нет...

— Ну, хорошо, тогда я пойду потренируюсь.

— Полуночники не загорают, — сказал князь ему вслед, оседая на так и не подобранные штаны и сжимая пах. Вот что мешало сказать: "да, приглашение"? До чего же он докатился всего лишь за два дня. И что будет следующим.

* * *

Рамен пахнет ветром и морем, а его кожа пропитана соленой горечью. Глаза его похожи на тысячи серебряных звезд, а поцелуи сладки и жестоки. Гибкое горячее тело проскальзывает в постель владыки Ильверана каждый вечер, а он ждет этого целый день — чтобы видеть всю ночь, во сне и наяву. Рамен. Когда ты задерживаешься, меня терзает холод. Когда ты задерживаешься, я боюсь, что ты забыл дорогу ко мне. Но каждый вечер ты вспоминаешь меня, вытаскивая заново из небытия. Наверно, я все еще нужен тебе для чего-то. Рамен.

* * *

— С этим загаром ты похож на блеклого дроу, — замечает князь, наблюдая за беспечно обнаженным принцем.

— Тебе не угодишь, — смеется тот, — То выворотень, то дроу... Жду, не дождусь, когда ты меня лимургом обзовешь, — он нажимает на плечи мужчины, заставляя опуститься на колени, — В постели с врагом, а? Лучше бы похвалил мою иллюзию... по-моему удачный загарчик.

— Чем ты занимаешься целыми днями на пляже? — князь поднимает на мгновение глаза, отвлекаясь.

— Я сам удивляюсь... Оказывается, с этим безродным молодняком может быть очень весело, — тонкие пальцы зарываются в темные волосы, проводят по припухшим губам князя, и тот облизывается, задевая их языком, — Продолжай, Диран.

Диран опускает голову меж небрежно разведенных бедер принца:

— Безродным, вот как... И тебе интересно, — шепчет он и послушно продолжает, внутренне замирая от удовольствия. Рамен пахнет ветром и морем, а его кожа пропитана соленой горечью.

— Ага, молодые и безродные, подстать мне, — опять смеется принц, — Надо же воспользоваться преимуществами этого тела. Я и не представлял, сколько всяких штук выдумано лишь для того, чтобы приятно убить время, взывая к воздуху и воде. Все эти доски и паруса, и крутящиеся диски... Целое искусство управления ими. Ты знал об этом, Диран?

Князь отрицательно мычит в ответ, и принц слегка выгибается, пытаясь проникнуть поглубже. Тело его сотрясает волна мелкой дрожи, он подтягивает любовника к себе и запускает клыки в и без того искусанное тело, извлекая тихий стон боли.

— И стихии отвечают вам на такие взывания?

— Мне отвечают, — принц теперь ласков, очень ласков, и это снова настолько то, что надо и немножко за пределом, что становится страшно: откуда он это знает... ведь невероятно, чтобы его слабая магия разума могла проникнуть за щиты аристократа и считать желания. — А ты можешь себе представить, что на биоциклах гонять круче, чем на лошадях?

— Круче? — князь улыбается забавному словечку, — Пожалуй, не могу. И к каким же стихиям ты взываешь на биоцикле?

— Огонь, земля и воздух, — принц высоко задирает колени любовника и разводит их до упора, заставляя неудобно елозить и поджиматься, — Ты такой сладкий, Диран... и гибкий, — он улыбается одними глазами, любуясь открывшимся видом. Глаза Рамена похожи на тысячи серебряных звезд: — Потерпи, дорогой, не надо так спешить... какой горячий...

Внутри у князя все болезненно сокращается в жажде принять в себя плоть Рамена, а тот оттягивает и оттягивает удовольствие.

* * *

Волосы твои, как шелк, а кожа подобна бархату. В тебе полыхает ледяной серебряный огонь, а я все никак не могу согреться около него. Рамен. В тебе живут небеса и бездна, и ты снова и снова заполняешь меня ими. А я все не могу заполниться: снова и снова они оборачиваются во мне пустотой. Я все еще нужен тебе, Рамен?

* * *

— Какие новости из дворца? — спрашивает Рамен, преданно заглядывая в глаза своему господину. Они на приеме в честь Звездного Круговорота, и принц самозабвенно изображает юного наложника князя Ильверана: скромного, безродного, но изысканно образованного — воспитанного специально, чтобы угодить знатному покровителю. Стиль одежды причудливо смешивается с иллюзиями, превращая здоровенного солдафона в хрупкого юношу в два раза тоньше и на пол головы ниже.

— А я и не знал, что такие милые юноши встречаются в наше время, — сахарно замечает мэр, подходя к ним. И принц с испуганным восклицанием: "Диран!", утыкается в грудь князя.

— Извольте извиниться, — сурово говорит владыка Ильверана, обнимая вздрагивающие от смеха плечи "наложника", — вы довели до слез моего возлюбленного.

"Возлюбленный" — слово отдается сладким звоном. Мэр убрался, бормоча растерянные извинения, а они вышли на террасу и закрылись защитной сферой.

— Во дворце все тихо. Обычное копошение с дроу... слегка оживилось.

— Вот как... меня оказалось так легко заменить первым попавшимся рейнджером, — под сферой принц сбрасывает иллюзии, представая в своем истинном облике, и Диран опускает ресницы, скрывая восхищение.

— Ты же знаешь, там будет все тихо, даже если они перережут друг друга.

— Неужели ты меня утешаешь, коварный заговорщик? — Рамен обнимает гневно вскинувшегося князя и целует в ямку у затылка: — Но я тебя помилую, даже если ты был замешан в этом больше, чем мне сейчас кажется, — его шепот отдается вибрацией в спинном мозге, и князь почти не обращает внимания на угрозу, когда принц повторяет с ударением на последнем слове: — Если БЫЛ.

— Если ты сможешь когда-либо кого-нибудь миловать.

— Это точно... А ты не хочешь явиться ко двору?

— Зачем это, — усмехается князь.

— Ну, как же, — развеселился принц, — окунуться в эту незабываемую атмосферу, повидать старых друзей....

— Действительно, а я все гадаю: чего это мне не хватает. Как же я без атмосферы. И особенно — без друзей... Только вот что ты там будешь делать, Рамен? Без памяти и магии? Тебе еще лет сто, минимум, не стоит и думать в том направлении.

— Мы что-нибудь придумаем, Диран, — Рамен смотрит на морскую зарю, и его лицо чеканно застывает: — Кажется, полуночники поклонялись Матери Богов? Случайно не знаешь, где ближайший алтарь бездны?

— Нет, — тихо отвечает Диран, — Но ведь твой бог, Рамен...

— А я — знаю, — перебивает его принц.

— Я слышал, что Аарах прощает все, кроме измены, — упрямо заканчивает князь.

— Ну, разве это измена — с Матерью-то... — скалит в ответ клыки Рамен.

Глава 11. Молчание.

Путь рейнджера.

Я смотрел в белые раскаленные глаза Эремийона, адмирала и героя войны войны за остров Тиар — Тиар, ныне пустынный, как сухая лепешка. Его змеиные слова все еще звучали в моей голове: "Призываешь бездну?"

"Ближайший алтарь Бездны, Матери Богов, лежит в подводной части Храма Солнца-на-крови," — сообщил лисенок, виляя хвостиком — так радовался своей полезности. "Аарах, добрый бог воинов, прощает нам все, кроме измены," — как будто глумился Эремийон, переставляя уже сказанные слова бесовым способом.

А я думал о том, что у нас, на востоке Чернолесья, многие ругались, поминая бога мать — но ведь мы не имели в виду ничего такого... От кого перенял это я? От погибшего отца... Ни разу в жизни мне даже не пришел в голову вопрос — а какого, собственно говоря, бога — эта мать? Неужели мы все призываем бездну? Ведь бездна — стихия дроу, она не подвластна эльфам...

— Думаешь, настало время сменить богов? — изводил меня Эремийон, а я уже с трудом понимал, что он говорил вслух, а что — призрачно шептал у меня в мозгу.

— Думаю, стоит пока повременить с этим, — процедил я, обходя его.

— Преклоняюсь перед твоей мудростью, мой прекрасный принц, — сказал тот, улыбаясь и заступая мне путь, — "Не смей молчать со мной, Никрам!!!"

Я дернулся от этого неслышного крика и отступил назад в боевой готовности: сейчас он догадается, что его любимого друга нет рядом с ним и захочет прирезать меня. Но адмирал молчал — с неизменно любезной полуулыбкой и вопросом в глазах. И я снова вспомнил, как два года назад он привел нас к победе, а мы ликовали и готовы были молиться на него в тот момент... хоть победа была и учебная. Адмирал не заслужил лжи.

— Я не молчу с тобой, Рэм, — наверно, со стороны это выглядит, как разговор двух психов, — Я просто не могу ответить... Но ты говори со мной, Рэм.

— О чем же мне говорить с тобой, Никрам? — "Рам".

— О чем угодно, Рэм, только не о делах.

— Хорошо, мой прекрасный принц — "Рам".

Он подошел к высокому стрельчатому проему окна и опустился на подоконник. Я остановился рядом с ним, глядя на залитую солнцем столицу.

— Лишь мне восхваления и жертва, с вами и сила и правда моя, и убегут враги ваши от гнева лица моего... — "Ветер, летящий с юга, ветер, знойный и смуглый, моего ты касаешься тела и приносишь мне, крылья раскинув, зерна взглядов, налитых соком зреющих апельсинов".(*)

Он читал вслух священную книгу Аараха — и складывал ее в какие-то любовные стишки в молчании. Было ли это святотатством для поклоняющихся Аараху? Вряд ли — ведь тот не прощал только измену... Я не верил в богов, и еще недавно все это показалось бы мне равновеликим вздором. Но теперь от зловещих вирш Книги Тысячи Ступеней меня продирал мороз, а от легкомысленных куплетов — теснило в сердце, мне казалось, они рассказывают вовсе не как обычно — о любви, а о свободе, которую я никогда не замечал, а теперь вдруг потерял. И снова — почти не заметив.

Я прислонился лбом к стеклу. Надо будет скормить лисенку ближайшую библиотеку. Тогда я тоже смогу без запинки шпарить наизусть великие стихотворные своды... в двух режимах вещания...

— И отступившего от меня я извергну из уст моих, ибо дух его не не кипит более кровью, и не леденеет в небесах, но похож на отрыжку — "Ветер, шлифующий звезды, ты приходишь с таким опозданьем! Потерял я ключи от шкафа, и зарос он мхом первозданным".(*)

Есть предел у каждого эльфа, и младший князь Нарведайз, адмирал флота, герой войны и прочая и прочая — так вот, он довел меня до предела, я понял, что рехнусь прямо в этот самый момент, и уже повернулся, чтобы осчастливить его этой вестью... Когда увидел, как он складывает слова своей второй речи: наши ауры имели сходные участки, явно вынесенные из совместно разделенного искаженного пространства, и, когда мы говорили, эти участки тянулись друг другу, как щупальца, а князь заставлял свои слова скользить вдоль них, причудливо фильтруя и изменяя.

— Кажется, мне нужен отдых — "Прости".

Мое первое тайное слово было похоже на отрыжку, я с трудом изверг его из... ээ... своего щупальца.

— Это заметно, мой принц — "Твои братья легко подождут до завтра, Рам, я перенесу встречу".

— Спасибо — "Рэм".

Он соскользнул с подоконника, пристально глядя мне в глаза.

— Сегодня восхитительная погода для созерцания вечноцветущих рощ, не находишь? — "Или пойдешь развлекаться один?".

Перед внутренним взором заколебался образ грандиозного турне по кабакам — судя по всему, именно они имелись ввиду под "вечноцветущими"... Да, кажется эти щупальца смутно передавали истинный смысл слов даже без воли хозяина. Жуть.

Я снова уставился в окно. Пойти и нажраться с адмиралом Эремийоном Нарвендайзом — это все равно, что справить нужду в логове льва, а никакой к матери не отдых. Мне нужно было сходить в библиотеку, потом расслабиться и попытаться уложить в голове собранные с утра сведения... попытаться проработать новую структуру службы безопасности...

— Давай посозерцаем, Рэм.

— Только не вздумай в парадном мундире припереться, как в прошлый раз, — он смеялся, — "Через полчаса у Южных ворот?".

— Постараюсь на этот раз проявить посильнее свою хваленую демократичность, — фыркнул я в ответ, — "Через час".

* * *

Я рванул в библиотеку. Она располагалась в одной из воздушных центральных башен и радовала глаз удивительной пустынностью. Да, на ажурных мостиках и балкончиках вдоль бесконечных книжных полок не было ни единой эльфячьей души. Но хотя бы смотритель здесь должен быть?

— Эй! — рявкнул я, и эхо бешено заметалось вдоль стен. Я расставил пошире ноги и сунул большие пальцы рук за ремень. Никакая пустая библиотека не способна смутить доблестного чернолесского рейнджера.

Передо мной сгустилось марево.

— Приветствую, Ваше Высочество! — прошелестело оно и оформилось в маленькую эльфийку с умильно сложенными губками бантиком и круглыми красными глазками. Мать... никогда таких не видел. — Чего изволите?

— Мне нужны кристаллы памяти для мозговика, прекрасная леди.

— Пустые, Ваше Высочество? — кажется, она слегка удивилась. Принц Никрам не считал Смотрительницу персоной, достойной внесения в архив, и я даже не знал ее имени.

— Исключительно полные, прекрасная леди, мне нужны стихотворные своды, своды законов, летописи, пророчества, романы и прочая... — я едва сдержал слово "хрень": все же адмирал меня сильно из колеи выбил, — Литература. Короче, покажите все, что у вас есть.

Несмотря на свои красные глазки, смотрительница оказалась очень милой леди: без лишних вопросов помогла мне разобраться с кристаллами, упаковала отобранные в малахитовую шкатулку, а на прощание сказала:

— Увы, Ваше Высочество, закристаллизовано далеко не все, что хранится даже в этой библиотеке...

— Есть над чем поработать! — жизнерадостно отозвался я. Перспектива грядущей пьянки невероятно бодрила — словно не с древним хищником предстояло гулять, а на самом деле — с лучшим другом.