Он спал мало и плохо. Он всегда ценил информацию и действия. Было утомительно оставаться одновременно невежественным и беспомощным, искалеченным умственно и физически. И он был голоден.

Вскоре после восхода солнца он попробовал открыть свою дверь и обнаружил, что она заперта. Он некоторое время стучал и кричал, прежде чем кто-то вошел: молодой парень с испуганным видом, вероятно, часовой, а затем Тема, сонный и хмурый, с ключом от двери.

— Я хочу видеть Гейну, — довольно безапелляционно заявил Эсдан. — Она присматривает за этим, — указывая на свою ногу в повязке. Тема закрыл дверь, ничего не сказав. Примерно через час в замке снова загремел ключ, и вошла Гейна. Метой последовал за ней, за ним Тема.

Гейна стояла в почтении перед Эсданом. Он быстро подошел, положил ладони ей на плечи и прижался щекой к ее щеке. — Хвала владыке Камье, я вижу тебя в добром здравии! — сказал он слова, которые часто говорили ему такие люди, как она. — Камса, малыш, как они?

Она была напугана, ее трясло, волосы растрепались, веки покраснели, но она довольно быстро пришла в себя после его совершенно неожиданного братского приветствия. — Они сейчас на кухне, сэр, — сказала она. — Военные, они сказали, что у тебя болит нога.

— Именно это я им и сказал. Может, ты перевяжешь ее для меня?

Он сел на кровать, и она принялась разворачивать тряпки.

— С остальными людьми все в порядке? Хио? Чойо?

Она один раз покачала головой.

— Мне жаль, — сказал он. Он не мог спросить ее о большем.

Она уже не так хорошо бинтовала ему ногу, как раньше. В ее руках не хватало силы, чтобы туго затянуть обертки, и она торопилась с работой, встревоженная тем, что за ней наблюдают незнакомцы.

— Надеюсь, Чойо вернулся на кухню, — сказал он наполовину ей, наполовину им. — Кто-то же должен здесь что-то готовить.

— Да, сэр, — прошептала она.

Не сэр, не хозяин! он хотел предупредить ее, опасаясь за нее. Он поднял глаза на Метоя, пытаясь оценить его отношение, и не смог.

Гейна закончила свою работу. Метой отослал ее одним словом и послал за ней задьо. Гейна пошла с радостью, Тема сопротивлялся. — Генерал Банаркамье... — начал он. Метой посмотрел на него. Молодой человек поколебался, нахмурился, но подчинился.

— Я позабочусь об этих людях, — сказал Метой. — Я всегда так делал. Я был боссом комплекса. — Он пристально посмотрел на Эсдана своими холодными черными глазами. — Я вольноотпущенник, резаный человек. В наши дни таких, как я, осталось не так уж много.

Эсдан сказал через мгновение: — Спасибо, Метой. Им нужна помощь. Они не понимают.

Метой кивнул.

— Я тоже не понимаю, — сказал Эсдан. — Планирует ли "Освобождение" вторжение? Или Райайе придумал это как предлог для разговоров о развертывании бибо? Верит ли в это Ойо? Вы верите в это? Армия освобождения находится там, за рекой? Вы пришли оттуда? Кто вы? Я не жду, что вы ответите.

— Я не буду, — сказал евнух.

Если он был двойным агентом, подумал Эсдан после того, как ушел, то он работал на командование освобождения. Или он надеялся на это. Метой был человеком, которого он хотел привлечь на свою сторону.

"Но я не знаю, на чьей я стороне", — подумал он, возвращаясь к своему креслу у окна. "Освобождение, конечно, да, но что такое Освобождение? Не идеал — свобода порабощенных. Не сейчас. Никогда больше. Со времен восстания "Освобождение" — это армия, политический орган, огромное количество людей, лидеров и потенциальных лидеров, амбиции и жадность, подрывающие надежды и силы, неуклюжее любительское полуправительство, переходящее от насилия к компромиссу, все более сложное, никогда больше не познающее прекрасной простоты идеал, чистая идея свободы. И это то, чего я хотел, ради чего я работал все эти годы. Чтобы запутать благородно простую структуру кастовой иерархии, заразив ее идеей справедливости. А затем запутать благородно простую структуру идеала человеческого равенства, пытаясь воплотить его в жизнь. Монолитная ложь распадается на тысячу несовместимых истин, и это то, чего я хотел. Но я захвачен безумием, глупостью, бессмысленной жестокостью этого события."

"Они все хотят использовать меня, но я изжил себя", — подумал он; и эта мысль пронзила его, как луч ясного света. Он продолжал думать, что есть что-то, что он мог бы сделать. Там его не было.

Это была своего рода свобода.

Неудивительно, что они с Метоем поняли друг друга без слов и сразу.

Задьо Тема подошел к его двери, чтобы проводить его вниз. Возвращаемся в комнату для собачек. Всех лидеров привлекала эта комната, ее суровая мужественность. На этот раз там было всего пять человек: Метой, два генерала, двое, которые носили звание рега. Банаркамье доминировал над ними всеми. Он перестал задавать вопросы и перешел к отдаче приказов. — Мы уезжаем отсюда завтра, — сказал он Эсдану. — Вы с нами. У нас будет доступ к голосети Освобождения. Вы будете говорить от нашего имени. Вы скажете правительству джитов, что Экумена знает, что они планируют применить запрещенное оружие, и предупреждает их, что, если они это сделают, последует мгновенное и ужасное возмездие.

У Эсдана кружилась голова от голода и бессонницы. Он стоял неподвижно — его не пригласили сесть — и смотрел в пол, уперев руки в бока. Он едва слышно пробормотал: — Да, господин.

Банаркамье вскинул голову, его глаза сверкнули. — Что ты сказал?

— Энна.

— Кем ты себя возомнил?

— Военнопленным.

— Ты можешь идти.

Эсдан ушел. Тема последовал за ним, но не остановил и не направил его. Он направился прямиком на кухню, где услышал грохот сковородок, и сказал: — Чойо, пожалуйста, дай мне что-нибудь поесть! — Старик, испуганный и трясущийся, бормотал, извинялся и нервничал, но достал немного фруктов и черствый хлеб. Эсдан сел за рабочий стол и жадно проглотил кусок. Он предложил немного Теме, но тот наотрез отказался. Эсдан съел все это. Закончив, он, прихрамывая, вышел через кухню к боковой двери, ведущей на большую террасу. Он надеялся увидеть там Камсу, но никого из домашних не было дома. Он сидел на скамейке у балюстрады, с которой открывался вид на длинный зеркальный бассейн. Тема стоял неподалеку, на дежурстве.

— Вы сказали, что рабы в таком месте, как это, если они не присоединились к восстанию, были коллаборационистами, — сказал Эсдан.

Тема стоял неподвижно, но прислушивался.

— Вы же не думаете, что кто-то из них мог просто не понять, что происходит? И все еще не понимаете? Это мрачное место, задьо. Здесь трудно даже представить себе свободу.

Молодой человек некоторое время сопротивлялся ответу, но Эсдан продолжал говорить, пытаясь установить с ним какой-то контакт, достучаться до него. Внезапно что-то, сказанное им, открыло крышку.

— Полезные женщины, — сказал Тема. — Трахаться с черными каждую ночь. Все они такие, придурки. Шлюхи джитов. Вынашивают своих черных отпрысков, да, хозяин, да, хозяин. Вы сами сказали, что они не знают, что такое свобода. Никогда этого не будет. Не могу никого освободить, позволяю черному трахать себя. Они отвратительны. Грязные, не могут отмыться. Они насквозь пропитаны черной спермой. Джит-джизз! — Он сплюнул на террасу и вытер рот.

Эсдан сидел неподвижно, глядя вниз, поверх неподвижной воды бассейна, на нижние террасы, большое дерево, туманную реку, далекий зеленый берег. Пусть он будет здоров и хорошо работает, наберется терпения, сострадания, мира. Какая от меня была польза когда-либо? От всего, что я сделал. От этого никогда не было никакого проку. Терпение, сострадание, покой. Это ваши собственные люди... Он посмотрел вниз, на толстое пятно слюны на желтом песчанике террасы. Дурак, что оставил свой собственный народ на целую жизнь позади и пришел, чтобы вмешаться в другой мир. Дурак, что думаешь, будто можешь дать кому-то свободу. Вот для чего нужна была смерть. Чтобы вытащить нас из клетки.

Он встал и молча заковылял к дому. Молодой человек последовал за ним.

Свет снова зажегся, как раз когда стало темнеть. Должно быть, они позволили старому Саке вернуться к своей работе. Предпочитая сумерки, Эсдан выключил свет в комнате. Он лежал на своей кровати, когда постучала Камса и вошла с подносом в руках. — Камса! — сказал он, с трудом поднимаясь, и хотел обнять ее, но поднос помешал ему. — Рекам — где...?

— С моей матерью, — пробормотала она.

— С ним все в порядке?

Кивок в ответ. Она поставила поднос на кровать, так как стола там не было.

— С тобой все в порядке? Будь осторожна, Камса. Жаль, что я... Они говорят, что завтра уезжают. Держись подальше от них, если сможешь.

— Я постараюсь. Будьте в безопасности, сэр, — сказала она своим мягким голосом. Он не знал, был ли это вопрос или пожелание. Он сделал небольшой печальный жест, улыбаясь. Она повернулась, чтобы уйти.

— Камса, как Хио?..

— Она была с тем парнем. В его постели.

После паузы он спросил: — Есть ли здесь место, где вы могли бы спрятаться? — Он боялся, что люди Банаркамье могут казнить этих людей, когда уйдут, как "коллаборационистов" или чтобы скрыть свои собственные следы.

— У нас есть дыра, куда можно пойти, как ты и сказал, — сказала она.

— Хорошо. Иди туда, если сможешь. Исчезни! Держись подальше от посторонних глаз.

Она сказала: — Я буду держаться крепко, сэр.

Она уже закрывала за собой дверь, когда в окнах послышался звук приближающегося флаера. Они оба стояли неподвижно, она в дверном проеме, он у окна. Крики внизу, снаружи, бегущие люди. С юго-востока приближался не один летательный аппарат. — Выключите свет! — крикнул кто-то. Мужчины выбегали к флаерам, припаркованным на лужайке и террасе. Окно вспыхнуло светом, воздух огласился оглушительным взрывом.

— Пойдем со мной, — сказала Камса, взяла его за руку и потянула за собой, к выходу, по коридору и через служебную дверь, которую он даже никогда не видел. Он заковылял с ней так быстро, как только мог, вниз по каменным ступеням, похожим на лестницу, через черный ход, в конюшенный дворик. Они вышли на улицу как раз в тот момент, когда серия взрывов сотрясла все вокруг них. Они поспешили через двор сквозь оглушительный шум и вспышку огня, Камса все еще тащила его за собой, совершенно уверенная в том, куда направляется, и нырнула в одну из кладовых в конце конюшни. Там были Гейна и один из старых рабов, они открывали люк в полу. Все спустились вниз, Камса одним прыжком, остальные медленно и неуклюже опускались по деревянной лестнице. Эсдан был самым неуклюжим, неудачно приземлившись на сломанную ногу. Старик шел последним и захлопнул за ними люк. У Гейны была лампа на батарейках, но она включала ее лишь на короткое время, освещая большой, низкий подвал с земляным полом, полки, арку, ведущую в другую комнату, груду деревянных ящиков, пять лиц: проснувшийся ребенок, как всегда молча смотрящий из своей перевязи на плече Гейны. Затем наступила темнота. И на некоторое время воцарилась тишина.

Они ощупью добрались до ящиков, наугад расставили их в темноте в качестве сидений.

Новая серия взрывов, казавшихся далекими, но земля и темнота задрожали. Они дрожали с ними. — О, Камье, — прошептал кто-то из них.

Эсдан сел на шаткий ящик и позволил уколу боли в ноге перейти в жгучую пульсацию.

Взрывы: три, четыре.

Темнота была субстанцией, подобной густой воде.

— Камса, — пробормотал он.

Она издала какой-то звук, который определил, что она рядом с ним.

— Спасибо.

— Ты сказал спрятаться, значит, мы говорили об этом месте, — прошептала она.

Старик хрипло дышал и часто откашливался. Также было слышно дыхание ребенка — тихий неровный звук, почти пыхтение.

— Отдай мне его. — Это была Гейна. Должно быть, она передала ребенка его матери.

Камса прошептала: — Не сейчас.

Старик заговорил внезапно и громко, напугав их всех: — Здесь нет воды!

Камса шикнула на него, а Гейна прошипела: — Не кричи, глупец!

— Глухой, — прошептала Камса Эсдану с легким смешком.

Если у них не было воды, время их укрытия было ограничено: ночь, следующий день; даже это могло оказаться слишком долгим для женщины, кормящей грудью ребенка. Мысли Камсы двигались по тому же руслу, что и у Эсдана. Она сказала: — Откуда мы знаем, стоит ли нам выходить?

— Рискнем, когда придется.

Последовало долгое молчание. Трудно было смириться с тем, что глаза не привыкают к темноте, что, сколько бы ты ни ждал, ты ничего не увидишь. Было прохладно, как в пещере. Эсдан пожалел, что его рубашка не была теплее.

— Ты согревай его, — сказала Гейна.

— Я знаю, — пробормотала Камса.

— Эти люди, они были рабами? — Это Камса что-то шептала ему. Она была совсем рядом с ним, слева.

— Да. Освобожденные рабы. С севера.

Она сказала: — С тех пор как старый владелец умер, сюда приходит много разных мужчин. Некоторые из них — солдаты армии. Но раньше никаких рабов не было. Они застрелили Хио. Они застрелили Вея и старого Сенео. Он не умер, но в него стреляли.

— Должно быть, кто-то из полевых командиров привел их, показал, где были расставлены охранники. Но они не могли отличить рабов от солдат. Где ты была, когда они пришли?

— Спала в задней части кухни. Все мы, домашние. Шестеро. Этот человек действительно стоял там, как восставший из мертвых. Он сказал: — Ложитесь сюда! Не шевелитесь ни на волос! — так мы и сделали. Слышал, как они стреляли и кричали по всему дому. О, могущественный Владыка! Я боялась! Потом стрельба прекратилась, и этот человек вернулся к нам, наставил на нас пистолет и отвел нас в старый жилой комплекс. Они закрыли за нами эти старые ворота. Как в старые добрые времена.

— Для чего они это сделали, если они рабы? — произнес голос Гейны из темноты.

— Пытаясь освободиться, — покорно ответил Эсдан.

— Насколько свободные? Стрелять и убивать? Убить девушку в постели?

— Они все сражаются со всеми остальными, мама, — сказала Камса.

— Я думала, все это было сделано три года назад, — сказала пожилая женщина. Ее голос звучал странно. Она была в слезах. — Тогда я думала, что это и есть свобода.

— Они убили хозяина в его постели! — закричал старик во весь голос, пронзительно, визгливо. — Что из этого может получиться?

В темноте произошла небольшая потасовка. Гейна трясла старика, шипя на него, чтобы он заткнулся. Он закричал: — Отпустите меня! — но затих, хрипя и бормоча.

— Могущественный Владыка, — пробормотала Камса с отчаянным смехом в голосе.

Ящик становился все более неудобным, и Эсдану захотелось поднять свою больную ногу или хотя бы выровнять ее. Он опустился на землю. Она была холодной, шероховатой, неприятной для рук. Прислониться было не к чему. — Если ты на минутку зажжешь свет, Гейна, — сказал он, — мы могли бы поискать мешки, чтобы прилечь на них.

Мир подвала вспыхнул вокруг них, поражая своей замысловатой точностью. Они не нашли ничего, чем можно было бы воспользоваться, кроме расшатанных дощатых полок. Они поставили несколько таких, соорудив что-то вроде платформы, и забрались на нее, когда Гейна переключила их обратно в бесформенную простую ночь. Им всем было холодно. Они прижались друг к другу, бок к боку, спина к спине.