"Я не хрень!" — тут же вклинлся паразит, на что лишь отмахнулся, и так состояние паршивое, так и он еще тут. И за что мне это все?
— Так откель ты, парень? Вовремя подоспел, а то уж, душегубы эти, жизнь бы мне точно не оставили, — сокрушенно покачал головой старик, тяжело вздыхая.
— Издалека, — неопределнно киваю, мол, что толку говорить.
— А путь держишь куда? — не отставал старик.
— Да вот, поселение какое рядом может есть? — спромогся выдавить я из себя, ну а что, более-менее членораздельная речь, растем.
— А как же, есть, село наше и есть, — улыбнулся тот, — так что, по пути, значится?
— По пути, — киваю согласно, с трудом представляя, как буду двигаться дальше.
Но проблема решилась сама собой, дедок оказался понятливый, да и, чего уж тут, крепкий не погодам, и мешки, что разбойники повытаскивали с телеги, обратно сам покидал, и меня за шкирку поверх них усадил. Я даже офигел от подобного, но противиться не стал, откинулся на спину и прикрыл глаза. Стало легче.
Под мерный перестук колес и убаюкивающую качку меня сморило, и дрема пришла сама собой, позволив скоротать все время пути. Вот ведь странность тоже какая, раньше же не спал, теперь могу и, не хочу даже представлять — не срал, и что, придется привыкать? Нее, увольте, уж чем мне совершенно не хотелось еще себя нагружать в этом долбаном цифровом мире, так это искать кусты, что б погадить, а потом ломать голову, чем подтереться. Подобная перспектива отнюдь не радовала, тем более, что и пыль уже садиться, и купаться наверняка нужно привыкать, и еще фиг знает, что перенется из реальной жизни.
Скрип колес, словно колыбельная, уводил сознание куда-то в сторону, убаюкивая, умиротворяя, до слуха доносился птичий щебет, шум крон над головой да изредка хриплое покашливание старика. Эх, благодать, мир и покой как он есть, еще бы травинку какую в зубы да девку сочную под бок, да пачку презервативов... мда, мечты, мечты.
Издалека начали слышаться лай, кудахтанье и муканье-то чего явно покрупнее, я с интересом разлепил глаза и повернул голову — так и есть, дорога шла в уклон, а там, всего метрах в пятидесяти уже виднелась околица довольно приличного по размерам села. Ну, как для этой игры, вширь дворов двадцать, да дальше, вглубь, и не сосчитать отсюдова, хорошо живут, богато. Везде добротные заборы виднеются, не маленькие подворья, широкие улицы с лавочками, пара колодцев — это все удалось разглядеть всего за пару мгновений, а ведь видна лишь околица, самый край деревеньки.
— Как называется то? — метнул я взгляд на сутулую спину старика.
— "Благоть" называется, давно стоит село, хорошее, оттого и "Благоть", — дедок кивнул вперед, — уже, считай, пятое поколение живет, правда, под стол еще бегает, но какие их годы.
— И кто живет, люди?
— А, кто же еще, — зыркнул он удивленно, — как есть все люди, чужаков неержим.
Значит, если следовать логике коротышек, забросило меня, в худшем случае, на окраину какую людскую, не дальше, и вполне можно будет дошкандыбать, рано или поздно, до той же столицы. Вот только прийти в себя, оклематься малость, да и двигать можно будет. Хотя, есть ли смысл, да и куда идти, к гномам, к людям, и зачем, собственно? К тому же, в первую очередь стоит разузнать о руинах этих проклятущих, а потом уже все остальное, мда уж, планов — море, а сил на их выполнения — крохи.
— Чего приуныл, отрок? — непись доброжелательно подмигнул, — сейчас приедем, познакомлю тебя со своими, накормим, в постель уложим, отоспишься денек-другой, силы восстановишь, не горюй, все образумится!
Но такой подставы я не ожидал... По приезду нас накормили, вкусно и даже очень, подчевали, видать, от души, одних только блюд больше десятка наименований было. Разносолы, мясные вкусности, салаты, гарниры — стол буквально ломился от обилия угощений, а уж разговоров да благодарностей вообще не счесть. И если бы не слабость да млостность, наверное, остался бы за столом до утра, но сморило-с.
А проснулся в клетке, со связанными руками и в полнейшей темноте — приплыли, короче.
"Вот это поворот, да?" — казалось, ехидства в раздавшемся в голове голоса хватит на то, чтобы разнести мою многострадальную черепушку в дребезги. Не знаю, чего мне там такого подмешали и куда, но в висках буквально зубилом выбивали предсмертное напоминание больше никогда не доверять настолько доброжелательным неписям. Никогда! То-то мне больно слащавым все казалось, буквально превозносили за спасение своего старика, да как в глаза заглядывали, как улыбались, сволочи. А теперь это — темень, хоть глаз выколи, под задом довольно толстые и жесткие прутья, пребольно впивающиеся в филейную часть, и полнейшая неизвестность. Да еще руки не просто связаны, но и примотаны крепко-накрепко к стене клетки, размеры которой едва-едва позволяли вытянуть перед собой ноги. Из огня да в полымя, твою за ногу.
"Эй, придурок, а ну рассказывай давай что произошло" — мысленно простонал я, уже совсем не удивляясь своей "везучести". Что ни день — то пакость, подстава или еще какая хрень, как тут не привыкнуть.
"Сам такой, — послышалось ворчиливое, — мне эта ситуация тоже не особо нравится. Опоили чем-то, а потом волоком стащили в погреб и заперли. Кстати, мы тут не одни" — последнюю фразу я переваривал минуты две, пытаясь сообразить, кто еще мог оказаться в таком невыгодном положении.
— Кто тут? — наконец, выдавил из себя с трудом, застонав и машинально попытавшись схватиться за голову, ломило и трещало в ней нещадно. Но, не судьба, кисти были сложены в замок и буквально намертво прикручены к одному из прутов между ног, хрен дернешься, мастерски вязали. А наклоняться было еще хуже, боль буквально маршем начинала расползаться вниз по позвоночнику, да так, что хоть скули, хоть плач.
— Болит? — внезапно раздалось откуда-то справа, глухо так, с хрипотцой, будто говоривший не пил пару недель и теперь страдал горлом, вынужденный сипеть, словно и не человек вовсе. Стоп, а что, если...
— Болит, — киваю в темноту, — ты, не человек?
— У тебя проблемы с этим? — в голосе прибавилось неприязни.
— Никаких, чего нас сюда, — язык заплетался, — приперли?
— А ты не знаешь, — просипели в ответ.
— Неа, — мотнул головой, тут же пожалев об этом, чертовы молоточки застучали в висках еще чаще и, что удивительно, чище — буквально истончившись и острейшими иголочками прохаживаясь по всему периметру моей многострадальной черепушки, — че ж так хреново-то?
Последнее было скорее стоном, нежели связной речью, но меня поняли и не замедлили с ответом:
— Через сутки попустит, если доживешь.
Черт, и тут это гребаное "если", да какого ж мне так везет-то? Глаза, тем не менее, понемногу привыкали к темноте и... стоп, у меня же ночное видение, мне, по идее, похрену любая тьма, так какого хрена?
"Тугодум, — прозвучало в сознании, — тебя такой отравой напичкали, что ты вообще ослепнуть мог"
Я чертыхнулся, сволочи, чуть зрения не лишили, час от часу не легче. Сбоку, проявившись контурами, дернулась какая-то тень, видимо, товарищь мой незадачливый: невыскоий, широкий и, черт, уж, а не гном ли это? Что тут же и сорвалось с языка.
— Ну, гном, проблемы? — в голосе вновь прозвучала непиязедник.
— Ага, общие, — осторожно, прислушиваясь к ощущениям, киваю, — клетка и путы.
Собеседник промолчал.
— Что мы тут делаеем? — попытка номер два.
— Смерти ждем, — буркнули очертания проблемного коротышки.
— Почему, за что? — не понял я, вроде, ничего плохого этим неписям не делал, спас даже одного, может, тут так принято привечать путников, на голову своию забредших в руины?
— Потому что своих жальче, — просипел гном, — а мы чужаки.
— Погодь, ничего не понял, нас в жертву принесут, что ли?
— А то, остались еще богомерзкие культы, ютяться и кроются так, что днем с огнем не сыщешь, как вдруг оказывается, что нашли уже тебя, — неожиданно длинно выдал собрат по несчастью. Так так, выходит, попал я очень неудачно, кто знает, может, вплоть до перерождения доведут, гребаные неписи. Эх, мне бы меня месячишки три назад каким был — по бревнышку раскатал бы тут все, а старика этого придушил бы на глазах у родни, с добродушными лицами что подносили мне отраву в непойми каком блюде.
— Так, ладно, — после недолгой паузы мне, все же, удалось собраться с мыслями, — давай знакомиться, потом думать будем, как деру отсюда давать.
Контуры собеседника внезапно мелко-мелко затряслись, будто от лихорадки, я даже бороду умудрился рассмотреть, ходящую ходуном, будто от смеха. Мде...
— Ох, какие планы у нас, — наконец, сипло выплюнул тот, — да ты стратег прямо!
Я молча, с неодобрением смотрел на него.
— Или ты думаешь, я не пытался? Не те у нас проблемы, что так просто решаются, — хмыкнул гном.
— Ага, и все же, Гаумат, — представился, сдерживая нарастающую неприязнь.
— Гау... что? Ну и имечко тебе дали, — коротышка сипло выдохнул и, все же, ответил, — Перст я.
И это у меня странное имечко, да он шутит, ладно, Перст так Перст, палец, то бишь, надеюсь только, что не средний. На губы сама собой легла легкая улыбка и как-то сразу решил, что за глаза буду называть его "факом", а что, вполне по его ворчанию и манере общения, сам виноват.
— Вот и хорошо, — киваю, хотя зачем, не видит же, — рассказывай.
— Чего?
— О проблемах наших, — а молоточки тук-тук-тук в висках, долбят и долбят, сволочи, заставляя переодически морщиться.
— А, ты в серьез, что ли? — борода гнома словно в удивлении, встопорщилась.
— Нет, блин, беседу только поддерживаю, — не выдержав, выплюнул я неприязненно.
— А, — получивший новое прозивще и еще не знающий об этом, коротышка сипло выдохнул, — ну, брюхо они вспарывают, алтарь кровью напаивают, плохая смерть, не чистая.
— И когда?
— Когда, скоро уже, — буркнул фак, но потом добавил, — дня два еще, тогда у них новолуние, кровавое, что б его.
— А ты здесь сколько уже сидишь?
— Сутки, может, двое-трое, — и я тут же с облегчением подумал, как хорошо, что тут не надо гадить, а то гномяра бы уже давно засрал все. Клетки-то махонькие, в полный рост не встать, только сидя, и то ноги почти упираются в противоположную решетку, в общем, игровые реалии, что б их.
— Пробовал бежать?
— Ага, хером веревки перетереть хотел, а яйцами решетку сломать, — тут же съязвил бородач, — ты идиот, что ли?
Я слегка смутился, и правда, чего это вдруг, не подумавши так, да ляпаю. Но и грубить мне не стоит, тварь ты коротконогая, припомню ведь еще, рад не будешь. Если переживешь, конечно, предстоящее жертвоприношение. Впрочем, ладно:
— Значит, ничего не делал, сидел и покорно ждал смерти.
Гном недовольно засопел.
— Тогда давай начнем, — продолжил, гаденько ухмыляясь, — имеется один бесполезный гном и ослабленный, чем-то отравленный я, еще две клетки в погребе и путы на руках у каждого. Острых и режущих предметов не наблюдается. В наличии максимум двое суток, потом жертвенный алтарь и серые пределы. Вопрос, что вообще можно тут поделать?
Тягостная тишина длилась минут пять, не меньше, и ответ прозвучал совершенно не оттуда, откуда можно было ожидать:
"Ну, могу попробовать я, но у тебя, скорее всего, кости не выдержат, сломаются" — от прозвучавшего у меня мурашки по спине чуть не промаршировали и даже передернуло раз другой. Какого хрена?
"Могу слегка ускорить слияние, но тело вряд ли выдержит" — объяснение ни хрена не прояснило.
"Корчится будешь, — вновь прозвучало в голове, — дергаться да выгибаться, путы и не выдержат, лопнут, наверное" — последнее меня особо зацепило, так сгусток еще и не уверен даже, замечательно просто.
— Варианты? — задал я вслух вопрос, уже понимая, что гном тут не помошник, впрочем, как и сам ничего не смогу предпринять, а посему, вздохнув и мысленно перекрестившись, согласился:
— Перст, меня сейчас колбасить будет, сиди тихо, — и отдал команду начинать.
Ох, как же меня выгнуло, как пробило от кончиков пальцев ног до самой макушки, словно не двести двадцать, а все триста восемьдесят вошли в тушку и принялись обустраиваться, закатив настоящую дискотеку, прошибая то в пот, то в дрожь. И постаянно корежа и выкручивая конечности, заставляя выгибаться и проверяя на излом, да так, что первые секунд десять думал все, подохну, если и не от разрыва внутренних органов, то от множественных переломов точно. Кости почти что трещали, меня то мордой, то боками с такой силой вжимало в прутья, что синяки, если переживу все это, сходить будут еще очень и очень долго. В башке же стоял колокольный звон в самой высокой своей составляющей, гудело так, что мысли дохли словно крысы от потравы, не успевая даже зародиться в моей многострадальной головушке. А еще пена, наверняка белая и точно густая, не знаю, самому не видно, облепила губы и вовсю уже марала грудь, не прекращая переть черз губы и заполнив рот почти полностью.
"Сууука ты, тварь такая!" — было первое, о чем смог помыслить разум, на мгновение получив передышку от казавшейся бесконечной адовой муки, и вновь захлебнулся тут же продолжившейся агонией. В общем, пушной северный зверек во всей своей красе колбасил меня, казалось, несколько часов кряду, пока сознание не погасло, и что там еще происходило и происходило ли вообще не перестало меня волновать.
Пробуждение было из рук вон поганое. Во рту — кислятина. На губах — кислятина. В воздухе — и там запах кислятины, которой словно пропиталось все вокруг и сам мир в частности, вместе со всем в нем живущим, жрущим и срущим. Вот такое вот, ощущение от пробуждения, что б его.
— Аааа, — еле слышно застонал я, выдавливая из горла все, что только мог.
— Уууу, — повторил я вновь спустя пару мгновений. Тела не было — была лишь отбивная, которую по непонятной причине оприходовали не колотушкой, как положено, а машинным пресом со всеми отсюда нелицеприятными вытекающими. Тут же захотелось придать этому сгустку телесную форму, схватить за грудки и пинать, валять, раскатывая по земле в неправильной формы блин, попадая каждым ударом по самому болючему и уязвимому месту, что б корчило эту бестелесую тварь не меньше, а то и поболее моего.
Вскоре мое нытье дошло и до гнома, не знаю, сколько он терпел, но терпелка-таки треснула, не выдержала:
— Живой, человек? — ну, хоть неприязни уже в голосе не слышно, и то хорошо.
— Уууу, дааа, жииивооой, — разлепив глаза, нашарил коротышку все на том же месте и в той же позе.
— Ага, — непонятно буркнул тот, и хрен поймешь, наплевать ему или нет, че уж тут, фак он и есть фак, палец средний, так его.
Но была и хорошая новость, даже две, несмотря на то, что все тело ныло и обещало исдохнуть от любого мало-мальски резкого движения — руки оказались на свободе, а кости остались целы. И даже не знаю, чему я был больше рад, первому или второму. Только вот что делать со всем этим теперь, когда даже пошевелиться без стиснутых до зубовного скрежета зубов не получается, и какая это нафиг игра уже, если такие ощущения. Настоящая реальность, мать ее так...
