Я расспрашивал долери о Бранд, но... Человеческие связи теряются. Да и остальные — ничуть не лучше.
Старейшина одной из деревень предложил мне спросить у фэйри и стушевался, отводя глаза.
В общем, тайн все больше. А времени... Как не было, так и нет!
— Уф-ф-ф-ф! Ситаль! Мы здесь все вымели, подчистую! — Тоха со скрипом выпрямился и сладко зевнул. — Алекс уже проверил, упаковал и ждем только тебя!
Тоха и Алекс... Притча во языцех, два стервеца-запевалы, которых приходится держать как можно дальше от остальных. Они не плохие. Своенравные, частенько чересчур острые на язык и совершенно не чувствующие, что дамы уже на пределе от их шуток. Вот и приходится работать парням "вахтовым методом", появляясь в Танчене на выходные, отмываясь и отсыпаясь.
Да, я самодур и душегуб — бросаю пару подростков на самую глубину, лишь прочитав технику безопасности и не спешу нестись на помощь, если у них проблемы. Хотя, и совсем уж без надзора я их не оставляю — по моей просьбе Лэсли "привязала" каждому из них серебристый поводок "Дороги", который умыкнет их из опасного места, выкинув из портала прямо в Танчен, под плетку Керрама и лекарское искусство Ирис. Или наоборот, в зависимости от состояния стояния перемещенных "живых душ".
— Ситаль! Мы рыбки половим? — Алекс продемонстрировал штук шесть разной длины, удилищ, включая спиннинг. — А завтра, вечерком, будем дома и...
— Снова "лайба" проплывала?! — Мгновенно понял я мотивы и надежды подростков. — Ох. Не спокойно мне...
Молодежь, с одной стороны уже познавшая верность дутья на воду, замерла, ожидая продолжения.
— А, если мы сейчас все стаскаем в Танчен, прихватим по лишнему амулету и позовем "группу поддержки" — отпустишь на рыбалку? — Алекс, в отличии от Тохи, соображал быстрее. Зато Тоха, с его несуетливой обязательностью и привычкой доводить все до логической реки крови и горючих слез, мне нравился больше.
И, самое неприятное, хоть они и дополняют друг-друга, но... В "старших" они не годятся. Слишком сильно в жопе играет детство. Слишком сильно они рассчитывают исключительно на себя, любимых. И свое, совершенно мифическое, бессмертие.
— Ситаль? — Тоха покрутил в руках защитный амулет — круглый камень, с дыркой посередине, ночью слегка светящийся багровой угрозой.
— Таскаем... — Решился я, давая отмашку и сам впрягаясь в ручки сундука. — Если "группа" не подпишется — рыбалка отменяется!
Чуда не произошло.
"Группа боевой поддержки" в лице Анны, Ирис и Марины, прихватив с собой зевающего Торнтона, выдвинулась на рыбалку, оставляя меня с остальными, в Танчене.
Наслаждаясь заслуженным обедом, раз уж завтрак снова прошмыгнул мимо меня, надеялся еще на одно чудо.
И вновь, чуда не произошло.
Керрам выбрался из отнорка своей лаборатории, вместе с тремя помощницами и устроил мне очередной втык.
За дела, конечно, устроил: на тренировки я, с легким сердцем забил, свято веруя в серебряные порталы Лэсли и собственную непогрешемость.
И Удачу, которая очень долго обходила меня стороной, а, теперь, видимо, решила выдать компенсацию.
Пока бывшая ментальная матрица, сгибая и разгибая пальцы, перечисляла мои прегрешения, вяло отбрехивался и... Мечтал о сигарете!
Так затянуться, чтобы дым из ушей пошел, чтобы в голове звон, чтобы сердце к горлу подскочило!
Потом можно выбросить и еще пару месяцев, а то и лет, даже не мечтать о вонючей отраве, но сейчас... Захотелось пустого звона в голове, словно предвестника очередного витка перемен. Словно межевой полосы, после которой время вновь изменит свой бег, наполняя пространство звоном мечей, шорохом срезаемой травы, поскрипыванием кресла качалки.
— Ты меня слушаешь? — Керрам задал вопрос на всякий случай, понимая, что ничего я не слышал, растворившись в таком простом занятии, как далекая мечта. — Понятно... "Ушами хлопаешь".
— А в Брейдарке, сейчас, толпа ловит рыбу и высматривает "лайбу". — Я вытащил ложку из чашки и сделал глоток холодного и до омерзения сладкого, чая. — Как думаешь, может, что и получится?
— Торнтон с ними? — Керрам поправил свой салатный балахон, сохраняющий свежесть и в плюс сорок, и в атмосфере, разведенной кислотой. — Может. Он парень умный.
"Вот и поговорили..." — Я допил чай и отправился проверять молодежь.
Как ни крутили, мы с драконом, как ни выжимали из себя идеи, а пришлось остановиться на "орденском" шаблоне. По крайней мере, до достижения возраста совершенолетия, который у этой компании, к моему ужасу, стукнет годам к двадцати пяти — двадцати девяти.
Три помощницы Керрама, например, с большим энтузиазмом шьют куклам платья и норовят погладить все, что кажется им миленьким.
Вот только котятки, на Сутарре, спокойно ломают лапой человеческую кость, царапины заживают по две, три недели, а слюна — совершенно отдельная тема для научной диссертации о ядах и способах их доставки к месту максимальной эффективности реакции. Вот и прибрал к себе в лабораторию двухметровый "гигантус обыкновениус" двух "псевдо" Юль, то есть Джулий и одну Татьяну, чтобы они хоть в стерильных условиях тренировались гладить кошек.
Остальным тоже достается по полной программе, но только от Торнтона и Анны.
Мохнолап гоняет толпы по сильнопересеченной местности, а Анна — таскает их по нашим, "подшефным", поселкам. Если все срастется, как мы задумали, то месяца через три-четыре, все три села уболтаем переселиться в Брейдарк. Там и река, там и поля, там и торговые пути, со временем, пролягут.
Ну, а мы, как первопроходцы, снимем сливки.
Жаль, что деревеньки маленькие. В общей сложности — чуть более тысячи человек. Нам бы мастеровых, человек с сотню, а лучше две, так это можно было бы уже и о хорошей жизни подумать!
"Вот только "лайба" эта..." — Я тяжело вздохнул.
История знает немало примеров, когда от воды, кроме добра и караванов торговцев, в любой момент можно ждать беды и саранчи противников.
А воевать у нас, почитай, что и некому...
Молодежь дрыхла!
Нагло, бессовестно, беззастенчиво — спала, разбредясь по комнаткам, коих Малка наделала с запасом, на "вырост" и "расширение". А ведь я был против этой "человеколюбивой идеи" — "один человек, одна комната"!
Но, кто слушает старого, больного на всю голову журналиста, прошедшего высший пилотаж общаги 90-хх!
Как были они индивидуалистами, так ими и останутся, а это — "растрепанный веник", которому и противника-то не надо, достаточно ногой топнуть, чтобы разрозненные веточки во все стороны полетели!
Пройдя по коридору, мимо красноречиво запертых дверей, добрался до нашей "кают-компании" и, совершенно не задумываясь, толкнул дверь, входя без стука.
"Детки взрослеют..." — Поймал я отваливающуюся челюсть и решая для себя важный вопрос: "Вмешиваться или нет?!" И, если вмешиваться, то, как именно?!
В "кают-компании" шла игра.
Молчаливая. Сопящая и с азартом облизывающая языком пересохшие губы.
Четверо на четверо, в окружении всех не занятых, резались в карты.
Судя по оставшимся трусам и носкам — на мальчиках, резались "на раздевание" и девочки, несомненно, лидировали. Хотя и лишились платьев, свисающих теперь с ручек кресел.
Оставшиеся "не удел", разделились на два лагеря и молча болели, блестя глазами и перешептываясь.
— А это... "На погоны", мои хорошие! — Ну, да... Как я мог сомневаться в зачинщике этой игры...
Альберт!
Крупный, плотно сбитый, светло-русый и голубоглазый, потомок викингов торжественно выложил на стол четыре шестерки и откинулся на спинку кресла.
— "Верх", пожалуйста!
Девчонки переглянулись, покраснели молодыми редисками и завели ручки за спины, расстегивая застежки.
Пришлось максимально незаметно выйти в коридор, стукнуть в дверь кулаком и, переждав дикие девичьи визги, войти в "кают-компанию", снова.
"Женская солидарность" прикрыла одевающихся игроков своими телами, делая вид, что они тут пили пиво, расслаблялись и вели политические беседы, на отстраненные темы.
И, что с ними прикажете делать?!
Пороть?
Так нет, вот же он, командный дух... Пусть и на таком уровне, но уже есть, проявляется... Им бы еще лифчики не под кресла, научиться, заталкивать, так и вовсе чудно будет.
— Мы спалились, да? — Альберт тяжело вздохнул и принялся переодевать рубашку, надетую на левую сторону.
— Спалил... — Я хмыкнул. Альберт действительно спалился — я вот, например, не успел заметить, что у него рубашка щиворот навыворот надета. — Всю контору, спалил...
В голубых глазах молодого викинга промелькнул ужас от близкой расправы и жестких карательных санкций, что с удовольствием применит к игрокам Анна, а чуть позже, примет эстафету Торнтон и всем "живым душам" станет совсем не до игры, им бы ноги до кроватей дотянуть, "отрабатывая косяк".
— Пошли, Викинг... — Я развернулся к двери. — Пороть буду. За глупость.
— Это я предложила игру! — Пискнула смуглая Катарина, в наспех застегнутом платье. — Тогда, меня и порите!
Редиска на ее щеках перешла в помидор, глаза сверкали россыпью бриллиантов, выдавая тщательно скрываемые слезы.
Вот и еще одно, чему уже научились наши юные красавицы: "накосячил" — будь добра не слезки лить, а ответ держать. Тем более, что держать ответ перед каждым из нас приходилось по-своему.
Керрам, например, утаскивал провинившегося к себе в лабу и заставлял ассистировать при вскрытии мышей и кошечек, заодно демонстрируя огромную коллекцию "несчастных случаев".
Девушкам хватило одного раза. Парням — трех.
Торнтон — нагружал физически, выбивая дурь из головы изнеможением.
Анна, как еще та, очень хитрая штучка, брала "виновника торжества" за руку и, дав напутствие, отправляла в один из трех поселков.
Кого-то из парней деревенские даже били, а девушкам Анна доставляла отдельное удовольствие, заставляя возиться с младенцами и немощными стариками.
На мой взгляд, все эти воспитательные работы были слегка чересчур, но вмешиваться в воспитательный процесс я не рисковал. Оттого выбрал чуть другую тактику, объединив все наработки воедино и называя это "поркой".
— Сам расскажешь? — Я устало помассировал лицо и усмехнулся. — Ась, Викинг?
— Я карты считаю... — Альберт вжал голову в плечи, готовясь к крику и возмущению.
— А я, дура, карту спрятала! — Возмутилась Катарина и я понял, что очень многого не знаю о "живых душах"...
Плотно закрыв за собой двери "кают-компании", поплелся обратно на кухню, "заедать открытия", как говорила Ольга-из-другой-жизни.
Керрам и мелкая оторва по имени Малка, расширили "Центр контроля", расположенный под развалинами Танчена, активировали оба лифта и запустили в ход все лаборатории, что располагались двумя уровнями ниже.
Бывшая ментальная матрица-хранитель Центра, он же — Керрам, пользуясь служебным положением, за неделю непосильного труда заполнил холодильники и охладители всяческой живностью и занялся своим любимым делом — препарированием некогда живого.
Торнтон посмеивался, что нашему амбалу совершенно все равно, кого препарировать, хоть бабаочку, хоть эльфа, хоть хоббита. Керрам отбрехивался, но вспоминая его эксперименты надо мной, думаю, что мохнолап прав.
Вот и получился у нас модернизированный "Центр контроля за молодняком", в котором резвился молодняк.
Вышагивая по свежему паркету, лощено-коричневому, а не уныло-зеленому, любуясь стенами, покрытыми деревянными, березовыми, панелями, улыбался собственным мыслям.
Анна и Малка, вырвавшись в первые же выходные, "побродить" по тоннелям Танчена, вернулись усталыми, злыми и рычащими на всех и каждого, кто бы им не подвернулся под горячую руку.
Керраму досталось за компанию, а меня сия чаша миновала — я разрывался на части между необходимостью примерять, карать и судить, одновременно. Молодежь сходила с ума, оторвавшись от бетонных джунглей Города.
Керрам, потихоньку отведя меня в сторонку, вывалил на голову ушат новостей и убрался по адресу, за своими "биологическими образцами", Лэсли отвлекала своими бесконечными "скучаю", которые я понимал лучше всего, но вывалиться из беличьего колеса просто не было возможности.
Я спал — урывками. Требовал от всех, завязанных на общую жизнь, минимального вранья. И, готовил, оказываясь на кухне во внеурочное время, сбрасывая пар.
Готовка меня всегда успокаивала, будила фанатазию и обостряла разум, словно дилемма "солить или не солить", раскрывала проблему с другой стороны коробки...
Сейчас, на кухне, обретался наш, собственный, повар — Олеся, а в помощники ей попадали все, кто проштрафился и кто попадал мне под горячую руку.
Да, такой вот я извращенец: накосячил — будь так добр, вали на кухню и готовь на всех.
Олесенька злилась, но терпела. А теперь даже стала получать самое настоящее удовольствие, от "новенького" на кухне, пытающегося судорожно вспомнить любимые блюда семьи и изобразить их, из самых невообразимых, продуктов.
И, если ко всем остальным дамам нашего молодого "ордена неоперившихся дятлов" Лесли относилась с легким презрением и соперницами себе не числила, то вот Олесенька стала ее настоящей паранойей.
Кухня, ослепительно белая и чистая до омерзения, с десятком ламп под самым трехметровым потолком, жарочным шкафом, тремя плитами и чудо-ледником, в котором никогда и ничего не портилось, оказалась занята.
В простенке, между стеной и жарочным шкафом, притулилась несчастная девичья фигурка, обхватившая колени руками и шмыгающая носом.
Если внимательнее присмотреться, всегда понятно, как долго льются слезы из девичьих глаз. Некоторым хватет пары слезин, некоторым надо развести "слезовитый океан", а некоторых надо отвлекать, иначе они, в самом лучшем случае, ревут до икоты, а в худшем... О худшем лучше и не говорить...
Но, вот оно, "худшее", сидит в простенке, качается, уставившись невидящим взглядом в двери ледника, белые, с синими снежинками и бегущими от охотника, окровавленными, оленями.
Фантазия у Альберта, все-таки не ахти. Викинг, он и в двадцать втором веке — викинг...
— Майка! Напугала. — Я присел напротив девушки, отчасти радуясь, что на кухне есть свободная рабсила, а отчасти, злясь, что эта рабсила — именно Майя Мак'Ки.
Ничего не поделать, альтернативность миров Города можно считать совершенно подтвержденной, иначе меня окружали бы исключительно Юлии, Наталии, Аллы и Александры с Анжелами, говорящими на Великом и Могучем, русском языке.А так... Даже две китаянки есть — Мэйли и Сюли.
— Рассказывай! — Я плюхнулся на пол, напротив зареванной девчонки. — Лишний вес набрала? Или ноготь сломала?
— Я, ей... Как подруге... Все-все рассказала! — Майка зло шмыгнула носом. — А она... Все на себя перевела! И рассказала ему! А он... Он ее дурой неумной назвал и предложил сходить, холодный душ принять!
— Ага. — Я сделал вид, что сразу понял, кто это "он" и, кто — "она". — А чего ты ревешь?
Ох, если бы взглядом можно было убить, я бы мучился облитый кислотой!
— Так это же я...
— Подъем! — С улыбкой скомандовал я, вставая на ноги и протягивая руку рыжей-наглой-бесстыжей, этнической ирландке. — Я ничего не понял, но когда руки заняты, слова льются свободнее! Будешь помогать мне готовить, заодно все и расскажешь.
