Улучив момент, к нукенину подлетела Сакура и провела серию приемов, ни один из которых дзеунин не пожелал бы испытать на себе. Ямато обеспокоенно отметил, что девушка чересчур уж выкладывается и при такой самоотдаче, да еще пребывая не в наилучшем состоянии, свалится от силы через минуту. Первые четыре ее выпада Какузу с успехом отразил, но пятый, по лицу, сделавший бы честь самому Второму, проворонил. Подбородок его взлетел, маска сползла вниз, изо рта косо брызнула кровь, но нукенин не пошатнулся. Блокировав два могучих пинка, он неожиданно для Сакуры врезал ей головой. Из-за разницы в росте удар пришелся ей по темечку, ноги куноити подкосились и поползли в разные стороны. Страдающая от ранений и физического истощения девушка снова боролась с беспамятством.
Налетевшие со всех сторон зазубренные колья не дали Какузу развить успех, вынудив его резко отскочить. Покерный стол, попытавшийся ухватить за ноги пролетающего мимо Какузу, получил сандалией по деревянным зубьям и рассыпался в труху. Искривив уродливые рваные губы, нукенин для верности дал струю огня — не такого испепеляющего, как дзеунин наблюдал у Наруто, но невероятно летучего и жаркого, мгновенно заполнившего всю комнату. Крик Сакуры потонул в реве пламени, она метнулась вверх, ухватилась за потолочную балку, над которой не было ни потолка, ни крыши, обрушившейся во время боя. И тут снизу, из бушующего огненного моря, вдогонку ей всплыла шевелящаяся масса щупалец и обвила ее за талию. Куноити перекрутилась словно йог, стремясь выпутаться из плена, только щупальца нукенина уже вздыбились, отчего стали похожи на конечности гигантского осьминога, вцепившегося в свою жертву, дернули девушку вверх так, что хрустнуло, распяли в неестественной позе. Вечернее платье свисало с нее лоскутами. Догадаться, что последует дальше, было несложно: владеющий всеми элементами нукенин дал разряд, Сакура выгнулась и обмякла. Какузу добавил еще, пахнуло озоном, тело девушки забилось, глаза выкатились и загорелись красным от отражающегося в них огня.
Рассудок оставил Ямато, когда он понял: Харуно Сакура свое отвоевала. Или подошла к этой черте настолько близко, что никакие его потуги ее не спасут. Просоленное дерево горело плохо, однако дом, а за ним и весь квартал, потихоньку занимались, и жар в импровизированном укрытии, которое капитан воздвиг вокруг себя, чтобы защититься от первой вспышки, уже становился нестерпимым.
Не помня себя, дзеунин поднялся во весь рост, сморгнул выступившие от дыма слезы. Попытался утереть с лица сажу и грязь, но получилось только размазать. Пальцы вовсе не слушались его, печати выходили кривые и вроде бы совсем не те, какие требовались, и удачей можно было считать уже то, что техника сработала. Вспоров железную мостовую, их которой несколько минут назад Ямато не мог извлечь никакого профита, из глубин поднялось нечто настолько огромное, что даже в свете пожарища взгляд не мог вычленить ничего кроме силуэта на фоне ночного неба. Силуэт растопырил пальцы, и Ямато различил в нем вознесенную к небесам титаническую пятерню, вероятно, выращенную из полусгнившего остова невесть когда затонувшего здесь корабля. Или из глыбы льда, перемешанного с песком, если дрожащие руки не дали ему верно скомпоновать древесный элемент. Или, что вероятней, все вместе — древесина, песок и лед, перелопаченные, спрессованные в единый конгломерат, уложенные в одну форму. Ямато не знал, что это. Какая-то запретная техника Хаширамы, которую ему внушили под гипнозом, после, под тем же самым гипнозом, приказав ему забыть сам факт внушения, зафиксировав в подсознательной памяти лишь моторику. У кого Хаширама похитил эту руку? У божества? У демона? Дзеунин носил в себе множество техник — очевидно, все, оставшиеся Конохе в наследство от Первого Хокаге — и точно так же, как их в него поместили, техники не составляло труда оттуда извлечь.
ANBU бдительно хранило свои тайны. В том числе — и от самих себя.
Какузу проворно отшвырнул бесчувственную Сакуру, растопырил щупальца, попытавшись сплести из них то ли щит, то ли оружие — не столь важно, ибо завершить этих манипуляций он не успел. Черная тень заслонила звезды над пылающим зданием.
— Пришел час осознать свою исключительность, Тензо, — пробормотал дзеунин за полсекунды до того, как его накрыло его же техникой.
* * *
Что нас не убивает — то нас крепит. Наруто не нравилось, когда его избивали, он любил, когда бывало наоборот. Шишки и ссадины заживали на нем как на собаке, а переломы и серьезные ранения, другому стоившие бы жизни, срастались и затягивались в считанные недели, оставляя после себя лишь белесые шрамы, кои и вовсе сходили в течение года. Но полученных в бою уроков, вколоченных в него кулаками, кастетами и шестами, вбитых ударами мечей и копий, выжженных в его мозгах техниками врагов, Наруто не забывал никогда. Он без стыда признавал, что это единственная наука, которая ему дается, и любой прочий способ постижения ремесла синоби для него бесполезен. Он впитывал опыт через раны и увечья, как морская губка впитывает воду разверстыми порами своей невесомой тушки, пропускал его через перегонный куб своего нехитрого, но цепкого сознания. Некогда, в те благодатные годы, когда руки его не были еще так перепачканы в крови, а веру в прекрасное и справедливое еще не подкосили никакие предательства и подлоги, герой одного кинофильма — уж не вспомнить какого — выразил сентенцию его бытия в простом и емком слогане. 'Тайна стали заключается в том, — говорил он, глядя в жабьи глаза какого-то жирного чернокожего жреца, — что сталь всегда слабее плоти, что ее держит'. Пафосные слова, наверное, выдуманные неведомым сценаристом, запали мальчику в душу, оставшись, само собой, выше его понимания — оно пришло к Наруто спустя годы. Да и то не само, генин продирался к нему сквозь кровавые драки и выматывающие тренировки, вытерпел все, что перепало на его долю — все ради того, дабы сделать этот афоризм своим кредо и никогда боле от него не отрекаться.
Только поэтому, как ему казалось, он до сих пор и был жив.
На улицу он вернулся уже совершенно обновленным. Доспех из текучей красной дымки снова укутывал его. Левая ладонь смыкалась на невидимой рукояти переливающейся багрянцем катаны, правая сжимала гудящий от напряжения кнут. В теле поселилась болезненная тяжесть, но она, на удивление, не стесняла движений — напротив, в руках появилась твердость гранитной глыбы, а ноги бежали бы и сами, даже если б он их не переставлял.
'Корабли — они в порту, — резонно рассудил генин, — стало быть, далеко. Дома палить капитан мне запретил, а вот насчет улиц и площадей умолчал'.
Одним витиеватым ударом кнута накрыл он весь рынок. Доски, балки, прилавки, какие-то распорки взлетели в воздух и посыпались в воду трухлявым дождем. Наруто не мог помешать сектанту начертить новый круг, но этим он уже не воспользуется.
* * *
Сакура бежала. Прыгая по крышам, ныряя в чердачные окна, выламывая двери. Ей очень хотелось бы назвать это 'тактическим отступлением', но тактическое отступление — в случаях, где оно не является прикрытием для панического бегства и не выходит за рамки запланированной загодя стратегии — подразумевает реорганизацию сил с последующей контратакой. Ни о какой контратаке Сакура не помышляла. Она спасала свою жизнь.
Оказалось, что жители разбежались не все. В домах, сквозь которые Сакура прокладывала себе путь, ее встречали перепуганные, ошеломленные, злые лица. Застанные врасплох пьяные мужчины хватались за оружие, полураздетые или вовсе голые женщины хватались за одежду, прикрывали наготу чем попало. Иногда — реже — происходило наоборот. Девушке что-то гневно кричали в спину, крики смолкали или переходили в отчаянные визги, когда вслед за ней в помещение врывался нукенин. Не все придавали значение его черно-красному плащу, не все знали значение этого одеяния, но все как один, какими бы отпетыми головорезами себя не почитали, замирали в ужасе, пригвожденные к месту буфером окружавшей нукенина запредельной злобы.
Как там Ямато? Как Наруто? Сакура непрерывно вызывала по рации то одного, то другого, и не получала отклика. Мертвы? Нет. Добрые духи, нет!
Темный коридор, в который она попала через распахнутое настежь окошко, привел ее в зал с куполообразным потолком. Когда-то купол украшала роспись — не чета той, что покрывала потолки в особняке Укиё, но все же вполне приличная. Приличная — по качеству работы, а не по содержанию. По содержанию она была как раз совсем неприличная... да и вся обстановка зала приходилась ей подстать.
Здесь был публичный дом — по количеству этих заведений Черный Риф бил все рекорды среди городов и портов Востока. Впрочем, неудивительно. 'Среднестатистическому пирату денег нужно ровно столько, сколько ему требуется на шлюх, наркотики, еду и выпивку', — сказал однажды адмирал-префект, по просьбе Наруто поясняя гостям некоторые аспекты своей профессии. Пару лет назад Сакуру бы покоробило от такой формулировки 'среднестатистический пират'. Однако терминология Укиё звучала детским лепетом в сравнении с жаргоном Цунаде-сама и Шизуне, употребляемым ими в служебном общении. Правда, адмирал-префект все-таки сумел завоевать в глазах Сакуры звание большего циника, нежели Цунаде-сама, ибо следующей его репликой было: 'Если пират заявляет вам, будто копит на спокойную и безбедную старость — не верьте. Скорее всего, он уже просадил до последней монеты все, что ему полагалось по итогам прошлого рейда и хочет выставить себя богаче, чем он есть. Приблизительно раз в месяц каждый пират задумывается о грядущей старости, но мало кто размышляет над этим всерьез. Еще меньше — доживает. Но если же вы найдете на Черном Рифе хоть одного пирата, имеющего рациональный подход к разбазариванию честно награбленного капитала и четкие планы на будущее, прошу вас незамедлительно указать на этого человека мне. Я велю вздернуть его на рее'. На вопрос куноити 'Почему так?' адмирал-префект ответил одной из своих скользких улыбочек: 'Любой пират, обладающий умом, сдержанностью и умением загадывать на несколько лет вперед, практически наверняка метит на мое место. Теперь вы понимаете?'
Словом, Сакура попала в одно из таких мест, где подданные морского атамана имели возможность спускать свои денежки, не задумываясь о перспективах восхождения по карьерной лестнице Черного Рифа. И тем самым уберегая себя от петли.
Зал внизу ломился от мужчин и женщин. Все без исключения мужчины были пьяны — некоторые настолько, что становилась неясной цель их нахождения в подобном заведении, ибо ни на что, кроме бессвязного бормотания и идиотского смеха они были уже неспособны. Большинство женщин были также пьяны и раздеты, причем одетые, скорее всего, просто еще не успели сбросить одежду. Ну а что там происходило, вы вполне можете представить себе сами, даже если никогда не посещали притонов такого пошиба.
Сакура уж точно не посещала. Кроме той прерванной Саем неудачной попытки изнасилования в темном кавагийском переулке девушка не имела ничего подпадающего под понятие 'сексуальный опыт'. Нельзя сказать, что она не смутилась при виде открывшегося ей зрелища. Она смутилась, но не это волновало ее сейчас в первую очередь. Куноити прыгнула через весь зал, на одно из окон в противоположной стене. Кто-то заметил девушку в рваном платье, пролетающую у всех над головами, и удивленно вскрикнул. Несмотря на жару, ставни были закрыты — Сакура вышибла их пинком ноги, ринулась в проем и... чуть не полетела в воду. За стеной не было улицы, там бился о черные сваи океан, и где-то вдалеке мерцали огни домов. От них Сакуру отделял широченный канал. Или небольшая бухточка. В принципе, куноити могла перепрыгнуть водное пространство. Поднатужившись. Ребра ужасно ныли, дыхание сбилось, и, кроме того, она не знала, какая площадка для приземления поджидает ее на той стороне.
Сакура позволила себе колебаться — и поплатилась. Крепкая ладонь схватила ее за плечо и дернула назад. Куноити вывернулась, в падении сшибла какого-то мужчину, попыталась сгруппироваться, но не вышло. От удара о пол у нее вырвался стон — в груди жгло огнем. Не зная, сколько еще продержится, Сакура ужом скользнула под ближайший стол. Ее три раза пнули сапогом и пьяно обругали, и тут же уши заложило от многоголосого женского визга и топота убегающих ног: Какузу из Водопада спрыгнул в зал и принялся за дело. Мужчина, пинавший Сакуру, вскочил и, кажется, выхватил оружие — из своего укрытия куноити слышала звук множества одновременно обнажаемых клинков — и моментально улегся рядом со столом с выбитым кадыком. Он не был одинок — тела валились одно за другим. Нукенин орудовал своим необычным оружием — ворохом жестких щупалец, растущих откуда-то из скрытого плащом предплечья.
— Наруто! — прорычала в микрофон куноити. — Наруто, отзовись! Капитан! Кто-нибудь, прием!
Наушник тихо шуршал помехами. Сакура выругалась и, суча кровоточащими от ссадин ногами, поползла к окну. После многократных падений и ударов тело ныло и отказывалось повиноваться, поврежденные ребра горели, и соваться в воду в таком состоянии было верхом неблагоразумия. Но позади гудел рассекаемый воздух, со смачным хрустом ломались кости, и глухо падали на пол раненые. Потом Какузу надоело (матросы, видимо, были настолько пьяны, что не понимали, с кем ввязались в драку, и не собирались разбегаться), перед глазами сверкнуло, пятки Сакуры обожгло огнем, и всякий шум и вопли стихли.
'Не доползу! Сраные пару метров! Не доползу!'
— Я знавал твою наставницу, — пророкотало сзади. Сакура перевалилась на спину. Какузу стоял перед ней, занеся клубок щупалец для финального удара. Под его растерзанным измятым плащом болезненно вздымалась и опускалась перепаханная шрамами грудь. — Стиль Принцессы Цунаде невозможно не узнать. Прискорбно, что в ученицы она взяла такую недаровитую куноити. Скрытые Деревни душат подлинные таланты, возвеличивая заурядности — Сенджу Хашираме и Учиха Мадаре стоило бы иметь это в виду, когда они изобретали свою доктрину 'сдерживания'. Основав Коноху и тем подав пример другим кланам, они оказали Востоку величайшую медвежью услугу всех времен. Там, где нет противоборства кланов, синоби из воинов превращаются в тупое стадо, в разжиревших ленивых свиней.
Сакура закрыла глаза и решила, пока может, мысленно проститься со всеми, к кому, так или иначе, была неравнодушна в своей жизни. С особой теплотой она попрощалась с Наруто, Ямато, Какаши-сенсеем, родителями и наставницей. Напоследок воскресила в памяти лица Шикамару, Чоуджи, Хинаты. Попеняла себе, что вдрызг рассорилась с Ино накануне отбытия в Край Дождя — девушке было жалко, что их последняя встреча оказалась именно такой. Сакура вспомнила простоватого Ли, жестокого Гаару Песчанника и его сестру, красавицу Темари. Гая-сенсея. Крикливого чуунина Ируку. Саннина Дзирайю. Шизуне, никогда не расстающуюся с потертой кожаной папкой для документов...
Дойдя до Кибы и Абураме Шино, Сакура поняла: что-то не так. Разжмурив сначала один глаз, потом второй, она увидела Какузу из Водопада, стоящего над ней в той же позе, грозно воздев руку, чем вызывал невольные ассоциации с памятником абстрактному герою народных эпосов, поднимающему рабочих и крестьян на бунт. Ничего в его фигуре не выдавало удивления, и, тем не менее, Какузу совершенно точно был ошарашен. Так сильно, что источаемое им удивление передалось даже Сакуре. Черные щупальца, словно черви, извивались возле самого лица девушки, словно бы тоже недоумевая, почему хозяин медлит пустить их в работу.
