Дорога за горизонт. Первая часть

#* Занзибар — государство, существовавшее с XIX века до 1964 года. Сейчас — часть республики Танзания

Остаётся только удивляться превратностям судьбы — год с четвертью я готовился к тому, чтобы принять участие в качестве топографа в пятой экспедиции господина Пржевальского. И в это самое время должен был даже отправиться навстречу ему, в Уссурийский край с этими вот казачками — как вдруг переменчивая Фортуна вытягивает для мня совсем иной билет, а уж счастливый он или наоборот — это пока неясно. А только велено мне отправляться навстречу совсем другому путешественнику, да и в совсем иные края — вместо Уссурийского края и Центральной Азии твоего гимназического товарища ждут саванны Чёрной Африки. Группа под моим началом послана навстречу (а так же и на выручку) Василию Васильевичу Юнкеру, восемь лет как скитающегося в тех негостеприимных краях, населённых упомянутым уже мной зверем абезьяном. Абезьяна, как говорил наш садовник Еропка, известно, немцы выдумали — оттого, видимо, и сам Василий Васильевич, наполовину немец, наполовину русский, и образование получивший в самом что ни на есть Геттингене, и двинулся в эти жаркие края. Задачу себе сей учёный муж поставил весьма замысловатую: изучить область реки Уэллэ и настолько пройти вниз по течению этой реки, дабы окончательно прояснить спорный вопрос, который, вне всяких сомнений, не даёт спать географам всего подлунного мира: принадлежит ли сия река Уэлле к системе реки Конго — иди же иной реки, или Шари? Этим почтенным делом Василий Васильевич и занимался четыре года подряд, но тут случился ужасный конфуз — в Судане местные потомки зверя абезьяна подняли мятеж — и уже семь к лет кряду с упоением предаются этому увлекательному занятию. Я полагаю, что если бы сие беззаконие создавало неудобства только аглицкой короне (имеющей, как известно, немалые интересы в североафриканских краях), то наше военное ведомство вряд ли стало бы отрывать меня от центрально-азиатских планов. Однако ж, на беду, земли, охваченные восстанием Махди (так в Судане именуют самого главного Абезьяна), напрочь отрезали экспедицию почтенного Василия Васильевича от родных берез. В последнем письме, каким-то чудом доставленным старанием аглицкого миссионера (я почти наверное знаю, что этого скромный герой по дороге был съеден местными жителями, именующими себя Ньям-ньям), господин Юнкер сообщает, что попытается вернуться в Россию через немецкие колонии в Африке и владения занзибарского султана; вот навстречу ему мы и отправились.

"Но к чему же тут Александрия?" — спросишь ты меня, друг мой Картошкин? — "Кажется, она-то к сему вояжу имеет весьма скромное отношение, ибо Бур-Саид* находится хоть и не далеко от этого города, но всё же в стороне от маршрута?"

#* (устар)— Порт-Саид город на северо-востоке Египта. Порт на Средиземном море у северного окончания Суэцкого канала.

Что ж, могут отметить твою совершенную правоту — как и то, что ты, по всей видимости, еще не забыл начатков географии, старательно вдолбленной в наши пустые головы гимназическими наставниками. Визит в Александрию связан с другим нашим спутником — неким господином Семёновым. Личность эта, насквозь загадочная, и является истинным руководителем нашей экспедиции; автор же сих строк состоит при нём в качестве распорядителя, ну и, пожалуй что, на посылках — а так же для непосредственного управления забайкальским воинством. Впрочем, жаловаться грех: господин Семёнов оказался интереснейшим собеседником, и мы проводим в беседах весь наш досуг — а уж его, поверь, на борту парохода предостаточно. Оказывается, мой спутник меньше года как вернулся из путешествия по Сирии и Багадскому вилайету Османской империи — и получил там массу впечатлений, которыми охотно делится со мной. Область интересов сего господина связана, как я понял, по большей части с наукой археологией — занятие, безусловно почтенное и требующее навыков как в географии, так и в топографии. Однако же, строгость, которой сопровождалось моё назначение в распоряжение господина Семёнова, отнюдь не объясняется тягой к изучению изделий древних мастеров и сбору керамических черепков и старинных бусин, чем, как известно, и занимаются все археологи — конечно, когда не заняты выкапыванием из глины Приамовых сокровищ*.

#* Клад Приама (золото Трои) — сенсационный клад, обнаруженный Генрихом Шлиманом во время его раскопок в Трое. Клад получил своё название по имени античного царя Приама. Одна из самых знаменитых археологических находок в истории.

Поначалу я решил, что придётся переучиваться из топографов в гробокопатели, и совсем было собрался обрадовать этим забайкальцев;но Олег Иванович, спасибо ему, намекнул: предстоящая нам миссия куда как заковыристее поисков Трои, и, возможно потребует не столько способностей археолога, сколько талантов лазутчика, а то и дипломата. Так что смотрю я на снежные сирийские горы и гадаю — чем-то обернётся для меня это приключение? А пока — остаюсь верный тебе по самый гроб гимназический товарищ, поручик Корпуса военных топографов Садыков.

Писано 2 мая, сего,1887-го года, на борту парохода "Одесса", в Твердиземном море".

* * *

Со спутником Семёнову повезло. Немного ироничный, склонныё более слушать, чем рассказывать сам, поручик Садыков оказался идеальным спутником в долгом путешествии. Против ожиданий, он не пытался расспрашивать Олега Ивановича о намерениях — тот даже заподозрил, что молодой топограф и в самом деле не имеет представления об истинной цели путешествия. Нет, конечно перед отправлением Садыков имел беседу с Корфом — но она, судя пол всему, свелась к общим словам насчёт "особой важности" миссии и необходимости точно выполнять все указания начальника экспедиции. Олег Иванович поначалу удивился, а потом хорошенько обдумал и понял — всё правильно. Д.О.П., новое секретное ведомство, только-только начал создаваться, и надёжных, проверенных людей взять было просто неоткуда. Так что поручика выбрали, скорее всего, "по анкетным данным", а потом, в личной беседе Корф просто составил личное впечатление. Честный, безусловно верный присяге, настоящий энтузиаст своего дела, поручик не был посвящен в историю о пришельцах из будущего — и решать, в какой форме это сделать, Корф предоставил самому Олегу Ивановичу. Резон в этом был: в конце концов, сколько не изучай бумаги, а полуторачасовой беседы явно недостаточно, чтобы составить о человеке полное впечатление. Тогда как долгое, неспешное морское путешествие позволяет и присмотреться к будущему спутнику, и разузнать всю его подноготную и в конце концов принять решение — раскрывать ему все подробности намеченного предприятия, либо оставить в неведении, на роли слепого исполнителя.

Олег Иванович всё больше склонялся к первому варианту. Поручик ему нравился — кроме таланта собеседника, он демонстрировал острый ум и определённо имел некоторый экспедиционный опыт. Оказывается, он два года уже провёл в Туркестане, занимаясь топографической съёмкой для железнодорожного ведомства, а до этого — занимался делом и вовсе деликатным: вместе с жандармскими чинами выслеживал в приграничных с Афганистаном районах "пандитов" из Королевского Управления Большой тригонометрической съемки Индии. На счету Сабурова было несколько "вычисленных" туземных разведчиков-картографов; отзывы жандармского отделения о молодом военном топографе были самые восторженные, что, видимо, и сыграло решающую роль при выборе его кандидатуры для этого путешествия.

Казачки, сопровождавшие Сабурова, тоже оказались не так просты. Все трое сопровождали поручика в его поисках английских лазутчиков, имели опыт схваток с туземными агентами, прекрасно владели оружием и отлично умели ориентироваться в незнакомых краях. Впрочем, эти навыки не были чем-то выдающимся для казачков — сама суть пограничной службы на юго-восточных рубежах Империи волей-не волей воспитывали в них и не такие таланты. Хотя, конечно — где Туркестан, а где Африка... однако Садыков не сомневался, что урядник и его подчинённые покажут себя наилучшим образом.

Для этого путешествия казачки были оснащены довольно-таки непривычным образом. Никто, кончено, не пытался скрывать, что экспедиция послана русским картографическим ведомством — да и в бумагах всё было названо совершенно недвусмысленно. Поэтому и Поручик и забайкальцы сохранили военную одежду, удалив, впрочем, знаки отличия. Оружие так же сильно отличалось от привычного — по предложению Олега Ивановича были закуплены новейшие бельгийские револьверы системы Наган* образца 1886-го года под патрон калибра семь с половиной миллиметров с бездымным порохом. Привычные винтовки "бердан Љ2" были заменены на карабины Генри-Винчестера с трубчатыми магазинами на 8 патронов; сам же Олег Иванович взял оснащённый оптикой "лебель", тот самый, что сопровождал его в Сирии. Казачки, получив незнакомое оружие, поначалу ворчали, однако за время морского путешествия вполне освоились и с новыми винтовками и с револьверами. Памятуя опыт прошлой поездки, Олег Иванович испросил разрешения капитана парохода — и теперь ежедневно полуют "Одессы" превращался в стрелковый тир: забайкальцы, Садыков да и сам Семёнов увлечённо палили по чайкам и по выброшенным за борт ящикам из буфетной.

Кроме винтовок в кофрах помещалось несколько двухстволок с солидным запасом картечных и дробовых патронов. Вовремя вспомнив о ваниной лупаре, Олег Иванович обзавёлся в дополнение к остальному арсеналу, классическим "обрезом дробовика — вовсе без приклада, длиной с седельный пистолет, в стиле "Безумного Макса".

Собственный Олега Ивановича револьвер был подвергнут переделкам — на стволе была нарезана резьба под глушитель. Два таких приспособления было захвачено во время мартовского вторжения в Москве, и ещё одно было взято при задержании гранатомётчиков на мосту. Корф сразу оценил достоинства трофея — и уже через две недели были изготовлены первые образцы глушителей под полицейские револьверы системы "Смит-и-Вессон", а так же карманные "бульдоги"; одновременно через подставную швейцарскую фирму стали готовить заявку на патент**. Новинку предполагалось наименовать в соответствии с традициями — ПБС.

По эту новинку и был приспособлен и наган — один из первых изготовленных глушителей достался Семёнову. Кроме того, револьвер был снабжён и планкой для крепления лазерного целеуказателя — Олег Иванович не доверял своему умению стрельбы из короткоствола а потому предпочитал пользоваться преимуществами высоких технологий. К тому же на то же крепление можно было, при желании, установить мощный тактический фонарик.

#* Револьвер, разработанный бельгийскими оружейниками братьями Эмилем и Леоном Наганами. Знаменитый "наган", стоявший с 1896 года на вооружении русской армии, а позже — РККА и милиции — более поздний вариант той же конструкции.

#** Патенты на первый прибор бесшумной стрельбы (ПБС) были зарегистрированы в 1894 году швейцарцем Эппли и датскими оружейниками Бёрренсеном и Сигбьёрсеном. Первые работающие глушители стал производить Хайрем Максим в 1902 году.

Кроме того, в массивных кофрах и баулах хранилось снаряжение, из числа того, что было подобрано когда-то для поездки в Сирию. Аптечка, лично подобранная Каретниковым, в рассуждении тропических болезней, лёгкая палатка, коврики из пенополиуретана, компактные рюкзаки с гидраторами, фонари, химические источники тепла и света, примус и еще множество полезнейших мелочей, доставленных из двадцать первого века. Не забыты были и средства связи — в самой глубине, надёжно упакованные, ждали своего часа несколько компактных раций, запас аккумуляторов и устройства зарядки на солнечных батареях. Но пока Олег Иванович медлил — спутников предстояло ещё научить пользоваться этими хитрыми приспособлениями, но для этого следовало принять решение — раскрывать или не раскрывать им истинную цель экспедиции?

Имелись и бронежилеты — Семёнов испросил у Корфа четыре штуки, в дополнение к двум собственным -так что теперь все члены маленькой экспедиции были обеспечены индивидуальной защитой. Казаки встретили новинку с изрядным скепсисом, однако "натурные" испытания вполне побороли недоверие.

Сами казаки, как и поручик Сабуров, везли с собой привычный по Туркестанским странствиям экспедиционный багаж — кошмы, парусиновые палатки, керосиновые лампы, котелки, даже конская упряжь — казачьи и вьючные сёдла. Лошадей предполагалось приобрести на месте, и это было излюбленной темой разговоров между казаками и Антипом. Бывший лейб-улан без устали нахваливал арабских лошадок, однако, на вопрос, можно ли раздобыть точно таких же в заморской стране Занзибаре, и в какую сумму в серебряных рублях встанет такое приобретение, ответить затруднялся.

"Помощник" (проще говоря, слуга) Олега Ивановича, Антип, легко нашёл общий язык с забайкальцами. Казачки поначалу косились на него свысока, но узнав, что Антип свой брат, служивый, кавалерист, хоть и не казак, — уже к вечеру второго дня вполне по дружески глушили с ним по вечерам водку в общей каюте. Сабуров с Семёновым не препятствовали — чем еще заниматься личному составу во время вынужденного безделья? Людьми забайкальцы были серьёзными, бывалыми, никакого безобразия на пароходе не учиняли, ограничиваясь стенами своей каюты. На следующее утро, правда, Антип и двое казачков, Фрол и Пархомий, щеголяли свежими синяками на физиономиях — но это уж было в порядке вещей.

Для Антипа тоже был заготовлен наган и винчестер; кроме того, он был вооружён кривой арабской саблей, подаренной ему Семёновым ещё во время сирийского похода. Так что маленькая экспедиция была вполне оснащена, вооружена и готова к любым перипетиям африканского путешествия.

* * *

Из путевых записок О.И. Семёнова.

"Четвёртое мая 1887-го года. С утра "Одесса встала на рейде Александрии. Антип носится по палубе как ошпаренный, казачки с матерками вытаскивают из трюмов наш багаж. А мне вдруг стукнуло — да сегодня ровно год с того дня, как мы встретили на Садовом мальчишку в гимназической форме времён царствования Александра 3-го! И с этого дня началась для нас буйная эпопея с путешествиями во времени, которая и привела нас сначала в пески Сирии, потом на улицы Бассоры, а под самый финал — на засыпанный снегом настил Троицкого моста. И вот теперь колесо этой истории со скрипом проделало полный оборот — я снова любуюсь с палубы на дворец хедива, слушаю свистки паровоза, который с упорством муравья, волокущего дохлую гусеницу, тащит за собой состав лёгких вагончиков из Каира в Александрию; озираю панораму гавани с сизо-белой глыбой британского бэттлшипа "Бенбоу". В прошлый раз это был, помнится, однотипный с ним "Энсон" — да, флот Её Величества королевы Виктории неусыпно держит руку на пульсе... а это что за красавица?

В глубине гавани, полускрытая стальным утюгом броненосца, виднелась яхта — невероятно изящные, классические очертания, напоминающие знаменитую "Америку"*, высокие, слегка откинутые назад мачты, белая полоса вдоль чёрного борта — намёк на фрегаты времён Нельсона и Роднея... Воистину, инсигнии настоящей Империи — корабли, скаковые лошади и золотые монеты; и, пари держу, пассажиры этой яхты знают толк и в том и в другом, и в третьем.