Игры с дымом

Но даже с такими обширными познаниями послушник бы до Зенира как-нибудь добрался. Почитал бы те же указатели, спросил бы у стражи на посту. Не в том беда. Тон назвался проводником — "путезнатцем, придумают же такое!" — и дорогу обязан был хоть с закрытыми глазами находить. Каждый раз, когда юноша возвращался к Аштаар и этим... как их?.. — он понимал: ему верят все меньше.

— Аш, ты плохо выбираешь путезнатцев, — заявил Оронтаар, пока послушник изучал столб.

— Орон, иди пешком на север, — ругнулась девушка. Посмотрела на ехидную улыбку мага, вспомнила: они все туда идут. Вздохнула и тоже улыбнулась.

— У тебя есть идеи?

— Допросить, — с готовностью сказал маг. — Кто такой? Кто послал? Кого надо бояться?

Линтаар робко вынырнула из-под капюшона и вопросительно посмотрела в спину Тона.

— Аш, — промямлила она. Спорить с Ороном Лин не решалась. — Мы ведь не будем, ну, я имею в виду, ничего такого. Потому что он же нас ведет и ничего плохого нам не сделал, а северяне — лергирцы то есть — они же обидятся, если мы, ну...

— Именно так! — сказал Серентаар. — Оронтаар, Вы обязаны понимать: мы не несем вражды. Допрос северянина с применением огня не только замарает честь вершаира — Вашу честь, Оронтаар! — но и посеет ненависть в сердцах и умах лергирцев. Оронтаар, я настоятельно не рекомендую Вам прибегать к таким мерам.

— Друг мой Серен, — проникновенно сказал Оронтаар, — вот вернемся мы в Таарнан, будешь ты с Лин во всем соглашаться, будешь ей цветы дарить. Только ты, по-моему, назад не собрался, пока дети на лергирском не заговорят, поэтому сейчас ерунду несешь. Допросим. Пройдем чуть, и я допрошу. Без огня — так, попугаю. И вообще, тсс, — маг подмигнул, — он идет.

Тон действительно плелся назад, проклиная себя за то, что пошел глазеть на указатель: тааритов он и так вел правильно.

— Возблагодарим же небеса, о путники, — бодренько сказал он, — ибо мы идем верной дорогой. К вечеру мы прибудем в деревню под названием Лерга, где сможем набраться сил.

Молчание в ответ. Тон повернулся и зашагал; его спину буравили четыре пары глаз. "Не раскрыли? — с надеждой думал послушник. — Может, так и до Зенира доберемся — а там видно будет? Авось!"

Они шли. Степь до горизонта была гладкой, однообразной для взгляда. Молчал стихший перед закатом ветер. Последний сторожевой пост таял в сумерках за спиной. Длинная трава проплывала с обеих сторон дороги и цеплялась за рясу Тона. Юноша беспокойно вертел головой: ему снова казалось, что он завел не туда. К тому же неплохо бы попросить у "досточтимых путников" еды — ведь в таверну он так и не завернул, — и устроить наконец привал. Тем более, стемнеет уже скоро.

Очередной указатель оказался не на столбе: что-то было высечено на валуне у перекрестка. Тон двинулся к спасительным надписям — но порыв жаркого ветра ударил в спину чуть ниже лопаток. Послушник полетел кубарем, чуть не раскроил лоб о камень, повернулся — и обомлел.

Таарит пылал. Алый ореол окутывал его, прорезал воздух длинными языками. Над ладонями мелькали огненные сполохи, плащ развевался; глаза горели золотом. Южанин властно смотрел на Тона — и горячий ветер исходил от таарита и вдавливал в землю.

— К земле, простолюдин! — сказал южанин. — Лежи и не смей поднять головы: перед тобой шаир Оронхизан, Огненосный и Пламенеющий. Говори же, кто ты и зачем был послан следить за мной! Торопись: терпение мое иссякает!

— Ммм...

— Говори!

Таарит выбросил вперед руку — и струя пламени, сорвавшись с пальцев, пронеслась перед лицом Тона, обдав того волной жара.

— Монах, — смог выговорить Тон. С тем же успехом можно было "признаться" в том, что солнце встает на востоке. — Меня не посылали. Я сам. Я просто...

— Говори! Твоя жизнь в сплетениях моего Искусства!

Вспышки пламени, слепящие, обжигающие. Тон испуганно замотал головой.

— Говори! — южанин возвысил голос. — Говори! Я могу заставить небо пролиться над тобой раскаленным дождем, могу заставить землю воспылать под твоими стопами, могу...

Кто-то тонко хихикнул. Тон скосил глаза — и увидел Аштаар, почему-то отвернувшуюся, и еще южанку, что закрылась рукавом. "Что?"

И другого южанина — того, кто знатный, — что стремительно шагал к пылающему магу.

— Довольно, Оронтаар! — сказал знатный южанин на лергирском. — Вы преступаете всякие мыслимые границы. Нет, подобное совершенно недопустимо! Где ваша гордость? Я настаиваю, Оронтаар!

Невысокая южанка хихикнула. Потом, не сдержавшись, еще раз.

— Северянин, — сказала она, — Вам следует ответить: "а может ли великий шаир, прежде чем меня убьет, продемонстрировать Искусство и превратиться в тушканчика?" Точь-в-точь как хитрый крестьянин Отин сказал глупому Анхизану... ой...

И повисло молчание, и в золоте глаз Оронтаара мелькнуло нечто, от чего Тон утратил все остатки надежды.

"Вот теперь конец, — вертелось в голове. — Теперь конец".

— Хвост Хизантаара! — рявкнул маг, гася огонь. — Да!.. — Орон повернулся, набрал в грудь воздуха, мгновение подождал и медленно выдохнул. — Сами допрашивайте, — сказал он. — Умники.

Тон осознал: прямо сейчас не убьют. Он глядел на умолкшую Лин, на улыбающегося уголками губ Серена — и задерживал взгляд на изящной Аштаар, которая смеялась в открытую.

"Что произошло? — лихорадочно соображал юноша. — Над чем смеются? Что им говорить?"

— Прости... те, — промямлил он. — А Вы... великий шаир?

Маг замер. Очень-очень медленно повернулся к послушнику. Пристально на него посмотрел. Злость в глазах плавно утихала, взгляд утрачивал золотое свечение.

— Почти! — торопливо сказала маленькая южанка. — Оронтаар — очень-очень великий вершаир. Так Вам его и следует именовать, северянин.

Орон что-то пробурчал и устало улыбнулся. Гроза миновала.

— Проницательный путезнатец, — сказал он. — Ладно, рассказывай. Будем добрыми.

Тон лежал, хлопая глазами, ничему не веря, мало что понимая, и единственная мысль — получилось, получилось! — вертелась в голове. Южный еретик — в смысле, не еретик: вряд ли у них это ересь, — живой, настоящий, прямо перед ним. И ничего, что сначала он Тону не поверил — зато и сам Тон почти не испугался, если подумать, и ничего лишнего не натворил. Сейчас договоримся. Главное — все правильно сказать, а тогда... Фантазия разыгралась, послушник подавил довольную улыбку, встал, отряхнулся и оправил рясу. Кашлянул.

— Меня зовут Тоннентаар, — сказал он. — Я живу в храме. Вы, его, конечно, заметили — это второе здание во всем Химбаре. Каждый день я обозреваю всю крепость сверху, с колокольни — но должен признаться, это зрелище иногда утомляет. Много времени я провожу в библиотеке, ибо она — кладезь мудрости. Книги — моя страсть в жизни, но, разумеется, я посвящаю им не все время. В Химбаре множество развлечений для обладающего деньгами; впрочем, крепость мне успела наскучить.

Тона не перебивали — редкость само по себе.

— Разум мой стремился к новым землям. Поэтому, когда Аш сказала мне...

— Аштаар, — поправил Орон. Тон осекся и вопросительно посмотрел на таарита.

— Прошу меня простить, великий вершаир Оронтаар, — маг одобряюще кивнул, — но Аш... таар представилась мне именно так, поэтому вот так я и... считаю себя вправе... именовать ее... именно так.

Орон вопросительно взглянул на девушку. Та независимо отвернулась.

— Слышал, Серен? — сказал маг на таарине. — Простолюдин, явно. Считает себя вправе. Я его могу сжечь в любой момент.

— Здесь другие законы, Оронтаар.

— "Подобное совершенно недопустимо", да? — усмехнулся маг. — Чего умолк? — добавил он на лергирском.

— Ты меня перебил, великий вершаир, — не моргнув глазом, ответил Тон. — Тогда я решил довести Аштаар... то есть вас всех до Зенира, поскольку никогда до этого не разговаривал с людьми из-за пустыни. Вы ведь из-за пустыни?

— Кого за нами отправят в погоню? — спросил Оронтаар.

Тон замотал головой.

— Не знаю.

— Конечно, — сказал Орон. — Кто тебе скажет? Ладно.

Маг распустил тесемки у дорожного мешка и что-то там сосредоточенно выискивал; Тон завороженно следил. Это же запустынный мешок! И там самые настоящие запустынные — магические, конечно! — вещи. "Ты наш друг, Тоннентаар, — вертелись в голове торжественные слова. — Мы, прибывшие из-за пустыни, в знак дружбы даруем тебе..."

Оронтаар достал моток бечевки.

— Северянин, как там тебя, — деловито сказал таарит, — будь любезен повернуться и убрать руки за спину.

Послушник похолодел; к горлу подступил комок. Это несправедливо! И неужели никто не заступится, и этому Оронтаару дадут его, Тона, связать? Вот тебе и люди из-за пустыни. Вот и поход в Зенир!

Тон закусил губу, когда ему скручивали руки. До слез обидно. Столько надежд — и такое разочарование... до слез обидно! Он ведь думал... он правда же хотел довести! И они... и этот Оронтаар теперь... что они будут делать?

Получил ли Амет весточку — там, в Химбаре?

* * *

— Обсудим же наши действия, вершаиры, — сказал Серентаар.

Южане устроили привал. Серен извлек из мешка кисет — и, соизволив снять перчатки, набивал короткую глиняную трубку. Таарит так же сидел и дома, в фамильном Тер-Миндир к юго-востоку от стольного Тер-Аша; только здесь вместо резного кресла был неудобный камень, а вместо пушистых ковров — длинная степная трава. Маг не обращал внимания на подобные мелочи.

Рядом на нагретом за день камне с путеводной стрелой и словом "Лерга" укуталась в плащ Линтаар. Время от времени девушка боязливо поглядывала на лежащего носом в землю связанного Тона. Юноша не пытался освободиться и не дергался: заснул, никак. Умаялся.

Оронтаар был самой безмятежностью: он развалился во весь рост, подперев рукой голову, и покусывал кончик сорванной травинки. Солнце скрывалось за горизонтом, высокая трава отбрасывала на мага тонкие тени. Он казался сытым таарнанским барсом, прилегшим отдохнуть.

Аштаар сидела на земле, поджав ноги, и рассеянно смотрела вниз.

— За нами погоня, — сказала она. — Лергирцы оценили Искусство Гунтаара. Пошлют северных вершаиров. Вы же понимаете — у них они тоже есть.

— Искусство порождает владеющих им. Вы правы, Аштаар, — кивнул Серен. Он набил трубку и поджег ее искрами с кончиков пальцев. Выпустил колечко дыма. Провел рукой по огромному свертку, что был бережно уложен у камня.

Лин всхлипнула.

— Я предлагаю, — продолжила Аштаар, — выдать им проводника в обмен на наши жизни. Мы не знаем, чего от них ждать.

— Знаем, — сказал Орон. — Помнишь, что такое "ересь", про которую нам шаиры рассказывали, а мы не верили? Помнишь, за что нас хотели брать под стражу? За то, что какой-то дурак увидел пламя. Только-то. А зачем северянам назад кривой бесполезный простолюдин?

— Оронтаар, — отозвался Серен, — почему Вы настолько низкого мнения о Тоннентааре? Выже считали, что он подослан — тогда можно предположить, что северные шаиры не жертвуют нужными...

Но тут маг осекся, не договорив. Спешно пыхнул трубкой. Почему-то ободряюще посмотрел на Лин — и отвел глаза.

— Неважно, — ни к кому не обращаясь, сказал он. Пыхнул трубкой еще раз и выпустил дымное кольцо.

— Дорога одна, — рассуждал полускрытый травой Орон. — Мы знаем, откуда они придут. Ставим Печать. Аш, ты думай, скажешь им что-нибудь. Если договоришься — с меня кувшин. Но просто так, на всякий случай — я ставлю Печать. Никто не против?

Возразить было нечего. Серен курил, выпуская густые клубы. Аштаар водила пальцами по травинкам. Лин съежилась на камне, уставившись под ноги.

— Чудненько, — бодро отозвался Оронтаар, вскакивая с земли. — И еще. Если кто-то ждет Гунтаара, то можете не ждать. Убили вершаира. Все, допрыгался, — повторил он, глядя на вздрогнувшую Лин. — К Хизантаару пошел.

Об этом боялись говорить. Был Гунтаар, и не стало его: он остался огнем и собственной кровью покупать время для спасения четверых вершаиров. Они ушли — он сгинул. Не хотелось об этом вспоминать, и страшно было: не придется ли уже этой ночью следовать по стопам Гунтаара в подмирной тьме? Чего ожидать от северян? Лин задрожала и испуганно оглянулась; бледнеющая Аштаар оглядела горизонт.

Серентаар поднялся. Выколотил трубку, огненной мыслью спалил в воздухе недогоревший табак. Приобнял Лин за талию, прошептал ей что-то на ухо.

— Почтим память, — серьезно и торжественно произнес он вслух.

Оронтаар его не видел: он сидел на дороге в нескольких шагах, закрыв глаза, и бормотал: маг ставил Печать.

Страшное оружие, только немногим известное; шаир Ринхизан лично обучал Печати пятерых магов. Было что-то ужасающе неправильное в потоках, которыми Оронтаар напитывал землю. Непонятным был и образ, который нужно было держать в разуме: невидимая нить снизу, под блюдом мира, была привязана к Печати и уходила куда-то вдаль, к размытому облаку. Получалась же вопреки всем правилам Искусства смертельная огненная ловушка. Оронтаар, как ни бился, не мог понять почему. Поэтому и не нравилась ему Печать — но очень уж удобным заклинание оказывалось теперь.

Между тем Серен сидел на камне, и в руках таарита был вытащенный из свертка шестиструнный саз: бесполезный и неудобный в дороге. Маг об этом не помнил. Словно не в неведомом Лергире он был, а музицировал, любуясь заходящим солнцем из окна фамильного Тер-Миндир: ведь истинно великие могут любить красоту. Серентаар тронул струну — та запела, задрожав. Звук поплыл над степью, стелясь по ковылю, наполняя темнеющий воздух.

— Почтим Гунтаара, — надтреснутым голосом сказал Серен. И запел, заиграл; все умолкло, слушая мага.

Трепещет над миром летучий эфир,

Померкли в нем древние звезды:

Услышьте! Торжественно-грозно

Из жизни великий ушел вершаир.

Это была древняя песнь; под нее похоронная процессия выносила урну с прахом павшего из Тер-Таар, Дома Огня, дома смертельных поединков за право стать сильнейшим. Гунтаар погиб в битве — и Серентаар пел, и саз в руках вторил голосу, и струны оплакивали великого, покинувшего блюдо мира.