1914-1

...Рядовой 82-го Дагестанского полка Порфирий Олиферовский, после боя 3 октября 1914 г. под Ивангородом, раненный ружейной пулей и лишенный возможности двигаться, остался в окопе вместе с другими ранеными и убитыми. Ворвавшиеся, после отступления наших сил, в окоп германские солдаты, на глазах Олиферовского, перекололи штыками всех раненых. Сам Олиферовский не был добит лишь потому, что германцы сочли его мертвым.

Рядовой 102 Вятского полка Павел Крещенко-Кравченко, после боя 26 августа 1914 года, раненный, остался лежать на поле сражения; на его глазах германские солдаты, взяв в плен остаток роты, к которой принадлежал и Кравченко, выстроили пленных и расстреляли всех. Лежа на поле в течение почти двух суток, Кравченко был свидетелем того, как германские солдаты разыскивали среди раненых русских тех несчастных, которые были еще живы, и закалывали их штыками.

...После боя под Леценом рядовой 302 Суражского полка Макар Хвостенко, раненный ружейною пулей, остался на поле сражения. Вскоре появились германские солдаты, которые прикладами и штыками добили всех раненых. Видя неминуемую смерть, Хвостенко "прижался к земле", притворился мертвым и этим спасся...

Глава IV

Мы грузились в эшелон поздно вечером. Повзводно. Взвод в один в вагон. В вагоне были сколоченные из оструганных досок нары, на которые сообразно своего вкуса забирались камрады. Кто вверх, кто вниз.

Иоганн, Ганс и я устроились на втором ярусе. Наш взводный унтер-офицер, Манфред Хаус, прибывший за пополнениями с фронта, при первом знакомстве с нашим взводом, предназначенным для пополнения роты, в которой он служил, сказал:

— Ребята! Вы будете служить в сотом лейб-гренадерском короля Саксонского полку, гордитесь этим, потому, что наш полк, это самый лучший, самый храбрый и самый дисциплинированный полк в армии. Нарушения порядка, я не потерплю! Вопросы?

Я конечно не удержался:

— Господин унтер-офицер, рядовой Цандерс, на какой фронт нас отправят, на Западный или

на Восточный?

— Ребята! Никогда не спрашивайте, куда вас пошлют, про то знает начальство. Куда бы вас не послали, везде будьте солдатами, которые в точности исполняют приказ. Куда надо, туда вас и пошлют. Понятно?

— Понятно господин унтер-офицер!

Распределение мест происходило спокойно. Винтовки составили в пирамиды стоявшие у торцовых стен вагона. Напротив входа стоял медный бак с краном, в который была налита питьевая вода. После назначения суточного наряда, который в своей краткой манере произвел Хаус, все растянулись, на своих местах.

Примерно после получаса после обхода эшелонного офицером, доклада ему Хауса о том, что все размещены, все на месте и происшествий не случилось, поезд тронулся. Разговоры постепенно стихали. Положив ранец под голову поудобнее, укутавшись в шинель, я под перестук колес по стыкам рельсов заснул при мерном покачивании вагона.

* * *

Ночью проехали Берлин, по окружной дороге. Меня разбудил Иоганн:

— Август! Мы подъехали к Берлину, смотри куда повернем, если налево, значит Западный фронт, если направо, Восточный!

Мы повернули по моим прикидкам налево.

— Иоганн! Давай спать, куда бы мы не повернули, все равно приедем в нужное место.

— В нУжное, или в нужнОе?

— Да куда бы не приехали, там нам и место! Все равно будем в заднице! Давай спать Иоганн!

— Эй! Камрады! Хватит болтать! Дайте выспаться!

— Слышишь Иоганн?

— Да слышу!.— он перешел на шепот, — Кажется, мы повернули на Запад?

— Ну, значит, так тому и быть. Рядовые Габер и Цандерс, отправляются на Западный фронт. Слава Богу, мы будем воевать не с дикими казаками, которые кушают немецких солдат поджаренных даже без соли, а с цивилизованными французами и британцами.

— Все шутишь?

— Да замолчите вы или нет?

— Прости камрад, и спи спокойно! Все, все ...

— Ребята! Кончайте шуметь! Дайте выспаться!

— Если сейчас, вонючие парни не заткнуться, я весь взвод заставлю завтра полдня стоять на одной ноге! — встрял в разборки Хаусс.

Все затихли. Мы тоже.

* * *

Поезд остановился. Все с любопытством смотрели в раскрытые двери вагона.

— Привести себя в порядок как положено солдату!— Прозвучала команда унтер-офицера Хаусса.

— Август, ты уже начал бриться?

— Нет, Иоганн, а вот наш камрад Ганс лихорадочно выполняет команду. А нам с тобой ...

— ...Нам с тобой, только протереть морды мокрыми полотенцами, и все в порядке!

— Ссать хочется, сил нет!

— Терпи! Команды не было!

— Ты-то наверное уже опростался? Смотришь на мои мучения и улыбаешься? Совесть есть?

— Есть, есть! Быстренько спрыгни из вагона, пробеги пятьдесят метров назад, против хода поезда, увидишь кусты ...

Последние слова Иоганна я ловил уже на лету. Бегом, бегом, я уже видел вожделенное убежище для своей нужды.

Когда я возвращался в вагон на встречу мне бежала уже большая куча народа. Видимо умных проводников, вроде Иоганна, в вагонах оказалась большое количество. Мне пришла в голову парадоксальная мысль, о том, что если в армии нет указаний про отхожие места, то армия победить в войне не сможет. Я, правда, придержал сию мысль при себе.

Ганс, который был немногого старше нас с Иоганном, уже побритый, сидел в вагоне и сиял как новенькая десятипфеннинговая монета.

Через двадцать минут, после прибытия, когда я сделал вид, что побрился и после крика унтер-офицера Хауса: 'Подъем ленивые новобранцы!'. Взвод был готов к выступлению.

— К вагонам!

Это уже эшелонный офицер.

Унтер-офицер Хаусс продублировал команду. Разобрав винтовки, из пирамид, мы стали выпрыгивать из вагонов.

— Строиться повзводно!

Построились.

— Шагом, марш!

— Камрады мы уже во Франции!

— Кто кричит в строю? Всех накажу!

Как оказалось, мы выгрузились около небольшого городка в Шампани, Базанкуре. На горизонте или если правильнее на удалении, там, где земля смыкалась с небом был слышен непрерывный гул.

Наш унтер-офицер Хаусс произнес:

— Солдаты! Гул разворачивающегося маховика фронта, который вы слышите сейчас, предстоит вам превратиться в мелодию на долгие годы. Он станет привычной для вас музыкой.

'А как же война до осеннего листопада?'.

Где-то далеко по серому октябрьскому небу растекались шапки шрапнели. Дыхание боя чувствовалось повсюду, хотя до фронта мы конечно еще не дошли.

Через три часа, объявили привал. Наскоро перекусили.

— Строиться! Повзводно становись!

— Марш!

Когда я думал о предстоящей жизни на фронте, мысли мои вертелись вокруг подвигов. Но на тяжелой глинистой земле Шампани, я отягощенный ранцем, патронами, оружием, которые давили, как свинец, я начал избавляться от своих фантомов. Дорога была долгая. Мы шли двенадцать часов.

— Короче шаг!

Наконец мы достигли деревни Коренвиль. В окрестностях, находилось окруженное парком поместье. Изредка попадались робкие и оборванные жители, повсюду пребывали солдаты в грязных, потрепанных мундирах, с обветренными непогодой, большей частью обрамленными бородой лицами. Они еле плелись куда-то, либо стояли группками у домов и встречали нас, новичков, шутливыми возгласами. У одних ворот дымилась благоухающая гороховым супом полевая кухня, окруженная дежурными с брякающими котелками. Казалось, жизнь течет здесь медленнее, чем во всем окружающем мире.

Это ощущение еще больше усугублялось видом пришедшей в упадок деревни. Движение по улице представляло для нас, привычных к городскому порядку чуждую картину. Немного солдат, еще меньше жителей, вот и все.

Для постоя, нам отвели деревенскую школу. Мы разместились в отведенных нам классных комнатах и ужинали, совместив в приеме пищи завтрак, обед и ужин. Время, проведенное нами в переходе от железнодорожной станции к месту дислокации, конечно, никто не учитывал.

Дивный запах гороховой похлебки с салом и копченостями, витал над улицей. Наш взвод, получив паек, активно приступил к уничтожению противника, гнездившегося в наших собственных котелках. Вдалеке, раздался звук удара половника по крышке котла. Еще через мгновение, вокруг нас все затряслось, а солдаты из всех домов устремились к краю деревни. Мы последовали их примеру, толком не зная зачем. Опять над нами прозвучал особый, прежде никогда не слышанный шелест, потонув затем в ужасающем грохоте.

Потом все затихло. Наш взвод благополучно переночевал в отведенном классе школы, и до утра больше нас никто не тревожил.

* * *

Утром вместо команды 'Подъем!', нас разбудил уже знакомый грохот. Как оказалось взрывы снарядов дальнобойной французской артиллерии являются прекрасным будильником!

— Всем на улицу! Укрыться! — Заходился в крике Хаусс.

Толчея на лестнице со второго этажа на котором мы ночевали, распахнутые двери. Бегом скорей, скорей!

Меня удивило, что люди сбивались на бегу в группы, как перед страшной опасностью. Вообще, все казалось мне немного комичным, как бывает, когда вокруг творятся вещи, тебе самому не вполне понятные.

Все попрятались в самых неожиданных местах, сообразно своим представлениям о безопасности. Деревня казалась совершенно безлюдной. Я вместе с Иоганном устроился в какой-то канаве. Обстрел продолжался около десяти минут.

Вслед за тем на пустынной деревенской улице появились закопченные фигуры, тащившие на брезенте или на перекрещенных руках темные свертки. С угнетающим ощущением нереальности я уставился на залитого кровью человека с перебитой, как-то странно болтающейся ногой, беспрерывно издававшего хриплое 'Помогите!', как будто те, кто тащил его, не хотели помоч. . Его внесли в дом, с которого свисал флаг Красного Креста.

Что же это было? Война выпустила когти и показала свое отвратительное лицо... Это было непередаваемое ощущение. Мысли мои занимал не враг — таинственное, коварное существо где-то там, а простота и обыденность того, что произошло на моих глазах. Вполне здоровые люди в один момент стали калеками. Слава богу, что никого не убило.

Внезапно раздалось еще несколько взрывов. Но они были далеко в стороне и никто больше не пострадал. Когда мы, как вспугнутые птенцы, хотели снова разбежаться по своим укрытиям, твердый голос Хауса объявил построение.

Перед взводом выстроившимся на окраине французской деревни, расхаживал унтер-офицер Хаус и вещал:

— Камрады! Вы уже побывали под обстрелом и поэтому я обращаюсь к вам как к фронтовым товарищам. Запомните как дважды два, лягушатники каждое утро приветствуют доблестные войска Кайзера тремя снарядами. Это пожелание доброго утра от них. Через пять минут, приветствие повторяется для тех, кто не проснулся, после этого можно спокойно жить до обеда, так как, пожелание доброго аппетита, приходят точно в таком же порядке. Стойте спокойно ребята, сейчас я проверю, что у вас есть, что вы забыли на месте ночлега, раздам 'подарки', и мы двинемся на позиции.

Раздача 'подарков' свелась к отборной ругани, сопровождаемой хорошим пинком придававшем ускорение при движении к школе за оставленными в суматохе вещами. Счастливцев получивших 'дары' Хауса, набралось с половину взвода. Но наконец, все собрали свой немудрящий скарб, построились, и взвод зашагал вперед. В такую же неизвестность шли наши коллеги из эшелона. Гусеница состоящая из пополнения жадно пожирала пространство между относительно спокойным тылом во французской деревней и фронтом.

Пройдя двести метров по ужасно грязной и неопрятной дороге, я увидел первого убитого. Это был не немецкий солдат, не француз, это по правде сказать был вообще не человек. В придорожной канаве лежал конь, задравший четыре свои ноги под углом к небу. Это дало мне еще порцию пищи для размышлений.

'Если люди хотя бы понимают для чего их гонят на смерть: величие Родины, честь, попытка наказать вероломного врага, то чем виноваты лошади?'.

* * *

Приход в ближний тыл полка был совершенно обыденным. Куда нас отправят, никто не знал. Унтер-офицер Хаус, наш эшелонный начальник, проговорившийся о том, что нас всех отправят во вторую роту, ошибся. Потери в полку были таковы, что нас, пополнение, буквально рвали на части. В результате распределения, я и Иоганн, попали действительно во вторую роту. Вместе с нами, в ту же роту попали еще двенадцать комрадов, остальных солдат распределили в другие роты и батальоны.

Все выглядело так, как будто тонким слоем размазали мармелад по куску хлеба. От штатной численности полка были только воспоминания. Осенний листопад уже подходил к завершающей фазе, но, ни Парижа, ни Санкт-Петербурга, мы не видели.

Бельгия лежала у ног германского солдата, но до конца войны, видимо было далеко. Вместо торжественного марша по Франции — окопы в два человеческих роста, траншеи и еще раз окопы. Вместо того, что нам показали, и мы сами научились ценой мозолей, окапываться в преддверии атаки, рыть неглубоких траншеи с отбрасыванием земли перед фронтом, нас распределили по взводам, на позициях укрепленных и обустроенных задолго до нашего прибытия.

Самым неприятным фактором, после того, как нас развели по взводным землянкам, стал запах. Зловоние от гниющих тел, стало необходимым и достаточным условием нахождение на фронте.

Иногда, когда я стоял наблюдателем, я видел тела французских пехотинцев в красных штанах, между н6ими, лежали тела к4омрадов в фельдграу. Зрелище было оче6ь тяжелое. Между нашими окопами и французским, было ме6тролв четыреста. Все это пространство, заполняли Трупы,.иногда целые, иногда вследствие обстрелов французской и нашей артиллерии разорванные на части, вплоть до того, что к нам в траншею занесло ногу обутую в ботинок. Лейтенант приказал выбросить останки французского пехотинца за бруствер.

* * *

Наш лейтенант, Петер Лански, стал командиром роты, после сражения на Марне. Бывший командир роты капитан, которого помнили только немногие ветераны погиб от осколка французского снаряда, направляя людей на убой под пулеметы неприятеля. Никто о нем не жалел, потому, что был он 'сухарем' не знающим, что такое страх смерти и добивающимся этого от подчиненных. Другие взводные офицеры погибли кто раньше, кто позже. Сейчас, лейтенант был единственным офицером. Командовали взводами унтер-офицеры, зачастую оставшиеся в живых после предыдущих боев. До нашего прибытия, рота практически два раза уже сменила свой состав. Ветераны, начавшие войну, составляли минимальную часть. Человек пятнадцать из двухсот. Мысли мои о предстоящей жизни в окопах, стали вертеться вокруг слов отца. Зачем надо было спешить? Отец был стократнот прав, чем позже, тем лучше. Воспоминания о тех, кто стоял перед окружным военным управлением, стали сладким сахарным петушком, чтобы оценить свою собственную глупость.

* * *

Меня поразило, когда Хауса, когда он вел нас на позиции, приветствовал рядовой, крикнув ему

— Привет Ганс!

Вместо того, чтобы оборвать и наказать наглеца, наш 'Железный' унтер, только осклабился и ответил, высказав удивление фигуре в грязной, замызганной форме:

— Ты еще жив Фриц? Я думал, пока я буду ездить за новобранцами, ты избавишь меня от своего присутствия во взводе!