1914-1

ВТОРАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ

Глава I

Второго августа, наша первая армия под командованием генерала Ренненкампфа двинулась из района своего сосредоточения в сторону Восточной Пруссии. Девяносто верст не шутка, полк хотя и втянулся в переходы за время нахождения в лагере, но теперь приходилось при всех прочих условиях тащить на себе еще и боеприпасы, и сухой паек. Переход через Неман, словно через границу. Границу, отделяющую живых от мертвых. Справа от нашей дивизии шел XX армейский корпус генерала Смирнова, в центре наш III армейский корпус генерала Епанчина, на левом фланге уступом IV армейский корпус генерала Бек-Алиева. Кавалерия прикрывала фланги. Все это я услышал мельком от случайно подслушанного разговора офицеров. Совершив три усиленных перехода, мы вступили на землю врага.

Первые дни запомнились сплошным облаком пыли, стоявшим над дорогой. Пыль хрустела на зубах, пыль обволакивала нас, не давая дышать, пыль, несмотря на фуражки, набивалась в волосы на голове. Солнце в конце лета пекло как в июле, а о том, чтобы спрятаться в тень не приходилось и мечтать. По левой стороне дороги, проносились мимо нашей колонны, кавалеристы. Все спешили вперед. Быстрее, быстрее на врага!

Четвертого августа, на третий день движения и наших мучений, впереди, по словам командира роты, находился первый немецкий город, Сталлупен.

— Счас немца за вымя возьмем! Пошшупаем его жалом! Ось, вот мы и в Немеччине! — раздавались голоса в колонне нашей четырнадцатой роты, да я думаю, и в других ротах тоже были такие высказывания. Полк втянулся в лес.

Лес у немцев, был совсем не похож на русский. Все тщательно обихожено, дорога, по которой мы шли, окаймлена глубокими канавами. Никакого лесного мусора, все как будто причесано!

— Тут, поди, и грибы с ягодами не растут! Как можно так лес остричь и причесать?— высказывали свое мнение солдаты.

В свое время я наслушался от людей, бывавших в ГДР, похожих впечатлений, леса выглядели примерно так же, как в их рассказах. Чуть ли не каждое дерево пронумеровано. Значит вот откуда идет немецкий 'Порядок'!

Лес редел, полк двигался в ротных колоннах по лесной дороге. По полковой колонне разнеслась команда:

— Командиры батальонов и рот в голову колонны!

Мимо нашей четырнадцатой роты проскакали, один за другим, капитаны Журченко и Шестаков, командиры, пятнадцатой и шестнадцатой рот нашего четвертого батальона.

Командиры рот имели своих верховых лошадей. В общем-то, правильно. Поди, добеги до головы полковой колонны растянувшейся чуть ли не на версту, пешим порядком.

— А, что Сергей Александрович, кажется, что-то будет? — спросил Платон Курышев, второй вольнопер нашей роты, бывший в соседнем взводе.

— Там увидим.

Темп движения стал снижаться, расстояния между рядами стало сокращаться. Наконец раздалась команда штабс-капитана Караваева, помощника командира нашей роты:

— Рота! Стой! Оправиться!

Через пятнадцать минут последовала команды:

— Становись! Ровняйсь! Смирно! Шагом ... марш!

Батальон двинулся вперед. Перед самым выходом на опушку леса услышали звуки беспорядочной ружейной пальбы, а затем послышались орудийные выстрелы и звуки шрапнельных разрывов. По звуку это напоминало звуковое оформление из кинофильма 'Освобождение', такой же лопающийся в небе звук. Внутри у меня похолодело, напор крови усилился, в висках застучало. Казалось, стук в висках слышен чисто физически. В бою, я уже успел побывать, а вот под артобстрелом...

— Рота! Левое плечо! Марш! Прямо!

Батальон разворачивался, вытягиваясь вдоль края леса. Стрельба усилилась.

Послышались команды: 'Батальон ... бегом! Марш! ... Рота бегом марш!'.

Вперед, вперед, оставляя стрельбу слева, бежим, жадно хватая воздух пересохшими глотками, скорее, скорее! Пыль, осевшая на лице прочерчена ручейками пота из под фуражки. Едкие капли попадают в глаза, утираясь рукавом на бегу, стараюсь сохранить место в строю. Нас обогнали пулеметные двуколки. Ротный бежит сбоку ротной колонны, придерживая шашку. Идиотское оружие! Только мешается...

— Батальон стой! Первые и вторые взводы рот в линию взводных колонн на рубеж дерево — груда камней шагом марш! Остальные! Нале-во, в развернутый взводный строй становись!

Ротные командиры отрепетовали приказ командира батальона. Пулеметы, снятые с двуколок расчеты на руках быстро протащили мимо нас вперед. Видно было, как слева, ушедшие вперед взвода разворачиваются в цепь, и сразу за этим началась стрельба. Вверху, в синем августовском небе, продолжали лопаться серые шары шрапнелей. На наше счастье, все это буйство в небе происходило гораздо левее.

Оставшийся с нами штабс-капитан Караваев дал команду ложиться. Буквально через десять минут, вторые полуроты двенадцатой и тринадцатой рот пригибаясь, побежали вперед на линию огня, а нам приказали встать и опять бегом занять на правом фланге четыре небольших бугра.

Наш третий взвод, конечно, бежал к двум дальним. Скатка уже изрядно натирает шею, сухарная сумка хлопает по правому боку, вещевая по левому, гимнастерка уже пропотела так, что кажется, сними ее, и можно будет поставить колом.

— Первое отделение на левый холм! Второе на правый! Бегом, бегом, мать вашу! — Это уже взводный старший унтер офицер Перетятько.— Белов! Займи холм и окопайся!

Бой тем временем разгорелся уже нешуточный, взобравшись на возвышенность можно составить себе представление. Впереди, у построек фольварка, на удалении примерно в километра два, еле видны рассыпающиеся в цепь серые фигурки. Немцы! Хорошо, что они, как и наш полк вступают в бой с марша. Если бы у них была подготовленная позиция, нам пришлось бы хуже.

— Отделение! Окопаться!

Сейчас пока нас не обстреливают, надо зарыться в землю. Скорость работы малой саперной лопаткой прямо пропорциональна желанию выжить. Срезать дерн, ямка метр восемьдесят на шестьдесят сантиметров, бруствер впереди. Обложить дерном передний фас, копаем как бешенные, на все про все меньше двадцати минут, прямо таки превышение норматива, который я выполнял довольно давно, или еще не выполнял? Не пойму, какие мысли в голове.

'Вернись, вернись на землю! Игрушки и игры в солдатиков кончились!'.

Теперь протереть и зарядить винтовку. Готов!

— Петраков!

— Я!

— Наблюдать влево, до трех камней!

— Слушаюсь господин младший унтер-офицер!

— Карасев!

— Я!

— Наблюдать от камней до леса!

— Слушаюсь господин младший унтер офицер!

— Ивченко!

— Я!

— Бегом к патронной двуколке, притащи патронный ящик!

— Слушаюсь!

— Ефрейтор Курочкин!

— Я!

— В случае чего, за меня!

— Слушаюсь!

Белов дал отмашку флажком на соседний бугор, где с первым отделением окапывался взводный командир. Типа у меня все готово.

Между тем серые фигурки уже довольно четко вырисовывались, идут медленным шагом, до нас уже метров семьсот. Первый залп германцев, они начали перебегать на короткое расстояние, несколько залпов, и снова начинали перебежка. Так они себе всю дыхалку собъют. Ну да не мне за них переживать. Послышался первый посвист пуль.

— Отделение по обойме, прицел девять. — Начинай!

Начали! Аккуратно ловлю на мушку серую фигурку. Выстрел! Упал! Следующий... Выстрел! Промазал!! Рядом начали стрелять товарищи. Немцы заметили нас, залегли, посыпались выстрелы в ответ. Свистят пули быстро и мимо. Свою не услышишь. Я обстрелянный, не боюсь того, что летит мимо. Ребята, иногда пугаясь, прячутся за маленькими брустверами.

— Прицел шесть!

Немцам в поле хужее! Нет, господа! Аккуратно подвожу мушку... Выстрел! Промазал! Опять промазал! Да что за черт! Ага, кажется, попал, секунд пять смотрю, лежит не шевелиться, готов. Немцы рванули и уже метрах в четырехстах, их человек пятьдесят прут на наш бугор.

— Отделение, 'Курок'! По противнику! Пальба отделением! Прицел три! Целься! Пли!

Это уже очень близко! Триста пятьдесят метров! Прицел 'Постоянный'! Стреляем залпом, еще раз залпом. Белов немного приподнялся над своим окопчиком и тут же со стоном валится вниз. Ранен. Немцы стреляют с ходу, и надо сказать довольно метко.

— Пальба отделением! Прицел два! Целься! Пли! — Вот тебе и тот самый случай, ефрейтор Курочкин. В соседней ячейке слева замолк Гришин. Седьмая обойма, аккуратно, не торопясь, тщательно прицеливаюсь, уже не обращая внимания, на торопливые крики ефрейтора, стреляю не залпом вместе со всеми, а на выбор. Два из пяти. Восьмая обойма, один из пяти. Немцы залегли и продолжают осыпать нас пулями. Не выдержали! Но их все равно больше нас. Стреляем в ответ. Позади немцев от фольварка показывается вторая цепь. Патронов маловато. Осталось пять обойм в подсумках, а в винтовке уже пусто. В вещмешок не залезешь, патроны не достать! Заряжаю винтовку, до немцев метров семьдесят, прицел 'П'. Стрелять, надо целясь на уровне коленей. Но они лежат! Если еще раз встанут, то добегут. Целюсь. Выстрел! Готов! Выстрел! Мимо. Выстрел! Мимо. Выстрел! Готов!

И тут немцы не выдержали.

— In Angriff! Forwerts!

Выстрел! Опять мимо! Успеваю перезарядить винтовку и сделать уже с колена еще два бесцельных выстрела, слышу команду ефрейтора.

— Отделение! В штыки!

На меня бегут двое, лица совершенно не человеческие, прямо таки зверские. У нас, наверное, ничуть не лучше. Наше преимущество, в том, что мы наверху. Но их больше. Из двоих бегущих на меня, один чуть запаздывает. Какое-то отстраненное восприятие у меня, как в замедленном кино.

'Проснись! Очнись! Сейчас как куренка проткнут!— орет подсознание'.

Передний заносит вверх винтовку для удара сверху вниз. Шаг вправо, шаг вперед, укол. Отбил гад! Шаг назад, шаг вперед укол. Есть! Рву штык из живота, поворачиваюсь ко второму, отбив, разворот винтовки, прыжок вперед, приклад в морду, готов! Меня всего трясет!

Спасибо тебе отец!

На Курочкина навалились трое, одного он у меня на глазах проткнул, двое других успели ранить его одновременно в ногу и в руку, ефрейтор падает и страшно орет! Стреляю навскидку, один падает! Страшно кричит ефрейтор, прямо таки волчьим воем! Второй немец пытается воткнуть ему плоский ножевой штык в живот, ефрейтор лежа на земле уворачивается.

Начала нашей схватки не помню, чувствую боль в левом плече, задел скотина! Отпрыгиваю назад, беру себя в руки. Отбив, связывание, укол. Шаг назад, отбив, шаг вперед укол, шаг назад, отбив, шаг вперед укол! Есть!

Передергиваю затвор, целюсь в кучку немцев на левом фланге, выстрел! Готов. Пятеро немцев бросают винтовки и поднимают руки, на правом фланге немцы человек семь бегут во весь опор вниз, сгоряча промахиваюсь.

— Енгалычев! Принимай командование! — Курочкин, дважды раненный, подает голос.

Напрягая связки кричу:

— Кто живой отзовись!

— Ермишев!

— Исхаков!

— Николаев!

— Иванов!

— Грибов!

— Исрапилов!

— Павшин!

— Леппик!

— Бурцев, я ранен!

— Командир! Я Трошин, а Ремнев и Леппик — раненые!

— Я, Ивченко принес патроны!

— Трошев сильно ранен?

— Да нет, задело штыком маненько.

— Тогда, охраняй пленных!

— Есть!

Из двадцати человек отделения, командир унтер Белов ранен, заместитель ефрейтор Курочкин, проколот в двух местах, еще трое раненых, и семеро убитых. Правда, немцев мы положили намного больше. Вторая цепь задерживается у первых поверженных немцев и от нее отделяются пары носильщиков, своих подбирают, значит. Чтоб вам только эту работу и выполнять! После непродолжительной перестрелки, немецкая цепь оттягивается обратно к строениям фольварка.

— Отделение пополнить патроны! По цепи противника, прицел девять, стрелять по готовности! Начинай! Николаев, Иванов! Оказать помощь раненым!

На бугор стремительно вбегает комвзвода Перетятько и первое отделение. Оно тоже уже неполного состава. Выстрелы приобадривающие немецкую цепь звучат симфонической музыкой.

— Ну, как вы тут? Отбились?

-Так точно, господин старший унтер-офицер! Отбились!

— Отставить огонь!

— Отделение! 'Курок!'.

— Потери?

— Из состава отделения семь человек убито, пятеро, ранено, боеспособных в наличии восемь. Захвачено пятеро пленных! Докладывает вольноопределяющийся Енгалычев!

— Молодец вольнопер! Мы видели, кто-то у вас ловко немцев клал, кто такой меткий стрелок?

— Это Князь! Князь их с полдесятка уложил! Да и потом на штыках еще троих одолел. Ефрейтора нашего от германцев отбил, — послышались голоса солдат.

— Я ротному так и доложу, спасение командира в бою, медаль георгиевская, да еще на штыках молодец, значит, медаль обязаны дать! Гони пленных в тыл, и раненных давай к дороге, по которой полк из леса выходил. А мы тут устроимся. Молодец вольноопределяющийся!

— Рад стараться!

Я признаться, никак не ожидал от Перетятько таких слов, учитывая наши прежние трения. Но, несмотря на свою хохляцкую сущность видимо он все-таки обладал объективностью и в такой ситуации не хотел показывать свой характер.

Раненых начали быстро перевязывать, и понесли в полковой околоток. Две винтовки, шинель и получаются импровизированные носилки.

— Трошев! Веди пленных!

— Слушаюсь господин . . . вольноопределяющейся!

— Патроны у раненных и убитых забрать!

Нас это распоряжение Перетятько уже не касается, мы несем раненных. Все отделение превратилось в носильщиков. Санитаров с их носилками видимо на всех не хватает. Мне пришлось нести Белова.

— Енгалычев! — слабым голосом позвал он.

— Да господин младший унтер офицер!

— Ты ничего! И стреляешь хорошо и на штыках молодец! — у Белова прострелен плечевой сустав, и видимо ему уже не владеть своей левой рукой.

— Я видел, как ты дрался!

— Спасибо господин унтер офицер!

— Да какой я теперь унтер? Думал, сомнут нас. А ты молодец! Спасибо тебе не посрамил саратовцев.

— Рад стараться!

— Брось! Я с тобой по-человечески говорю, вот уж не думал, что на телигенте прокачусь, а ты меня с Грибовым тащишь.

— Господин унтер офицер..., — вступил в наш разговор Грибов.

— Иван Михалыч меня зовут.

— Иван Михалыч! Ты не говори ничего! Тебе нельзя говорить, ты силы береги! Больно много крови потерял!

— А ты Грибов помалкивай, тебе, небось...— Наш комод отключился, и больше до перевязочного пункта так и не очнулся.

На перевязочном пункте, раненных, таких как с нашего отделения скопилось человек сто, сто двадцать. Полковой врач в белом халате с кровавыми пятнами давал указания санитарам кого занести внутрь палатки, а кого в тенек под деревья. Видимо, безнадежные, или легко раненные. Здесь же ходил полковой священник, отец Владимир, проходя между рядами и раздавая благословления и творя обряд исповеди. Мы положили своих раненых в общую очередь, Грибов наскоро перевязал мою царапину, я скомандовал построиться и повел людей обратно на позиции.

Через час, к вырытым наскоро окопчикам, подошли чины нестроевой роты с носилками, забрали наших убитых. Я спросил их старшего, солидного с вида младшего унтера, с часовой цепочкой по пузу: