Государь поневоле (1)

— Постой князь, ты, верно, всех моих родственников постричь хочешь. С кем мы-то останемся? С тобой и с родичами твоими? — спросила царица.

— Дозволь сестрица и мне слово молвить — дядька Иван в упор посмотрел на Голицына. — Бежать нам надо из Москвы, хоть в Преображенское хоть в Троицу и там поднимать дворян, да детей боярских против бунта.

— Да как же сбежать нам сейчас? Ведь и людей верных не пошлешь — кругом дворца соглядатаи Хованских сторожат. — Вздохнула царица — Все не сможем — надо, чтобы кто остался во дворце.

Долго ещё судили и рядили Борис Голицын с царицыным братом. Мы с Никитой (Олегом Александровичем) да царицей Марфой молча, наблюдали за "прениями". Иногда на стороне Бориса вступался один из сидевших на лавках бояр. Ивана никто кроме его отца не решался поддержать. В какой-то момент мне вдруг стало понятно, что спор сей Голицын и Нарышкин уже давно ведут, но только сейчас он вышел на уровень государыни.

Всё это время царица задумчиво сидела и больше не перебивала спорщиков. Только раз она вмешалась, когда Иван и Борис начали расписывать: кто из думских бояр, стольников, окольничих, думских же дворян и дьяков может поддержать нашу партию, кто будет за Милославских, а кого можно ещё уговорить. Положение складывалось малорадосное. Слишком много было думских, кто колебался и рассчитывал на то, чтобы примкнуть только к уже победившей партии.

Наконец мне этот спор стал надоедать. Я заставил Петра подняться и "перехватил управление".

— Матушка, дозволь мне.

Царица удивленно посмотрела на сына. Было понятно, что Петра взяли на совет для приучения к государственным делам, но в силу малолетства никто не ожидал услышать его мнение. Я не стал дожидаться разрешения и продолжил.

— Коли не можем мы ноне вверху быть, так пусть Софья и Милославские правят пока. Мне венец сей не к спеху. Сестрица с Васькой Голицыным сами со стрельцами смуту и уладят. Коли князь Хованский им убить меня не дал сегодня, то значит, нет у него единства с царевной. Пусть грызутся ако пауки, а мы пока силы соберем, людей верных увидим, да будем дожидаться моих совершенных лет. А как я в лета выйду, то собрать Собор да на нем и принудить родственничков место батюшкино мне отдать. Ибо не было того ещё на Руси святой, что бы сестра поперед брата правила. Надобно только с Софьей наперед установиться, да не ждать когда стрельцы к тому нас принудят, не давать ей силу свою узнать.

— Да что ты говоришь, государь! — Воскликнула матушка. — Мал ты ещё разуметь сиё. Многие сейчас не хотят Милославских. Милославские род многочисленный — всё они под себя возьмут и боярам мало мест будет. Коли оставим венец им — возврата уже не будет.

Тут неожиданно встрял Никита. Был он лишь дьяком, хоть и ближним к царю человеком, но отвечать поперед старших ему было невместно. Однако царица, видно, благоволила ему, и её разрешению ни кто не стал перечить.

— Государыня царица, Государь наш Пётр Алексеевич, дозвольте слово свое молвить — Никита поклонился.

— Говори, Никита Моисеевич — царица по-доброму улыбнулась дьяку, и тот продолжил.

— Государь верно то говорит. Кто по смуте власть возьмет, тот её крепко держать не сможет. А кто по собору тот всем людям московским правым государем будет. Запомнят оне, что Софья возвеличилась волею стрельцов токмо. Дозволь царевне властвовать, покуда сын твой летами мал. Нет у неё советчиков достойных. Полагаю, неправды многие прибудут народу русскому её правления. А как вырастет Пётр, войдет в силу государь, и людей мы верных соберем, так и будут и земство и посадские за нас стоять на соборе, да и бояре с дворянами не все по рукой Милославских радостны будут. Тогда и станет царство нашим. Чай при Софье Милославские все себе заберут, и обиженные бояре милости твоей искать будут, чтобы участь переменить. Да и не было ещё того на Руси, что бы государыня поперед сильного государя властвовала.

— То верно государыня. — Поддержала Никиту царица Марфа. — У Софьи уже и места делят, и тебя с детьми хотят со света сжить. Князь Хованский противится уходу Петра Алексеевича — боится всевластия старого Ивана Милославского — не хочет, видно, полной воли Софье давать. А за ним стрельцы, как он скажет, то они и делать будут. Пока Софья в полную силу не вошла, надо царя спасать. Коли царевна сама венец возьмёт, то и отдавать не захочет. А коли мы ей его даруем, то и обратно забрать завсегда сумеем.

— Сумеем ли, сестрица? — воскликнула государыня. — Уже ли сами должны себя в руки Софье отдать?

— Для того и надо нам прийти с Софьей к согласию, коли удержать венец самим не с кем.

В конце концов, участник импровизированного совета так и не пришли единому мнению.

Расходились уже совсем близко к обедне. Дворец опустел совершенно. Даже челядь куда-то попряталась. Лишь два боевых холопа от Голицыных охраняли вход на нашу половину. Царицу Марфу взялся проводить князь Иван, оставив мне своего ближнего боевого холопа. А я всё-таки не удержался и на выходе сумел тихо сказать ему цитатой "Квартета "И": "А ты боярин — мо-ло-дец!", и скрытно показать большой палец. Александр-Иван ничего не ответил — лишь улыбнулся довольно, как кот, умыкнувший у хозяев вкусняшку.

Мне на обедню в храм идти совершенно не хотелось. Чувствовал, как сильно Пётр устал за это долгое утро, а я боялся самостоятельно сделать ошибку и "спалиться" прямо на службе. Сказался уставшим, я сделал вид, что молиться будут в персональной молельной комнате, что была устроена рядом с кабинетом. Самому мне захотелось пробраться на сторону Милославских и ещё раз увидеть Софью. То что, она оказалась так похожа на оставленную мной жену — вновь всколыхнуло тоску по семье. Страха нарваться на бунтовщиков, как ни странно не было. Наверное, молодой организм царя, в который я попал, так сильно подействовал на мою "природную осторожность", что она не решалась проявиться. Стольники мои видно разбежались, услышав, что стрельцы опять собираются в Кремль. Рядом со мной был только молчаливый Андрей и боевой холоп дядьки Ивана — Степан. Наскоро помолившись перед иконами у себя в молельной, я выскользнул через переднюю в сени. Там, дав знак "не шуметь" ожидавшим меня Андрею и Степану, свернул в проход для служек и спустился в дворцовый подклет.

Внизу так же было малолюдно. Чернь пряталась по углам, ожидая нового прихода стрельцов. Наша троица тихими тенями скользила в этом вечном и дымном сумраке.

"Дядь Дим, а ты сам идти сможешь, если я посплю?" "Спи Петя, я пойду, погуляю ещё". "Расскажи мне историю али сказ какой" — попросил Пётр и в его просьбе мне явно послышались интонации сына, когда-то он так же просил меня почитать ему перед сном. "Хорошо" — и я начал вспоминать — "У лукоморья дуб зеленый..."

В тот момент я особо не задумывался над своими действиями. Более того, я даже не представлял, как буду выбираться обратно. Скрытно обойдя, сильный караул стрельцов, мы оказались в тереме царевен. Как ни странно, здесь тоже было безлюдно. Одинокий стрелец сидел на лавке в прихожей. Я спрятался за выступом стены в одной из тайных ниш коридора, ожидая, что выйдет царевна, и я смогу подойти к ней. Мои провожатые затаились в сенях, выходящих из подклета. На улице послышался выстрел из пушки и барабанный бой. Из дверей покоев царевны показался Василий Голицын.

— Сенька, сходи, узнай, кто палить вздумал! — отправил он стрельца на крыльцо, а сам собрался вернуться в горницу.

Но из прихожей уже показалась Софья.

— Свет мой, сходи сам — прознай — неужто стрельцы опять бунтуют. Ежели челобитную принесли, то надо сестриц да теток позвать и к Наталье вместе с ними идти.

— Царевна, страшно мне тебя оставлять одну.

— Иди, князь, коли выборные от стрельцов пришли — вели созывать бояр, да за Иваном Михайловичем пошли, что бы был ко мне немедля. Я же здесь тебя свет мой ждать буду.

Князь ушел вслед за стрельцом. Царевна перекрестила его, и потом ещё долго смотрела вслед, пока он не скрылся за поворотом коридора. Увидав Софью, я тотчас вспомнил и жену. Ноги сами внесли меня из моего убежища.

Глава 10

— Ты? — Софья смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Она замешкалась, не решаясь кричать. — Зачем ты здесь?

— Не бойся, царевна. Я пришел просто поговорить с тобой наедине. Не зови никого, то дело только мое и твое. Дозволь пройти в горницу.

Я смотрел царевне прямо в глаза, полные тревоги и страха. Как и давеча на крыльце, я невольно стал переполняться всплывающей во мне любовью к оставленной в XXI веке Ольге. Настолько Софья походила внешне на мою жену в молодости! Внезапно понял, что не смогу причинить ей никакого зла, как бы она ко мне не относилась. Хорошо, что Пётр спал и не вмешивался.

— Добро ж, государь, пойдем. — То, с каким царевна произнесла "государь", показало, что она не смогла ещё смириться с моим царским статусом.

Я поднимался за девушкой в теремные покои, соображая с чего начать разговор. Никакого плана не было. То, что я Никите и Ивану говорил утром, было чистой импровизацией — желанием увидеть милое мне лицо жены. Я невольно залюбовался со спины Софьиным телом, которое с трудом, но угадывалось под тяжелым парчовым одеянием царевны. Воображение вмиг дорисовало недостающее, и я даже ощутил некоторое физическое влечение.

— Давай сядем. — Глухо предложил я, когда мы вошли в кабинет.

Софья присела на лавку у окна, я сел рядом. Опять посмотрел ей в глаза. Во взоре царевны уже было больше удивления, чем тревоги. Интересно, могла ли она разглядеть в глазах мальчишки мое желание? С минуту мы так играли в переглядки. Потом Софья опустила взгляд.

— Софья, — наконец я пересилил себя и решился на разговор, — мне и матушке известно, что это ты стрельцов мутишь. Не перечь, служивые холопы кравчего моего, князя Бориса Голицына, схватили Тишку Пустозвона с грамотой воровской. Он на дыбе признался, что получал её от Ивана Милославского да Васьки Голицына, твоего полюбовника. И сказал он также, что это ты хотела, что бы стрельцы нас с матушкой вчера на крыльце умучили.

— Неправда то. Не говорила я про смерть твою.

— Я то, тебе верю сестрица, да поверят ли бояре? Да и все ли стрельцы так уж верны вам? А дети боярские и дворяне московские?

Софья видно что-то хотела возразить, но не смогла найти слов. Взглянула на меня с ненавистью. Но эта ненависть уже была какая-то не яркая. Скорее всего, она укоряла себя, что не может найти возражений. Олькин так же глядела на меня, когда я начинал "побеждать" в наших ссорах, а найти логичные доводы она не могла. Жена обычно после этого либо начинала плакать, либо уходила к себе и не разговаривала со мной неделями. У меня было отличное средство исключить такое и "закрепить победу" — начать её сразу целовать и ласкать. Вот только сейчас с царевной это никак не могло сработать. Оставалось надеяться на свое красноречие.

— Софья, ты ведь сестра мне. Вспомни, что мы Фёдору с тобой обещали! Уже ли ты думаешь, что способен я худое тебе сделать? Зачем ты вражду раздуваешь?

— В сем не я виновата, а царица Наталья! Да змей старый — Артамошка! Он ещё при батюшке перед всеми обещался, что в терем меня и сестриц упрячет, как то ранее было. А мне сие хуже смертии!

Гороря это царевна раскраснелась, глаза сверкали подлинным гневом — так, оказывается, был силён ёё страх перед теремным заточением. Да и ненависть её к матушке, видно, была не слабее. Царица всего на несколько лет была старше Софьи. Видно зависть к тому, что мачеха может позволить себе жизнь более свободную, чем царские дочери подогревала неприятие ими Натальи Кирилловны. Да и вообще, когда это падчерицы хорошо относились к мачехе?

— Царевна, ты не бойся, я этого не допущу, коли государем останусь. Я обещаю сестрица, что не буду в терем вас прятать.

— Ты, Пётр мал ещё и царица, да бояре не станут слушать тебя. А Нарышкины нам, Милославским, стрельцов сегодняшних не забудут.

— А ты Софья более думай, что мы с тобой не Милославские и Нарышкины, а Романовы. И государь это я! Пусть сейчас бояре ещё не знают меня — дай срок — всё изменится!

Царевна посмотрела опять на меня с изумлением.

— Странно ты говоришь, братец. Больно мудрено для дитя. Научил тебя кто? Дьяк твой многомудрый — Никита или Иван Нарышкин? Как я тебе могу верить?

— А ты поверь мне Ол...Софья! — я схватил, её за руку. Царевна испугалась — уж больно это выбивалось из привычного поведения этого времени — и попыталась освободить ладонь. Я крепко сжал холодные пальцы и поднес их к губам. Софья в изумлении смотрела на меня, но позволила прикоснуться губами. Поцеловав, я с внутренним сожалением отпустил ладонь царевны.

— Софья, я поговорю с матушкой, пусть ты будешь, а не она правительницей, покуда я не вырасту. Я тебе мешать не буду. Только смуту давай закончим! Не дело смердов баламутить и кровь царскую проливать!

Царевна задумалась. Я смотрел на неё и любовался. Так же морщит лобик как Оленька, когда думает. Наконец Софья решилась.

— Хорошо братец, я спрошу совета у Василия Васильевича да других ближних мне людей.

Тут в горницу вбежал сам Васька Голицын.

— Софьюшка! — он остановился, увидев меня, и выдавил — Государь?!

Я встал. Встала и царевна.

— Добро же сестрица! Я пойду к матушке и обскажу ей разговор наш, как мы условились.

Голицын недоуменно переводил взгляд с меня на царевну и обратно. Видно, что он очень хотел узнать, о чем была наше беседа, но не решался. Наконец он поклонился мне и царевне и сказал:

— Государь, выборные от стрельцов с челобитьем пришли. Надобно выйти к ним совместно с царицей. Я уже и за патриархом послал.

Я кивнул и вышел. Чуть задержавшись в сенях, я услышал, как князь спросил:

— Софьюшка, что он хотел? Смущал ли тебя? Грозил ли? И пошто он один тут.

— То наше дело с братом! Не след тебе мешаться.

Я пошёл дальше по переходу в сторону своих покоев. Интересно, как выглядел Васька после такого ответа. Что он мог подумать о нас с Софьей?

Уже пройдя половину пути, я услышал, что за мной кто-то крадется. Естественно я подумал, что это мои провожатые. Решил напугать их, спрятавшись за колонной. Не прошло и минуты, как я увидел идущего за мной холопа Бориса Голицына. Ни Андрея, ни Степана не было. Пришлось показаться и окликнуть его.

— Ты кто таков?

— Сенька я, государь, — холоп князя Бориса Андреевича Голицына — ответил мне мой тайный преследователь, поклонившись.

— Почто идешь за мной, таясь?

— Боярин просил меня и брата моего охранять тебя государь тайно.

Из-за другой колонны вышел ещё один оружий человек. А за ним показались и Степан с Андреем Матвеевым. Степан с вызовом поглядел на Голицынского "боевика" и подошел ко мне.

— Государь, дозволь проводить тебя обратно к царице. Стрельцы опять к Кремлю пришли.

— Хорошо, веди! — Мы уже впятером скорым шагом поспешили обратно.

У царицы я застал только Никиту и Бориса Голицына. Теперь в прихожей было значительно больше вооруженных людей. Матушка обрадовалась моему приходу, улыбнулась. Тепло этой улыбки обдало всего меня, и я почувствовал, как внутри проснулся Пётр. "Дядь Дим ты куда ходил?" "Потом расскажу Петя. Надеюсь, что это спасет и нас, и дядьку Ивана"