Кто поверит эху? - Часть 3

Красные занавеси, прикрывавшие вход в повозку, говорили яснее ясного — едет бродячая труппа. Издалека в них заподозрили бы циркачей, и лишь приглядевшись удивились бы почти полному отсутствию мужчин. Всего двое возниц, достаточно сильных для того, чтобы править лошадьми, носить тяжести, а если что, отогнать волка. А вот со стаей волков лучше не встречаться.

— Не страшно, — говорила Акэйин, хозяйка и глава труппы. — Я столько поездила, думала, наконец стала оседлой пташкой, но, видимо, судьба еще посмотреть мир. И вы не хнычьте — раз уж я, старая карга, улыбаюсь!

Но старой она не была — пожалуй, ей еще не сравнялось пятидесяти, точно сама не могла сказать; невысокая, подвижная, крепкая, и наравне с мужчинами правила повозкой.

— Вот лошадям тяжело, они, бедняжки, такой груз волокут, а вы, кобылки здоровые! — журила она актрис, когда те пытались жаловаться на усталость от сбора хвороста или жесткое ложе.

На привалах она требовала, чтобы девушки не только занимались костром и едой, починкой или стиркой одежды, но и неустанно репетировали, повторяли и без того от зубов отлетающее, и пантомимы, и танцы. Если ровной выдалась площадка, где встали — отлично, если через шаг коряги и рытвины — что ж, приноравливайтесь, как знаете, но чтоб выглядело красиво! Как урок, задавала учить новые стихи и кусочки пьес.

— Повезло, что мы — театр киири, и пусть в больших городах не слишком заметны, в деревнях нас полюбят. Простому люду смешные сценки из жизни ближе похождений героев и мудрецов, — увещевала она актрис. Те по разному перенесли высылку в дальнюю крепость — одни спокойно, с неким отрешенным смирением, другие с интересом, а третьи плакали или негодовали. Труднее всего было с Сэйэ, которая еще недавно не просто мечтала о лучшей доле, но прямо-таки была уверена в ней.

А еще Сэйэ будто кислое яблоко жевала каждый раз, когда смотрела на Нээле. И сама на себя злилась. Да мало ли с кем господин Энори развлекался! А эта еще и дурочка какая-то, ни ступить, ни сказать связно не может. Точно ведь не соперница, никогда не была ею; любого может временно потянуть и на простушек, иногда всем хочется чего-то нелепого.

Только вот госпожа Акэйин теперь не отпустит эту Нээле, если прямо не повелят сделать этого — чинит одежду и вышивает она отменно, надо признать.

Сама Нээле в эти дни так же устремляла взор вслед диким гусям, так же готовила пищу и мыла котлы, только вместо репетиций чинила наряды для сцены. Ей овладело непроницаемое спокойствие, какое, вероятно, бывает у отшельников высоко в горах, где время течет незаметно и неизменно, а от самого человека ничего не зависит, и лавина может смести крохотную хижину в любой момент.

На спутниц она смотрела с приязнью, отвечала на их расспросы, как живут в Срединных землях.

У девушки не было при себе ни одной ценной вещи, ничего не взяла, хоть никто не следил за ее сборами — но лучше бедность, чем снова подозрения в воровстве.

Хозяйка труппы очень деловитая женщина, сразу поняла Нээле. Вроде и голос негромкий, и никакой грубости, а поди-ка, ослушайся. И ведь не боялись ее, как сама Нээле порой побаивалась госпожи Каритэ. С Акэйин можно было и пошутить, если, конечно, та не рассержена.

Из всех актрис девушке больше всего нравилась круглолицая Юмиэ, заботливая, с виду слишком тихая для подмостков. Но она обладала острым, живым умом и не пасовала даже перед Сэйэ, самым дерзким и злым языком труппы.

Что эта похожая на кошечку девушка была близкой подругой Энори, Нээле поняла быстро. Что до нее самой, то ее никто не знал, рассказать о прошлом было некому, а что знала, всей труппе уже поведала Сэйэ.

Акэйин еще в самом начале спросила Нээле, ждет ли та ребенка, услышав отрицание, еще какое-то время пристально наблюдала за ней, да и остальные попутчицы, кажется, не сомневались, что услали ее не просто так. Потом и они облегченно вздохнули — с собой-то знали, как разобраться, но с этой что пришлось бы делать?

Да, тут было спокойно, и лишь иногда Нээле просыпалась в страхе, прислушиваясь, нет ли вокруг чужих голосов, да порой днем оглядывалась по сторонам — может, уже скачут за ними? Исчезнуть бы поскорее, раствориться в бесконечных земных просторах, как гуси в блекнущем день ото дня небе.

Что говорить — она жива и почти свободна лишь потому, что два человека в свое время поверили ей.

...Не так давно женщина, приставленная служить ей в том домике, обронила как-то, ничего не зная о прошлом девушки: повезло, как красотке О-эн. Нээле знала эту старую историю, о ней порой вспоминали вышивальщицы: дочка кузнеца стала женой генерала. Только в тот час сама Нээле не считала себя счастливой, и даже удачливой.

Но она ошибалась тогда, ведь и вправду ей повезло несказанно, и, зная это, на всех крохотных придорожных алтарях она оставляла дар — по чуть-чуть еды, больше ведь ничего не было.

"Он всерьез меня отпустил? Или так пытаются выследить моих "сообщников?" — думала Нээле. Кэраи Таэна не был похож на добросердечного и чувствительного человека. Впрочем, и жестоким он не был...

Совестно было из-за того, что сказала тогда не все. Про случай с цветами — то было видение, бред... Как и о том, что Энори обмолвился о шпионе, который больше не помешает. Но ведь Энори знал о нем раньше, и ничего не делал, что же случилось с тем человеком?

Это он убил тех двоих — и она оставалась наедине с убийцей? Который ее защищал... Но зачем? Это была лишь игра, или сеть для кого-то — наверное.

А каким он был в их первую встречу — рассерженным, тронь — и посыплются искры. Больше не видела его таким. Что же так задело Энори в тот раз?

Игла привычно ныряла в полотно и поднималась обратно, стежки ложились один к одному, а она думала о своей странной судьбе. Девчонка из мастерской, слишком тихая, чтобы устроить свою жизнь, она всего за пару месяцев удостоилась внимания двоих людей такого ранга, о каком не могла и мечтать. И вот один погиб, у другого она в немилости. А ее судьба швыряет куда-то к самой границе, откуда бегут крестьяне, где бродят шайки разбойников и бандиты-рухэй. Да, судьбе не откажешь в умении посмеяться. Может, хоть Лиани жив и свободен, но как об этом узнаешь?

Только молиться об этом могла, иного уже не пыталась. С тех пор, как она узнала о смерти Энори, больше не было ни видений, ни тени предчувствий. То ли все умерло вместе с ним, то ли и не было у нее никакого дара, а он лишь играл с девушкой, или сам заблуждался.

**

Гребни и шпильки не могли удержать тяжелые пряди, словно волос вмиг стало в несколько раз больше, а руки потеряли ловкость. Она хваталась то за одно украшение, то за другое, уронила флакончик любимых духов — не разбила, к счастью. Девочка-прислужница с ног сбилась, подавая разные пояса и воротнички.

Потом это все показалось ужасно глупым, и Лайэнэ с досадой велела принести обычное свое платье из тонкого шелка — голубое, с лебедями, вышитыми на подоле и рукавах, и безрукавку из шелка плотного, темнее парой тонов. И пояс, белый, густо вышитый алым. Могла и во всем голубом придти, но не сейчас, нечего выдавать себя за ту, кем не является. Сняла почти все украшения, оставив лишь те, что держали наконец созданную прическу.

Лицо почти без краски отразилось в зеркале ужасно бледным и в даже неприятным. И это была не знаменитая красавица, гордая своей силой, а растерянная просительница.

Прикусив губу, подошла к столику, выдвинула нижний ящик. Не глядя, нашарила там шкатулку, прижала к крышке ладонь. Нет, данное себе слово она не нарушит, и никогда не откроет шкатулку, тем более не наденет ее содержимое. Тогда ее и вовсе никто не пустит на порог. Но все-таки близость когда-то любимых вещиц успокаивала. Даже через дерево они казались теплыми.

Наконец убрав руку, сжала ее в кулак. Снова взглянула в зеркало, улыбнулась своему отражению. Вот так-то лучше.

Лишь в самом крайнем случае такие, как она, решались сами, без зова явиться в дом кого-то из знатных семей. Но Лайэнэ вдвойне не могла себе этого позволить, и направилась к городским казармам — ближе к полудню, когда, знала, Рииши там, но занят уже меньше. Посторонних туда не пускали, и она, передав записку, с трепетом осталась ждать у ворот. Стояла неподвижно, будто еще один воротный столб, закутанная в тонкую полотняную накидку, так, что и края платья не видно, не то что лица.

Если сейчас он откажет в разговоре, конечно, всегда можно вновь подстеречь на улице, только вот время дорого, а разговор о Лиани на улице не затеешь.

Четверть часа прошло, затем еще столько же, редкие прохожие кидали на нее любопытные взгляды — к кому, интересно, пришла эта женщина, судя по новой чистой накидке, не бедная? Тени укорачивались, становилось все жарче, будто в разгар июля, а может, просто кровь Лайэнэ бежала быстрее. Караульные же вовсе на нее не смотрели — не пытается пройти внутрь, и ладно. Наконец длинная фигура одного из стражников возникла у ворот, коротким кивком он велел просительнице следовать за ним.

Хоть и волновалась, и готовилась к разговору, не удержалась, влекомая одновременно и любопытством, и выучкой — пока шли, бросала взгляды по сторонам, рассматривала приземистые темные здания по краям двора, и столбики с мишенями, и чучела для отработки ударов. Народу во дворе почти не было, стражники либо несли службу на улицах, либо отдыхали сейчас в более уютных местах, чем пустая, залитая солнцем каменная площадка.

Лайэнэ проводили в крохотную светлую комнату, ее украшали только ажурные тени от оконных решеток — они, падая на пол, казались причудливыми циновками. Рииши сидел в даже на вид тяжелом дубовом кресле перед таким же столом, и глядел не на гостью, а будто бы изучал узоры сбоку столешницы. Лицо было — не в каждом театре такую холодную маску увидишь.

Еле заметным движением кисти указал ей на второе кресло, напротив. Лишь когда она села, заговорил:

— Когда меня уведомили, что какая-то женщина прячется под накидкой и хочет со мной говорить, я и не сомневался, кто это. И чего ты на сей раз хочешь?

Лайэнэ неторопливо откинула ткань, открывая лицо и волосы, попутно незаметно проверила, не сбилась ли прическа.

— Благодарю, господин, что согласились выслушать.

Рииши на миг оторвался от созерцания узоров и сказал чуть раздраженно:

— Ты можешь обращаться, как прежде, только говори быстрее и уходи.

Как он смотрел... раньше взгляд давал почувствовать себя одетой в солнечный свет, а сейчас будто глухая стена перед лицом. Но хоть не было прежней боли и презрения в глазах. Просто ушла, отодвинулась к самому горизонту, далеко в прошлое, по другую сторону судеб, и можно порой вспоминать о ней, и больше не видеть ее.

Молодая женщина облокотилась на край стола, чуть подавшись вперед:

— Я не задержу тебя. С тобой ищет встречи Лиани Айта. Не сомневаюсь, это имя не успело забыться.

— Что? — такого он не ожидал. Впервые Лайэнэ видела, чтобы он, некогда столь близкий, так хорошо изученный, растерялся и смотрел округлившимися глазами. Ашринэ кротко повторила сказанное, чуть опуская взор, — лишь для виду, а следила за ним еще пристальней.

— Откуда ты знаешь?

— Этого я сказать не могу... пока, — голос ее стал тише, грустнее, чтобы не дай Сущий слова не показались вызовом, попыткой торга.

— Что значит "пока"?

— Дело в том, что он... не подозревал о подложной бумаге. И вернулся, узнав.

— Тогда почему он все еще не здесь? Точнее, не в доме Нэйта?

— Разве господин Нэйта-младший стал бы его слушать?

— А он что, надеется оправдаться? — удивился Рииши.

— Нет, но... От этого зависит судьба еще одного невиновного человека.

— Кого же?

— Девушки.

— Уж не той ли, из-за которой он и угодил за решетку? — лицо Рииши и близко не напоминало маску актера, как во время приветствия; на нем одно выражение сменяло другое. — Постой... а ты здесь причем?

— Я — ни при чем. Но так получилось, что он обратился ко мне.

Она подняла глаза и теперь не опускала их, глядя на борьбу гнева и изумления.

— Кто-то из нас не в своем уме, или, может быть, я ослышался? Ты действительно пришла ко мне по просьбе беглого преступника, который связался с еще одной сомнительной девицей?

— Не совсем так. Девушка попала в трудное положение, я лучше многих знаю, каково это. Нашелся человек, которому это не безразлично. И да, я пришла с этим к тебе.

— Ты хочешь попасть под суд как сообщница и укрыватель?

— Ты же знаешь, что это не так.

— И в чем из этого я не прав?

— По закону — прав во всем...

— А другое меня больше не интересует. Так где же он?

— Этого я сказать не могу.

— Смеешься ты, что ли? Ты не покинешь эти казармы, пока не скажешь.

Лайэнэ встала:

— И как далеко ты зайдешь? Будешь ждать, пока я скажу добровольно? Но тогда пройдет время, будет поздно кого-то искать. Или отдашь меня Нэйта? Или, может быть, сам...

— Не веди себя глупо, — он тоже поднялся. — Не ввязывайся в это дело. Уходи. А его заберут мои люди.

— Послушай, — она умоляюще сложила руки. — Пожалуйста, не спеши сразу делать непоправимое. Я приведу его к тебе — сама. Но я не могу привести человека на смерть. Пообещай, что выслушаешь его.

— Он в городе, — Рииши подошел к двери, кликнул стражника, сказал, не глядя на гостью, но ей: — Ты пока посидишь под замком, а его найдут, пусть даже придется перевернуть мостовую, — и велел стражнику: — Ты слышал. Уведи ее, но обращайся вежливо.

Высокий человек положил руку ей на плечо.

Лайэнэ ощутила безнадежность. Нечего было предложить, не к чему воззвать. Свою судьбу упустила, хотела помочь чужой — и снова окажется бесполезной. И даже больше; не согласись она стать посредницей, тот парень может и уцелел бы, а так для него все кончено.

Но раз уж взялась... и пусть Рииши думает, что хочет.

Она, чуть наклонившись, развернулась — как в танце, в которых ей было мало равных, и вот уже стояла в паре шагов от стражника. Он больше не был ей интересен, смотрела Лайэнэ лишь на его командира.

— Это такая слепота, — сказала она. — А если он знает что-то еще о бумаге? От тебя не пытаются скрыться, получить что-либо себе, просят лишь выслушать — а там как сочтешь нужным. Он чужой в этом городе, и не сможет его незаметно покинуть. Ты говоришь, мостовую? Довольно людей на воротах. Ты можешь выведать новое; иногда из малых ниточек ткется полог, тебе ли не знать, уроженец Высокого Дома?

Увидела нетерпение в его глазах — вот-вот прервет, и что-то еще, будто обдумывал сказанное. Поспешила добавить:

— Ведь он не дурак — только просить, ничего не давая взамен. Его отпустили именем Макори Нэйта. А потом была сам знаешь чья смерть. Тебе ни к чему знать, что за этим стоит? Ведь имя вашего Дома лишь чудом не оказалось запятнано. А кто-то, может быть, сомневается...

— Ладно, — сдался Рииши после короткого размышления. Кивком отослал растерянного стражника — тот во все глаза смотрел на красивую нарядную женщину, не понимая, задерживать ее или же нет. — Я приду на закате в тот "бутон", что у мостика. Приводи его, но лучше бы тебе не дарить никому напрасных надежд. Мои люди будут неподалеку.