От пробившейся даже сквозь веки вспышки в глазах поплыли черные пятна. Чудовищный грохот разбросал орков по сторонам, сорвал с деревьев тучи листьев. По окрестному лесу загомонили внезапно разбуженные птицы, дружно завыли волки в загонах, где-то затрубил олень. Мимоходом подхватив с земли свои посох и кинжал, Заграт бросился бежать, перепрыгивая через слабо ворочающиеся тела. Вообще-то все нападавшие должны были потерять ориентацию надолго, но проверять теорию на практике шаман не собирался. Что-то — возможно, духи предков, — подсказывало, что пора уносить ноги.
В селении не оказалось никого, кроме котят. Видимо, все племя, включая женщин и юнцов, в едином порыве бросилось карать предателя и сейчас отдыхало на Круглой поляне. Заграт мимоходом подивился: бросать все дела перед самым походом не в обычае клана Серого Когтя, и мысль о странном общем безумии снова пришла в голову. Но на раздумья времени не оставалось. Перепуганные котята врассыпную бросались от несущегося во весь опор, насколько позволяли измученное сердце и легкие, шамана, встрепанного, чумазого, в изорванном терновыми кустами — он не выбирал дороги — доспехе из клепаной вареной кожи.
Первым делом Заграт бросился к загону с волками. По его следу пойдет погоня, пешком не оторваться. К счастью, он не утратил бдительность окончательно, а потому успел увернуться от пропевшей над самым ухом стрелы. Видимо, осторожный Трэин перестраховался и оставил свою охрану присматривать за собственными пожитками, а заодно и за волками — чтобы чудом сбежавший шаман не имел даже малейшего шанса. Заграт мысленно восхитился предусмотрительностью мерзавца, но тут же забыл про него: люди неосмотрительно решили поучаствовать в чужой драке и пустились в погоню.
Троих Заграт вырубил так же, как и толпу на Круглой Поляне, с той разницей, что мощности второго — и последнего — ослепляющего порошка на всех не хватило. Еще один преследователь попался на болотную удавку, которую шаман швырнул ему под ноги. Последний благоразумно отстал и исчез, не зная, что теперь обессилевшую жертву можно брать голыми руками: колдовские средства кончились, а отбиваться оружием Заграт уже не мог. Впрочем, вернуться к волчьему загону шаман тоже не рискнул.
Хрипло дыша, он остановился, опершись на чей-то шатер. Через час в селение начнут сползаться временно ослепшие соплеменники, которые уже точно назначили его виноватым в смерти Миршага. Значит, надо уходить — чем быстрее, тем лучше, тогда есть шанс пешком добраться до пограничных лесов прежде, чем настигнет погоня. Вернуться в свой шатер? Там есть очень полезные снадобья, порошки и прочее, способные мгновенно вернуть силы. Но что, если и там оставлена засада?
Позади раздалось тихое рычание. Заграт нехотя обернулся. Прямо на него уставился огромный серый зверь. Его верхняя губа угрожающе подергивалась в такт нарастающему рычанию, обнажая внушительные клыки.
— Слава лесным духам! — прошептал Заграт. — Вот на тебе, Гром, я и поеду. Вот ведь хрен с ушами! Миршаг чуть не погубил меня своей смертью, а теперь я смотаюсь отсюда на его же волке! Интересно, серенький ты наш, как ты из загона выбрался?
Успокоив зверя Словом Подчинения, шаман быстро нацепил на него валяющуюся у входа в чей-то шатер сбрую. Волк, для которого та предназначалась, имел немного меньшие размеры, так что Заграт потратил немало драгоценных секунд на подгонку. Он шкурой ощущал на себе взгляд врага, бродившего неподалеку, ожидая подходящего момента, чтобы нанести неотразимый удар. Наконец, с трудом забравшись в седло — усталое тело уже отказывалось повиноваться — он привалился к волчьей холке и сжал его бока шенкелями.
— Ну, выноси, серый, — еле слышно прошептал он в звериное ухо.
Тяжелая стрела ударила его в спину, пробив кожаный доспех, и вошла под лопатку. Заграт коротко охнул и обмяк в седле. Колючая боль перехватила дыхание, и на шамана обрушилась темнота.
Немного раньше. Обоз Всадников
День опять выдался солнечным, и насекомые по-прежнему вились столбом над небольшим обозом. Вчерашний холодок под сердцем немного отступил, но Ольга все равно беспокойно оглядывалась по сторонам. Одной рукой она нервно сжимала поводья, другую же не снимала с кинжала. О волколаках она слыхала лишь в детстве от бабки, которая наставляла ее травницкому ремеслу. Тогда она по большей части пропускала наставления мимо ушей — игры с ровесницами в бурьяне за шатром привлекали ее куда больше страшных сказок. Из того же, что запомнилось, большую часть Ольга забыла за давностью лет. В голове бродили какие-то невнятные отрывки про гусиную лапку, желтоцвет и чеснок. Впрочем, нет, чеснок — против упырей и вампиров, которых на самом деле не бывает... Кобыла, которой передалось волнение девушки, нервно всхрапывала и грызла удила.
Остальные тоже чувствовали себя не слишком уютно. Телевар угрюмо покачивался в седле, углубившись в мысли и мало обращая внимание на дорогу. Правда, его выученный конь не сбивался с тракта, мирно трусил во главе обоза, изредка умудряясь дотянуться до лопухов на обочине. Прочие ратники тоже супились, окидывая настороженным взглядом ближние рощицы. С утра опытный, а потому осторожный Телевар, подумав, приказал надеть брони и вооружиться луками. Сейчас у всех под тяжелыми стегаными и кожаными куртками чесались спины, по телу текли ручейки пота. Несчастный Теомир, напяливший еще и шлем с подшлемником, просто изнемогал.
Полдня ехали в тяжелом молчании. Волколаки больше не выли, но окрестности дороги оставались подозрительно тихими. В вышине не пели жаворонки, в степи не трещал коростель. Казалось, даже неугомонные кузнечики журчали с какой-то опаской. Впереди тракт таял в знойном мареве, на северном горизонте иногда мелькали чахлые перелески, далеко отбившиеся от большой пущи. Однажды дорогу пересек след табуна. Любоконь, приотстав, спешился и недолго вглядывался в землю.
— Пелеша Белобрысый прошел, — сообщил он, нагнав обоз галопом. — Подкова с трилистником в пыли отпечаталась. Торопился куда-то, видать, коней подгонял — трава почти не объедена, дерн копытами взрыт.
— Видать, тоже вой слыхал, — пожал плечами Телевар. — Думает подальше откочевать, чтобы нечаянного урона не понести, я так понимаю. Втроем от обычных волков отбиться можно, не от волколачьей пакости. Тут и собаки не помогут. — Он покосился на неспешно трусящих за телегами коней. — И ни одной заразы по тракту навстречу, что ты сделаешь! Может, там уже пожрали всех...
Он сердито сплюнул. Казалось, тысячник уже жалел о принятом накануне решении не возвращаться.
Больше не разговаривали до самого распутья. Яркое солнце и свежий ветерок сделали свое дело. Угрюмость потихоньку рассеивалась, хотя петь песни Теомира уже не просили. Чуть слышно позвякивал бубенец на Ольгиной кобыле, погромыхивали ведра под телегами, из надвинувшейся справа купы деревьев донеслось едва слышное кукование.
— Кукушка-кукушка, сколько мне жить? — машинально пробормотал Теомир себе под нос, но кукование оборвалось еще до того, как он договорил. Паренек пожал плечами, затем стащил с головы шлем — его шевелюру насквозь пропитал пот — и со злостью швырнул его в ближайшую телегу. На него даже не оглянулись.
Вскоре обоз добрался до долгожданной развилки.
Здесь тракт раздавался раза в три. На север, к Столеграду, и на восток, к Купчищу, уходили широкие, хорошо укатанные колеи. Сбоку от дороги врос в землю огромный валун истинного камня, невесть откуда появившийся в здешних степях. На камне с незапамятных времен письменами Всадников, орков и троллей остались выбитые путевые знаки и еще какие-то странные картинки и символы. Дождь, дневная жара и ночной холод потрудились над ним так, что письмена кое-где стали совсем неразборчивыми. Впрочем, стрелы, указующие дорогу, сохранились неплохо. Да и не нужны они никому, решила про себя Ольга. И так ясно, что на восход — Купчище, а к северу — Столеград. А в степи наши чужакам без надобности да без конвоя соваться и так не след. Она поерзала в седле, устраиваясь поудобнее и втайне жалея, что не согласилась ехать в телеге, как и подобает скромной воспитанной девушке. Во Всадницу поиграть ей захотелось, видите ли! Терпи теперь...
К камню в тенечке безмятежно привалилось двое дружинников конязя. Кольчуги они небрежно засунули в валяющиеся рядом переметные сумы, рубахи распустили по-домашнему и вообще откровенно дремали. Впрочем, третий патрульный стоял неподалеку в полном вооружении, придерживая коня за повод и из-под ладошки вглядываясь в приближающихся. Остановив обоз, Телевар подъехал к нему.
— День добрый, Всадники, — негромко произнес он. — Какие новости с границ?
— Спасибо Отцу-Белоконю, все спокойно, — пробасил вооруженный. Лежащие на земле приоткрыли глаза, но подняться не соизволили. — Вы кто такие, откуда и куда, с каким поручением?
— А ну, встать! — резко скомандовал Телевар, зло глядя на лежебок. — Встать, остолопы, когда с вами командир разговаривает! Я — Телевар, сын Берегола, тысячник Конного Войска. Почему в разъезде дрыхнете, как в своем шатре? Совсем распустились, мать вашу за ногу!
— Не горячись, темник, — хмуро откликнулся вооруженный. — Третий день с коней не слезаем, по степи мотаемся, только-только отдохнуть остановились. Сегодня обещали замену прислать, да что-то нет ее. Ты сам на вопрос не ответил.
— Мы-то в Купчище едем, коней торговать, — тысячник мотнул головой в сторону обоза. — Железа для кузницы купить надо, соли, льна да еще по мелочам. А что вас третьи сутки не меняют? Людей нет, в разъезды отправлять?
— Что в Купчище — то добре, — откликнулся патрульный, одобрительно кивнув головой. — Конязь тоже собирался обоз послать, да все руки, говорят, не доходили. А патрули у нас уже, чай, лета четыре трехдневные. Трое суток на коне — две седмицы дома на лавке дрыхнешь. Народ к одному месту привыкает, постоянным хозяйством обзаводится, вот и удобнее так. Да где вас носило, что такого не знаете?
— На закат откочевывали, — пожал плечами тысячник. — Только-только назад вернулись, сейчас вокруг Овражья табуны пасем. Ты мне вот что лучше скажи — вой вчера слышали?
— Может, и слышали, — пожал плечами патрульный. Его товарищи, убедившись, что тысячник настроен миролюбиво, прикрыли глаза и откровенно засопели носами. — Всего не упомнишь. Что, волки беспокоят?
— Ха, волки! — усмехнулся Телевар. — С волками мы каждую зиму воюем, не в диковину, да и не страшны они летом. Волколачий тот вой, не волчий.
— Да брось ты, темник, — отмахнулся от него патрульный. — Откуда у нас волколаки? С неба свалились? Спутал ты что-то.
— Значит, не слышали... — брови тысячника недобро сошлись на переносице. — Ладно, вояки, недосуг нам. Смотрите, застанут вас враги без порток...
Он резко повернул коня и потрусил обратно к обозу. Патрульный угрюмо взглянул ему вслед, потом махнул рукой и опустился на землю рядом с товарищами.
— Не Всадники, а сброд какой-то, — буркнул Телевар, вернувшись к своим. — Совсем Войско распустилось. Видно, что давно посвист стрел не слыхали. Ну да ладно, не про то речь. — Он задумчиво поскреб в затылке. — Значит, считаем, что вчерашнее нам послышалось. Эти орлы, во всяком случае, ничего не заметили и не услышали. Едем как ехали. Через несколько дней до Купчища доберемся, там еще послушаем говор по трактирам. Если появились волколаки в окрестностях, наверняка их кто-то еще видел или хотя бы слышал. Вопросы есть?
— В пустыне далеко на юге, говорят, тоже много чего увидеть можно, — проворчал кто-то из тележников. — Деревья, озера, дома, а как поедешь к ним — отступают и отступают, только песок и остается. Морок сей миражем еще называют.
— Ну и? — повернулся к нему тысячник. — Мы-то не в пустыне.
— Вот и я про то же, — кивнул тот. — Не в пустыне, а чудится разное, только не глазу, а уху. Да еще и всем сразу. Не к добру, темник, ох, не к добру...
— Без тебя знаю, — огрызнулся Телевар, поворачивая коня. — Ладно, двинулись.
Два дня прошли без особых приключений. Пару раз из-под копыт выметывались зайцы, пугая лошадей. Где-то вдалеке слышался вой — на сей раз простой, волчий, знакомо-нестрашный. Какая-то нахальная ворона уволокла кусок вяленого мяса прямо из котомки Теомира, неосмотрительно брошенной без присмотра. Красный, как рак, парень, жевал пустой хлеб и запивал его водой под смешки окружающих. Ольга фыркала в воротник рубахи, но потом сочувственно улыбнулась Теомиру, так что тот в конце концов оттаял и даже перестал тайно желать лютой погибели всему вороньему племени. К исходу уже следующего дня отряд благополучно позабыл вчерашние мурашки вдоль хребта.
Потихоньку местность менялась. Все чаще посреди степи показывались березовые и осиновые рощицы, сумрачно поглядывала сквозь густеющие заросли иван-чая пихта, трава стала ниже и не такой густой. На северо-востоке появилась и начала медленно приближаться опушка Орочьей Пущи. Дорога уходила на юг, пытаясь обойти негостеприимный лес по дуге, но тот выплескивался навстречу тракту неумолимо густеющими перелесками и овражками, пока еще мелкими, с весело звенящими по дну ручейками. Некоторые из них переходили вброд, благо вода не доставала и до тележных ступиц. Через иные же, поглубже, неведомо кто перекинул замшелые от времени, но еще крепкие мостки. Ночью где-то вдали ухал филин, да все подвывали невидимые волки.
— Странно, — морщил лоб Громобой. — Случается, едешь этими местами — и ни одного волка, а тут что ни час — то воют. Летом-то, да еще посреди бела дня!
Телевар переглядывался с ним, потом с Брошей, хмурил брови, но язык держал за зубами. Остальные же, не слишком знакомые с волчьими повадками, лишь пожимали плечами — нас не трогают, и ладно. Впрочем, в то, что волки нападут на обоз, не верил никто. Брони да сулицы вновь упокоились на своем месте в телегах, настроение духа снова стало благостным. Теомир с Ольгой все чаще отдалялись от обоза, перешептываясь о чем-то своем. На них поглядывали, посмеивались в усы, но вслух ничего не говорили.
Все переменилось вечером второго дня после развилки.
Ночевку решили устроить на опушке невдалеке от дороги. Деревья — вязы да буки, перемешанные с падубом, полукругом обступали небольшую симпатичную лужайку. Невдалеке из леса вытекал ручеек, поблескивая в последних лучах заходящего солнца. Несмотря на близость воды, ни один комар не прожужжал над ухом, пока путешественники двигались вдоль леса.
Незаметный издали, на лужайке горел небольшой бездымный костерок.
Огромный серый зверь с рычанием метнулся к пришельцам через предвечерние тени. Кони заржали и шарахнулись в разные стороны. Верховые ухватились за кинжалы, горько жалея о своей беспечности: сулицы и копья валялись где-то в телегах. Тележники, побросав вожжи, лихорадочно рылись в скарбе, пытаясь добраться до заваленных разным барахлом луков.
— Громобой, Броша, Любоконь, в клещи его! — скомандовал не потерявший головы Телевар. — Чеготар, Кореш, Перевой, сзади подстрахуйте! Теомир, копье мне, быстро. Луки, луки готовьте! — Он со свистом рассек воздух кнутом с вплетенными металлическими нитями. — К коням не подпускать!
