Я здесь

Трудно было, когда коллега готовился к операции по смене пола, а сослуживцы называли его в паспортном роде и паспортным именем. Хотелось заорать: 'Вы что, не видите, что это парень, и ему хреново, что его так называют'.

*Галина Олишевская:

Я не хотела и боялась обратиться к психотерапевту в принципе. Как только я созрела — для меня стало не важно, трансгендерный человек или нет. И, обращаясь к специалисту, я буду думать о том, как он отнесется ко мне. К моей проблеме. А не о том, как специалист выглядит и в каком роде при этом говорит.

*Юлия, психолог:

По моему мнению, трансгендерность терапевта всегда будет иметь значение для клиента, пришедшего в терапию, если только у него самого не такой же или близкий опыт. Тем более что все эти моменты про пол, гендер и иже с ними, они же про такую сферу, к которой люди в принципе небезразличны, она эмоционально очень заряжена.

И тут 'нормальный' ход взаимодействия вовсе не в том, чтобы клиент просто кивнул и пошел дальше, отметив эту особенность терапевта наравне с его цветом волос или странным рисунком на галстуке. Понятно, что человеку придется выработать некоторое свое отношение к трансгендерности терапевта. Умещать и как-то устраивать этот факт в своем сознании.

Но ровно так же ему придется вырабатывать отношение в массе других случаев. Например, если клиент — ортодоксальный христианин столкнется в ходе терапии с тем фактом, что терапевт — атеист. Или терапевт одинок и не стремится к созданию семьи, но в то же время консультирует клиента по вопросам отношений. Примеры грубые, но суть, я думаю, ясна. Инаковость другого, если она касается значимых для человека моментов, всегда требует 'что-то сделать' по этому поводу.

И в терапевтических отношениях у клиента гораздо больше, чем в обычной жизни, возможностей для того, чтобы сделать со своим новым опытом нечто полезное и продуктивное. В терапии же можно 'поговорить об этом', и если терапевт профессионально адекватен, то какие проблемы? У клиента всегда будет выбор — остаться или сказать 'не мое' и благополучно уйти. Ну а если клиент проходит через этот процесс, то ему от этого только польза. Навык интегрировать в свою картину мира новое, неожиданное или непривычное — это же фундаментальный полезный навык...

TANGELE ZA UNGUE UNGA ZUNGA ZUNGA E

Это песня черных рабов из сериала 'Рабыня Изаура'.

К чему я ее вспомнил? Сейчас поймете.

Они говорят мне: 'Мы к тебе очень тепло относимся, с большой симпатией. Тебя нет'.

Почему так?

С первой частью, надеюсь, все понятно: симпатия есть симпатия, тепло есть тепло. Вторая часть в оригинале звучит куда как заковыристей: 'Я вижу женщину и не могу обращаться к ней в мужском роде'. Что это значит для меня? См. выше.

Они мне сказали, что я, предлагая людям обращаться ко мне в мужском роде, подвергаю их психологическому насилию. Особенно клиентов, как людей зависимых. Я спросил тогда, означает ли это, что трансгендерный клиент, нон-оп, придя к цисгендерному терапевту, будет подвергнут насилию. Нет, меня заверили, что это не так. Что психотерапевты уже согласились совершать над собой некоторое насилие, ради дела. Конечно, в общем смысле каждый совершает над собой некоторое насилие, вообще, вылезая спозаранок из постели, чтобы отправиться на работу, но, подозреваю, они имели в виду нечто иное. Что они согласны насиловать себя, обращаясь к клиенту в том роде, в котором он предпочитает, даже когда не видят его.

Спасибо, я бы в качестве клиента такого не хотел. Самые страшные минуты в моей личной терапии — это когда я подозреваю моего терапевта в том, что он вот это самое... Врет мне. Так что трансгендерный (бигендерный, агендерный, квиргендерный) клиент, получается, без вариантов подвергнется явному или скрытому насилию, если обратится к цисгендерному терапевту, убежденному в том, что бывают только М и Ж и оно всегда и навсегда прочно совпадает с репродуктивным полом.

Пока наука решает, болезнь это, отклонение или вариант нормы, тысячи живых людей не могут обратиться за помощью, потому что их — нет. А то, что вместо них как бы есть, необходимо исправить или устранить. Ну или в лучшем случае — игнорировать. Зато не трогают, скажите спасибо.

Я думаю о том, что исторически не так уж давно в странах Европы любой рожденный не в городе, а в деревне не был свободным человеком. В России так и еще недавнее, да. А как насчет избирательных прав женщин и возможности самой принимать решения о своей жизни, иметь счет в банке и так далее? Женщина-врач всего сто лет назад могла шокировать кого угодно. Кто-нибудь еще помнит, что Софье Ковалевской, чтобы получить возможность уехать учиться в университет, пришлось выйти замуж? Где-то там же белое человечество сделало потрясающее открытие, что негры — тоже люди, оказывается. Tanguele za ungue unga zunga zunga e! Гомосексуалы подпортили картину: не только не преступники, но даже и не больные. Да, чуть не забыл! Как давно мы отказались пороть детей для их же блага?

Воображение мое рисует мультики.

МУЛЬТИКИ

* * *

XVIII век, Франция.

Крепостной крестьянин приходит к психотерапевту и рассказывает о своих страданиях: он хочет жениться на Мадлен, но первая ночь принадлежит сеньору, поэтому они тянут с венчанием, но рано или поздно...

Психотерапевт:

— Я должен заметить, голубчик, твое страдание происходит от того, что ты не встречаешься с реальностью. В норме вы с Мадлен должны быть счастливы исполнить свой долг! Вообще все проблемы в твоей жизни от того, что ты не хочешь быть крестьянином. Но ты им родился! Почему ты не принимаешь свою крестьянскую сущность? Ничего, я помогу тебе избавиться от твоих фантазий, а вот телефончик моего коллеги, он поможет Мадлен с радостью предоставить сеньору возможность исполнить его природное право.

* * *

Начало ХХ века, Россия.

Девушка приходит к психотерапевту: она мечтает изучать строение беспозвоночных, но родители настаивают на помолвке с перспективным купцом.

Психотерапевт:

— Голубушка, ваши фантазии беспочвенны, так не бывает! Для женщины вредно ковыряться в червяках, это сделает ваши руки грубыми и испортит цвет лица. Это неудобно делать в корсете! Не говоря уже о том, что вы шокируете все научное сообщество. А какой ущерб может быть нанесен общественной морали! К тому же у вас могут объявиться последовательницы. Их судьбы будут сломаны, и ответственность будет на вас — и на мне, если я не остановлю вас. Вы понимаете, что женщина-ученый — это против природы? Душ Шарко вам непременно поможет!

* * *

Пятидесятые годы ХХ века, США.

Негр приходит к психотерапевту: я тоже хочу стать психотерапевтом!

— Голубчик, да вы представляете, какое усилие приходится делать человеку, чтобы говорить с вами на равных, обращаться к вам 'мистер Смит', а не 'Джонни', как и надлежит обращаться к вам по природе? Вы обаятельны, люди могут бояться вас обидеть — и станут называть вас 'мистером', но это же психологическое насилие!

* * *

Лет десять назад, Россия.

Гомосексуал приходит к психотерапевту... Представьте дальнейшее сами по приведенным образцам. Это все еще происходит слишком часто.

Сегодня трансгендерный человек приходит к психотерапевту — и встречает тот же прием.

Сегодня он слышит: 'Я вам помогу, девушка, не беспокойтесь. А мальчика мы уберем!' — или наоборот. Или еще что-нибудь эдакое. В лучшем случае 'я вижу перед собой женщину, но из уважения к тебе я постараюсь обращаться в мужском роде' — спасибо, не утруждайте себя. Если вы не верите, что я — это я, то о чем нам вообще говорить?

Я не говорю, что нет исключений. Но исключения — свидетельство существования правил. Я о самом общем — и самом распространенном — случае.

И поэтому люди, которым очень нужна помощь терапевта, не могут за ней обратиться: слишком рискованно. Это очень больно, когда тебе говорят: тебя нет, я отношусь к тебе с огромной симпатией, но тебя нет.

Почему считается нормальным, когда женщина говорит: я хочу пойти к психотерапевту-женщине, мне кажется, что это для меня комфортней и спокойнее? Или когда мужчина выбирает ходить к терапевту-мужчине?

Почему трансгендер (агендер, бигендер, квиргендер) вынужден обращаться либо к мужчине, либо к женщине — но не может обратиться к человеку своего же гендера, несмотря на то, что считает, что так ему будет комфортнее и спокойнее?

Психотерапия — не СПА-процедуры под расслабляющую музыку, это может быть больно и трудно. Почему квиргендерный клиент не может выбрать того, с кем ему надежнее пускаться в это труднейшее путешествие?

Я исполнен глубочайшего уважения к цисгендерным терапевтам, к которым не относятся мультики из этого поста. Я знаю таких психологов, у меня мой терапевт есть, в конце концов, и сколько еще есть! Но как трудно их найти, тех, кто не стремится вылечить человека от него самого, кто не рассматривает ино-гендерность как болезнь или болезненное отклонение от нормы.

В конце концов, как вы можете не лечить меня от меня, если вы уверены, что это болезнь? Максимум — вы можете мне сочувствовать в моем 'несчастье'... Но мое несчастье не в этом! Я не могу сам быть своим несчастьем, извините. Я умею и имею право быть счастливым, не выворачивая себя наизнанку. Пусть наука еще подумает. В прошлой версии Международной классификации болезней гомосексуальность была диагнозом. А теперь такого диагноза нет. Гомосексуалов больше не считают больными, нуждающимися в лечении от гомосексуальности. Подождем еще... Я знаю, что я здоров, я чувствую себя прекрасно. Спасибо терапии, теперь я чувствую себя прекрасно, даже когда мне говорят, что меня нет. Но если я не болен — что может помешать мне стать терапевтом?

В чем моя опасность?

Я так же опасен, как женщина-ученый, свободный земледелец и негр — учитель начальной школы?

Tanguele za ungue unga zunga zunga e...

*Ян, медицинский психолог, психотерапевт:

Да, бывало и трудно. Собственно, бывало по-разному.

Были случаи, когда 'паспортный пол' был настолько явственной ошибкой, а лечение протекало настолько удачно, что факт транссексуальности просто 'пробегался мимо' и общение было просто с интересной дамой, а что там у нее, пардон, 'в анамнезе' (и тем более, пардон, 'пониже пряжки' — это была pre-op MtF) — несущественно.

Был случай, когда у меня вместе и личное, и профессиональное восстало против явной путаницы в голове у одного весьма юного товарища — смешения его собственной гомосексуальности с транссексуальностью (sic! и он еще пытался самостоятельно назначить себе гормонотерапию, так как врачи в один голос отказались признать у него транссексуальность). Там было трудно не взять за шкирку, чтобы встряхнуть и наорать — мол, 'Ты что делаешь, идиот?! Тебе же просто играться с этим весело и возбудительно...' Но это был не мой пациент, поэтому пришлось молчать. Было просто трудно, когда при общении с человеком взрослым и разумным у меня честно не 'монтировался' его внешний облик, повадки — и называние себя 'не в том грамматическом роде' (не совпадающем с 'паспортным полом'). Тут снова был не пациент, так что предложение поисследовать трансгендерность на предмет подлинности было бы совершенно неуместным — поэтому просто пришлось учиться принимать, как есть, и совмещать с собственным несогласием. Отдельная трудность — подбирать грамматически нейтральные по роду формулировки 'на лету'.

*Оксана Коложвари:

Я начала различать мальчиков и девочек лет в восемь. То есть я знала уже, откуда берутся дети и что мальчики отличаются от девочек конструктивно, но ведь все люди делятся по росту, весу, цвету глаз и волос? Потом я поняла, что, поскольку люди кардинально разделены на две группы разной физической конструкции, от этого почему-то все социальные связи внутри этих групп и между ними — различаются. Это было странно, как если разделить всех на блондинов и брюнетов. Даже на толстых и худых было бы логичнее — толстые бегают медленнее, например! Я помню, что в три года, столкнувшись лбом с мальчиком Димой, я впервые увидела, что радужка его глаза состоит из множества мелких точек синего, серого и голубого цвета, я была очарована. А в пять лет я увидела девочку Свету, альбиноса в белом платье, снежно-белую девочку, и снова была очарована. И они, независимо от пола, были для меня явлениями одного порядка.

Но я была просто женщиной, пусть и странной, может быть (а может быть, просто — с развитым воображением?). Я вышла замуж, и у меня родилась дочь. И это была самая лучшая девочка на свете. Она была красивая, и умная, и хорошо училась. Я ею гордилась. А потом ей стало одиннадцать лет, и все покосилось. Оказалось, что она больна эпилепсией. И я поняла, что она не будет давать никаких подтверждений социальной успешности. Для всех других она теперь ребенок с проблемами, плохо успевающий, мрачный и вспыльчивый. И мне пришлось понять, что самое ценное — то, что она говорит со мной, что она жива, что сегодня не было абсанса*, а что про это все думают другие — мне плевать. Потому что она по-прежнему — лучшая девочка на свете.

А потом она сказала, что внутри она совсем не то, что снаружи. И я не смогла это понять. Потому что я внутри женщина и снаружи женщина, пусть и немного со странностями. И я не могу ее понять. Я не пойму никогда, как можно чувствовать себя другим, чем ты есть?! Я даже подумала сначала, что это проявление болезни. Или какой-то психологический выверт. Но он продолжал говорить со мной.

Кто там сказал, что мы учим наших детей? Это они учат нас. Сначала она научила меня тому, что настоящая любовь — безусловна. А теперь он научил меня, что другого человека, даже самого любимого, невозможно понять до конца, но я могу осознавать, что любой другой человек может чувствовать не так, как чувствую я, и я должна просто верить, что он чувствует — так. Не так, как я, но — вот так, как он. И я верю, что он так чувствует, не умея это приложить к своему отсутствующему опыту, и позволяю ему чувствовать так, а себе — не отрицать это. Так мало, в сущности, — не отрицать чужих ощущений. И он по-прежнему — самый лучший на свете. Потому что — справляется, и я им горжусь. Потому что — говорит со мной. Потому что! Просто так! Самый лучший на свете.

Он сидит в своей комнате, рисует что-то, пишет, говорит мне неожиданно удивительные вещи, забывает закрыть дверь на ключ, когда уходит, ворчит, периодически косячит, притаскивает друзей с ночевкой, кормит меня чем-нибудь странным, делится кока-колой, отлынивает от мытья посуды, но очень хитро, не может разобраться в себе, прекрасно разбирается во мне, дает советы, гладит нашу кошку, живет, короче. Живет. Назови любое имя, чтобы я могла к тебе обратиться, или не называй никакого, сообщи о себе, что считаешь нужным, или не сообщай ничего, но если ты трогаешь мою душу, если я хочу смотреть на тебя, узнавать тебя, говорить с тобой и, может быть, касаться рукой, если это тебя не смутит — посмотри на меня, и я назову мое имя. Если я буду тебе интересна. Кроме этого, собственно, для меня ничего не имеет значения. И я знаю, что я совершенно нормальный человек, без всяких попыток назвать это толерантностью, просто — нормальный человек, который рассматривает реальность, ничего не пытаясь терпеть и не испытывая желания втиснуть другого человека в рамки своего опыта. Меня зовут Оксана, посмотри на меня.