Я покачала головой и тихо сказала:
— Что ж. Поступай, как знаешь, тебе видней, а мне пора идти.
Она недовольно завозилась:
— Куда? Посиди со мной, очень прошу! Ты такая... знакомая, что ли...
— Ты тоже, но мне действительно пора. Мне надо спасти одного мальчика, которого я очень люблю.
— Зря. Он тебя предаст!
— Всё может быть, но я верю: именно он никогда не причинит мне зла. Так вот, мне кажется, чтоб помочь ему, мне надо отыскать похожий зал. Мне нужна ещё одна женщина, повернутая на власти, наверное, куда больше, чем ты. Рождённая для власти...
Она задумалась:
— Ну, иди к щиту, на котором нарисован кот. Отодвинь — там ход, — наконец буркнула девушка недовольно. Я молча склонила голову в знак благодарности и побрела в указанном направлении. У самого щита меня догнал её задумчивый голос:
— Итак, она танцует в темноте. Она чёрная-чёрная, ей нечего терять, и не о чем жалеть. Она не умеет плакать, но она иногда грустит, глядя в окружающий её мрак. Она лучше других, но не счастливей. Она живет в темноте. Что ей нужно?
Я замерла, оглянулась и тихо спросила:
— Как тебя зовут?
— Ниа, — чуть поколебавшись, отозвалась моя собеседница, и что-то в её имени заставило моё сердце зайтись от странной боли. Ниа... На языке эльфов — ночь...
— Протянуть руку. К тому, кто танцует с ней рядом, — отозвалась я, — Запомни, Ниа. Ей нужно протянуть руку.
Её зрачки расширились, и она начала таять. А я всё стояла, не в силах отвести от неё взгляда. Где я видела её глаза? И почему мне знакомо её имя?..
Прав Сит, Грань — царство безумия. Как бы там ни было, мне пора идти дальше...
ГЛАВА 12
Кто не знает, куда направляется, очень удивится, попав не туда.
(Марк Твен)
Тасс
Я прикрыла глаза и полностью настроила мозги на поиск подруги. Разумеется, ниточку я нашла, но — не подала виду. Встретив вопросительный взгляд жёлтых очей Эррара, я всхлипнула и тихо сказала, склонив голову:
— Я не могу её почуять, Рар. Я не чую её.
Он прикрыл глаза. Воспользовавшись этим обстоятельством, я тихонько застонала и начала сползать по стеночке.
Как и следовало ожидать, Эррар подхватил меня. Я прошептала:
— Боги, как я устала! — и привычно изобразила глубокий обморок. На мужиков любой расы это действует вполне однозначно. Вот и Глава Клана принялся лихорадочно хлопотать вокруг меня: принёс в какую-то комнату, притащил нюхательных солей... Он так достал меня своей псевдозаботой, что я быстренько пришла в себя и простонала:
— Всё хорошо, мне просто надо поспать...
Остроухий быстро закивал и вышел, но я почувствовала, что стражу он оставил. Умный мальчик!
Убедившись, что эльф отошел на достаточное обстоятельство, я ухмыльнулась и вскочила. У меня была возможность потренироваться в побегах. Наскоро просканировав территорию, я улыбнулась: ну, конечно! Окно перекрыто, дверь перекрыта, стены никто не блокировал. Хи!
Я ухмыльнулась и принялась прикасаться к холодной стене, камень за камнем. Подчиняясь моей магии, один из них сначала слегка завибрировал, а потом осторожно выскользнул из кладки. Он стал первопроходцем: следом за этим камушком начали медленно взлетать другие. Улыбнувшись, я протиснулась в образовавшийся проем и сделала круговое движение пальцами. Стена тут же вернулась в первоначальное состояние, а я рыбкой пробежалась по очередным гостевым покоям к противоположной стене. Моё чутьё направляло меня в нужную сторону, и я медленно шла туда, где отыщу Тан...
Пройдя несколько комнат, я выскользнула в коридор и быстро просканировала окружающее пространство. Хвоста не было! Удовлетворенно хмыкнув, я напустила на себя морок, прошла мимо стражников, охранявших гобелен, и скользнула в мрачный морок подземелья. Страшно? До шизы. Но я не отступлю!
Глубоко вздохнув, я пошла во тьму.
Я ступала по ментальному следу Тан, как по ниточке, не останавливаясь и не оглядываясь. Мой светлячок освещал высокие своды, серые колонны и мраморный пол, к тому же, свет шёл от самих стен, но в моей душе почему-то теплился страх. Мне казалось, что всё вокруг дышит смертью.
Сжавшись, я, повинуясь наитию, опустила глаза и до крови прикусила губу. Ласт, милый, как же мне хочется, чтоб ты был рядом...
Обозвав саму себя трусихой, я резко тряхнула волосами и решительно пошла вперёд. Прошла пара минут, и я вдруг увидела, что среди высоких колонн стоят громадные куски хрусталя, в которых... боги... люди! И я чую жизнь!!!
Я опроместью кинулась к ближайшему из них. Я увидела высокое, бледное существо, очень необычное, шестирукое и семипалое. Оно было человекообразное, но его отличали громадные глаза в пол-лица, очень необычные, синие у зрачка, чёрные по краю. Где-то я видела нечто подобное...
Словно завороженная, я прикоснулась к хрусталю. В тот же миг сине-чёрные глаза словно бы глянули мне в душу, и голос в моей голове отчётливо произнёс:
— Здравствуй, дитя. Доброе дитя. Рад видеть, что сюда в кои-то веки заглянуло существо, которому меня жаль. Тут многие ходят, но такие, как ты — впервые. Зачем ты здесь?
Я испуганно охнула и отступила на несколько шагов. Всё мое существо вопило: "Беги, идиотка!!!" Но где-то там, в глубине души, я уже понимала, что никуда не уйду. Эти потрясающие, нечеловечески яркие глаза завораживали меня, заставляя меня смотреть... смотреть...
— Ну, чего ты боишься? — снова зашептал бесплотный голос, — Не стоит, глупышка. Неразумно убивать собеседника, если ты провёл много тысячелетий в одиночестве и без движения. Согласна?
Судорожно вздохнув, я кивнула и заворожено уставилась в эти глаза. Я б легко влюбилась в человека с такими глазами...
— Тогда сядь, малышка. Думаю, разговор будет очень долгим...
Я снова послушно кивнула.
— Итак, малышка. Ты — новая спутница Тани?
— Ну, не совсем. Ты ведь о Тан говоришь, да?
— Да, о Проклятой.
— Ну, да, это она — моя спутница!
— То есть она подчиняется тебе, дитя?
— Можно сказать и так... а зачем тебе?
— О, малышка, мы с Тани — очень давние знакомые. Некогда мы были любовниками, веришь?
Я изумлённо моргнула:
— Правда? А когда?
— О, очень давно! То были потрясающие времена, золотце. Тогда в мире не было войн. Ну, практически. Уже тогда были проблемы с бесами.
Я улыбнулась синим глазам:
— От них вечно одни проблемы!
— Да, детка. А сколько сейчас лет Тани?
— Семнадцать.
— Надо же... А Темнейшему?
— Прости?
— Ситтирру?
— Четырнадцать.
— Забавно... Скажи-ка, девочка, а клялась ли тебе когда-либо Тани Тьмой?
— Да, — отозвалась я едва слышно, вздрогнув от одного воспоминания об этом моменте.
— И в чём же?
Глядя ему в глаза, я приоткрыла было рот, чтоб сказать...
Но тревожный голосок в моей голове заверещал ещё громче. Я охнула и подскочила. Боги, что я творю!
Не глядя в глаза уроду в хрустале, я заверещала и кинулась бежать по следу Тан, не разбирая дороги. Уже выбегая из залы, я услышала гипнотический голос:
— Передай своей спутнице, малышка, что я её заждался...
Тан
Ступеньки. Я ненавижу ступеньки. Они такие... такие... вот бесы! Вскрикнув, я очередной раз упала на ковровую дорожку, дрожа от боли в раненой ноге.
Она дала о себе знать сразу же после того, как я покинула Ниа. С каждым шагом становилось всё тяжелее, а потом началась эта грёбаная лестница.
Она была тронута тленом, как и всё вокруг. Полуразрушенная, раскрошившаяся, но покрытая ковровой дорожкой. Там, разбросанные в беспорядке, валялись заляпанные кровью украшения и золотые монеты. По лестнице сновали тени, переговаривались и пытались дотянуться до богатства. Увы, их пальцы проходили сквозь золото.
Они плакали, кричали, но я не слышала ни звука. Морщась, я двигалась вперёд. Изредка эти призраки проходили сквозь меня, и тогда я чувствовала неимоверный холод и пустоту.
Изредка, невесть на что надеясь, я кричала:
— Мне нужна мать Ситтирра! Мне нужна Правящая! — и кляла свой идиотизм за то, что даже не узнала её имени. Наконец ноги мои подогнулись, и я рухнула на красную дорожку, тихонько всхлипывая. Как же мне не хватает хоть кого-то рядом! Боги, почему вокруг меня постоянно роится куча людей, но они исчезают, когда нужны мне, они тают, как призраки.
Я полежала несколько минут, сцепив зубы, и поползла вверх. Ступеньки царапали мне колени, а ненавистные монеты впивались в ладони. Сколько можно уже, боги?!
Кончилось всё неожиданно. Просто, в очередной раз подняв руку, я опёрлась не на полуистлевший ковёр, а на гладкий скользкий мрамор.
Тихонько всхлипнув, я приподняла голову.
И снова — зал, с громадными магическими зеркалами на всех стенах. Звучит мелодия, знакомая почти до боли — ррат. И снова — маски, танцующие кругами по залу. Я моргнула, приподнялась на руках, и все они замерли, как по сигналу. Она из них выступила вперёд:
— Таннирра, лучшая танцовщица Ириды. Спляши нам!
Из моего горла невольно вырвался жалобный всхлип. Какой, к бесам, танец?! Я не могу сейчас даже встать!!!
— Обойдётесь! — крикнула я, но мой голос сорвался, и горло выдало жалкий шепот. Женщина, говорившая со мной, по-птичьи склонила голову набок, словно бы разглядывая что-то. По залу ветром пролетел недовольный шепот.
— Какая же ты танцовщица, коль не можешь даже встать? Обычная мерзкая калека! — пропела женщина, брезгливо передёрнув плечами, — Нечего тут валяться! Это зал Повелителей!
Вздрогнув, я осмотрелась внимательней. Магические зеркала навевали жуть, мертвенный свет заставлял дрожать, а ярко-алый блестящий пол под ногами танцующих... Секундочку! Но плиты серые! Значит...
Тихий крик вырвался из моего горла, когда я осознала, что ноги танцующих по щиколотку тонут в громадном кровавом озере. Боги...
Кажется, я застыла надолго. В себя меня привела резкая, хлёсткая пощёчина. Из рассеченной губы тут же потекла кровь.
— Отвечай, мерзавка, когда с тобой говорит Правящая! Ты искала нас — нашла! Теперь пляши, как и должна! Тебя, игрушка, не для того создавали, чтоб ты не отвечала таким, как мы! — прошипела склонившаяся надо мной фигура в маске, блистая матовой чернотой глаз.
Я потрясенно уставилась на неё и прошептала неверяще:
— Ты — та, кого я ищу?! Мать Сита?
И снова — удар. Щека онемела, и кровь из губы хлынула потоком. Я дёрнулась было, чтоб ударить в ответ, но замерла, шепнув только:
— Зачем?
— Ты не поняла ещё, тупая шлюшка? Он — тварь, и ты — тварь. Я прокляла его, потому что это не мой сын. А теперь — танцуй, если хочешь, чтоб я с тобой говорила!
Я сцепила зубы и попыталась встать. Онемение тут же охватило всю правую сторону, и я, сделав несколько ковыляющих шагов, рухнула просто в лужу крови. Она хрипло расхохоталась и, подскочив ко мне, толкнула ногой в бок:
— Жалкая тварь. Сколько ты судеб сгубила за свои жизни?
По толпе Правящих пролетел недовольный ропот. Один из мужчин в масках выступил вперёд.
— Это переходит границы, Литтирри. Как смеешь ты так обращаться с Верховной? Тебе вечно гореть в Бездне за это доведётся!
Из её глотки вырвался смешок:
— Всем Правящим гореть в Великой Бездне! Всем, кроме тех двоих, которые ценой тысяч жизней обманули смерть.
— Литтирри, они заплатили худшую цену! Им не переродиться!
— А мне — плевать! Я мертва, а она — нет! И это всё, что меня волнует! Хочет видеть Темнейшего живым — пусть танцует и в ноги кланяется!
— Ты — сумасшедшая, Литтирри!
— Быть может! Но она пришла ко мне — мне и назначать цену!
— Литтирри, ты заплатишь...
— Довольно, — сказала я хрипло, прерывая бессмысленный спор Правящих, — Тебе нужен мой танец, Литтирри? Я тебе его подарю. Но знай — теперь я запомнила тебя. И там, в своей Бездне, ты ещё встретишься со мной!
Сказав это, я с хриплым смешком лизнула разлитую кровь. Мерзко — быть может, но эта соль чужой жизни на губах, вязкая и раздражающая, всегда придаёт сил...
На миг я прижалась лбом к липкой массе на полу, а потом рывком поднялась.
Выглядела я жутко. Весь мой наряд исчез в одном из предыдущих залов, потому зрители сейчас могли лицезреть полностью обнажённое тело с жуткими, полузажившими ранами на правой ноге, испачканное кровью, своей и чужой, с волосами, сбившимися в колтун, и лихорадочно горящими глазами.
Оскалившись холёным Правящим, невольно отступившим на шаг, я повернулась к своему защитнику и тихо спросила:
— Почему ты ещё не переродился?
— Я ещё потанцую здесь и забуду прошлое. Иначе, боюсь, всё повторится.
— Что ты сделал такого, что коротаешь время в этом зале? Ты ведь сам это выбрал...
— Я тебя предал, — отозвался он, помолчав, — Прости.
— Дождешься от неё...— начала было Литтирри, но тут уж у меня сдали нервы. Резко развернувшись, я с размаху залепила этой твари пощёчину. Она взвыла, её маска треснула.
— Заткнись, — прошипела я, — Я — Верховная Жрица, а ты — неприкаянный дух. Я говорю не с тобой!
Она замерла, а я снова повернулась к Правящему, замершему в двух шагах.
— Предал так предал, чего в жизни не бывает. Иди, перерождайся! Нечего тебе делать в этом дурдоме!
— Ты прощаешь меня?
— Да.
С тихим стуком его маска упала на пол. Я увидела красивое лицо с зелёными живыми глазами:
— Спасибо, мама, — шепнул он и растаял, а у меня всё сжалось внутри. Приказав себе ни о чём не думать, я снова повернулась к Литтирри:
— Теперь ты, Правящая, предавшая свою семью. Смотри, как я танцую для тебя!
Сказав это, я картинно улыбнулась разбитыми губами и, отогнав боль куда-то вглубь, встала в танцевальную позицию, чуть согнув левую ногу, на которую перенесла вес тела, и поставив правую на носок. В таком положении я могла стоять вполне нормально, без особого дискомфорта. Что ж, Киннирра, пришло время твоей ученице доказать, что она чего-то, да стоила!
Прикрыв глаза, я приподняла вверх руки, как на начале любой тренировки, и соединила кончики пальцев. В голове набатом зазвучал голос Киннирры: "Двигать телом могут многие, девочка моя. Танцуй сейчас душой — вот что главное!"
Для чего танцовщице сердце? Для ритма.
Раз-два-три. Бой барабанов — и бой пульса. Раз-два-три. В душе нет уже больше ничего, кроме ритма и свободы. Даже боль пока отступила, а значит — пора!
Итак, начать стоит с раненой ноги, ведь боль — лучшая прелюдия. Медленно вывести ногу вперёд, натянув носок, и начертить кончиками пальцев на крови руну предательства. Резко ударить по кровавой глади, сцепив до судорог зубы, и поднять волну брызг. Прокрутиться и выгнуться, сделать волны руками, завертеться волчком и наклониться резко, низко-низко, так, что кончики волос резко бьют по алой луже под ногами. Волна — и на колени, ведь ноги после прокруток просто не держат, и стоять нет сил. Боль застилает глаза, я, к бесам грёбаным, не вижу уже вообще ничего, мне аплодируют Правящие — но я не могу закончить танец сейчас. Снова делаю упор на здоровое колено, закрываю глаза, которые видят теперь лишь алую пелену боли, и, подчиняясь барабанам, бью по крови, выгибаюсь над ней дико, по-звериному, размазываю алую жидкость по телу, как сироп, ни о чем не думая. Вижу лишь тьму, а чувствую — лишь боль. И знаю, что, чтоб продолжить танец, я должна подняться!
