— О, просто я начинаю рассыпаться потихоньку, — ответила я, пытаясь обернуть дело в шутку.
Осторожно согнув правую руку, я почувствовала приступ острой боли в локте.
— Что-то не сгибается так же легко, как раньше. А что-то — болит. Иногда мне кажется, что скоро я вся развалюсь.
Джейми прищурил один глаз и уставился на меня.
— Я чувствовал себя так где-то лет с двадцати, — заметил он. — Ты привыкнешь к этому. Он потянулся, заставляя позвоночник выдать серию приглушенных хрустов, и протянул руку. — Ложись в постель, a nighean. Ничего не болит, когда ты любишь меня.
В этом он был прав — ничего не болело.
Я ПРОВАЛИЛАСЬ В КОРОТКИЙ СОН И интуитивно проснулась пару часов спустя, чтобы пойти проверить несколько пациентов, которые нуждались в наблюдении. Одним из них был капитан Стеббингс, который, к моему удивлению, решительно отказывался либо умирать, либо лечиться у кого-либо, кроме меня. Это было не слишком хорошо воспринято лейтенантом Стактоу и другими хирургами, но поскольку требование капитана Стеббингса было поддержано устрашающим присутствием Гвинеи Дика — и его заостренными зубами, татуировками и всем таким прочим — я оставалась его личным хирургом.
Я обнаружила капитана в слегка лихорадочном состоянии, он отчетливо хрипел, но спал. При звуке моих шагов Гвинея Дик, выглядевший, словно чрезвычайно жуткое воплощение чьего-то кошмара, поднялся со своего тюфяка.
— Он поел? — тихо спросила я, положив еле ощутимо руку на запястье Стеббингса. Упитанное тело капитана заметно стаяло. Даже в полумраке я могла без труда различить ребра, которые мне когда-то пришлось поискать.
— Сам съесть немного суп, мэм, — прошептал африканец и махнул рукой в сторону миски на полу, покрытой платком, чтобы защитить содержимое от тараканов. — Как вы говорить. Я дать ему каждый раз, когда он просыпаться, чтобы писать.
— Хорошо.
Пульс Стеббингса был немного учащенным, но тревоги не вызывал, и, когда я, склонившись над ним, глубоко вдохнула, запаха гангрены не почувствовала. За два дня до этого я извлекла трубку из его груди, и хотя там было небольшое выделение гноя, я полагала, что это местная инфекция, которая, вероятно, очистится без посторонней помощи. Это должно случиться само — я нечем тут не могла помочь.
Больничные бараки почти не освещались, горел только тростниковый светильник 'раш-дип' (rush-dip (англ.) — тростниковая свеча, воткнутая в специальный держатель — прим. перев.) возле двери и немного света попадало от костров во дворе, поэтому мне сложно было судить о цвете лица Стеббингса, но я заметила вспышку белого, когда он приоткрыл глаза. Он хмыкнул, увидев меня, и снова закрыл их.
— Хорошо, — сказала я снова и оставила его под заботливым надзором мистера Дика.
Гвинейцу был предоставлен шанс записаться в Континентальную армию, но он отказался, решив стать военнопленным вместе с капитаном Стеббингсом, раненым мистером Ормистоном и еще несколькими моряками с 'Питта'.
— Я — англичанин, свободный человек, — сказал он просто. — Военнопленный может быть недолго, но — свободный человек. Матрос, но — свободный человек. Американец, скорее всего, несвободный человек.
Скорее всего, так оно и есть.
Выйдя из больничных бараков, я навестила жилище Уэлманов, чтобы проверить моего пациента со свинкой — случай неприятный, но не опасный — затем медленно прогулялась по двору под восходящей луной. Вечерний ветер стих, но в ночном воздухе стояла некоторая прохлада, и, поддавшись импульсу, я поднялась на артиллерийский равелин, который смотрел через узкий конец озера Шамплейн на гору Дефианс.
Там находились двое охранников, но оба крепко спали, источая запах спиртного. В этом не было ничего необычного. Мораль в форте была невысока, а алкоголь — легко доступен.
Я стояла у стены, положив руку на одно из орудий — его металл все еще хранил легкое тепло дневного зноя. Интересно, успеем ли мы уйти, пока оно не станет горячим от выстрелов? Тридцать два дня осталось до этого срока, и они не могли пройти достаточно быстро, чтобы это устроило меня. Помимо угрозы от англичан, форт гноился и вонял. Это походило на жизнь в выгребной яме, и можно было только надеяться, что Джейми, Йен и я покинем его, не заразившись какой-нибудь мерзкой болезнью, или не подвергнувшись нападению какого-нибудь пьяного идиота.
Позади себя я услышала приглушенные шаги и, повернувшись, в отблесках костров снизу увидела Йена — высокого и худощавого — собственной персоной.
— Могу я поговорить с тобой, тетушка?
— Конечно, — ответила я, подивившись этой необычной формальности. Я немного отодвинулась в сторону, он подошел и встал рядом со мной, глядя вниз.
— Кузина Брианна могла бы кое-что рассказать об этом, — он кивнул в сторону наполовину построенного моста внизу. — Так же, как и дядя Джейми...
— Я знаю...
Джейми говорил об этом в течение последних двух недель — новому командиру форта Артуру Сент-Клэру, другим полковникам ополчения, инженерам, любому, кто хотел слушать, и тем многим, кто не хотел. Глупо тратить огромное количество труда и материалов на строительство моста, который можно легко уничтожить артиллерией с горы Дефианс. Это было очевидно всем, кроме командования.
Я вздохнула. Не в первый раз я видела армейское безрассудство, и очень боялась, что не в последний.
— Хорошо, оставим это... Так о чем ты хотел поговорить со мной, Йен?
Глубоко вздохнув, он повернулся к освещенной лунным светом панораме озера.
— Ты знаешь гуронов, которые приходили в форт совсем недавно?
Я знала. Две недели назад группа гуронов посетила форт, и Йен провел с ними вечер, куря трубку и слушая их рассказы. Некоторые из них касались английского генерала Бергойна, чьим гостеприимством они наслаждались ранее.
Бергойн активно домогался индейцев Лиги ирокезов и, по их словам, тратил много времени и денег, добиваясь их расположения. (Лига ирокезов: древний мощный союз шести индейских племён (могавки, сенека, кайюга, онайда, онондага, тускарора) в северо-восточной части Северной Америки (примерное с 1570-х гг.), созданный с завоевательными целями. Этот союз называют старейшей демократией на Земле — он стал вдохновителем создания Конституции Соединённых Штатов — прим. перев.)
— Он говорит, что индейцы — его секретное оружие, — смеясь, рассказывал один из гуронов. — Он натравит их на американцев, чтобы они ударили, как молнии, сжигая всех насмерть.
Учитывая мои знания об индейцах в целом, я полагала, что Бергойн, наверное, слишком оптимистичен. Однако я предпочитала не задумываться, что может случиться, если он сумеет убедить энное количество индейцев сражаться за него.
Погруженный в свои мысли, Йен все еще смотрел на далекий бугор горы Дефианс.
— Тем не менее, — сказала я, объявляя заседание открытым, — почему ты говоришь об этом мне, Йен? Ты должен рассказать Джейми и Сент-Клэру.
— Я сказал.
Крики гагар долетали с озера, удивительно громкие и зловещие. Их вопли звучали как йодль призраков, особенно когда птиц было больше одной. (йодль — нем., в культуре различных народов — особая манера пения без слов, с характерным быстрым переключением голосовых регистров, то есть с чередованием грудных и фальцетных звуков — прим. перев)
— Да? Ну, тогда, — спросила я, слегка нетерпеливо, — о чем же ты хотел поговорить со мной?
— О детях, — неожиданно сказал он, распрямляясь и поворачиваясь ко мне лицом.
— Что? — изумленно воскликнула я. Йен был молчаливым и угрюмым со времени прихода гуронов, и я предположила, что это вызвано тем, что они что-то сказали ему, но я не могла себе представить, что они могли бы говорить с ним о детях.
— Как они делаются, — упрямо проговорил он, хотя взгляд его скользнул в сторону. Если бы света было больше, я уверена, что смогла бы различить, как он покраснел.
— Йен, — возразила я после короткой паузы, — я отказываюсь верить, что ты не знаешь, как делаются дети. Что ты хочешь узнать на самом деле?
Он вздохнул, но, наконец, посмотрел на меня. Его губы сжались на мгновение, а затем он выпалил:
— Я хочу знать, почему у меня не получается это сделать.
Я смущенно потерла губы костяшками пальцев. Я знала — Бри рассказывала мне — что у них с Эмили, женой-могавком, дочь родилась мертвой, а потом у нее случились выкидыши — по крайней мере, дважды. А также о том, что именно эта неудача привела к тому, что Йен покинул могавков в Снэйктауне и вернулся к нам.
— Почему ты думаешь, что причина в тебе? — спросила я прямо. — Большинство мужчин обвиняют женщину, когда ребенок мертворожденный или случается выкидыш. И большинство женщин так же, если на то пошло.
Я винила нас обоих — себя и Джейми.
Он раздраженно издал горлом негромкий шотландский звук.
— У могавков не так. Они считают, что когда мужчина возлег с женщиной, их духи сражаются. И если его дух побеждает ее дух, то ребенок пустил корни, а если наоборот, то этого не происходит.
— Хмм... — пробормотала я. — Ну, это один из способов описать этот процесс, и я бы также не сказала, что они не правы. Проблема может быть, как в мужчине, так и в женщине, индивидуально, но это может быть что-то у них вместе.
— Да.
Я услышал, как он сглотнул, прежде чем продолжить.
— С гуронами была одна из женщин из Снэйктауна — Каньен`кехака, она знавала меня, когда я там жил. И она сказала мне, что у Эмили есть ребенок. Живой.
Он встревоженно переминался с ноги на ногу, пока говорил, хрустя костяшками пальцев. Но сейчас он успокоился. Луна поднялась и светила в ему лицо, оттеняя впадины глаз.
— Я думал, тетя, — тихо сказал он. — Я очень долго думал. О ней. Эмили. Об Йексе. О... моей крошке.
Йен умолк, с силой прижав большие кулаки к бедрам, но снова собрался и продолжил более уверенно.
— И в последнее время я подумал кое о чем другом. Если... Когда, — поправился он, оглядываясь через плечо, словно ожидая, что Джейми возникнет словно черт из задницы, свирепо сверкая глазами, — мы поедем в Шотландию, я понятия не имею, как все сложится. Но если я... Если я женюсь снова, может быть, там или здесь...
Он вдруг взглянул на меня, и его лицо выглядело старым от страдания, но, в то же время, было душераздирающе молодо в надежде и сомнении.
— Я не могу взять девицу в жены, если знаю, что я никогда не дам ей живых детей.
Он снова сглотнул, опустив глаза.
— Могла бы ты... посмотреть на мое причинное место, тетушка? Чтобы понять, быть может, с ним что-то неладно?
Его рука потянулась к набедренной повязке, но я остановила его поспешным жестом.
— Возможно, это может подождать, Йен. Позволь мне сначала изучить историю болезни, и тогда мы посмотрим, нужно ли мне проводить осмотр.
— Ты уверена? — его голос звучал удивленно. — Дядя Джейми рассказал мне, как ты показывала ему сперму. Я подумал, может быть, у меня с этим, в некотором роде, не все в порядке.
— Ну, в любом случае, мне нужен микроскоп, чтобы ее увидеть. И, несмотря на то, что существуют такие вещи, как патологическая сперма, обычно, когда это так, зачатия не происходит вовсе. Но, как я понимаю, затруднений с этим не возникало. Скажи мне... — я не хотела спрашивать, но не было никакого способа избежать этого, — твоя дочь... Ты ее видел?
Монахини показали мне мою мертворожденную дочь. 'Лучше, если вы увидите', — сказали они с мягкой настойчивостью.
Йен покачал головой.
— Не сказать, что так. Я имею в виду... Я видел крошечный сверток, который они сделали, завернув ее в шкурку кролика, и подняли его высоко на разветвление красного кедра. Я приходил туда ночью, ненадолго. Просто... Ну, хорошо. Я действительно подумывал о том, чтобы снять его и развернуть, чтобы увидеть ее лицо. Но это причинило бы беспокойство Эмили, так что я не стал.
— Я уверена, что ты сделал все правильно. Но... Ах, проклятье, Йен, я прошу прощения... Но твоя жена или другие женщины говорили ли, что с ребенком явно что-то не так? Была ли она... каким-то образом уродлива?
Он взглянул на меня широко отрытыми от потрясения глазами, и на мгновение его губы беззвучно шевельнулись.
— Нет, — ответил он, наконец, и в голосе его звучали боль и облегчение. — Нет. Я спросил. Эмили не хотела говорить о ней, об Исабель — такое имя я хотел бы ей дать.: Исабель, — пояснил он, — но я спросил и не успокоился, пока она не рассказала мне, как выглядел ребенок.
— Она была совершенством, — сказал он тихо, глядя вниз, на мост, где светилась цепочка фонарей, отраженная в воде. — Совершенством.
Такая же была и Фейт. Совершенство.
Я положила руку на его предплечье, крепкое с жесткими жилистыми мышцами.
— Это хорошо, — сказала я тихо. — Очень хорошо. Расскажи мне, насколько ты в курсе, о том, что происходило во время беременности. У твоей жены было кровотечение в период между началом беременности, и тем, когда она родила?
Медленно я вела его сквозь надежду и страх, опустошение от каждой его потери, заставляя вспоминать те симптомы, какие он мог, и то, что он знал о семье Эмили: были ли мертворождения среди ее родственников? Выкидыши?
Луна прошла над головой и начала спускаться по небу. Наконец, потянувшись, я встряхнулась.
— Я не совсем уверена, — сказала я. — Но, полагаю, в малой степени вероятности, трудность была в том, что мы называем проблемой резус-фактора.
— Что? — он прислонился к одной из больших пушек и поднял голову, услышав это.
Не было смысла пытаться объяснить, что такое группы крови, антигены и антитела. 'И, на самом деле, все это не слишком отличается от могавковского толкования проблемы', — подумала я.
— Если кровь женщины является резус-отрицательной, а кровь ее мужа является резус-положительной, — пояснила я, — то ребенок будет резус-положительным, потому что это доминирует — неважно, что это значит, но ребенок будет положительным, как отец. Иногда первая беременность проходит гладко, и вы не видите проблему до следующего раза — иногда это случается во время первой. По существу, тело матери производит вещество, которое убивает ребенка. Но, если резус-отрицательная женщина будет иметь ребенка от резус-отрицательного мужчины, то плод всегда будет резус-отрицательным — и никаких проблем. Поскольку, ты говоришь, что у Эмили было живое рождение, то возможно, что ее новый муж также резус-отрицательный.
Я абсолютно ничего не знала о распространенности резус-отрицательного типа крови у коренных американцев, но теория соответствовала действительности.
— И, если это так, — завершила я, — то у тебя не должно быть этой проблемы с другой женщиной: большинство европейских женщин — резус-положительны, хотя и не все.
Он таращился на меня так долго, что я усомнилась, понял ли он то, что я сказала.
— Назови это судьбой, — мягко сказала я, — или назови это неудачей. Но это была не твоя вина. И не ее.
Ни моя. И ни Джейми...
Он медленно кивнул и склонился вперед, на мгновение положив голову мне на плечо.
— Спасибо, тетушка, — прошептал он и, подняв голову, поцеловал меня в щеку.
