Когда дело доходит до гор, вся моя смелость, мужественность и горячность уступают место трусливо-аморфному нечто, трижды проверяющему, куда ступает нога, за что держится рука и куда тянет меня зад.
Оставаясь внешне спокойным, я отчаянно потею, зеваю и, иногда, нервно пою. Изредка даже попадая в ноты и не перевирая мотив.
Ничего не поделать — последствия бурной юности, когда я, от расстроенных чувств, будучи совершенно трезвым, в новеньких турецких туфлях и тщательно отутюженных брюках, вместо свидания отправился покорять отвесную скалу.
Четыреста метров ломаного камня, промоин и качающихся камней, покрытых зеленым и скользским, лишайником вернули мне веру в себя, но привили странную высотобоязнь, открывающуюся лишь в горах.
Стоящая за моей спиной вершинка, возносилась к небесам не больше, чем на километр. Да и простая она была, эта победа: ни отвеных "зеркал", ни отрицательных. Чуть крутоватый холм, не более того. Но, в паре мест, ноженьки и рученьки тряслись, тряслись...
Усевшись на удобный, нагретый светилом Сутарры, камушек, рассматривал открывшуюся моим глазам, перспективу.
Жесткая трава, разбивающая корнями любые камни, спускалась вниз, на полкилометра, плавно и полого, а затем начинала взбираться к другой вершине, кажущейся мне странно знакомой.
Особенно черное пятно пещеры, в форме крыла бабочки!
Готов поставить все содержимое своего рюкзака, против использованной туалетной бумажки, что впереди меня ждут приключения, которых я избежал на следующий год, после своего монументального подъема, подарившего неприятную фобию.
Пещеру со входом в виде крыла бабочки я нашел совершенно случайно, по зиме. Судя по отстутствию человеческих следов, народ о ней либо не знал, либо не затруднял себя походами по окрестным горам, предпочитая бухать пониже, чтобы легче докатиться до родного дома или сбегать за добавкой в любой из десятка знакомых каждому домиков, хозяйки которых приторговывали самогоном.
Участковые тоже эти домики знали и наведывались "снять пробу" с периодичность раз в две недели, с удовольствием потирая свои темные лица и разминая вечно скрюченные, пальчики.
Уже вовсю смолящий, так что со спичками и зажигалкой в кармане, я совершенно бесстрашно сунул голову в темноту каменной дыры, подсвечивая себе узким лучиком фонарика в зажигалке.
Это многим моим знакомым, на тот момент, такой свет казался мертвенным, пугающим и навевающим мысли о самоубийстве. Для моих глаз, было самое "оно".
Светящийся диод, разумеется, воровал цвета, но, зато, не слепил глаз и служил удивительно долго, заставляя не раз и не два поминать братцев-китайцев, добрым словом.
Пол пещеры ощутимо подавался вниз, уводя меня все дальше и дальше от входа, от белого снега на пороге и пронзительно синего, совершенно не зимнего, неба.
От стены до стены, пещера была метров пять-шесть, а в длину тянулась уже добрую сотню метров, отчего-то загибаясь вправо и уходя все ниже и ниже.
Старательно подсвечивая себе фонариком, двигался неторопливо, внимательно глядя по сторонам и себе под ноги: если я здесь сломаю ногу, найти меня будет совершенно некому, ведь с работы я уволился позавчера, ничего и никому, не сказав и теперь прогуливался в свое удовольствие, ругаясь на погоду, отметившую мое увольнение полноценными минус тридцатью, по старику Цельсию.
По моим прикидкам, я уже должен был шагать снаружи, по хрустящему снегу, под лучами Солнца, а я хлюпал валенками по воде, струящейся по дну пещеры и касался руками влажных стен, уходящих вверх, на высоту не меньше двух моих ростов, чего просто не могло быть, потому что не могло быть в принципе!
Поскользнувшись в первый раз, я задумался о бренности бытия.
Во-второй, о собственной глупости.
После третьей "посадки на воду", дал себе слово вернуться сюда завтра, надев рабочие башмаки, подкованные бронзовыми гвоздями, и направился к выходу.
Что-то, словно толкало меня в спину, уговаривая поторопиться, переключиться на вторую, а лучше, сразу четвертую, скорости.
Упрекая себя в трусости, поддался уговору и выскочил на свет с такой скоростью, словно за мной гнались все окрестные хулиганы, вздумавшие наконец-то рассчитаться со мной, за все мои грехи, тайные и явные.
На следующее утро пошел снег.
Пещеру я так больше и не нашел, хотя бродил в тех местах с периодичностью три раза за лето и дважды — за зиму.
И вот теперь — она снова манит меня своим крылом бабочки.
— "Путь в тысячу ли начинается с первого шага!" — Я мужественно выдвинул нижнюю челюсть и сделал этот самый первый шаг.
Из странного ощущения неправильности происходящего, оставил на входе в пещеру переливающуюся пробку "защитного купола", на всякий случай, чтобы если начнется обвал, у меня была маленькая, ускользающая, но возможность выбраться наружу естественным путем, а не открывая серебристую Дорогу, в объятия Лесли, которой точно есть что мне сказать и чем огреть, что бы я не выделывался больше.
Из-за этого же ощущения, достал из рюкзака и переложил в карман целых две склянки с зельем и удвоил количество файерболов, продолжающий крутиться вокруг меня по путаным орбитам.
"Шаг и шаг!
За шагом — шаг!
И снова — шаг!"
Немудреные строчки, написанные давным-давно, еще в классе седьмом-восьмом, внезапно вслыли в голове, хотя вся свое стихоплетство я сложил в большой погребальный костер на берегу реки, став чуть старше и мудрее.
"Шаги — стучат.
Шаги — гремят!
Шаг наполняет смыслом мир.
Шаг разбивает лед
Рвет паутины кружева.
Уводит прочь.
Приводит к.
Последний шаг.
И первый шаг.
И смысл жизни,
В этих двух шагах..."
Шлепая сапогами по воде, спускался все ниже и ниже, начиная догадываться, что может ждать меня внизу.
Это не волшебная пещера Али-бабы, наполненная сокровищами и сорока разбойниками.
Здесь меня не ждет Терракотовая армия или лихая ватага Уральских разбойников.
Это не "Сказки и мифы народов мира".
Это пещера, которая ведет меня вниз, все глубже и глубже, ввинчиваясь, как штопор, в нежные, каменные внутренности странной горы, возникшей посреди бескрайней степи, на Дороге Желтого Кирпича...
Где-то через час дороги, когда стало прекрасно понятно, что спустился я глубже, чем до этого поднялся, каменный пол перестал бугриться камнями и острыми осколками, грозящими прорвать подошву сапог. Вода, до этого совершенно бесконтрольно заливающая пол, скатилась в специально выдолбленный для нее, арык, вдоль стены.
Еще минут через десять, стены потеряли вид природного чуда, становясь гладкими и богато украшенными псевдорастительным узором, в котором, чаще всего, мне виделась паутина, а не сплетшиеся побеги растений.
Чем ниже я спукался, тем богаче и светлее выглядел коридор.
Притушив файерболы-фонарики, едва удержался от свиста — стены и потолок действительно слегка светились, намекая, что дальше меня ждет нечто и вовсе невообразимое.
— А дозиметра-то у меня и нет! — Нервно хихикнул я, уповая на зелье и любовь одной то ли Богини, то ли... Просто возмутительно прекрасной, женщины. — "Ваше сиятельство!"
После двух витков, коридор "разлетелся вверх и в стороны", словно парадная лестничная площадка старинного дворца, открывая мне шокирующее зрелище, отвести от которого глаза не давала совесть и кошачье "страшно любопытно".
Вода из арыка, получив разгон, вырывалась на свободу, налетала на массивную бронзу позеленвших от времени и воды, дверей, взмывала шелестящими струями к потолку, прокатывалась по верхней части двери и потолку, роняя капли вниз и скрывалась в черной дыре, полуприкрытой толстой решеткой, о которую билась одинокая пластиковая бутылка.
Вздохнув, подошел болиже и коснулся позеленевшей бронзы.
И, сразу, отдернул руку — вся дверь, сверху донизу, была покрыта коркой прозрачного, жгущего руку космическим холодом, льда.
Что же за чудо пряталось за дверью, и не будет ли хуже всепй Сутарре, если я эту дверь открою?!
Прежде чем совать голову в пасть неведомого создателя таких дверей, создал сантиметровый шарик огня, раскалил его до температуры плазмы и отправил малым ходом в дверь.
Огонек, к моему удивлению, коснулся ледяной стенки без шипения, облачка пара или других признаков победы разума, над стихией. Коснулся.
Вошел в лед на пару сантиметров и, вышел из повиновения, устремившись к потолку и оставляя во льду, быстрозатягивающееся льдом, отверстие.
Через полминуты, файербол добрался до трех четвертей двери, замер и начал совершенно бешено "качать из меня силу", как любил выражаться Керрам, общаясь с Торнтоном.
Пришлось, "клин вышибать клином", отправив еще один "огонек", по адресу новой прописки, первого.
Миниатюрный взрыв снял с двери толстый пласт льда, который медленно и трагично, как в лучших голливудских поделках, упал на потолок.
Не пригодился мне "купол", поставленный "на всякий случай".
Как не стыдно признать, но "бабах" получился слабеньким — обычно, если я вкачивал столько сил в файербол, сносило каменную стену толщиной в метр и высотой в три, при длине в десятку.
Специально "мерялись жезлами" с Мариной, на полигоне.
Керрам пообещал, в следующий раз, мне кое-что удалить, а Марине — добавить.
Мозг он имел в виду, м-о-з-г! Потому как у меня все проблемы от "большого ума", а у моей ученицы — от "недостатка оного, в катастрафических размерах"!
Ругался Керрам правильно — если я просто взорвал свой кусок стены, раскидав осколки на полкилометра, то Марина слегка перестаралась, расплавив вдвое больший кусок стены и не рассчитав, что уклон идет точнехонько в русло мелкой речушки, из которой мы брали воду.
Ошпаренные "водоносы" нажаловались Керраму и, тогда еще дракон, прилетел наводить порядки.
Марина, от обиды, расплакалась, забыв, что может поджарить своего обидчика быстрее, чем тот откроет пасть. А напоминать об этом, я как-то не решился — очень близко стоял к дракону...
Улыбнувшись воспоминаниям, понял, что откровенно скучаю по своей шебутной и неуважительной к старшим, молодежи.
Нет, до сожалений о побеге из "золотой клетки" дело не дошло, но вертелось очень близко. Ведь я мог и не убегать, бросая всех, а просто уйти в сторонку, открыть свой ресторанчик...
"Блин, да что ж он так ко мне привязался-то, этот ресторанчик?!" — Я, в сердцах, отошел к стене, достал из рюкзака два горячих котелка — с остатками пшеной каши и крепко заваренным чаем — и устроил себе восстановление сил обожравшись по полной программе.
Зевая, отшкоблил оба котелка, в очередной раз задумавшись о целесообразности "энергетической", совершенно экологически чистой, посуды.
Получалось, что рентабельность такой посуды вылетит в копеечку, если ты не обладаешь магическими силами или попросту — не можешь удержать в голове не только словесную конструкцию заклинания, но и зримо ее представить, едва ли не до тактильных ощущений.
Вот у Марины, с ее математическим опытом, такая посуда будет получаться запросто. А у поэта-стихоплета Аркаши — нет. Слишком слабая фантазия. Как ни странно, но с Гильбертом, в этом отношении, я совершенно солидарен. Как и с Ландау, проехавшимся по математикам, с тем же обвинением. В общем: "Фактов всегда достаточно — не хватает фантазии"...
Вот и сейчас, все факты собрались у меня перед носом и будили фантазию.
Будили-будили, да и разбудили, на мою голову!
Убрав чистую посуду, посажалев, что снова нажрался на ночь, попытался пару раз подпрыгнуть как можно выше.
Нет, я не сошел с ума, надеясь дотянуться до потолка в прыжке. Просто проверял одну маленькую теорию. Для ее же проверки, слепил маленький энергетический купол, сунул в него "огонек" и отпустил по течению.
Через несколько секунд моя самодельная лодочка взмыла к потолку, перевернувшись вверх ногами, скользнула по двери и, осветив на миг решетку, унеслась вдаль, провалившись через дырку между двух прутьев.
Туда же, через десять минут, кануло еще пяток моих "подопытных мышек". А вот шестая — застряла и потухла, когда ее захлестнуло водой.
На моей памяти, такое случилось впервые...
Скрипя зубами, ругаясь на свою бушующую фантазию, сел за новые идеи — мне надо было придумать нечто, на чем я смогу прокатиться по поверхности воды, взмыть к потолку, перевернувшись вниз головой и успеть спрыгнуть с этого "нечто", пока поток воды не прижмет меня к прутьям.
Идея водных лыж мне очень нравилась, но где взять моторку, которая потянет меня по водной глади?!
Порывшись в рюкзаке, со вздохом, решил от идеи водных лыж, отказаться: дрова у меня были в ассортименте, но вот сделать из дров лыжи... Для моей фантазии это было совсем чересчур...
Выбрав полешко подлиннее, замерил глубину потока и, фыркая и отплевываясь, выбрался из арыка, оказавшегося настолько глубоким, что полено до дна не достало, зато я — достал, запросто.
Воды было выше пояса, а сильное течение, протащило меня добрых полметра, пока бултыхался и пугался утопления в полном обмундировании.
Пришлось доставать еще поленья, разжигать костер и развешиваться на просушку.
Через два часа, греясь у костра, пришел к выводу, что самый главный враг человечества — инертность его мышления!
Зачем я жгу дрова, если умею делать файерболы разной температуры и объема?
Зачем я прикидываю, из чего сделать водные лыжи, если прекрасно могу сделать энергетический кокон, как делал это неоднократно?!
Нет, идея сделать "водные лыжи" из "развернутого купола", мне в голову пришла. Я, даже, уже рассчитал, что именно надо изменить в конструкции заклинания, чтобы получить не сферу, а тонкую и невесомую, плоскость. Получилось заклинание изящное и такое простое, словно отродясь "купол", на самом деле, был "щитом".
Поворчав на самого себя, "досушился" у костра, со всеми удобствами. Заодно провел и еще один эксперимент — дым, например, поднимался к потолку и затягивался в решетку, намекая о нешуточной тяге.
"Мир держится на аферистах, недотепах и честном слове!" — Я сделал вокруг себя прозрачный, веретенообразный снаряд, "перекрутив кокон" по двум осям, рядом с арыком.
Вновь пожалел о пищевых излишествах и перевернулся на бок, подталкивая свой плавательный аппарат к стремительно несущейся воде. Еще поворот и еще.
"Блин... Неужто далеко... Упс!" — Вода подхватила мой кораблик, трижды стукнула о бетонный бортик и потянула за собой, к потолку.
Жаль только, что я, словно по закону подлости, оказался лежащим вниз лицом и, кроме заросшего микроскопическими водорослями, дна арыка, совершенно ничего не видел.
А ведь трижды рассчитал, на каком расстоянии надо материализовать кокон, чтобы...
Момент подъема к потолку оказался не самым приятным — желудок попытался покинуть дурное тело, столь резко меняющее вектор... Потом, моя торпеда, со скрежетом и грохотом врезалась в решетку и задрожала, словно пытаясь раздвинуть своим тупым носом толстые прутья, преграждающие ей путь.
Неторопливо, боясь ошибиться еще раз, "развернул кокон до полноценного шара", встал на трясущиеся ноги и задрал голову вверх, любуясь потолком, еще совсем недавно называемым полом.
