— Что происходит, господа? — мой первый вопрос.
— Ничего страшного — общество освобождается от криминальных экскрементов.
— Причём здесь я?
— Вы — как раз особая статья. Вы, так называемый, Смотрящий за городом, то есть глава местной ячейки преступной организации, именующей себя Движением. При этом вы — руководитель успешно развивающейся фирмы, молодой и чуть ли не самой крупной в городе, вполне легальной и законной. Два груза на весах Фемиды.
— По-моему, богиня решала вопрос — виновен или нет.
— Мы перефразируем — полезен или нет.
— А где законность? Одна сила сломала другую и покатилась волна репрессий.
— С волками жить — по-волчьи выть. Ешьте бутерброды, Алексей Владимирович, пейте кофе и поезжайте на работу — вы нужны городу. С вашим криминальным прошлым давайте покончим в этом кабинете. Вот ваши документы и телефон.
Выйдя за порог, позвонил Лёвчику — его мобильник не отвечал. Позвонил Наташе — её телефон оказался заблокирован. Чёрт! Нет ничего хуже информационного вакуума. Проще говоря — неизвестность пугает.
От чего-то надо было оттолкнуться, чтобы войти в привычное русло. Взял такси и поехал в "НБЭ". Но и тут спокойствия не нашёл. Перед офисом толпы творение. Наши сотрудники сгрудились у дверей, заблокированных ведомственной охраной Н-ской электростанции.
— Что происходит?
— Да вот, не пускают.
Подошла Елена Борисовна:
— Это называется рейдерский захват, шеф. Нам сказали: вы здесь больше не работаете, а предприятие принадлежит Борисову.
Какого черта! Я за мобильник. Мой компаньон не отвечал — сбрасывались все попытки связи. Позвонил в приёмную.
— Гладышев? С вами приказано не соединять. Не звоните больше, пожалуйста.
Похоже, зам по кадровой политике права — Борисов воспользовался моментом и подло кинул соучредителя.
— Господа, езжайте по домам — мы решим вопрос, даже если потребуется, в судебном порядке. Дни вынужденных прогулов будут оплачены.
Вскоре перед парадным крыльцом остались только мы с Еленой Борисовной.
— В курсе, шеф — "Алекс" разгромили?
— Что?!
— Все, кто имел к нему отношение, повязаны. Областной ОМОН хозяйничает в городе. Вас-то не задерживали?
— Нет. Впрочем, да, но фээсбэшники — у них ночевал.
— Значит, где-то вас пасёт ОМОН. Возможно дома.
— Возможно. Наташин телефон заблокирован.
— Вот видите. Вам надо где-то укрыться, время переждать.
— Где укрыться? И почему я должен прятаться?
— Мне вам надо это объяснять или всё-таки сами домыслите?
После минутного размышления:
— Представляете, совершенно не знаю, что можно сделать в данной ситуации. Не подскажите?
— Думаю, у меня вас искать не будут.
— А если вдруг — тогда и вы подставитесь за укрывательство.
— Вас никто не объявлял преступником, а за любовные связи в законодательстве ещё нет статьи.
Любовные? Гм.... Но лучше уж её квартира, чем кутузка.
— А как же Наташа, Катюша? Я не знаю, что с ними и не могу дозвониться.
— Съезжу к ним сегодня, всё разузнаю и предупрежу. Надо только время выждать.
Разумнее её предложения мне ничего не пришло в голову. И я стал затворником. Даже телефон Елена отобрала, чтобы не поддался соблазну и не наследил во внешнем мире.
Вечером докладывала.
— Заметил — юридический отдел отсутствовал утром перед офисом?
— Думаешь, перекупил Борисов крючкотворов?
— Подумала и поехала к Миттельману домой.
— Впустил?
— А я будто к жене его, Софочке, а потом и до него добралась. Про тебя спрашивал. Думает, что в "Алексе" повязали. Говорит, сейчас правит учредительные документы НБЭ — теперь Борисов его полноправный владелец, а твою фамилию вымарали.
— Сволочи! А если посудиться?
— Никаких перспектив. Твоя доля в НБЭ от "Алекса", а он вне закона. Криминальные денежки, говорит Миттельман.
— А что Наташа? Была у нас дома?
— Возле дома. Там машина стоит и мужики в ней. Не рискнула.
— Давай ещё позвоним.
— Только не с твоего телефона.
Наташин по-прежнему заблокирован. Чёрт!
— Давай уедем, — звала Елена.
Куда? На что? И что с семьёй? У них нет зелёнки на коттедж, и в любую минуту их могут просто выкинуть на улицу.
— Это не смертельно, — увещевала Елена, устраивая голову на моё плечо. — Главное — тебе остаться на свободе, всё остальное можно решить.
Я соглашался.
Машина у моих ворот, а в ней молодчики. Это могли быть омоновцы, а могли и не быть. "Алекс" разгромили, а я остался на свободе — почему? — следовало ждать вопроса от бандюков. Ответ мог быть не утешительным — возможно, это дело времени: найдут и повяжут.
Борисов прибрал "НБЭ" к рукам — давно, видать, вынашивал планы, поганец, а тут такой случай. Мне даже вложенный капитал отсудить не светило — вливался он от "Алекса" и, стало быть, припахивал криминалом. Бывший компаньон этим ловко воспользовался.
Вторую неделю скрываюсь в чужой квартире в полной изоляции, в смысле информации — что творится в городе? где моя семья? что предпринять?
Потом Борисов запустил НБЭ под новым флагом, и Елена вышла на работу. Кормила меня, любила и, как могла, утешала. А я страдал. Страдал своей беспомощностью, безысходностью положения. Ломал голову в поисках выхода и ничего умней придумать не мог, как пойти и покаяться Билли. Да-да, надену оптимизатор, примирюсь с виртуальным другом и переверну чёртово Зазеркалье вверх тормашками. Тебя, сука Борисов, в порошок сотру. Братков на волю выпущу, и да здравствует анархия — мать порядка! К дьяволу аппарат насилия, к чёрту тюрьмы и ментов. Мы создадим республику вольных лодырей. Объединим людей в одну великую коммуну. Таких реформ наделаем — Премьеру на зависть. Привезу в этот мир миллиарды — сколько потребуется — оптимизаторов и избавлю его от голода, холода, зависти и страданий. Но с врагами обязательно разделаюсь, ибо пепел Клааса стучит в моём сердце....
Вскакивал с дивана и метался по квартире, окрылённый жаждой мести и преобразований. Находившись, плюхался обратно. Нет, не реально — Билли никогда не подбить на эту авантюру. Скорее всего, он и разговаривать со мной не станет — умыкнёт из Зазеркалья, и дело с концом. Да, так и будет — надо знать виртуального всезнайку.
И я ломал голову, как улестить, убедить, обмануть Билли, потому что без его помощи эту гору проблем вряд ли осилить. Может, со временем — сейчас сдаться на его милость, а через какой-то срок, замирившись, вернуться сюда и исполнить всё задуманное.
Вернуться надо обязательно — бог с ним, Борисовым — Наталью не мог бросить с Катюшей на произвол зазеркальной судьбы. А теперь вот Елена....
Пили чай. За окнами смеркалось. Звонок в дверь. Елена метнула на меня встревоженный взгляд и в прихожую.
— Кто там?
— Нам бы Алекса.... Кхе.... Кхе.... Гладышева.
Я понял — за мной пришли, и поднялся из-за стола. Елена на грудь, обвила шею руками:
— Мы не откроем.
— Они выломают дверь.
— Позвоним в милицию.
— И не вздумай — подпишешь нам смертный приговор. Пусти — попробую договориться.
— Они убьют тебя.
— Это не так просто сделать (без оптимизатора-то?).
— Я не хочу тебя терять. Не могу. Мне не пережить этого.
— Лена, — расцепил её руки. — Ты пытаешься лишить меня мужского права отвечать за свои поступки.
И от порога:
— Если не вернусь, исчезни из города — эти люди свидетелей не оставляют.
Махнул рукой — не светись в проходе — и открыл дверь:
— Чем могу быть полезен, господа?
Господ было двое — атлеты с бритыми черепами и руками от гориллы.
— Спустимся, потолковать надо.
В "Мерседесе" у подъезда поджидали ещё двое. Меня определили на заднее сидение и стиснули широкими плечами. Дело швах, подумал с тоской. А будь у меня оптимизатор....
Город наряжался в ночное убранство неоновых реклам. Чёрный мерс катил по залитым светом улицам, и тихий бит его приёмника отстукивал последние мгновения моей жизни. Высотки кончились, коттеджная окраина. Если свернуть сейчас налево, можно проехать к моему дому. К нашему с Наташей. Возможно, уже бывшему.
Вырулили на федеральную трассу, повернули в сторону областного центра. К Сан Санычу на разборки? Возможно, если он сорвался от Хозяина — повязан был вместе с остальными законниками. Значит, будет разговор. Был бы приказ замочить — мочканули без церемоний.
Только подумал, "мерс" прижался к обочине и остановился. Водитель выключил мотор и приёмник. Стало тихо и грустно. Где ты, ярко прожитая жизнь Зазеркалья, смертный одр и строй рыдающих потомков? О, дайте, дайте мне оптимизатор! Ария умирающего идиота. Сейчас ткнут перо под локоть и выкинут в кювет. Прощай этот свет, здравствуй тот!
Сидящий рядом с водителем не спеша опустил высокий ворот пальто, повернул узнаваемое лицо.
— Здравствуй, Лёшенька, друг любезный, — дребезжащий и скрипучий, как несмазанный колодезный ворот, голос Смотрящего за областью. — Похоронил, небось, грешного?
— Здравствуй, Сан Саныч. А я думаю, что за люди, чего надо?
— Сыкнул, признайся.
— Школу жизни я экстерном кончал, но усвоил твёрдо — не верь, не бойся, не проси.
— Ну-ну, а ответь-ка мне, Лёшенька, где пацаны твои, расскажи, как Макса сдал.
— Не шей напраслину, Сан Саныч, — менты всех повязали.
— Но ведь была же сука.
— А Большой Сходняк кто ментам слил? Кто команду дал паханов вязать? Этот наезд в Кремле планировался, и кердык Движению идёт по всей стране.
Смотрящий за областью вздохнул тяжко и, помолчав, спросил:
— На чёрный день припас чего? Ты ведь у нас предусмотрительный.
— Увы. Кто о них подумать мог — чёрных днях? Всё, что зарабатывали, каждую копейку в дело.
— Общак поганые нашли?
— Не было общака. Все деньги в производственных активах.
— Крысятничишь?
— Зачем? Была ж команда — внедряться, развиваться....
— Как от ментов отмазался?
— Фээсбэшники прикрыли, сказали, городу нужен.
— Сами что ль?
— Сказал, что знаю — остальное догадки.
Сан Саныч задумался. Мне показалось, напряжение спало. Может, договоримся?
— Деньги край нужны, — заскрипел Смотрящий за областью. — Лимонов десять сможешь вытащить из дела?
— Ни копья. Компаньон кинул. Остался за бортом, без денег, без "Алекса"....
— Пургу несёшь.
— Если бы.
— Пришить суку.
— Ничего не изменит — я потерял юридические права на предприятие.
Кажется, он поверил — смолчал о грызунах.
— Дом продай. Макс сказывал, зашибись хазу надыбал.
— На десять лимонов не потянет, да и не продать его — прав собственности нет.
— Выходит, ничего у тебя нет — гол, как сокол, — Смотрящий покачал головой. — Чем думаешь заниматься?
— Вот и думаю, чем заняться.
— Поехали со мной — один хороший скачок, и мы опять при бабле.
— Гоп-стопник из меня, Сан Саныч, ни-ка-кой.
— Ну, зачем же шинкарить? Мы банк возьмём. Ведь ты же голова — чего-нибудь придумаешь.
— Думаю, Сан Саныч, криминал нынче не в моде — чистый надо бизнес заводить.
— Сорваться хочешь?
— Дело хочу вернуть, подло отнятое.
— От нас обратной дороги нет — только на мазарки.
— Все под Богом.
— Не очкуешь, соколик. А если мы сейчас вернёмся, бабе твоей сиськи отрежем и по улице голой бегать заставим.
Я молчал, не зная, что ответить — а ведь могут.
— Обеих баб и соплячку. Чего молчишь?
— Не вижу смысла в словах и логики — с дуру, как говорится....
— Ссученный ты — вот и вся логика.
— Это ты напрасно, Сан Саныч. Движению я не изменял, своих не закладывал. Почему на воле? Пытаюсь понять, потому и хоронюсь.
— Что же мне с тобою делать, Лёшенька? — после очередной паузы заскрипел беглый вор в законе. — Язык оторвать да Кудияру отправить?
— Пришить всегда успеете, если повинен в чём, а поверите, так есть надежда, что, скажем, через полгодика смогу добыть требуемую сумму.
— Через полгодика? Далеко загадал. Где тебя искать потом? И где будем мы?
— Раньше не получится. Да и этот срок весьма оптимистичный.
— Грамотный ты, Лёшенька, а значит хитрый. Будем считать, обвёл ты нас вокруг пальца: мы тебе поверили и отпустили. А, пацаны, поверим и отпустим?
Пацаны молчали.
— Ступай. Дойдёшь до дома-то — уж больно не охота возвращаться?
Я? Отсюда? В мгновение ока — вон они, огни родного города.
Одна из горилл выбралась на обочину, освобождая путь наружу для меня.
Эх, ма, неужто отбрехался? Сердечко сладко ёкало, и ручонки тряслись, когда подался наружу. Высунулся из автомобиля и первое, что успел схватить взгляд — звёзды, гроздья сверкающих бриллиантов на чёрном холсте неба. Где-то там, в бездонной пропасти вселенной, моя Земля, мой мир, мой виртуальный друг. Как же я соскучился. К чёрту эксперимент! К чёрту Зазеркалье! Оптимизатор на руку, дам подмышку и домой.
Только успел подумать, страшный удар в лоб погасил сознание. Да так скоро, что и боли не успел почувствовать.
Путь в Эдем
Сначала был запах. Отвратительный запах нечистот и гниющей плоти.
Где я? В мусорном баке, на свалке, в канализационном колодце?
Нет, сначала была мысль. Я осознал себя. Осознал, что жив и нахожусь в каком-то зловонном пространстве.
Потом был звук. Бу-бу-бу. Это голоса. Кто-то тужится в трубу и на барабанную перепонку. Бу-бу-бу. Потом слух прорезался....
— И когда ты, Кащеевна..., была б не бабой, сказал: накобелишься — всех мужиков уже заездила.
— У Катьки ператрицы была така болезь — под кого бы залезь — так её жеребцом лечили.
— Ну, этот вряд ли на жеребчика потянет. Ты, Кащеевна, штаны с его сыми да на хрен погляди — может, не стоит и возиться.
— Глядела уж — все ваши скрученные близко не стояли.
— Нут-ка, подыми ему башку. Ништяк в лобешник приложились — сколь на свету маюсь, таких аккуратных вмятин отродясь не видывал....
Потом был свет. Я открыл глаза и очень близко увидел чьё-то бородатое лицо и взгляд недобрых, глубоко запрятанных глаз.
— Кажись, оклемался. С тебя флакон, Кащеевна.
— Ой, взаправду зенки размежил. Ну-ка, плесните в кружку бульёну.
— Бойся — кипяток.
К моим губам притиснули край аллюминевой кружки.
— Смотри-ка, пьёт, не обжигается. Вот промялся, буржуй.
Не переводя дух, опорожнил кружку и не расчувствовал в нём обжигающего напитка. Потом перевёл дух и огляделся. Сарай не сарай, железобетонное строение с высоченным потолком и выбитыми глазницами окон. Костерок оторочен кирпичами, вокруг пяток тёмных фигур. Моя спина покоится на мощном бедре весьма упитанной особы — я бы сказал, болезненно располневшей. Просто жир-трест какой-то.
На одной её ладони мой затылок, пальцы другой тянутся ко рту.
— Обсоси косточку.
В них разваренная.... ну, не говядина, точно. С тонкими коготками.... Это лапка....
Фонтан неусвоенного бульона оросил мою грудь и голое колено благодетельницы.
— Эк, ты, — расстроилась она.
— Не жилец, — подсказал кто-то. — Ишь как нутренности-то отшибли.
— Тебя кто бил, скажи, — Кащеевна утёрла рукавом мне лицо, грудь и своё колено. — Говорить можешь али нет?
