Я разлепил губы:
— Почему Кащеевна?
— Придурки прозвали, — она кивнула на окружение. — Надя Власова я. А ты с виду из господ, только нашли тебя у дороги вот с этой ямой в голове.
Она сунула щепоть в мой лоб.
— Пошти на полпальца входит. Мозги-то как не вышибли. Помнишь что?
Я покачал головой.
— Где живёшь? Кем трудишься?
— Ну, ясен хрен, не работягой — это реплика от костра.
— Поутру нашли в беспамятстве и в карманах пустота. Сначала думали дохляк — эти твари сожрать хотели, я не дала.
— Спасибо.
Кто-то с поправкой влез:
— Спасибо слишком много, а вот по флакону на брата сама раз.
Нашлись варианты.
— Теперь, как благородный человек, ты обязан на Надьке жаниться.
Хохот у костра. Реплики.
— Переедешь в дом буржуйский, Кащеевна, мы к тебе на опохмел ходить станем.
— А можа при барских хоромах нас куда пристроишь — и ноги бить не надо.
— Подымишься, обитель твою сыщем, — пообещала толстая моя спасительница. — На, съешь, сама жевала.
Она сплюнула на ладонь и сунула мне в рот что-то вроде хлебного мякиша. Я поперхнулся и зашёлся в кашле — где-то в пыли, у её ноги, потерялась подачка.
— Ходули-то шевелятся? — спросила Кащеевна, но погладила не бедро или колено, а ширинку брюк.
А чёрт их знает! Посмотрел на свои конечности. Попробовал согнуть в колене одну ногу — получилось. Потом вторую. И руки функционируют....
Только ощущение, будто на запястье оптимизатор — ни жара костра не чувствую, ни прохлады ночи. И боли не чувствую.
А должна быть!
Пощупал вмятину во лбу — круглую, глубокую — след молотка в пластилине.
— Хоть чернильницу ставь, — порадовалась за меня Кащеевна.
Как могло такое случиться?
Помню бандюков, "Мерседес" чёрный, наш разговор....
Как тормознулись у обочины, тоже помню. Вылез обнадёженный, а потом удар — в лоб, молотком. Должна была треснуть кость и брызнуть мозги, а получилась вмятина. И запекшей крови нет. Даже кожа будто цела.
— Нет зеркальца? — спросил.
— Лежи уж, — Кащеевна убрала мою руку со лба, — князь Гвидон.
Кто-то был начитаннее:
— Если ты про звезду, что в торцу горит, то эта у евоной жонки — царевны-лебедь.
— Что за народ? — спросил и смежил веки, чтобы не видеть испитые рожи в бликах костра.
— Эти-то? — для полного обзора Кащеевна пристроила мою голову на объёмное своё брюхо. — Эти-то? Щас познакомлю. Вон Ванька Упырь — кровь сосёт из мертвяков.
— Врёшь, Надюха, — вяло откликнулся мужичонка с маленьким бледным безволосым личиком, чем-то напоминающим страусиное. Может, крупным широким носом, гнущим шею и фейс к груди? Или маленькими луповатыми глазками, как пуговицы нарядной кофты, поблескивающие всполохами костра? — Кровяка в трупе сворачивается — попробуй, высоси.
— Вы что, действительно человечиной питаетесь?
— И крысятиной, и грачатиной, и ежатиной — мясо же, — это сказал одноногий, безликий, с огромным кадыком на длиной худой шее, в тельняшке под короткорукавым пиджачком с чужого плеча.
— Макс Афганец, — представила Кащеевна товарища. — С зонтиком вместо костыля, а скачет так, что не убежишь — даже не пытайся.
— Зачем мне от него бегать?
— Мало ли..., — покрутил лысой головой с приплюснутым черепом ещё один участник вечерни. — Вот захочешь смыться, не рассчитавшись....
— А я вам должен?
— Боря Свиное Ухо, — представила Кащеевна. — Говорит, в прежней жизни трактир держал — конкуренты сожгли. Сам едва спасся — шевелюру огонь слизнул, а обгорелые уши трубочкой свернулись.
— Слышите, братва, как Звезданутый запел? — забеспокоился бывший трактирщик. — Мы его, буржуя дрёбанного, нашли, с дороги пёрли, от дожжа укрыли, у костра согрели, а он — чего я вам должен? Да ты по гроб жизни нам должен за содеянное — по гроб и не рассчитаешься.
— Угомонись, — махнула толстой рукой Кащеевна.
— Выпить ба, — мечтательно вздохнул малый с крепкими, но обвислыми плечами. И руки у него были мощные — длинные мускулистые с широкими заскорузлыми ладонями. Вот ноги подкачали — короткие, кривые, как у карлика.
— Филька Звонарь, — представила Кащеевна. — С им не разговаривай — глухня. Силы немеряной — это ён тебя сюда на сабе пёр. А вот стрючком подкачал — меньше мизинца.
Рукастый коротконог, заметив внимание к своей особе, закивал головой.
— Гы-гы-гы!
— Гы-гы.... Хрендель, говорю, у тебя ни на что не годный.
— Выпить ба, — согласился Звонарь.
— Выпивку мы сегодня прокакали — с энтим вот провозились, — трактирщик неприязнь ко мне личную пытался замутить до всеобщей. — Можа у тебя, Кащеевна, что в заначке сохранилось — проставляйся. Что за свадьба без веселья?
— Свадьба? — заступница моя встрепенулась. — На свадьбу можно и в закромах пошебуршать.
Рывком развернула моё лицо, едва не сорвав шею с резьбы.
— Ты, милый, как?
— Насчёт выпить?
— Насчёт жениться.
— Отрицательно.
— Дай-ка я посватаю, — придвинулся бородач с впалыми глазами. — Ты, морда буржуйская, кочевряжиться сюда пришёл?
— Меня принесли, — напомнил. — Сожрать хотели.
— Щас башку расколю, — трактирщик поднял обломок кирпича.
— Угомонись, Уч-Кудук, — вступился Ванька Упырь. — И ты, Боря, сядь, брось каменюку, сказал. Мы завтра за этого чубайса ящик белого с буржуйки худозадой стрясём.
— Поставит? — это он мне.
Пожал плечами — о чём вы?
— Поставит, поставит, — кивал Упырь страусиным клювом.
— Да ён ничё не помнит, — надрывным вздохом проводила Кащеевна вдаль видение белой фаты.
— Глаза видят, язык болоболит, — Упырь развил мысль. — Дырку в лобу глиной залепим — кто-нибудь признает. Водить по улицам на щепощке станем, как цыгане медведя.
Бомжи развеселились. Посыпались реплики.
— Ты, Звезданутый, на лисапетке крутить можешь? А косолапые катаются.
— В цирк его продадим.
— Лучше на паперть посадить — никто мимо не пройдёт. С такою дыркой-то в лобу....
Уч-Кудук придвинул бородатое лицо:
— Ты закатываться умеешь? Ну, дёргаться от падучей.... Научу — всем прихожанам карманы вывернешь.
Я выдержал его змеиный взгляд.
— Оно мне надо?
Трактирщик подскочил:
— Гонор-то убавь, морда буржуйская. Нет, надо ему башку расколоть, надо.
— Сядь! — Упырь махнул рукой. — Тащи, Кащеевна, заначку — сегодня он твой, а завтра решим, что с им делать.
— Ну, коль так, то и не жалко, — Надежда бесцеремонно спихнула меня в сторону и в три приёма — четвереньки, коленки и, наконец, стопы — подняла тушу в вертикальное положение. — Не жалко для компании — сейчас сбегаю.
Утопала в темноту.
От толчка упал лицом на угол полузасыпанной бетонной плиты и не почувствовал боли. Вот что это такое? Кожа на щеке лопнула, кровь течёт, а боли нет. Давеча кипяток пил и не обжёгся. Куда чувствительность пропала? Увы, печален вывод — следствия черепно-мозговой травмы.
Пощупал вмятину во лбу — точно, подставка под чернильницу. Представил пузырёк-непралевашку — сколько кубиков бесценного мозга вмято, порушено, безвозвратно погублено. Какие утрачены способности? Как сам жив остался?
Но остался. Могу мыслить, дышать, есть, пить, говорить, видеть и слышать. Двигаться могу. Значит, рано мне в покойники, да и в шуты гороховые....
Не ощущаю боли — один нюанс. А иже с ним — тепла и холода. Словом, потерял чувствительность. Не замечаю голода — второй. Впрочём, это из той же оперы.
Со слухом что? Со слухом есть проблемы. Голоса доносятся как из бочки — бу-бу-бу. И никак не могу понять, кто говорит, пока на рот не гляну. Это бывает.... Ну, точно! Заткнул поочерёдно пальцем правую раковину, левую. Это бывает, когда слышишь одной половиной. А у меня не работает правое ухо — напрочь отключилось. Вот такая чернильница!
Дальше что?
Прикрыл поочерёдно глаза — видят оба, но левый хуже. Да ни хрена он не видит — только свет и тьму! Смотрю на рожу трактирщика, вижу пергамент лысины и щёк, да три пропадающих пятна, когда Свиное Ухо молчит или моргает.
Руки двигаются, ноги гнутся. Попробовал встать. Встал, и тут же едва освещённые стены строения, костерок и сидящие пред ним бомжи в кадриль пустились — утюги за пирогами, пироги за башмаками.... Голова закружилась, и я бы упал, если б раньше Уч-Кудук не дёрнул меня за лодыжку.
— В бега, буржуй, собрался?
Упал и ткнулся лбом в треклятую плиту.
— Э, кончай, кончай! — вступился Упырь. — Товарный вид испортишь.
— Хуже не будет.
Подошла Кащеевна с коробкою в руках.
— Духалон?
Надежда извлекла пузырёк, повертела перед глазами.
— Не-а. Средство для очистки ванн.
Бомжи оживились
— Спиртяга?
— Ректификат.
— Цеди в котелок.
— А можа я неразбавленный пью.
— Выдавай Надюха по флакону.
— Допиваёте бульён, и ларисок дожирайте.
— Пускай флакон по кругу и котелочек — на занюх.
Кащеевна, едва не лишив головы, затащила мой торс на своё бедро.
— Хтой-то тебя так?
— Упал.
— Сейчас залижу — как на собаке заживёт.
И она принялась вылизывать царапины и ссадины моего лица.
О, господи! Я закрыл глаза. Опять этот запах. Отвратительный запах нечистот и гниющей плоти. Запах её рта.
— Будешь?
Открыл глаза — Кащеевна пристраивала пузырёк к моим губам.
— Средство для очистки ванн? Нет.
— Что ты понимаешь! Надо в рот набрать глоток, а потом запить — мягше бражки пройдёт.
Надя продемонстрировала культуру пития убойного напитка — крякнула, дыхнула, помотала головой.
— Прошла. Выпей, дуралей, веселее станет.
Реплики от костра:
— Смотри, как она его ласково — дуралей. Чует сердце, свадьбе быть.
— Сейчас мы её и забацаем. Уч-Кадушка принимай поповский сан.
Густой бас бородача отразил бетонный потолок:
— Венчается раба Божья Надежда рабу Божьему — Слышь, как тебя? Не помнишь? — рабу Божьему Звезданутому. Аминь.
Четыре глотки прогудели:
— Ами-инь.
— Да целуйтесь вы, черти! — басил Уч-Кудук, грозя дымящимся поленом. — Зря, что ль кадилом машу?
Увидев щербатый Надюхин рот, в страхе закрыл глаза. О, Господи!
— С таким не интересно — квёлый он, как жмурик, — отступилась новобрачная. — Надо его напоить.
Какие вопросы? Мне тут же протолкнули в рот горлышко пузырька, едва не выдавив зубы. Забулькала жидкость, задёргался кадык, пропуская её внутрь.
— Пей, буржуй, халява. Завтра нас коньячком угостишь.
— Вот, зараза, полфлакона оприходовал и не поморщился.
— Пустите-ка его — посмотрим, пробрало али нет.
Меня поставили на четвереньки. Я только помотал головой, давя отрыжку, а она хлынула изо рта жидкостью для очистки ванн.
— Вот зараза, всё добро в пыль. Не давайте ему больше.
Меня оставили в покое.
Я прилёг, пытаясь привести в порядок мысли — осознать, что имею, что могу противопоставить этой банде спившихся отбросов в защиту своей чести, достоинства и самой жизни. Но достал-таки ректификат — головка моя поплыла, поплыла, вальсируя, не давая сосредоточиться на главном. Чушь полезла всякая, философская — ну, прямо к месту.
Через всю мою сознательную жизнь проходила красной нитью женская тема. У меня не было приятелей кроме виртуального Билли. Папашка бросил нас, и было время, когда я его ненавидел, потом жалел, но никогда не уважал, не гордился, не брал в пример для подражания. Дед был суровым человеком и, как оказалось, весьма жестоким и коварным — мы стали врагами. Патрон давал отеческие советы, но чаще прислушивался к моим, профессиональным. Так уж получилось, что жизнь мою заполнили женщины — бабушка и мама, жёны и любовницы, дочери. И, конечно, это обстоятельство корректировало мои поступки, сформировало характер и определило судьбу, которую, впрочем, не следует хаять. Только вот ирония — на пороге в небытиё оказаться вновь в роли жениха полуторацентнерной макумбы.
Свадьбу играли с размахом. Подкинули дровишек в костёр — тьма убралась в углы. Надюха на выпивку не поскупилась, а в котелке ещё оставалась крысиная похлёбка. Подвыпившая компания веселилась от души. Зажигала невеста, сотрясая необъятными телесами.
— Я, бывало, всем давала по четыре разика
И теперь моё давало стало шире тазика.
Бомжи пустились в пляс. Филька Звонарь живописные выделывал кренделя на своих кривых недоразвитых.
— Ай-лю-лю, ай-лю-лю, поймал вошку на фую
Грязную вонючую, щас её замучаю.
— И-и-и, — Кащеевна по-цыгански откинула стан, сотрясая пудовыми грудями.
— Я, бывало, всем давала по четыре раза в день
А теперь моё давало получило бюллетень.
Ванька Упырь запылил вокруг, шаркая.
— Эх, оп твою мать, на свадьбе буду бичевать
Сыму с невесты рядницу, надеру ей задницу.
И хлопнул Надюху по внушительной ягодице. Та в долгу не осталась — топнула и отдавила приставале ступню.
— Я давала бы ещё, да болит влагалищё!
То, что они выделывали вокруг костра, свет его отражал на стенах здания, масштабную рисуя вакханалию. Да ещё бетонный потолок, усиливая, отражал голоса. Словом, кордебалет и опера на сцене полуночного театра абсурда. Вокальнохореографическое представление в исполнении отбросов общества. Кому-то в кошмарном сне такое не привидится, а мне, пожалуйста, реальное и дармовое зрелище.
А дармовое ли? Напляшутся бичи помойные, и пьяная десятипудовая дурнопахнущая Кащеевна навалится и изнасилует меня. Каково? Убойно. Впрочем, нет, конечно, ничего у неё не получится. Но даже сама попытка, даже мысль о ней вызывала в душе крайнее отвращение. Что предпринять, чтобы избежать её приставаний? Бежать, надо немедленно бежать отсюда прочь.
Я только поднялся на корточки, а голова моя поплыла кругом. Вернее всё вокруг побежало перед глазами — утюги за пирогами, пироги за башмаками....
Чёрт! Ещё одно следствие черепно-мозговой травмы — у меня отключился вестибулярный аппарат. Интересно, один или оба?
Как бежать, если я даже на ноги встать не могу — теряю ориентацию в пространстве? Ползком в двери, затеряться в темноте, дождаться утра.... А там видно будет. Сейчас задача — спасти свою честь.
Про честь загнул, конечно, но пополз. Как разведчик через линию фронта — левое плечо вперёд, правое.... И локтями, локтями упираюсь. Голова кружится.... до тошноты. Но земля рядом — лбом уткнусь, отдышусь и дальше.
Добрался до стены — где выход, не знаю. Но я уже в тени, меня уже не видно — кинутся искать, а не тут-то было.
Ползём дальше, по периметру — должен быть выход, ведь как-то же вошли. Хотя, наверное, громко сказано — выход для тех, кто ходит, мне следует поискать выполз.
Что это? Спуск в подвал? Ступени. Дальше вода. Не врюхаться бы, а то придётся бичей на помощь звать. Вот смеху-то....
Обогнул ловушку, чешем дальше. Конца и края нет пути. Но это не дело — пусть голова кругом и тошнота в горле, так мне теперь в гада ползучего превращаться? Надо пытаться встать и идти, ну, хотя бы держась за стену.
Встал и.... И меня швырнуло на стену, ладно спиной — опёрся, не упал. А у костра — больше ничего и не видно — пироги за сапогами, утюги за пирогами.... Подступила тошнота. Сейчас вырвет.... Не вырвало.