Часть 3. Малиновый Мост.

      Вернулся Тень.

      — Внизу все тихо. Я сделал шнур на два метра за угол. Теперь что?

      — Носовой платок есть? — спросил Мастер.

      — Нету.

      — Тогда подкладку или рубашку. Хорошенько намочи в воде и сделай три намордника. После взрыва тут будет до черта пыли и камней. И когда побежим через дырку, прикрывайте головы: касок нет.

      — Возле комбайна есть, — вспомнил Тень — Я схожу. Даже есть респираторы, мы видели, когда взрывчатку искали.

      — Только быстро, — распорядился Мастер. — И сюда не поднимайся, сиди внизу. Мы уже почти доделали.

      Отослав вниз нагруженного кирками и лопатами Легата, Мастер тщательно прилепил зажигательный шнур к комку-разветвителю, и от него провел восемь колбасок к восьми забитым взрывчаткой скважинам, стараясь, чтобы шнуры были одинаковой длины: от этого зависела одновременность срабатывания зарядов. Конечно, если бы взрывчатка была в точности такая же, как у древних шахтеров, с зарядами, детонаторами и подрывом пришлось бы немало повозиться. Но горный пластит разработали специально для буровзрывных работ, поэтому из него можно было вылепить большую часть необходимых подрывнику вещей. И сила у него была побольше, чем у динамитных шашек. Так что Мастер очень надеялся обойтись одним взрывом. Ковырять еще восемь скважин в пропыленном насквозь забое ему совершенно не улыбалось.

      Он отыскал возле стены скользкий мешок с остатками пластита и поволок его за собой. У поворота его дожидался Тень; Легат отошел в темноту по малой нужде. Скоро он вернулся и сообщил:

      — Пока все тихо.

      — Ничего, — устало сказал Мастер. — Сейчас станет громко. Уши закройте, а рты откройте пошире. Из-за угла чтобы никто не высовывался, пока восьмой удар не почувствуете... Поджигай, что ли, скомандовал он, и Тень, заранее настроивший излучатель на нужный режим, поджег свернутый из гремучего пластилина шнур.

      Дальше все оказалось просто. Пластит не подвел, а бесхитростное размещение зарядов еще раз подтвердило старую шахтерскую поговорку: "Хочешь оригинальный взрыв — делай "утку" "Утка", "растопырка" — схемы размещения зарядов при подрыве. Чем отличаются, знают только те, кто придумал названия, т.е. подрывники., хочешь проблем — ставь заряды растопыркой. Хочешь чистой работы — делай классическую схему. Она не подведет никогда." Пыль осела. Включив фонарики и нацепив каски с респираторами, разведчики осторожной трусцой пробежали забросанный битым камнем ход. Отгребать пришлось немного: гезенк поднимался довольно круто, и большая часть раскрошенной взрывом породы осыпалась вниз по уклону, не дожидаясь дружеского пинка лопатой.

      Лазутчики ввалились в обходной коридор генераторного блока, где сразу же поняли, что Мастер оказался целиком и полностью прав. Невидимые водопады за стенами грохотали так, что пережитый шум взрыва рядом с ними показался людям кашлем простуженного ребенка. Легат с наивозможнейшей скоростью подобрал код к замку первой же двери — за ней открывался генераторный зал. По снятым терминалам троица сначала было решила, что самураи добрались и сюда. Однако Мастер вовремя заметил толстый слой пыли на механизме открывания главных ворот, и понял, что в зал никто не входил по меньшей мере полгода. Это открытие сильно успокоило всех троих. Решили пройти этот зал и еще несколько, чтобы убраться подальше от места взрыва.

      — Потом можно будет становиться на дневку, — предложил Легат.

      Мастер согласился:

      — По моим часам, уже двенадцатый день от вторжения... И знаете что?

      — Что? — спросили оба спутника, вытирая лицо от пыли и пота.

      — Там, наверху, ровно полдень!

* * *

*

      В полдень капитан спецназ армии Дома Куриту по имени Алин Адрен уныло стоял на Малиновом Мосту Осгилиата. На двенадцатый день войны капитану удалось получить краткосрочный отпуск, да и то лишь потому, что крупных дел не предвиделось, а захват Основателя сделал Алина Адрена известным в армейских кругах.

      Только радости особенной капитан почему-то не испытывал. Дело было даже не в отпуске, который, на самом деле, следовало назвать увольнением — всего лишь до раннего вечера. Дело было, очевидно, даже и не в жаркой погоде. Причина существовала; капитан чувствовал это всем телом — но вот какая?

      Вниз по течению Андуина на веслах спускались две большие галеры. Алин Адрен посмотрел на них и испытал острый укол беспричинной злобы. Казалось неправильным, что в то время, как одни воюют, другие вот так безмятежно перемешивают воду и воздух веслами. Раздражение вызывали даже яркие большие флаги на галерах. Впрочем... Адрен приподнял всегда висевший на поясе командирский планшетный компьютер и лениво пробежался по главной базе данных. Черный крот на желтом поле... Вот эта клякса посреди флага, оказывается — крот. Хм... Станция Эмин Майл. Статус: нейтральный. Рекомендованное отношение — как к мирным жителям.

      Галеры подошли поближе. Что-то в заполнявших корабельные лавки мирных жителях казалось Адрену неправильным, но даже этого он не мог сегодня понять, и рассердился. Только когда длинные, похожие на рыбьи скелеты из-за широко торчащих в стороны весел, корабли проходили под мостом — всего две арки левее от места, где стоял офицер — только тогда Адрен догадался: расцветовка. Флаги, щиты по обоим бортам, натянутый на корме шатер в красно-золотую полоску поражали яркостью, пестротой праздничных красок. Синий, желтый, черный, зеленый, белый, пурпурный, какой угодно еще — и всевозможные сочетания. А вот люди, сидящие за веслами и расхаживающие по палубе, оделись, словно нарочно для контраста, сплошь в тусклые оттенки серого, грязно-травяного, бурого и коричневого. Проходя под мостом, люди поднимали головы и безразличным взглядом обшаривали парапеты. Алин Адрен наблюдал, как менялось выражение лиц колонистов по мере узнавания в нем врага. Спокойный взгляд: стоит человек, ну и пусть себе стоит. Встревоженно: нашивки? Мундир? Широко распахнутые глаза в миг понимания: да это же самурай! И почти сразу после этого гримаса разной степени искаженности: враг, сволочь, гнида!

      А потом глаза приходилось отводить: и корабль требовал внимания, и держать голову запрокинутой к высоченному мосту было неудобно... Да, по правде говоря, и передавить офицера спецназ взглядом тоже не так-то просто. Особенно для тех, кто всю жизнь только по Игре и сражался, кто вместо слова "убить" говорил обычно "вынести", понимая под выносом всего лишь выход соперника на оговоренный срок из игры. В точности, как детишки в песочнице.

      Так Алин Адрен отбрасывал и отбрасывал нервные, равнодушные, настороженные, горестные и другие взгляды, пока, наконец, не споткнулся сам. Полоснувшие по нему глаза словно огнем обожгли. В отличие от всех остальных, неизвестный противник не рассматривал Адрена долго. Словно заранее знал, что подняв глаза именно к этому столбику на мосту, увидит там не кого-нибудь, а самурайского капитана, и поэтому взгляд должен быть заряжен всей, имеющейся в запасе, ненавистью.

      Зрительного поединка не произошло. Адрен проморгался и принялся оглядывать корму последней галеры, откуда прилетел столь грозный привет. И, конечно же, ничего необычного не увидел. Несколько крепких молодых парней тянут пришитую к углу паруса веревочку — кажется, она называется шкот... Какой-то коренастый мужчина средних лет... Толстый? Нет, именно коренастый — листает большую книгу и что-то пишет. Вот второй принимает книгу, расписывается... Э, да они же передают вахту, и расписываются в журнале! Мост высокий, галера проходит под ним, не убирая мачт, и вот уже скрывается из виду. Перебежать на другую сторону? Алин Адрен поразмыслил, и решил, что не стоит.

      Срок отпуска-увольнения завершался через шесть часов. Заполнить это время было нечем. Адрен живо вспомнил училище, тем более, что не так давно его и окончил. Правда, уже с третьего курса будущие офицеры имели право на свободный выход в город, и всю неделю мечтали, как будут разносить кабаки. Но и командиры тоже помнили радостную курсантскую юность, а потому два-три дня перед выходными, особенно в хозяйственный день, заваливали курсантов работой так, что в самый выходной становилось вовсе не до кутежа: хоть бы отоспаться!

      Гулять по захваченному городу Адрен не собирался. Суровых приказов об этом не издавали, но никто из самураев не испытывал желания расхаживать в одиночку по улицам, на которых взбесившийся красильщик чуть было не угробил целое патрульное отделение. Однако разрядка требовалась; командование выставило постоянный пост из десяти человек возле ближайшего к базе кабака, и свободные от службы солдаты каждый день плотно оккупировали все столики в нем. Хозяин поначалу пробовал сопротивляться, но ему сломали пару ребер и отправили в больницу. Преемник счел за лучшее повиноваться, однако обслуживал самураев с такой сумрачной рожей, что и его ровно через два дня вежливо попросили исчезнуть. Только третий содержатель таверны, сам нанявшийся на работу, не проявлял ни ненависти к захватчикам, ни вообще каких-либо чувств. Он бесстрастно выполнял заказы, жестами отдавал распоряжения слугам — вел дело, словно ничего не случилось. Конечно же, контрразведка принялась вертеть энтузиаста так и этак. Стало известно, что человек пришел откуда-то с Железного Кряжа, из тех мест, где Луфиенскую культуру уважают. Тут контрики, наверное, хлопнули себя по лбу и хором сказали: "Да это же наш союзник, ниндзя из Кога-рю!" — и все стало на свои места. Правда, слежку за хозяином не отменили, но открылось ли что-нибудь новое, слухи пока не доносили.

      Вот к забегаловке, которую, в лучших традициях древних боевиков, содержал замаскированный ниндзя — о чем, в свою очередь, все догадывались, но молчали, тоже в лучших традициях героического эпоса — и направился Алин Адрен. В конце-то концов, за двенадцать дней он не просто остался жив, но и взлетел до капитана, и уж это отметить следовало точно.

      Однако с выпивкой капитану упорно не везло. То есть, алкоголь на планете был. Но какой-то странный. Или хозяин забегаловки не разбирался в вине, или ниндзя сакэ Сакэ — старинная японская рисовая водка. В языке Луфиена мужского рода, напр. "Мой сакэ кончился". разучились гнать, или еще что. Ни одного привычного коктейля здесь не умели толком составить. Вкуса в коньяках не понимали вовсе. Общее впечатление возникало такое, как будто выпивка имела право на существование, но не занимала сколько-нибудь заметного места в жизни. Алин Адрен видел проповедников трезвости — те воевали с зеленым змием в открытую. Видел и откровенных чревоугодников, с неприятным для восприятия чавканьем смакующих собственные проблемы. А теперь вот увидел и третье дно той же бутылки. Предлагали выпить и хозяину — он, конечно же, соглашался, кивал, но бормотал что-то наподобие: "Да-да-да, конечно, непременно, только не сейчас, чуть позже." Позже хитрый ниндзюк отыскивал неотложное дело или срочный заказ — и выскальзывал из сети, не глотнув ни капли. Алину рассказывали, что колонисты пьют, как все люди, взять к примеру хоть зерновые районы — но сам капитан что-то так ни разу и не увидел пьяного колониста. Меру они знали, что ли?

      Впрочем, уж сегодня Адрену было наплевать на меру и вкус. Нарезаться до поросячьего визга, и пусть все идет синим пламенем! То есть, горит своим чередом! С такими мыслями капитан быстро усадил за свой стол пехотного майора, двух пилотов, еще какого-то лейтенанта спецназ — и дело пошло. Компания все разрасталась и разрасталась; гул в голове и вокруг становился все громче. На миг прорезался относительно трезвый голос; капитан заинтересованно вслушался:

      — Понимаешь, я в мегаполисе вырос... Кругом стоэтажки, машины, машины... Первую девушку привел в "братскую могилу". Это такие отели, где дают место только для одного человека, буквально — пенал. Метр на метр на два. Зато на входе никаких людей тоже. Кредитку в автомат — и никто ни о чем не спросит. Кувыркайся всю ночь, если места хватит, конечно. Как мы там вертелись... Утром вылезаем — изо всех клетушек соседи парами лезут. Такие же, как мы, первопроходцы. А снаружи бетон, бетон, бетон. Ни сесть, ни лечь... Здесь как высадились, и небо — до упора. Ночью звезды видно!

      Гулко бухнул чей-то утробный смех, поглотив продолжение рассказа. Алин ни с того, ни с сего вспомнил сокурсников по училищу. Всего только двенадцати дней хватило судьбам, чтобы разойтись далекодалеко в стороны. Еиси Нагамори — погиб, а ведь больше всех надежд подавал. Хитаро Сугороку — как будто справляется, и даже мелькнул слух, что представлен к повышению. На войне быстро продвигаются вверх, да, впрочем, и вниз. Вниз — как тот придурок, которого в Роси вилкой закололи. Тьфу, дрянь, даже имя вспоминать не хочется... А вот Тенгвар Соримадза, наверное, пока даже не высадился на планету, вертится где-то на орбите в душном, провонявшем потом трюме транспортника, ждет приказа. Это здесь хорошо: ветер, тепло, солнце, облака, дождь...

* * *

*

      Дождь сеялся мелкий, частый и в темноте особенно противный. В мокрой траве поминутно оскальзывались даже рубчатые подошвы; прикосновение к сырой земле отзывалось неприятной дрожью по всему телу. Тучи понемногу стягивались еще с полудня, а к девяти часам уже не было ни луны, ни звезд: небо отгородилось от земли темно-серым одеялом, на котором высоко, справа от идущих восьмерых человек, отражался свет большого поселения.

      Синие Драконы обкладывали замок Кога-рю. Гадостная дождливая погода играла на их стороне, то и дело кто-нибудь, запрокинув голову, радостно ловил на язык прохладные капли. После длинного перехода протяженностью во весь жаркий летний день, после приевшегося запаха собственного пота и горячей степной земли, после напряженного ожидания: заметят или не заметят? Удастся или нет? Словом, после вынувшего душу марш-броска Драконы наконец-то достигли родного Лихолесья. Часть пути по Левобережью им удалось проехать на машинах, которые неугомонный Синген почти честно купил у самураев. То есть, деньги за машины были внесены, а что сумма маленькая, в один песец, и что никто этого не заметил — тут уж Синие Драконы себя виноватыми не сочли. В конце-то концов, самураев на Арду никто не звал.