Грации солнца. Приманка для зверя

— Ты права... — согласилась Йоко. "Всегда", — мысленно добавила дева и сосредоточилась на движениях.

II

Атон восходил, окрашивая восточное небо ярким багрянцем. Напитавшиеся водой дорожные кирпичи покрылись мелкими капельками. Лёгкие потяжелели от влаги, заполнившей воздух вместе с утренним туманом.

Априки могли видеть едва ли на двадцать шагов вокруг, и мыйо осторожно сокращал дистанцию, надеясь на превосходство нюха. Звук когтей, царапающих камень, разносился на всю округу, раздражая слушательниц. Йоко постоянно оглядывалась, желая сверить слух и чувства со зрением, но видела лишь молочно-белую пелену, мирно висящую за спиной. Анэ шагала, не обращая на монстра никакого внимания.

— Сзади. В пятидесяти шагах, — сорвалось с уст Темноокой. — Ближе пока не подходит.

Древняя не отреагировала.

— Что будем делать? — спросила дева.

— Идти, дитя, — ответила Пресветлая.

— А с мыйо что?

— Тьма с ним, дитя. Тьма.

— Анэ!

— Нония совсем рядом, а там и пограничный посёлок, — пояснила старейшая и переменила тон на ласковый:

— Потерпи немного, хорошо?

Йоко замолчала и постаралась успокоиться, но близость мыйо не позволила. Априки почувствовали небольшой уклон, будто дорога взбиралась на холм. "Рядом", — припомнила Анэ и сбросила темп. Вскоре странницы увидели стоящую у обочины табличку, указывающую на границу Мирнии и Нонии.

— Видишь, дитя? Мы почти пришли, — бодро проговорила Пресветлая.

— Сорок шагов. Ускорился, — сказала дева, закрыв глаза. Несколько нервных движений, и тело молодой априки остолбенело; Маниус всем весом навалился на старейшую.

— Впереди. Четверо. Мчится сюда, — информировала Йоко, избавляясь от сумы. Рука потянулась к боцьену и сняла его с жилета. Глаза закрылись. Темноокая почувствовала пульсацию крови у висков; мыйо вырисовывались отчётливее. Дева осознала: монстр за спиной остановился и более не намерен приближаться. Анэ покосилась на спутницу, но смолчала. "Сколько можно! Делай же что-нибудь!" — кричала душа Йоко; Пресветлая аккуратно взяла Маниуса на руки и положила на самую обочину. Освободившись, десница старейшей залезла в боковой карман заплечной пиры, достав два белых керамических шара. Мыйо начал бесшумно красться к жертвам, уверенный в успехе. Темноокая почувствовала слабую дрожь; разум советовал оставить больного на Анэ и атаковать.

— Не вздумай нападать, дитя, — сказала древняя, предвидев действия Йоко. — Серенький только этого и ждёт.

— Я не промахнусь, — не послушалась дева.

— Терпение, дитя, — тон Анэ сменился на строгий; старейшая скинула суму на обочину.

— Я не дитя! — крикнула Йоко. — Нас окружат!

"Сейчас!" — ноги априки согнулись, готовясь к пружинящему прыжку. "Молодёжь..." — пронеслось в тысячелетнем сознании. Мыйо замер, ожидая развязки. Ноги Темноокой распрямились, но крепкая ладонь старейшей, упавшая на плечо, остановила её.

— Успокойся! — голос Пресветлой громом обрушился на спутницу. — Мы на мосту: над рекой.

Юная априка взглянула за обочину и не разглядела земли.

— Нас не окружат, — добавила древняя. — Возьми человека и встань на краю. Засвистят — прыгай.

— Но...

Анэ заглянула в глаза Йоко; от старейшей исходил мощный жар.

— Не спорь.

Твёрдый голос Пресветлой заставил деву подчиниться. Темноокая вернула боцьен за плечи, затем взяла на руки изгнанника и встала на краю моста.

— Мыйо уже здесь. Крадутся, — прошептала Йоко.

Атон успел подняться чуть выше, рассеивая туман густыми лучами. Силуэты мыйо, завёрнутые в растворяющуюся пелену, стали доступны взгляду. Дева видела их; чувствовала, как внутри сильных тел пульсирует ярость. Тут сознание внезапно озарила важная мысль:

— Анэ, я... — начала реплику априка.

— Пора, — старейшая толкнула спутников в воду, проводив лёгкой, светлой улыбкой; веки Пресветлой упали на глаза, коснувшись короны. Анэ ударила шарики друг о друга; из-под "скорлупы" повалил дым; до ушей дошёл хлопок спутников о воду. Руки кинули шары в разные стороны, целя в монстров; ноги резко толкнулись, устремив тело вслед за Йоко. Гром заполнил округу, перейдя в дикий свист. Анэ повисла, уцепившись за мост. Огонёк на наручи априки сменил пять цветов, и белый силуэт выскочил на дорогу, подготовив боцьен. Изрешечённые мелкой дробью мыйо в агонии бросились на обидчицу; старейшая встретила тварей острым лезвием. Боцьен, как заведённый, нёсся из стороны в сторону, разрезая встреченную плоть, пока ноги уносили тело из-под ударов монстров. Наконец древняя взметнулась ввысь, и сросшаяся с лезвием алмазная пыль настигла последнего мыйо, пропоров мускулистую шею. Априка резким жестом стряхнула кровь с клинка.

— Йоко! — меццо-сопрано долетел до леса. Спутница не ответила.

— Йоко!!! — оглушительный крик ударил речную долину жестокой волной. В ответ вернулось только раздражённое эхо. "Утопли", — решила Пресветлая и прыгнула в реку.

III

Маниус почувствовал тело одновременно с холодом, проникшим всюду, кроме губ, которые напротив пылали жаром. Юноша ощутил крепкую хватку пальцев на щеках, держащих рот открытым, и сухой воздух, раздувающий лёгкие. "Меня целуют?" — мысль вяло проползла по сонному сознанию. Изгнанник приоткрыл глаза, удивив размазанные, но всё-таки знакомые очертания.

— Йоко... — произнёс юноша, чувствуя, что сознание снова покидает его; расслабленные веки закрылись.

— Почти угадал, — прозвучало в ушах, прежде чем бездна вновь охватила разум. "Анэ", — подумал Примус и провалился в беспамятство.

Персветлая взвалила спутников на плечи и вновь зашла на мост. Со всех троих капала вода. Старейшая аккуратно положила спутников на край обочины и пошла к разбросанным по дороге тушам мыйо.

— Ну что, — сказала априка, глядя на отрезанную голову. — Приступим к лечению.

Старейшая вспорола брюхо ближайшего монстра, вонзила боцьен в лёгкое, оставив оружие болтаться между рёбер. Волна смрада распространилась на всю округу и, подхваченная ветром, заставляла птиц, притаившихся на пути воздушного потока, синхронно подниматься в воздух. Древняя скорчила презрительную гримасу и принялась срезать шкуру мыйо на спине: вокруг небольшого горба, скрывавшего позвоночник прямо над передними лапами. "Ещё не слишком толстая" — оценила Анэ, вонзая нож в плоть. Потребовалось немного терпения, чтобы срезать достаточный кусок шкуры. Под курой оголдилось нечто объёмное и слизистое. Железа багровела от крови, поблёскивая едва различимыми серебристыми капельками. Старейшая обхватила орган и выдрала из тела. Слизистый кусок упал на камни.

— Готовься, Эксул, — продолжила монолог старейшая и пошла к ромею. Положив железу рядом с юношей, Персветлая избавила изгнанника от одежды и принялась растирать плоть мыйо по человеческому телу.

— Если я правильно поняла россказни Ано, — произнесла старейшая, — эта дрянь тебя спасёт. А если нет, тебя уже ничто не спасёт, Эксул.

Анэ скосила глаза в сторону Йоко; спутница дёрнула бровью, возвращаясь в сознание.

— Так не пойдёт, — сказала древняя и ударила пальцем в основание шеи охотницы; юная априка расслабилась и провалилась в сон. Пресветлая ухмыльнулась, мысленно похвалив себя. Предстояло много работы...

...Ромей лежал, обмазанный железой с головы до ног; его стеклянная фляга покоилась рядом, тщательно промытая априкой. Йоко мирно спала, развалившись подле юноши. Немного передохнув, старейшая обратила внимание на промокшие пиры. "В шерстяной одежде могла остаться зараза", — подумала Анэ, решив избавиться от лишней ноши. Древняя затолкала вещи юноши в пиру, пожалев лишь засушенную ягоду. Тут глаза заметили отложенный до времени гладий. Пресветлая безжалостно подобрала его, намереваясь выкинуть. Внимательный взгляд обнаружил в клейме маленькую букву "М". "Так это наш олух поиздевался над железом", — поняла древняя, издав короткое "ха". "Подарю ему другой меч", — решила априка. Гладий полетел на дно реки, попрощавшись с хозяином высокими брызгами. Ножны с поясом отправились вслед за одеждой. Старейшая приподняла одну из туш, положив суму Маниуса на лужу крови. "Остальное придётся нести", — смирилась Анэ, связывая белые пиры.

VI

Несмотря на ранний час, стражники не дремали. Их напряжённые, внимательные лица вглядывались в густой туман, поминая всех пришедших на ум богов. Свист мыйо, словно набат, поднял гарнизон по тревоге. Легионеры заняли позиции на бревенчатых стенах и у ворот, готовясь встретить монстра. Солнце тем временем поднялось над посёлком, озарив нехитрые строения: стены, квадратом окружавшие распланированное пространство, аккуратные кирпичные и неказистые деревянные домики, словно шеренги солдат поставленные ровными линиями, площадь для сборов, стоящий напротив площади богатый дом наместника, новые казармы, конюшни, кузню и прочие хозяйственные постройки. Жители ещё не проснулись, либо опасались покидать пределы жилищ. Только наместник вышел к воинам, выкрикивая резкие, неясные приказы. После каждого крика власть имущего солдаты начинали бегать и суетиться, передавая беспокойство в отдалённые уголки селения. Легионеры ждали мыйо и проклинали туман, но свист не повторялся. Вскоре туман отступил, открыв взору окрестности. Стражники южных ворот заметили движение, но, всмотревшись в неясный силуэт, задумчиво разинули рты, не зная, что докладывать.

— Априка? — спросил один из них, обращаясь к подошедшей фигуре. Остальные натянули луки.

— Априка, априка! — громкое меццо-сопрано заполнил всю округу. — Открывай и помоги мне!

— Мы слышали гром и свист, — смущённо сказал охранник, разглядывая с ворот старейшую, несущую на плечах двух товарищей.

— О мыйо я уже позаботилась. Трупы валяются на Рубиновой дороге прямо на мосту у граничного столба, — информировала Анэ. — Открывай!

— Нужно доложить наместнику, — сказал страж и исчез. Пресветлая оценила высоту укреплений, не выпуская ноши из рук, затем взглянула на крепкие дубовые ворота, прикидывая, сможет ли пронзить их боцьеном. "Для ромейского посёлка вполне сносно, даже слишком сносно... хотя и сносимо", — удовлетворилась старейшая. Ворота приоткрылись.

— Заходите, — послышался шепелявый голос. Анэ не преминула воспользоваться предложением и скрылась за воротинами.

Торцы створ встретились; засов вернулся на место. Априка разглядывала седовласого старика, наспех накинувшего на тунику поношенный алый плащ. Освобождая руки для приветствия, старик старался откинуть его за плечи. Под плащом виднелась добрая белая туника, украшенная двумя тонкими пурпурными линиями, спадающими от начала плеч вплоть до пол. "Эквит", — поняла априка, оценив толщину линий. Рядом с ним стояли стражники в кольчугах, шлемах и при гладиях, но без щитов. За спиной — два раба в серых обшарпанных туниках. Наместник не выделялся ростом, а привычка сутулиться и вовсе не позволила голове подняться выше груди априки. Анэ, и без того превосходившая в росте ромеев, на фоне власть имущего казалась великаншей. Вынужденный взгляд сверху вниз только укреплял впечатление.

— Приветствуем вас в Непос-викусе! Я Фабиус Лутациус Като — наместник проконсула Фламиниуса Секстуса Нониуса. Мы рады видеть априку в наших краях, — проговорил эквит, стараясь придать голосу возвышенности. Его заспанные глаза, однако, жаловались на прерванный отдых, а лицо морщилось из-за запаха, источаемого размазанной железой мыйо.

— Мне нужна комната для больного, — Пресветлая резко кивнула в сторону голого, покрытого кровавой коркой тела Маниуса, — а её я положу на широкую крышу...

Древняя начала оглядывать дома в поисках подходящей.

— Вон того каменного дома, — продолжила старейшая, указывая на виллу наместника.

— Моё скромное жилище в вашем полном распоряжении, — среагировал Фабиус, — будьте моей гостьей.

— Я напомню Фортуне о вас, — улыбнулась Анэ и пошла в сторону виллы.

— Долг службы обязывает меня немедленно доложить проконсулу о вашем прибытии. Как вас назвать? — спросил власть имущий, старясь обогнать априку.

— Анэ, — информировала старейшая. — Эту несчастную априку на моём плече зовите Йоко, а неудачливый ромей... Маниус Примус, кажется.

— Хорошо.

Наместник жестом скомандовал солдатам, а сам побежал к вилле. Воины подошли и предложили Анэ помощь. Старейшая вверила им Маниуса; Йоко так и осталась висеть на плече.

— Лучше приставьте лестницу к крыше, — рекомендовала априка. Воины мигом ушли исполнять приказ. "Всё, — подумала древняя, снимая с тела напряжение. — Пока не разглядели лоб Маниуса, можно расслабиться".

Пресветлая сидела на лишённом спинки стуле, вцепившись руками в подлокотники. Над головой по-прежнему высилось синее небо, хоть под ногами и лежал выстланный плиткой пол. "Всё-таки молодцы ромеи, что принимают гостей в комнате без крыши. Атриум — колодец для света... и дождевой воды, — подумала априка, проводив взглядом сливы, собиравшие воду со всей крыши, наклонённой внутрь виллы: к атриуму. — Ну и когда же хозяин соизволит явиться? В тогу небось наряжается". Скучающий взгляд перемещался с покрытых цветочным орнаментом занавесок, скрывавших содержимое соседних комнат, к широким белым колоннам, поддерживающим свод, затем взгляд шаркал по половой плитке, стараясь разгадать значение каждого встреченного рисунка, и наконец свернул в угол, разглядев там покрывшийся пылью ткацкий станок. "Жена или живёт в городе, или уже не живёт", — решила старейшая. В следующее мгновение до ушей донёсся звук шагов. Взгляд упал на коридор и нашёл усталое изрезанное морщинами лицо наместника, облачившегося в белоснежную тогу. Фабиус повторно поприветствовал априку, с завистью глядя на собственный стул, занятый "дорогой" гостьей. Наместник покорно встал напротив и погрузился в размышления, закатив глаза. Время от времени власть имущий начинал говорить, но останавливал себя, не произнеся даже связного слова. Анэ не торопила.

— Не знаю, — сказал наконец Фабиус. — Я помогаю вам по приказу проконсула. Но закон республики не велит помогать отверженным...

Наместник снова задумался. Пресветлая молчала.

— Не знаю, — повторил Фабиус. — Прошу избавить нас от изгнанного. Нельзя ему помогать.

— Если вас, наместник, настолько волнуют законы, можете считать Маниуса Примуса одним из априк, — сказала Анэ.

— Вашим рабом? — спросил Като.

— Вы хотите оскорбить меня, Фаби? — меццо-сопрано окрасилось грозными интонациями. — Априки не имеют рабов.

— Простите. Не знал.

— Считайте, что я усыновила Маниуса, — продолжила древняя.

— Но...

— Проконсул ближе цензора; патрон щедрей магистрата, — напомнила Анэ, — думаю, Фламиниус расстроится, узнав о вашем, наместник, решении. Я уже не говорю о себе...