— Да. "Верша справедливость". — Согласился я. — И значит... Обе, ко мне на пересдачу — завтра-же! А вы, молодой человек...
Георг засопел, но взгляд выдержал, хвалю!
— Запись не уничтожу! — Набычился он. — Все равно — выложу! Пусть скот знает, что...
А вот этого я не выдержал.
От моего удара, Георг согнулся вдвое, возвращая природе съеденное.
— Они — не "Скот"! — Колено "погладило" выпрямляющегося человека снизу в челюсть, отбрасывая спиной на кровь и останки "Туристов". — А мы — не "Пастухи"! Молод ты, повторять за старшими, их слова. Неправильные, грубые, лживые — слова.
Каждое мое слово вбивалось кулаком, а бить меня учили...
Георг, которого я отбросил от себя, приложился хребтом о ствол дерева и сполз по нему вниз, растирая текущую кровь из разбитого носа и рассечённой брови.
Девчонки молодцы — на помощь своему кавалеру не пришли, хотя кулачки и сжимались, а глазки метали молнии, грозя испепелить меня или, хотя бы отвлечь.
Георг, умница Георг! Вот не ожидал от него такой глупости! Кто, какая сволочь, "надула" ему в уши эти слова?!
Рассматривая костяшки — сбил, таки — я не отводил взгляда от его лица, все ожидая хотя бы тени понимания.
Нет.
Обида — есть.
А понимания — нет.
А вот девчонки — поняли.
— Мы ходим по самому тонкому льду, по самому острому лезвию... Самое сладкое, что окружает нас — БЕЗНАКАЗАННОСТЬ! Мы в силах уйти от любого наказания и наказать любого обидчика. Каждый из нас — уникален и каждый — одинаково проклят... От наших действий зависит жизнь. Думаешь, просто так появились эти... Это зависть породила их. Зависть. Страх. А может быть — Месть? — Я не надеялся, что мои отрывочные мысли, разлетающиеся сейчас в разные стороны, смогут правильно объяснить мои собственные чувства. — Мы вершим справедливость, Георг. Обычную, понятную людям, справедливость, не замахиваясь на высшие идеалы или материи. Даже наши особенности, не дают нам права на это. Мы не можем относиться к своим родителям, как к скоту. А человечество и есть — родитель. Глупый, жадный, напуганный своим странным ребенком... И родители заслуживают порки, однозначно. А вот оскорбления и пренебрежения — не заслуживает никто. Иначе всей нашей справедливости — грош цена... А теперь — уматывайте отсюда, быстро!
Подружки подхватили парня подмышки и испарились раньше, чем звук моего голоса растворился в голых ветках расположенного неподалеку леска.
"Стелла! Привет! У нас проблемка..." — Обрадовал я декана и приготовился выслушать очень многое, ибо было за что.
А когда она узнает, что за проблема, будет точно в своем праве выгнать меня, ко всем чертям, из Академии.
К моему удивлению, внимательно выслушав, Стелла даже бровью не повела, просто натравив на меня полицию и представителя "Фемиды" за компанию, видимо, чтобы я не расслаблялся.
"Фемидовец" на полянке появился минут через десять, а полицию пришлось ждать больше часа — пока они добрались до глухой полянки, на своих — то двоих...
Их неторопливость не только дала мне возможность обсудить все с проблевавшимся от вида останков, "Фемидовцем", но и подготовиться к всевозможным каверзным вопросам, со стороны правоохранительных...
Лейтенант — от криминалистов. Капитан — от "убойных" оперов. Пара прокурорских, как всегда в штатском. Кинолог с потешным спаниелем — лапочкой. Десяток рядовых из ближайшей воинской части — вот и все, кто собрался в этот час на поляне, среди застывшей крови, переломанных костей и свернутого, упс, продолжающего сворачиваться в рулончик тела.
Криминалист, со вздохом взял пробы крови и закрыл свой чемоданчик — основной подозреваемый на месте, на вопросы отвечает, запираться не собирается — не вызов, а лафа!
Кинолог, прикорнул, устроившись на поваленном дереве, подложив под пятую точку свернутый плащ.
Капитан, в окружении прокурорских, записывал мой рассказ и от руки, и на серебристый диктофон, недовольно морщась от налетающих запахов.
Довольный спаниель, азартно гонялся за мухами и рылся в земле, утоляя свои охотничьи инстинкты.
Все были довольны.
Все, кроме десятка рядовых, что бродили сейчас по поляне, собирая в большие черные мешки, остатки тел.
А ведь им придется их еще и обратно, на себе, тащить...
Жесть! Я бы тоже был недоволен! Дав себе пинка, договориться с "Фемидским", на тему "прохода", вдвоем — то мы его точно потянем! — Замер, понимая, что где-то облажался. Причем облажался — по полной программе.
— Можно перечитать показания? — Капитан от моей просьбы едва не заполучил инфаркт, а прокурорские поставили ушки на макушки и настороженно сунули руки в карманы.
Читая и перечитывая, снова и снова ругал себя.
"Туриста" — четыре!
Тогда...
Откуда взялось пятое тело?
То самое тело, которое я, по запарке, принял за "недобитого" и свернул в рулончик?!
А если было пятое, то кто скажет, что не было и — шестого!
Почесав затылок, обрадовал капитана.
Помните, в "Маски-шоу", все быстро бегали друг за другом?
Вот, после моих слов я наблюдал это воочию!
Досталось и кинологу, с собакой и десятку рядовых...
Да и мы, с "Фемидовцем", сделали пару кружков, вокруг поляны, благо капитан, обвинения в мой адрес пока не предъявлял, а писал все как свидетельские показания.
Шестой нашелся очень быстро — спаниель показал просто чудеса своего нюха и коротких, но таких быстрых, лапок! За сорок минут, собачка успела пробежать почти пять километров, по сильно пересеченной местности, в просторечии именуемой лесом и привела нас в лагерь, в котором, сладким сном праведника, раздувая палатку богатырским храпом, спал шестой.
От радости, десяток рядовых навалились на спящего с таким громовым "ура", что мужчина ракетой вылетел из палатки, зацепился ногой за жалобно завизжавшего спаниеля, упал, проехался голым пузом по погасшему костру, стукнулся головой об висящий котелок с супом и потерял сознание.
Прокурорские не прятали улыбок — есть выживший, а значит все не так и плохо!
Опер старательно делал вид, что он ничего не видел.
А "Фемидовец", снявший всю сцену захвата, на свой телефон, клятвенно заверил меня, что перешлет копию записи, едва вернется в офис...
Да, когда я говорил "Маски-шоу", я не имел в виду "Шоу Бенни Хилла", но вышло очень похоже.
Но, больше чем незадачливому бандиту, все обрадовались трем, семиместным внедорожникам, с забитыми багажниками.
Едва спаниель озадаченно гавкнул, замерев у одного из внедорожников, как прокурорские, взяли дело в свои руки, очень вежливо попросив меня, Артура и капитана удалиться и забыть о находках — в целях государственной безопасности.
Пожав плечами, мы — все трое — согласились.
Увидев наши приготовления, капитан "напросился с нами" — домой всем хотелось как можно скорее, а в свете последних событий, никто и никогда не будет искать двух "испуганных студенток Академии", что превысили предел необходимой самообороны, в отношении пяти вооруженных, взрослых мужчин.
Выбрав для финишной точки мою квартиру — и не далеко и места цивилизованные — подхватили капитана "под белы рученьки" и сделали шаг, убираясь с поляны под несчастный взгляд собаченции.
В моей "пустой" квартире нас ждала засада.
Стелла, Лиззи и Валентин.
Строгие, официальные, чопорные, в официальных академических мантиях, глубокого, фиолетового цвета.
Лязгающие зубами от холода и пытающимися сделать одновременно несколько дел — Выбраться из квартиры, согреться и найти, где у меня чайник...
Выбраться из квартиры им не давала защита, которую я придумал на досуге, после визита Альбы.
Согреться, кутаясь в шелковые мантии, не получалось ни у кого. И никогда...
А чайник у меня сгорел, и я его выкинул на помойку, делая кипяток в кастрюльке.
При моем появлении, защита отключилась и Стелла, взламывавшая дверь, вывалилась на лестничную площадку, тут же окутавшуюся белоснежными клубами пара.
— Как в детстве! Забегаешь с мороза домой, весь в клубах пара! — Умилился капитан, пытаясь скрыть улыбку и поеживаясь. — Только в детстве, холодно, все-таки, было на улице...
— Это что — система безопасности, такая? — С места в карьер, кинулся выяснять Артур. — Если — да, то дайте две! Одну в офис поставлю, а вторую — на дачу, бабушке!
После того, как входная дверь оказалась открыта, температура в квартире стала стремительно возвращаться к любимым мной, оптимальным 26 градусам тепла.
К моему счастью, без последствий, в виде выпадения конденсата и тому подобных прелестей — я уже и так, заманался проводку и краны менять! Ну и лампочки — до кучи...
Понимая, что сейчас меня спасет только горячий чай и присутствие капитана с Артуром, поспешил на кухню, к плите, кастрюльке и холодильнику с "вкусняшками".
Артур, с видом знатока ходил вокруг моей глыбы сапфира, облизываясь и присматриваясь.
Лиззи, пришедшая мне на помощь, уже через десять минут поспешила избавиться от академической мантии, успев заляпать ее смородиновым вареньем.
Валентин бодро общался с капитаном, а Стелла...
Судя по виду Стеллы, разговор, ради которого они ко мне приперлись, состоится даже в том случае, если небо упадет на землю.
Усадив гостей за стол в кухне, для чего пришлось едва-ли не за уши, оттягивать Артура от каменюки, а капитана с Валентином — вытаскивать с балкона, на котором они дымили не хуже двух паровозов, я уселся с "краешку" и приготовился ко всему.
Бежать — в том числе.
Вот, объясните мне, как, обычный, не очень теплый даже, круг малознакомых людей, умудрился так уютненько и неторопливо, надраться до полного безобразия?!
Вроде и выпивки у меня дома было не много — вина, пару бутылок, да коньяку — чуть по-боле...
Может быть, супруга капитана, которая приехала за своим благоверным, когда за окном было уже темно, привезла с собой?
Хотя нет... К этому времени я уже точно помню, что Артур сгонял к себе, за гитарой, а значит...
"...Ой-ё! Никто не услышит!..."
Значит за вином, для девушек, мы ходили с Валентином, что сопит в соседней комнате!
Или с Лиззи?
Я считаю себя абсолютно счастливым человеком — я не болею с похмелья. Совсем. При любом "смешивании", "накапывании" и "раскуривании", единственное, что мне угрожает на следующий день — сухость во рту, проходящая, после первой кружки кофе.
Потянувшись на надувном матрасе — ну не купил я себе кровать, не купил! — принялся вспоминать вечер, с азартом спаниеля, раскапывающего нору лисы.
Минут через десять, картинка пришла в норму и я схватился за голову.
Стелла со мной поговорила. Вызвала на балкон, отжала сигарету и вывалила на меня все новости.
Блин! Точно! Вот после этого разговора-то, мы и укушались в хлам, с подачи, к сожалению, моей...
Санти, Аша и Георг, вывалились в общаге, в двух шагах от Стеллы, возглавлявшей приемочную комиссию: общагу отремонтировали, но студни жаловались, что хреново.
Разумеется, увидев пусть и бывшего, но своего студента, с разбитой мордой и девчонок, с круглыми глазами и потерянными улыбками, Стелла устроила им допрос с пристрастием.
Может быть, все бы и обошлось, да только злополучная камера Георга, не вовремя пикнула, напоминая о полном разряде батарей.
"Прикрыть" свои мысли, не успели все трое, и Стелла устроила им разбор полетов — уж что-что, а работать по ассоциациям и ловить, когда человек совершенно расслаблен, наша декан умеет, не отнимешь.
Выплыл и я, и их план, и запись, как подтверждение.
И мое рукоприкладство, в отношении малолетнего — тоже.
А тут и я с ней связался.
Праведный гнев, коим пылало мое начальство, поутих, но вырывался наружу — дикой вонью.
Сперва, Стелла собиралась сдать меня полиции. Потом — "Фемиде". Потом — уволить, ко всем святым. Потом устроить торжественное сожжение, с факельным шествием.
К этому времени, все трое студентов уже понимали, что вляпались очень глубоко и только и могли, что вжимать головы в плечи, когда очередной "конструкт", свистел над их головами.
На мое счастье, первое, что сделал Георг — сломал чип памяти — едва Стелла отвернулась.
Второе его разумное решение — смыться — уперлось в проблему чистой одежды.
Оставив молодежь "чистить перышки", декан собрала "большую тройку" и пылая жаждой восстановить справедливость, кинулась ко мне домой.
И вот тут, у меня нарисовался первый вопрос: "Откуда, ключ от Моей квартиры у декана?!"
Попавшись на мою защиту, едва не замерзнув и дождавшись моего появления, "большая тройка" уже не хотела восстанавливать справедливость — слишком было для этого холодно — они решили наказать меня иначе.
Они решили впиндюрить мне классное руководство, или, кураторство, над группой выпускников. А в лаборанты — всунуть Георга!
Второй вопрос: "И что мне с этим теперь делать?" Так же меня мучил, как и первый.
А ведь был еще и третий вопрос, и четвертый...
Выбравшись из-под простыни, принялся натягивать одежду — гостей пора будить и выпроваживать — да и самому, курить хотелось и кофе — в любой последовательности.
Пока на цыпочках — кофе — нет, жратвы — нет, а значит чего зря людей будить, пробрался на балкон, по пути едва не запнувшись об Артура, спящего сидя и с блаженной улыбкой прижимающегося к сапфиру.
Подняв его же, валяющийся рядом телефон, сделал пару снимков — ведь ни за что же не поверит, пока не увидит.
Судя по прохладе и низко висящему солнышку, времени было часов шесть утра.
Ничего не поделаешь — "сон алкоголика крепок, но не долог!" — аксиома, усвоенная мною еще в годы бурной юности.
Судя по разномастным пачкам сигарет — за ними тоже бегали, в свое время и, будучи уже "готовыми" — подкуривали со стороны фильтра.
Первая затяжка, вторая и мир покачнулся, прогнулся и засмеялся, давая понять, что жизнь налаживается!
С балкона пошел сразу на кухню — народ надо возвращать к жизни, во что бы то ни стало!
Пока в кастрюльке варился кофе, настрогал бутербродов и радостно пошел всех будить.
Валентин и Лиззи дрыхли в комнате, "валетом" — нормально, за них я никогда не переживал, вот и сейчас они демонстрируют многолетний педагогический стаж...
Артур — собирался постепенно, но... Сдается мне, сапфир умудрился почистить ему кровь — слишком уж он выглядел ошеломленным и свежим, словно и не пил, вовсе.
Капитан спал в обнимку со своей супругой, на моем единственном, нормальном, "лежбище" — диване. Даже разложить его смогли — "респект и уважуха" — я его и по трезвому состоянию, развернуть не могу, а тут — пьяными... Надо попросить, чтобы не складывали...
В четвертой комнате спал я.
Стеллы так и не обнаружилось.
Надеюсь, ее не понесло на "подвиги"?
* * *
... — Занятия в этом году мы начинаем с верой в будущее и надеждой на лучшее... — Президент академии, осыпанный научными регалиями, как собака — блохами, разливался соловьём перед студентами. Слушая профессорский спич, складывалось впечатление, будто нет в мире ничего лучше, чем стены академии, столь дорогие его сердцу.
