| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Однако были признаки того, что король был недоволен ограничениями, которые были наложены на торговлю его подданных, а Кадавату, ведущие на территорию Компании, оставались закрытыми. Жителям не мешали приносить продукты на продажу, но поставка ареки была остановлена. Было сделано официальное требование о свободной торговле в Путталаме, и получен недвусмысленный ответ, что в соответствии с инструкциями из Нидерландов она не может быть разрешена. Последовал естественный результат, так как смелые мавры из Килакараи, которые в основном пострадали от этого запрета, были не готовы смириться с требованиями Компании и высадились на побережье к северу от Кудирамалая.
Это место очень почиталось мореплавателями из-за гробницы святого, которая находилась там, и было известно грекам под названием "Гиппурос", что является переводом местного имени. Это был удобный центр, откуда открывались сообщения с сингальским королевством. Поэтому Компания была вынуждена усилить военную охрану на западном побережье острова и держать шлюп, курсирующий в районе Арипо. Предпринятая от имени короля попытка ловить жемчуг у Чилава была принудительно пресечена, но появление в окрестностях некоторых королевских чиновников с большой свитой потребовало новой демонстрации силы в этом месте.
Тем не менее в 1721 году Румпф имел удовольствие объявить о самых высоких доходах, полученных Компанией за сто лет после захвата Галле в 1640 году.
Впервые в столетии в следующем году состоялся промысел жемчуга, и он повторялся в течение следующих четырех лет; однако в 1723 году корицу собрать не удалось из-за очередного бунта чалия. Они пожаловались на возложенное на них чрезмерное бремя, отказались идти в лес и обратились к королю за защитой. Двор не был готов поддержать их, и Румпф смог заставить повстанцев подчиниться и наказать их, лишив некоторых из предоставленных им привилегий. Сам Румпф умер в этом году, и до тех пор, пока Петрус Вюйст не приступил к управлению в сентябре 1726 года, история голландских владений на Цейлоне не представляла ничего особо примечательного.
Этот молодой человек тридцати лет был уроженцем Батавии, сыном отца-европейца. Три года его правления напомнили худшие дни дона Жеронимо де Азеведо и стали самой черной страницей в истории Компании на Цейлоне. Единственный утешительный вывод состоит в том, что он страдал от мании убийств, развившейся под влиянием его прихода к власти. Стремление двора сохранить мир увеличило его возможности. Он начал со ссоры с гражданскими и военными чиновниками, с которыми обращался самым деспотическим образом, а закончил применением бесчеловечных пыток и убийств. Наконец власти в Батавии пришли к осознанию происходящего, и Стефана Верслуйса послали заменить сумасшедшего, которого в цепях увезли на суд. Специальный трибунал расследовал его дело и приговорил его к обезглавливанию, четвертованию и сожжению его тела и бросанию пепла в море.
Верслуйс прибыл на остров со специальным заданием: навести порядок и восстановить справедливость по отношению к тем, кто пострадал от действий Вуйста. К сожалению, он не удовлетворил ни власти, ни жителей, и вскоре был вовлечен в ссоры с местными чиновниками. За великим наводнением, обрушившимся на Джафну в 1726 году, последовали голод и болезни, как и во времена де Оливейры сто лет назад. Люди повсюду страдали, и это усугублялось высокой ценой на рис. Верслуйса вскоре отозвали, и ему было приказано передать управление Дидерику ван Домбургу, командующему Галле; вместо этого он доверил управление коменданту Джафнапатнама, и ван Домбург обнаружил, что замок Коломбо закрыт для него. Он обратился с жалобой в Батавию, и в декабре 1732 года Якоб Кристиан Пилат прибыл в качестве комиссара для восстановления порядка.
К счастью, с кандийским двором продолжали существовать дружеские отношения, хотя Раммалака и Хулангомува, два адигара, жаловались на закрытие портов. Короля поддерживали в хорошем настроении такими же подарками, как и его деда. Экипаж с четырьмя лошадьми, верблюды и другие любопытные животные со всех концов ценились очень высоко, но не больше, чем парики, которые были отправлены в личное пользование Нарендре Синха, который преждевременно состарился. Его постигла большая потеря, когда в 1731 году склады в Хангуранкете были сожжены, а хранившиеся там сокровища из золота и серебра уничтожены. Король обычно проживал в Кундасале, в нескольких милях от столицы, где он основал очаровательный пригород на берегу реки, но он сохранил свой интерес к столице, где заменил Малигаву, которую построил его отец, красивым двухэтажным зданием.
Однако было очевидно, что недовольство из-за закрытия портов было серьезным, и хотя собственная арека короля покупалась по более высокой цене, чем обычные орехи, Кадавату оставались закрытыми; и когда Пилат призвал послов, посетивших Коломбо в январе 1734 года, открыть их, Доданвала Рала, возглавлявший посольство и являвшийся дисавой Сабарагамувы, ответил, что это не может быть сделано до тех пор, пока торговля в Путталаме не станет свободной.
Это чувство неудовлетворенности распространилось на подданных Компании, и даже в окрестностях Коломбо происходили беспорядки, когда население объявляло себя подданными короля. Беспорядки были особенно заметны в важном корале Сияне, где военные действия были сочтены необходимыми. Некоторые из повстанцев бежали ко двору, где получили земли и разрешение поселиться, в то время как те, кто вернулся, были оставлены безнаказанными по просьбе короля.
Реформа злоупотреблений позволила Пилату активно работать. Многие чиновники были некомпетентны, некоторые — нечестны, большинство ненавидели друг друга и радовались возможности разорить своих соперников. Некоторые были после расследования отстранены от должности. Анализ отчетов суда и Совета по делам сирот привел к тому, что секретари предстали перед судом за хищение, а секретарь первого избежал наказания, покончив с собой в тюрьме.
Судебные разбирательства характеризовались серьезными нарушениями, волокитой и халатностью. Преобладающая система уголовного права, которая соответствовала практике в Европе, была ужасающе суровой. Например, отмечалось, что в 1669 году несчастный четти, который был виновен в том, что сегодня считается просто общественным правонарушением, был приговорен к повешению, а его труп должен быть зашит в мешок и брошен в море. Однако этот приговор был смягчен, и вместо этого он был подвергнут порке под виселицей, заклеймен и отправлен в пожизненное изгнание. В 1751 году женщина по имени Джоана, которую признали виновной в краже рабов, была задушена, привязана к столбу, после чего ее голова была отделена от тела, которое впоследствии приволокли к публичному месту казни, растянули на колесе и оставили там, чтобы его пожрали птицы небесные.
Колесование не было обычным делом, вместо этого было принято ломать бедренные кости преступников железной дубинкой. Как правило, смертный приговор приводился в исполнение путем повешения, а не обезглавливания; обвиняемый не мог быть приговорен к смертной казни до тех пор, пока он не признал свою вину, и созданная этим трудность преодолевалась путем пыток человека, вина которого считалась доказанной, до тех пор, пока от него не удавалось получить признание.
Было установлено, что фискал, ответственный за государственную тюрьму, заключал людей в тюрьму в сторожке ласкаринов по собственному усмотрению, налагая на них штрафы и, доходя до крайности, избивал их плетью, чтобы добиться выплаты. Подчиненные чиновники брали на себя подписание приказов о выдаче товаров из складов Компании, — полномочия, которые принадлежали только губернатору, и естественным результатом этого были серьезные злоупотребления. Среди уроженцев дисавани Коломбо было много недовольства, и не без причины. Требовались такт и терпение, чтобы навести порядок, и Пилат обнаружил, что ему предстоит много работы. Он уехал в начале 1734 года, и ван Домбург возглавил администрацию, когда глухо тлевшее на острове недовольство разгорелось в жестокий пожар.
Проблемы начались с новой забастовки сборщиков корицы, посланных в Семь Коралов; они отказывались работать до тех пор, пока их жалобы на их чиновников не будут расследованы, а взимавшиеся с них поборы отменены. Они особенно жаловались на то, что им приходилось собирать лишнюю корицу для своих дурайя под названием "дурароба" и "хувандирам". Сборщики корицы, работавшие в Трех Коралах, поддержали их требования. Компания обратилась к королю с просьбой применить свою власть к людям, и в то же время попыталась успокоить их, отстранив от должности капитана, заведовавшего сбором корицы. Однако волнение распространилось на сборщиков в округах Галле и Матара, и, как следствие, сбор корицы был невозможен.
Но не только у сборщиков корицы были свои претензии. Правила, принятые для защиты дикорастущей корицы, серьезно препятствовали возделыванию земель чена, от которой сельские жители в основном зависели в получении пищи; штрафы за непосещение школы стали источником притеснения; половина их земель, на которые не могли быть предъявлены документальные права собственности, была объявлена принадлежащей Компании, и владельцы были вынуждены выкупать их по оценочной стоимости; хотя все кокосовые пальмы были обложены пол-айя, или десятиной, была введена еще одна подать, называемая ватубадда. Таким образом, многие трудолюбивые сельские жители превратились в бродяг, а насильственный захват их скота для снабжения продовольствием чиновников вызвал страстное негодование среди людей, которых нельзя было подкупить деньгами, чтобы те отдали животных на убой.
Вскоре вся страна к северу от реки Бентара находилась в мятежном состоянии. Кофейная плантация, которую Компания разбила в Пелиягоде, была уничтожена, хранившаяся на складах Компании арака вылита на землю, а охранявшие ее ласкарины уведены в плен. Отряд солдат был отправлен в погоню, и рядом с Мальваной застрелил нескольких мятежников, которые пытались сопротивляться дубинками и ножами.
Совет, однако, решил, что необходимо удовлетворить почти все требования мятежников, и "дурароба", "хувандирам" и "ватубадда" были упразднены; но хотя основная часть людей вернулась в свои дома, положение дел в коралах Сияне, Хевагаме и Салпити, которые объявили о том, что находятся под защитой короля, было настолько серьезным, что в Батавию была отправлена срочная просьба о выделении трехсот малайских солдат. Также было сделано обращение к королю; но он не проявил сочувствия и ответил, что в результате проведенного им расследования убедился, что проблема была полностью вызвана дурным управлением чиновников Компании.
Тем временем восстание, которым оно стало, распространилось на округа Галле и Матара, и серьезность ситуации возрастала с каждым днем. Военные силы были отправлены в Аттанагаллу, чтобы усмирить корал Сияне, но повстанцы, теперь открыто поддерживаемые Левке Рала, искусным дисавой Трех и Четырех Коралов, с такой яростью атаковали голландцев, что те бросили свои два орудия и поспешно бежали в Мальвану. Повстанцы гнались за ними по пятам, и они отступили к Коломбо, преследуемые возбужденными сингальцами до Пелиагоды, в трех милях от замка Коломбо. Совет не мог придумать лучшего образа действий, чем направить посольство с подарками, чтобы умилостивить короля. Среди всей этой смуты ван Домбург, которому никогда не следовало оставлять свой рабочий стол в Галле, умер в 1736 году; его преемник Густав Виллем, барон ван Имхофф прибыл в июле, а тем временем Совет в Коломбо делал все возможное, чтобы удержать под контролем ситуацию, в то же время с тревогой требуя военной помощи от Батавии.
Ван Имхофф твердо взял дело в свои руки. Сборщики корицы успокоились; Наваратна Мудальяр, сын великого Баснаяки, был сослан в Тутикорин; и от короля было получено отрицание всякой симпатии к мятежникам. Правда, главари восстания нашли убежище в его владениях, но посольство, которое было отправлено к нему в 1738 году с ценными подарками, встретило радушный прием. У короля, однако, было слабое здоровье, и из Коломбо прислали доктора, чтобы за ним ухаживать; но в начале следующего года Нарендра Синха, или Кундасала, как его обычно называли среди своих подданных, умер.
Глава V
Со смертью Нарендры Синхи сингальская династия пресеклась. Следуя обычаю, которому положил начало Виджая, он взял себе супругу, Удумале Деви, из Мадуры. Она была дочерью Питти Наякера, принадлежавшего к касте Вадегай, и впоследствии король женился также на ее двух сестрах. Ни одна из них не родила ему наследника, и поэтому перед смертью он назначил своим преемником на троне их брата, который был известен как Хангуранкета по своему обычному месту жительства.
Это назначение было приемлемо не для всех; король оставил от своей Якада Долии, женщины из касты Гоигама, сына по имени Унамбуве Бандара, у которого была сильная группа сторонников при дворе, настаивавших на законности его прав на наследование. С другой стороны, некоторые придворные испытывали чувство зависти, опасаясь, что вступление на престол Унамбувы приведет к сосредоточению слишком большой власти у его родственников. Дела оставались в неопределенном состоянии почти год, а затем желание Нарендры Синхи взяло верх, и его зять принял Меч Государства под именем Шри Виджая Раджа Синха. Приятно отметить, что Унамбува остался жить при дворе и ему не причинили никакого вреда.
Правление ван Имхоффа и трех его непосредственных преемников закончилось продвижением последнего из них, Юлиуса Валентина Штейна ван Голленессе, на пост генерального директора в Батавии, куда он отплыл в марте 1751 года. Сам ван Имхофф отличался большей широтой взглядов и свободомыслием, чем было обычно среди людей, которых Компания выбирала своими главными представителями на Цейлоне. Он полностью осознавал ценность острова, а также понимал, что невежество и своекорыстие поставили Компанию в крайнюю опасность.
Для полного использования преимуществ, которыми обладал остров, было необходимо исключение всех возможных соперников, но еще более необходимо гармоничное сотрудничество с сингальским двором. Власти Батавии не были готовы встретить трудности этой проблемы, и, несмотря на его желание, ван Имхофф был вынужден прибегнуть к тактике своих предшественников и умиротворять двор подарками.
Невозможно было поверить, что сингальцы будут и дальше молчаливо мириться с существующими договоренностями. Король не получил за свою корицу ничего, кроме ежегодной субсидии в размере нескольких тысяч риксдолларов, в то время как его подданные получали за свою ареку сумму, которая едва покрывала расходы на ее транспортировку. Если, с другой стороны, владения короля развивались бы и производили товары, которые желала купить Компания, обе стороны пожали бы выгоду, и сингальцы вскоре осознали, что преимущество одной было преимуществом другой, и что мир был на пользу обоим.
Поэтому ван Имхофф при каждом удобном случае убеждал в этой точке зрения придворных; он настаивал на том, что это будет более выгодно для короля, чем открытие порта Путталам, к которому они всегда стремились, но на что Компания наотрез отказывалась пойти. Теперь они также требовали возвращения Тринкомали, и ван Имхофф был полон решимости сопротивляться этому, даже силой, если потребуется. Однако он признавал с серьезной озабоченностью, что все сингальцы смотрели на короля как на своего верховного сюзерена, и что ему было очень легко разжечь беспорядки на территориях Компании всякий раз, когда это соответствовало его целям.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
