Бабка мигом успокоилась — картина-то ясная.
— И-ии, нажрутся и бродют, черти вас задери.
И, плюнув в мою сторону, прочь побрела.
Инцидент навёл на мысль. Ну, ладошки не отмыть — проще их в карманы спрятать. А вот черепно-мозговую.... Ленту траурную содрал с венка, вдвое сложил и голову перевязал — получилось что-то вроде панданы.
Двигаем дальше.
Дорога от кладбища одна, город знаю, как пять своих пальцев — дойду, обязательно найду дом на Сиреневой улице, обниму Наташу, поцелую Катюшу, браслет надену, переверну этот мир, и долго-долго буду трясти. Другого обращения он не заслуживает.
На дорогу вышел с посохом в руке. Ну, посох не посох, палка от оградки, а свою функцию исполняет. Тук-тук, тук-тук — раз по асфальту, раз по гравию — иду обочиной, закрыв глаза, и путь себе прощупываю.
Заслышав шум машины, в кювет спустился, сел передохнуть.
Вобщем-то не устал, физически, по крайней мере, а вот с душою нелады. Расстроились струны её, какую не тронь — фальшивит. Что я Билли плёл тогда? Мол, опека мне твоя обрыдла, надоела, хватит — хочу своим умом пожить и в этом мире. "Не скучно будет одному среди непосвящённых?" — он спросил. А я? "Мне нет, а ты себе найдёшь другого — вон сколько Гладышевых в Зазеркалье — и посвятишь". Обидел друга, эгоист. Перенадеялся и влип. Теперь дерьмо хлебаю полной ложкой.
Я, Билли, так думаю, если выпутаюсь отсюда, заживём с тобой другой жизнью — обустроим Коралловый остров, всякой твари разведём по паре, имеющуюся приручим, и время будем проводить в беседах философских ....
Машина притормозила напротив, опустилось тонированное стекло.
— Отдыхаешь, дедушка? — молодой человек поднял на лоб солнцезащитные очки.
В задней дверце тоже стекло опустилось. Приятной наружности дама пригласила:
— А подойдите к нам.
Я сидел, не шелохнувшись, безучастно взирая на мир, машину и её пассажиров.
Дверца открылась, женщина опустила на землю маленькую девочку в нарядном платьице, плюшку подала.
— Угости.
Малышка в кювет сбежала, напротив встала и гостинец протянула.
— На.
Улыбчивая, пригоженькая, с вздёрнутым носиком и васильковыми глазками — как наша Катюшка.
Принял из маленькой ручки подношение, а поцеловать, погладить, даже поблагодарить не решился — только поднялся, опираясь на посох. И долго стоял, глядя вслед проехавшей на кладбище машине.
Нет, Билли, если перевернём этот мир, долго трясти не будем.
Развилка. Пойдёшь налево — в город попадёшь, направо — в коттеджный посёлок, именуемый финскими домами. Былинного здесь камня не хватает: в тюрьму — налево, а в семью — направо. Как говорится, выбор не велик.
И вот я на Сиреневой улице. Чувствуешь, дружище Билли, приближение моё? Ни черта не чувствуешь, а то бы выбежал навстречу. И я представил.... Бежит ко мне Катюшин пудель, в зубах оптимизатор.
Пёс был, браслета не было. Огромный, неизвестно чей, ротвейлер злобным лаем обдал меня, слюной прутья ограды. Чья ты, зверюга? От недоброго предчувствия защемило сердце.
Нажал кнопку звонка — сим-сим, откройся. Ещё нажал.
— Какого.... на хрен! — от дома к калитке, в трико и майке, брюшком вперёд мужик незнакомый семенил.
— Здравствуйте. Я извиняюсь, спросить. Здесь совсем недавно жили друзья мои, — взялся за прутья решётки и убрал пальцы в тот самый момент, когда клыки ротвейлера готовы были в них вцепиться.
— А теперь я живу, — объявил незнакомец.
— Где прежние хозяева? — продолжил опасную игру с ретивым стражем.
— А хрен их знает. Мужик, говорят, повязан, а бабу выгнали, — новый владелец дома с пристрастием наблюдал погоню зубатой пасти за моими руками.
— У неё ребёнок был.
— Вместе и турнули.
— Не знаете куда?
— Я с ними не общался.
Кровью окрасилась собачья слюна. Мне стало псину жаль, и я убрал в карманы руки.
— Как вам достался дом?
— Тебе что за причина знать?
— С мебелью иль прежние хозяева всё увезли?
— Хрен они что вывезли — бежали без оглядки. А дом на аукционе покупал вместе со скарбом. Все выяснил вопросы?
— Один остался. В ножку стула закатал рулончик с баксами — поделим, если впустишь.
Мужик опасливо огляделся и понизил голос:
— Ты кто?
— Какая разница? Скажем, владелец прежний.
— Тот, главный бандюган? В бегах что ль?
— Нет, меня и не задерживали. Лежал в больнице, — сдёрнул с головы повязку. — Вот с этим.
Пузан присвистнул.
— Убедительно. Только зачем тебя впускать — я баксы сам найду.
— Понятие порядочности знакомо?
— С такими отморозками? У меня с ними Рэкс разбирается.
— И страха не имеешь?
— А ты попугай — ушло уж ваше время. Где братки твои теперь?
— Тебе много не потребуется — хватит дырочки одной.
Сунул руку за полу френча. Мужик, округлив глаза, попятился.
— Э, кончай, кончай. Что там у тебя?
— Убери пса, — говорю. — Открой калитку.
— Рэкс, — приказал хозяин, — место.
Ретировались оба к дому, а потом ротвейлер вернулся.
— Кому служим? — упрекнул беспринципную зверюгу.
Но времени на диалог не оставалось — с минуту на минуту могут примчаться стражи порядка. И я ретировался.
Видели бы как! Десяток шагов пройду, глаза открою, осмотрюсь на предмет курса, препятствий впереди и прочее, и дальше. Хорошо в престижном посёлке в послеполуденный час почти движений нет.
Топал прочь от бывшего своего, ставшего теперь недоступным дома, и думал, где укрыться от ментов, какие предпринять шаги. К Елене заглянуть? И ноги понесли к её квартире.
Не плохо понесли. Может, переживания последнего часа, как-то доминировали над физическим ущербом, может, привычка прямохождения стала вырабатываться, только шёл городскими улицами более уверенно, выбросив палку у первой многоэтажки. Перекрёстки переходил пешеходными переходами. Светофоры, а их всего-то четыре штуки на весь город, не заморачивали. Хотя бывали скоротечные замешательства, приступы, но без тошноты и головокружительных падений. Обопрусь рукой о стену (ограду, столб), постою, закрыв глаза минуточку-другую, и дальше.
Меня жалели сердобольные:
— Вам плохо? Может, скорую?
Но я так пальчиком им погрожу — спокойно, мол, без паники — и дальше.
Куда сложнее турне по городу дался мне подъём на второй этаж. Шаг на ступеньку — удар по мозжечку. Держусь за перила, лбом на них же, а подъездная лестница под ногами, будто канатная дорога над пропастью при ветре шквалистом.
Эх, пробитая моя головушка!
Но как ты, оказывается, чувствителен к перепадам высоты, организм без вестибулярного аппарата — каждые пятнадцать-двадцать сантиметров, будто многометровый полёт над бездной. И ведь действительно, вместе с головокружительной неустойчивостью, появился страх высоты. Хотя лететь тут, кувыркаясь, каких-нибудь двадцать ступеней.
Добрался, жму кнопку звонка. За дверью тишина — нет звуков кроме трелей. Ещё жму. Наконец....
— Уехала она, — голос за спиной. — Не сказала куда, сказала, что надолго.
Медленно всем корпусом поворачиваюсь — не дай Бог, вновь слететь с катушек.
В дверях напротив женщина в фартуке поверх домашнего халата.
— Ключи оставила — цветочки полевать.
— Что ж делать? — вслух себя спрашиваю.
— Не знаю, — женщина скрывается за дверью, скрипит ключом в своём замке.
Ну, конечно, не должно быть Лены дома, я сам же ей сказал: если не вернусь, ты скройся — эти люди свидетелей не любят оставлять....
Ну, что ж, молодчина — всё сделала, как я велел.
Спустился вниз не намного быстрее, чем поднимался. Присел на скамью. Куда теперь пойти .... бомжаре? Елены нет. Наташу с Катенькой, где разыскать? Не думаю, что и они в городе. Да и в таком-то состоянии скорее обузой буду им.
Помыслы вновь возвращаются к оптимизатору — нет, без него ничего не исправить в своей судьбе и этом мире. С тупоголовым хозяином не сговориться. Как не крути, куда ни кинь, выход один — хазу нужно брать. Проникнуть в дом, псом охраняемый, найти браслет, который возможно побывал в чужих руках и неизвестно где теперь лежит, без сноровки и подготовки вряд ли реально. Нужны сообщники — а где их взять? Сначала в мыслях вернулся к обитателям заброшенного завода, а потом и сам побрёл, подгоняемый поблекшим светилом над западною кромкой горизонта.
На звук моих шагов бичи всполошились у костра. Боря Свиное Ухо, помешивая кипящую в котелке над огнём похлёбку, первым разглядел:
— А, явился, не запылился. Мы уж ОМОН в гости поджидали — думали, сбежал буржуй обиженным.
— Некуда бежать, — присел к костру, ноги скрестив. — Конкуренты всё отняли.
— Знакомо, — трактирщик подул в ложку, отхлебнул.
— Ты мясо пробуй, — советуют товарищи.
— Горяче сырым не бывает — подставляй, братва, чеплашки. Тебе во что, буржуй?
— Не нужна похлёбка ваша, — отстранился от костра.
— Там ёжики, — похвастал Макс. — Трёх штук на трассе подобрали.
— А ты никак оклемался? — Кащеевна потянулась к повязке на моей голове, но я уклонился от её руки.
Бичи разлили похлёбку по посудинам и разделили мясо.
— Сегодня всухомятку, джентльмены?
— Принёс чего?
— Не пью и пьяниц презираю.
— А чё тогда припёрся?
— За помощью.
— Нахаляву не работаем, — буркнул Уч-Кудук после долгой отрыжки.
Я без прелюдий:
— Мой дом пустили с молотка, а в нём тайник с деньгами.
— И в чём загвоздка?
— Пёс во дворе, в доме хозяева. Добудем свёрточек — разделим.
— Больша заначка-то? — поинтересовался Макс, хрустя ёжиковыми косточками на крепких зубах.
— Тридцать пять штук зеленью.
— Это ж поскольку на брата? — сморщила лоб Кащеевна.
— По пять, включая Звезданутого, — сосчитал Свиное Ухо.
— А в рублях?
— А какой нынче курс?
Бичи принялись обсуждать достоинства моего клада.
— Ну, так как, поможете их взять? — после продолжительной полемики вернул их к теме основной.
— Вот так прям встали и пошли — собаке бошку проломили, хозяев в подпол покидали и кладом занялись твоим, — ворчал Уч-Кудук. — Всяко дело осмысления требут.
— Завтра пойдём, — поддержал его Упырь. — Ты нам покажешь хату, а мы помыслим, как там побывать.
— Верный базар — согласились остальные.
Поговорив ещё немного о деньгах, необходимом их количестве для счастья полного, бичи стали укладываться на ночлег.
— Ты, Звезданутый, совсем оклемался? — поинтересовалась Кащеевна. — И мужицкие вернулись силы? Ну, так айда ко мне.
Я отклонил такое предложение.
— Тогда расскажи, кем был, кто дом отнял — а то нам скучно без водяры.
Я рассказал притихшей публике, что прилетел с другой планеты — жизнь здесь хотел переменить и сделать всех счастливыми людьми.
Сначала слушатели откликались репликами.
— Вот заливает!
— Что говорить — сказочник маститый.
— Тебя так звездануть — и ты бы плёл.
— А было б здорово.
Потом храпом.
Я умолк.
Филька Звонарь во тьме приполз и зашептал на ухо:
— Слышь, когда-то я такому верил — насчёт богатства, равенства и братства. По убогости своей в школу не ходил — меня мамка буквам научила. В библиотеке убиралась и всякий раз домой по книжке приносила — потолще выбирала. Ребятишки букварь читают, а я Плеханова. Потом сочинения Сталина и Маркса с Лениным осилил. По ним жизнь понимать учился.
— Понял? — спрашиваю.
— Все об одном гундят — работать надо. Только скажи, буржуй, я, скажем, на тракторе или под ним без выходных и по шешнадцать часиков.... А что такое сделал ты, что одет, обут, сыт и ещё зелень в доме прячешь?
— Так ты работал трактористом?
— Не важно. Я вообщем говорю, о жителях села.
— Об умственной работе что-нибудь слыхал?
— Да слышал, только если утром трактор не запречь, нечего учёным и вам, буржуям, станет есть. Так почему вы в галстуках, а я в фуфайке?
— Сядь, напиши, чтобы тебя читали.
— Думаешь, не пробовал?
— Стихи, прозу, научные труды?
— Не умничай — я в голове писал. Читаю Маркса — нет, брат, вот здесь-то ты не прав, по-другому надо мыслить и говорить. И домыслился: как мамка померла, меня с инвалидности сняли, а потом и из дому попёрли — сказали, не оформлены на собственность права. Вырыл землянку на пустыре, стал жить наедине с этими книжками. Читаю, перечитываю, силюсь понять: в чём правда жизни — почему одним всё, другим ничё. Жрать захочу, пойду — кому дров наколю, кому огород вскопаю, кому воды в дом притащу, иль грядки поливаю. Не пил совсем, а изгоем оказался. Прогнали из землянки — сказали мне, земля чужая.... И вот теперь я здесь ....
— Пить научился?
— Согревает. Зимой тут жуть.
— Зачем глухим прикидываешься?
— Надоели болтуны. Да и не говорун — слушать люблю.
— Деньги добудем, как потратишь?
— Подумаю.
Филька лёг, натянул дерюжку.
— Слышь, буржуй, залазь ко мне — теплее будет.
— А мне не холодно.
— Ты не стесняйся.
Почему, задал себе вопрос, убогий Филька готов поделиться последнею дерюжкой, а миллионер Борисов, поправ законы, чужое отнимает? Неужто Всевидящий этого не замечает?
— Я, буржуй, шоколадок куплю на все деньги, — сквозь дрёму вдруг сказал Звонарь.
— Лопнешь.
— Для ребятишек, чтоб не дразнились.
Наверное, процесс реабилитации повреждённых органов и тканей шёл денно и нощно. Утром после сна, пока Борис трактирщик готовил завтрак из подручных средств, я, как доблестный Ланселот, вызвался проводить местную Женевьеру на процедуры водные. Точнее Надежда обещала показать дорогу к роднику незагаженному нечистотами.
Ключ рождался на склоне оврага, а на дне его впадал в малюсенький водоём — лужу размером с ванну.
— Здесь и стираюсь, — Надежда объявила и, как была одета, в воду ухнула.
— Ах, хороша водица! Ох, холодна водица! — вопли купающейся нимфы огласили овражек. — Буржуй, спускайся, спину мне потрёшь.
— Нет, государыня-матушка, мы не поместимся вдвоём, — пристроился к ключу у его истока и всполоснул лицо.
Потом некстати вспомнил, что контужен и имею причуды падать под ударами в мозжечок. Попробовал лишь дёрнуть головой, и подзатыльник получил. Рухнул в ручей, скатился вниз, попал в лапы Кащеевне.
— Что, худо? — сообразила Надюха, глянув мне в лицо.
Показал пальцем в рот — сейчас рванёт.
— Попей, попей водицы, я вытащу тебя, — Кащеевна взвалила меня на плечо и, надсадно хрипя лёгкими, свободной за кусты цепляясь рукой, скользя гипопотамовыми ступнями по крутому склону, выбралась из оврага.
— Итить сможешь? — поставила меня на землю.
Я тут же сел — земля качалась. Вот чёрт! Сюда шёл ни о чём не думал, в овраг спустился.... Откуда приступ?
— Допру, — Надюха объявила, взвалила на себя, лишь поменяв плечо.
У костра всё было готово к трапезе.
— Будешь, буржуй? — пригласили и меня.
— Спасибо, отлежусь.
— Опять его тряхнуло, — поведала Кащеевна.
— Тряхнуло или трахнула? — Упырь хихикнул.
— Есть не будешь, сил не будет, — заметил Уч-Кудук. — Не поправишься.
— Он же инопланетянин, — вступился трактирщик. — Святым духом сыт.
