Домой-то возврата все равно нет. Куда ж деваться-то, если муж откажется? Одна надежда, что под трибунал не отдадут за поклеп, но и открытого городского судилища не перенести, от стыда сгоришь.
А ведь люди-то, что поглазеть соберутся, вряд ли на ее стороне окажутся. Похоже, местного лаэра в городе-то очень уважали. Значит, скорее всего, солдатику обманутому посочувствуют, чем какой-то пришлой девице... И перспектив никаких. Даже если просто за ворота крепости вышвырнут безо всякого суда — так ведь без рекомендаций и какой-нибудь служанкой в городе не пристроишься. К тому же толком-то она ничего не умела — не положено было ей белы ручки марать в отцовском доме, для этого дворовые девки были. А без денег на еду и хоть на какой-никакой ночлег на первое время — только в петлю... или в бордель, но оба варианта никуда не годились, слишком уж за свою душу боязно. Хоть и виновата перед Всевидящими, но Улита все же надеялась на их милость, потому как в молитвах очень ловко умела формулировать степень собственного участия в беззаконии....
Пойти-то солдатик с ней тогда пошел. Да только его самого впору было под локоток тащить, как беднягу из стороны в сторону мотало. Слишком уж развезло в душном помещении...
Да и отец еще особой травки парню в вино подсыпал, которое им в номер потом сам притаскивал...
Так что, хоть и страшновато было ехать скандалить в Замок-крепость к месту службы ее новоявленного муженька, но с утра она сцену свою на постоялом дворе на отлично отыграла.
Ни дочка, ни купец особо не сомневались, что и в крепости у них все получится.
Насилие-то реально было. А уж он — не он — кто докажет?
Правда и лаэр больно уж умный, да подозрительный попался. Ведь проверку какую устроил, лекаря привлек!
Ну а настоящие слезы лить над тем, что довольно сладкая жизнь в отчем дом где-то там осталась, далеко, а злая Судьба взяла, да задом повернулась — получилось очень даже к месту.
Да и отец ругался, возмущаясь таким творимым беззаконием, вполне убедительно. Видно, душу отводил — не про собственную же низость вопить... у купца вечно кто-то другой виноват оказывался, да за него расплачивался...
И вот теперь Улита завывала белугой, сбивчиво пересказывая историю про свои злоключения, и бросала на Мартина преданные взгляды из-под слипшихся от слез ресниц — авось простит... Хотя для позорного изгнания ее с глаз долой — причин хоть отбавляй...
Наконец девушка умолкла, низко опустив голову.
Хмурый, едва сдерживающий злость Аслан, ощущавший себя так, словно это он вывалялся в дерьме, да еще и нервничающий из-за Ренальда (ему, как и Тессе, во время чистосердечного покаяния купеческой дочки, пришло в голову сравнить, как чувствовал себя Рени, которого продал родной дядя), подался вперед, вперив взгляд в молодого бойца:
— Ну что парень теперь тебе решать, — жестом прервал лаэр пытавшуюся было высказаться комендантшу. — Она призналась, свидетелей хватает. Так что разведем, если что, быстро, поспособствую. Так что думай, Мартин, как поступить. Развод-то при таких обстоятельствах, конечно, с тебя всякие подозрения снимет в том, что ты девку обесчестил... Но, с другой стороны, тогда твою историю все знать будут, как тебя обманом на порченной жениться заставили, и все равно будут показывать пальцем... Сам понимаешь, слушание этого дела придется в городе проводить, иначе Ваш брак, признанный в Храме, и не расторгнуть.
Улита коротко всхлипнула, побоявшись привлекать к себе внимание, и затаив дыхание, ждала ответа. От нее теперь ничего не зависело.
— Или тихо-мирно год перетерпишь, — продолжил хозяин Замка. — И из-за того, что детей нет, расстанетесь полюбовно. Надеюсь, ума хватит, чтобы не обзавестись ребятишками, если вместе спать надумаете.
— С этой змеищей? — тихо ахнула Марта, ужаснувшись предположению. Хоть и жаль было девку, а родного сыночка все же жальче.
— Цыц ты! — одернул Инвар жену. — Не тебе решать!
— Не надумаю! — жарко вскинулся Мартин, буравя возмущенным взглядом своего господина.
— Не зарекайся, парень. Дело молодое. В жизни всякое бывает. Да ты уж и сам убедился. Так что думай хорошенько, прежде чем дашь ответ.
— А вдруг она уже того, тяжелая, — не унималась Марта, задав очень уместный вопрос. — Что ж нам чужих внуков придется нянчить?
— Ну, если уж так получилось, тогда, однозначно, — развел руками лаэр. — Впрочем, я все-таки хочу услышать взвешенное мужское решение, Караскет. Обвинять кого-то потом, и передумывать будет поздно...
37.
Мартин чувствовал себя сейчас загнанным в ловушку зверем. Ему отчаянно не хотелось брать ответственность за решение, которое ему предоставили выбирать самому. Ему абсолютно не нужна была эта подлая девчонка, которая вдвоем со своим предприимчивым папашей-купцом так подставила, испоганив его жизнь. И ее жалостливая история не взывала в сыне коменданта должного сочувствия. Нет, он вполне мог бы посопереживать ей и повозмущаться несправедливостью этого несовершенного мира, если бы гнусная история не касалась его самого.
Но вот простить Улитке собственное унижение на глазах у всех, кто его знал, кто ему был дорог, перед кем он невольно опозорил не только себя самого, но и свою семью, и косвенно повлиял на подрыв авторитета своего лаэра, Мартин не был готов...
Но родителям Аслан не разрешил вмешиваться, вынуждая принять собственное мужское решение и взять всю ответственность за свой нешуточный выбор на себя. Тесса тоже молчала, не став предполагать какой-нибудь оптимальный вариант, хотя Мартин пытался угадать ее настроение, зная, насколько девушка может влить на своего мужа.
Мартин готов был выть от бессилия. И, тем не менее, парень понимал, что отмолчаться не получится. Ему казалось, что взгляды присутствующих прожигают его кожу насквозь, только вот эмоции были разными.
Никогда не думал, что жениться придется вот так. К Фелиске, с которой застукала мать и чуть не загнобила девчонку, оказывается, были настоящие чувства. Пусть он и вел себя не лучшим образом перед самой свадьбой, малодушно испугавшись трудностей и неизвестности взрослой жизни. Но, потеряв свою простодушную красавицу, Мартин действительно почувствовал, будто из груди вынули кусок души. Ненавидеть Фелиску за то, что она приняла предложение степняка после того, как ее жених завалился в день свадьбы домой с посторонней девушкой, назвав женой другую, было бы неразумно. Скорее всего, Шамиль спас их обоих. Фелиску от позора, а его, дурака, от тяжелого греха считаться виновником ее возможностью суицида.
А что будет с этой? Ведь домой Улитке возвращаться нельзя. С этаким-то папашей, что ее ждет? Один раз продал в пользование, так и вдругорядь не постесняется, скот...
Сама, конечно, хороша! Вместо того чтобы сообщить властям о творящемся беззаконии, стала соучастницей такой вопиюще гнусной преступной аферы.
Хотя с другой стороны, кто ж ее осудит за послушание родительской воле?
Мерзкая ситуация.
Но в любом случае — лаэр прав — если будет суд, все равно от позорной истории и ему не отмыться. И какими еще невероятными "подробностями" она обрастет, никто не угадает. Хватит презрительных насмешек. С него хватит!
Зареванная Улитка сейчас меньше всего походила на ту противную девицу, пытавшуюся показать, что ему выпала великая честь стать мужем купеческой дочери. И отчего-то этим напоминала потерянную Фелиску, ожидавшую решения, когда помощница кухарки оказалась предметом разбирательств, что же теперь с ней делать, раз их застали на сеновале — выгнать с позором за распущенность или...
Сердце заныло с новой силой от осознания потери. Теперь шаловливые ручки Фелиски ласкают другого парня, а он больше не почувствует сладкие жаркие поцелуи на своих губах, и вряд ли Улитка будет так же заразительно смеяться над его шутками...
Почему же так несправедливо? Чем он прогневил Всевидящих?
Мартину казалось, что он слишком дорого заплатил за свою неуместную самоуверенность, непомерную гордыню и пренебрежение к простой девчонке, за то, что позволил поиграть с чувствами, за то, что не ценил бесхитростное желание Фелиски выскочить по-человечески замуж за симпатичного парня.
А к Улитке, подставившей его, было двоякое чувство брезгливой жалости и отчаянной ненависти. Вот только не давал покоя благородный поступок счастливого соперника-варвара, увезшего его настоящую любовь к себе в Степь. Вот это по-мужски, спасти девушку от позора брошенной накануне свадьбы, наплевав на то, что берет ответственность за чужие грешки.
Наверняка не каждый так смог бы. Хорошо, что Фелиска по-настоящему понравилась степняку...
Но ведь и Улитка недурна собой, и далеко не дура, может быть... а вдруг и у него получится?
Нет.
Неприязнь за ее предательство все равно отправляла душу, злым огнем разливалась по внутренностям, выжигая притаившуюся жалость к ее проблемам. И делить постель ради маленьких радостей взрослой жизни, раз уж он теперь семейный человек, как предложил кто-то из присутствующих, Мартин с молодой супругой не хотел. Из-за того, как она поступила, почему-то физически было неприятно думать о ней, как о жене, с которой можно было бы приятно провести время в спальне, скорее как о неожиданно заползшей в дом красивой, но опасной змеище. И никаких совместных разделений горя и радости тоже не хотелось. Предавшая один раз, запросто предаст и во второй... или не предаст?
Кто он для нее? Никто по сути. Лишь средство обезопасить себя от более жалкой участи, чем стать женой простого солдатика...
Лживая тварь!
Угораздило же его встретить эту девку на свою беду... А ведь она ему даже понравилась... Впрочем, спьяну все бабы — красавицы, правильно Сауш говорил.
Только вот кто же знал, что внешняя красота содержит такое гнилое нутро?
Обманули, как ребенка, только вот расплачиваться приходится по-взрослому...
А с другой стороны, может быть, она решилась на такое с отчаяния? Разве могла женщина перечить мужчине, от которого зависит? Тем более, собственному отцу, каким бы паскудным самодуром он не оказался?
Как все сложно...
И Фелиску все равно уже не вернуть...
При любом раскладе — свою медноволосую хохотушку-красавицу он потерял навсегда...
Вспоминает ли она о нем? Простила или прокляла?
Наверное, чувствуя острую вину перед Фелиской, парень все же решился на благородный шаг, выбрав из двух зол, по его мнению, наименьшее.
В горле отчего-то запершило и, облизав пересохшие губы, стараясь выглядеть решительно, Мартин выдавил:
— Пусть все останется так...
Мать горестно всхлипнула, видимо, подсознательно ожидая другого ответа. А вот Инвар одобрительно крякнул. Улита шумно выдохнула, словно все это время боялась дышать, в ожидании своей участи.
Лаэр опустил ладони на столешницу и подался вперед:
— То есть, Мартин, ты не будешь выдвигать против них, — кивнул он на Улиту, имея в виду девушку и ее папашу-купца, — обвинения в клевете и принуждению к незаконному браку?
— Д-да, — сглотнул Мартин и туже твердо добавил:
— Пусть все останется так! А через год разведемся. Я могу вернуться в казарму?
— Можешь, — согласился лаэр. — Только для правдоподобности будущей причины развода лучше бы тебе ночевать под крышей семейного очага. Тогда никто не усомнится, что вы пытались обзавестись детишками.
— Вот гадство, — еле слышно прошептал Мартин, бросив недобрый взгляд на молодую жену, и вдруг почувствовал настоящий укол жалости — Улитка совсем поникла, хотя должна была ликовать, ведь ей здорово повезло. Подсудное дело решили замять.
Девушка сидела, низко опустив голову и обхватив себя за плечи руками, будто вдруг продрогла, хотя в помещении было жарко.
— Хорошо, — согласился с доводами Аслана парень. — Как-нибудь перебьемся. Я могу и на полу поспать.
— Зачем же? — тихо прошептала Улита. — Кровать широкая...
— Да кто тебя знает? — неприязненно прошипел Мартин.
— Обалдел, зимой на полу? Отморозишь все нах... напрочь, — вставил Дерек, ухмыльнувшись. — Ты лучше меч посередине положи.
Караскет оживился:
— Точно! На всякий случай, чтобы прецедента не возникло.
— Эй, ты что?! — спохватился Меченый, вмиг посерьезнев. — Я пошутил, дурачина! Еще лишишься самого дорого ненароком. Я не о жене, извини, Улита, — цинично обозначил свое отношение к девушке боец. — Март, не вздумай!!!
Аслан криво усмехнулся:
— Ладно, шутки в сторону! Надеюсь, больше никаких идиотских предложений не последует. У Мартина своя голова на плечах имеется, — строго взглянул он поочередно на смутившегося Дерека и насупившегося сына коменданта.
— Я — пас! — примирительно поднял ладони Меченый. — Своя, так своя. Надеюсь, после всего этого, мозги на место встали.
— А уж я-то как на это уповаю, — тихо произнес Инвар.
— Отец... — виновато вздохнул Мартин.
— Дома поговорим, — оборвал его старший Караскет.
Ренальд, по просьбе Аслана ведущий протокол дознания, напряженно ожидая решения Мартина, с удивлением взглянул на ровесника (по непонятной причине ненавидящего его с первого дня) и поймал себя на мысли, что поступок молодого бойца лаэрской сотни, решившего не разглашать подробности постыдной истории, заслуживает уважения.
Как бы неприязненно не относился он к комендантскому сынку, но, представив себя на его месте, передернул плечами — не позавидуешь...
Впрочем, в данный момент его самого разве что не трясло после душещипательной истории Улиты. Что-то болезненно-знакомое переплеталось с его собственной участью. И пусть он здесь оказался любим, но его так же предала собственная семья. И те жгучие эмоции бессилия что-либо изменить, которые он старательно давил, особенно в первое время, понимая, что они разрушительно влияют на его психику, всколыхнулись с новой силой, горечью затопили сердце и заставили стиснуть зубы, удерживая на лице маску холодного равнодушия, в то время, когда внутри все клокотало, не находя выхода. Он отчаянно не хотел погружаться в затягивающую пучину переживаний, преследовавших его первые дни в рабстве.
Если бы не Тесса... и не Аслан, разрешившие ему почувствовать себя полноценной личностью, удержавшие его на краю... согревшие своей заботой и любовью, заставившие развиваться интеллектуально и физически, потребовавшие его раскрепощения в постели, он, наверное, просто свихнулся бы, не понимая, не в силах принять, за что над ним так жестоко поглумилась фортуна. Страшно представить, что с ним сталось бы...
Но, если бы он не стал рабом, то не встретил бы Тессу...
Насмешка судьбы или ее дар?
Голова пухла от противоречивых мыслей. Рени заставил себя разжать заледеневшие пальцы, стиснувшие едва не треснувшее перо, которым он записывал показания Улиты и отчет Дерека.
Переизбыток негативных эмоций требовал выхода. И больше всего юноша боялся, что от вселенской несправедливости они просто прольются злыми слезами — он не желал оставаться рабом, но и расставаться с этим домом и семьей лаэра отчаянно не хотел.
И если у Мартина с Улитой более-менее положение на ближайшее время прояснилось, то у него самого сейчас было стойкое ощущение, что он снова оказался на распутье. Один, покинут, позаброшен всеми... Да еще это обещание Аслану...
