Нуманция

ещё при трибуне. Как мальчишка, честное слово, уже ж не маленький, пора бы знать, где драки устраивать...

— А я и не устраивал.— Голос Марция.

— Не устраивал ты,— опять усмешка,— Да ещё из-за бабы... В твоём возрасте

уже давно надо быть офицером, а то так и уйдёшь на пенсию деканусом, если

будешь спорить с командиром, да в драки лезть.

— Валенсий сказал, я ещё слишком молод и неопытен, чтобы быть центурионом...— Марций.

Собеседник его рассмеялся:

— Молод? Да ты что? Мне было двадцать три, когда я стал центурионом, и я

был не самым молодым... Если будешь таким несдержанным, карьеры тебе не видать... Помрёшь на работах...

— Значит, помру...— согласился Марций, и Ацилия уловила в его голосе нетвёрдые нотки. Да он пьян! Они, наверное, пьют сидят!

— Ладно-ладно, не обижайся. Работы на пару месяцев, потом переведут на север... Я что хотел тебе сказать, ты же теперь деканус, тебе надо жить с твоим десятком, вместе с ними, а ты по-прежнему живёшь, как офицер, в своей палатке, один, да ещё и наложницу себе завёл. Роскошь! Неслыханная роскошь, да ещё в твоём положении... Все же видят!

— И что я, по-твоему, должен делать?

— Продавай рабыню — волчиц здесь хватает, Гая можешь оставить, сворачивайся и живи со своими солдатами. Это тебе на руку... Полезно для авторитета. Если освободится место центуриона, я сразу же предложу твою кандидатуру...

— А я не хочу...

— Что?

— Не хочу под них подстраиваться, не хочу им льстить, Валенсий и так знает, что я прав, и трибуну Фаску я уже говорил, что они сами виноваты, они просто сами допустили ошибку, столько ребят положили, а, когда я им указал, когда носом ткнул, они меня одного виноватым выставили... Ну и пусть! Я не собираюсь мириться с ними. Сделали деканусом, значит буду деканусом.

— Ну и дурак.

— Значит, дурак.— Согласился Марций.

Они замолчали. Слышно было, как наливали вина в кубки. Пили. Ацилия молчала, не шевелясь. Заговорил незнакомец:

— Что ты за неё держишься? Я тебя не понимаю...

— За кого? Ни за кого я не держусь...

— Да рабыня эта твоя! Зачем она тебе нужна? Ну, симпатичная, не спорю, может, и образованная, а дальше что? Продай ты её. Женщин тут хватает... Что в ней такого? Ты же никогда не жил с женщинами... Если бы Овидий кого завёл, я бы не удивился, но ты...

— А что здесь такого?

— Овидий долго их не держит, надоела и продаёт... Ты же привязываешься.

Так и будешь караулить, чтоб другие не увели, в бой пойдёшь, а сам будешь

думать не о себе, а о ней, как она без тебя будет? А ранят?.. Не женой же ты

её своей сделаешь? Рабыня, она и есть рабыня... Зачем привязываться?

— А я и не привязываюсь. Что за бред...

— Сколько она уже у тебя? А если забеременеет? Ты об этом думал? Женщины они постоянно, только расслабился, а они тебе уже на руки положат, корми и расти... Ты этого хочешь?— Ацилия невольно напряглась, сама не зная, почему ей стало это особенно интересно, аж в сердце что-то заболело,— Какие тебе дети, ты их даже не прокормишь на своё жалование... Деканус... Только ублюдков плодить, да и всё... Вот увидишь, Марк, так всё и будет. Помяни моё слово. Какой потом с тебя вояка? Будешь нянчиться...

— Да брось ты, Фарсий...

— Зря не веришь, я на своём веку по гарнизонам много чего нагляделся... Столько хороших парней бабы загубили... Пелёнки, дети, сопли и всё такое...

А могли бы дослужиться... А так — боятся за себя, за семью, инициативы никакой. Кто их потом куда пошлёт? Так и уходят на пенсию...— помолчали, незнакомец хлопнул Марция по плечу,— Так что, давай, Марк-дружище, продавай лишнее барахло и переезжай к своим солдатам. Наши все это оценят. Вот увидишь... Ладно.— Встал,— Сейчас добраться до себя, и спать, спать, спать. Хорошее у тебя вино, Марций... Кстати.

— Из старых запасов...

— Хорошо посидели. Хорошо...

Ушёл, наверное. Ацилия осторожно повернулась на бок, обняла себя за плечи. " Лишнее барахло..." Вот урод!

Устало закрыла глаза. Отчаяние и тоска охватили её. Все мужики сволочи, они используют женщин, а потом выбрасывают... Женщины, пелёнки, дети...

Но ведь это же ваши дети! Ваши...

Как же я хочу выбраться отсюда, уйти подальше... В Тартар это всё. Всё-всё...

* * *

*

Авия улыбнулась приветливо:

— Давно я тебя не видела.— Ацилия в ответ покачала головой, соглашаясь,— Садись, — пододвинула колченогий трипод. Ацилия села, стала глядеть, как женщина перебирает просо. Сама поймала горсть крупы и разжала ладонь, поднося к лицу, стала выбирать мелкие камушки, сор и зёрна овса. Чем солдат кормят. Перебрала и высыпала в большой таз, набрала новой из мешка.

— Что-то давно ты не появлялась, я видела тебя дня два назад, но ты так и не подошла. Чем занимаешься?— спросила Авия, подняв большие синие глаза, окружённые сеточкой морщин. Когда-то она, наверное, была симпатичной.

— Особенно, ничем...— отозвалась Ацилия, высыпав ещё одну горсточку крупы,— Я давно хотела прийти к вам,— оглянулась вокруг на сновавших женщин, кто-то носил воду, рабы кололи дрова, горели костры, и несколько солдат разговаривали, опираясь на копья,— Мне в последнее время было плохо, не пойму, почему... То тошнит, то голова кружится...

Авия помолчала, покачав головой, произнесла:

— Голова кружится, тошнит... Понятно,— подняла голову, глянула в упор в молодое девичье лицо,— А задержка у тебя сколько уже?

Ацилия смутилась и руки её задрожали, просыпая просо, прошептала:

— Второй месяц...

— А у Марция ты сколько уже живёшь? Два месяца? Чуть больше?

Ацилия согласно качнула подбородком:

— Где-то так...

— Да ты беременна, девочка моя!

Ацилия отшатнулась, сжав просо в кулаке:

— Да вы что?.. О чём вы говорите?

Женщина усмехнулась:

— А как ты хотела? Я же предупреждала тебя. Ты два месяца живёшь с мужчиной, как жена его... Этим чаще всего и заканчивается... Ты носишь под сердцем его ребёнка.

Ацилия долго молчала, положив сомкнутые кулаки на колени, смотрела в какую-то точку перед собой. Авия опять заговорила:

— Ты сама сказала, тошнит, голова кружится... Да оно же и так видно, можешь мне поверить, у меня опыт... Опыт! Девочка моя, ты беременна от своего хозяина, от Марция, бог мой, от центуриона... Можешь поверить мне

на слово, точно, так и есть...

— Декануса...— перебила её Ацилия, даже не шелохнувшись, только губы дрогнули.

— Что?— Авия наклонилась к ней.

— Деканус. Он уже деканус, а не центурион.

— Какая разница?

Ацилия повернула голову:

— Что... Что мне делать теперь?— облизала пересохшие губы, не сводя огромных тёмных глаз с женщины.

— У тебя всего два выхода. Два...— сделала паузу, вздыхая,— Один — ты сохраняешь этого ребёнка, скрываешь сколько можешь от хозяина, родишь, конечно же... Жизнь потом станет другой, я видела много подобных случаев—

уж поверь мне на слово. Может быть, ты сможешь скрывать ещё месяц-два, потом он узнает... Я могу тебе описать его реакцию, но, по-моему, она и так

понятна... Он продаст тебя или, если не пожалеет денег,— вышвырнет на улицу... Там ты и родишь этого своего ребёнка...— Ацилия с отчаянием застонала, стискивая виски кулаками, наклонилась, словно у неё болел живот, но Авия продолжала, — Мужчины-военные не держат возле себя жён и детей, женщины им нужны время от времени, только развлечься, семейными узами они связывают себя довольно редко, тем более в боевых легионах, как этот... Тут много доступных дешёвых женщин, чтобы держать у себя беременную... Если он продаст тебя сутенёру, никто не обратит внимание на твоё положение, никаких скидок тебе не будет, поверь мне... Мужчин будет столько, да ещё всяких, кто ударит, кто пьяный, кто вообще, честно сказать сумасшедший... Ты не сохранишь этого ребёнка при всём своём желании... А, если и родишь вдруг, у тебя его заберут или убьют... Это другая жизнь — с ребёнком на руках, очень тяжёлая, да и кто он будет, этот ребёнок? Ублюдок, без отца, без роду...

— А второе?.. — прошептала Ацилия с выражением ужаса в глазах. Авия немного помолчала, словно с мыслями собиралась.

— Я тебе уже говорила... Ты принимаешь яд и убиваешь этого ребёнка сама!

— её голос стал резким, отрывистыми — слова,— Тебе будет плохо и больно, но ты это переживёшь. Будешь болеть, но, если всё сделать правильно, то недол—

го. Здесь все так делают...— вздохнула, посмотрела мимо лица Ацилии, куда то вдаль,— Молодые девчонки иногда ошибаются с ядом, если врач не успеет

помочь, можно умереть...— перевела взгляд на глаза собеседницы, — Но я помогу тебе с ядом, я дам тебе столько, сколько нужно...

— Но...— прошептала Ацилия сухими губами,— И как это будет?

— Тебе будет плохо, ты отравишься сама, будешь болеть, будет больно, у тебя будет выкидыш...

— Как это?

Авия терпеливо вздохнула:

— Боль будет такая, как при схватках, при родах...

— Но я же не знаю, как это!— перебила Ацилия, вскидывая наполненные слезами глаза, замотала головой, — Я не хочу, нет, я не верю... Это не так, не так... Это не может быть со мной... Не может... Я не хочу в это верить... Это ошибка... Это не со мной... Меня просто, просто тошнило... Я же живу с ним совсем недолго... Я спала с ним всего четыре раза... Святые боги!

Авия подошла к ней, обняла за плечи, прижимая к животу, гладила по голове, по мягким волосам плачущую девушку:

— Успокойся. Всё будет хорошо. Не ты первая, не ты последняя... Переживёшь ты это всё, переживёшь, поверь мне... А для того, чтобы забеременеть, хватает и одного раза... Поверь мне, я не ошиблась, ты в самом деле беременна... Надо делать всё быстро, пока не поздно, пока он не зашевелился в твоём животе...

— А-а-х...— выдохнула Ацилия с невыносимой болью, резко отстранилась от женщины, мотая головой слева направо в немом исступлении. Губы дрожали,

словно она хотела что-то сказать, но слов не было. Слёзы в глазах. Резко поднялась на ноги.

— Ацилия? Девочка моя!

— Я... Я пойду...

Ответа не дождалась, пошла к себе, шла и плакала, стирая слёзы со щёк ладонями. Лежала на своей постели, уткнувшись лицом в подушку, и плакала, плакала, плакала. Гай только заглянул к ней растерянно и ни о чём не спросил. Плакала, пока не устала от слёз и не замерла, глядя на пальцы своих рук у лица... От усталости глаза закрывались сами собой. Не заметила, как заснула.

Марций вернулся уже поздно вечером, обычно он приходил раньше, усталый, сразу же стал снимать надоевшую форму. Гай бросился помогать, расстёгивал ремни кирасы, стягивал через голову тунику с птеригами. Уже, когда Гай развязывал ремни сапог, Марций, сидя на триподе, следил за его руками, спросил вдруг:

— А где...Ацилия?

Раб вскинул выцветшие глаза:

— У себя... Она что-то плакала сегодня полдня...

— Да?— Марций удивился, вскинув брови,— С чего это вдруг?— Гай пожал плечами, мол, не знаю,— Позови её, когда закончишь.

Раб согласно кивнул головой, когда зашёл за полог, рабыня сидела на постели, подтянув колени к груди, обняв ноги руками. Подняла лицо навстречу.

— Хозяин зовёт...

Ещё и он! Да чтоб его...

Устало поднялась на ноги и вышла. Марций обернулся к ней, стоял, опустив

голову на бок, руки — в пояс.

— Ближе подойди.— Ацилия подошла к нему, украдкой оторвала от губ прилипшую прядку волос, вскинула голову ему навстречу, глянула прямо, поджав губы, опять с вызовом. Марций спросил,— Ты ужинала?— отрицательно дёрнула подбородком,— Почему?

— Не хочу...— разомкнула губы.

— Почему?

— Не хочу — и всё.

Он помолчал немного.

— Почему плакала, что случилось?

— Ничего. Всё нормально. Всё у меня хорошо.

Он не поверил, естественно.

— Всё хорошо...— повторил неторопливо,— Поэтому, наверное, плачут по полдня?.. Кто-нибудь обидел тебя? Что случилось?

— Ничего!— отрезала она,— Всё нормально. Ничего не случилось и никто не трогал меня.

Он молчал, потом осторожно сдёрнул ногтем с её щеки прилипшее зёрнышко проса.

— Где это ты?.. Странно.— Ацилия смутилась, отшатнувшись назад,— Тебе самой не кажется странным? А? Просо на щеках, беспричинные слёзы?.. Мне

кажется.

— А мне — нет!— она дёрнулась всем телом, вскидывая подбородок с нескрываемым раздражением,— Что вам надо? Я устала. Мне сегодня весь день плохо, у меня болит голова... Да, я плакала! И представьте себе, ни от чего, от банальной тоски... От горя! Я хочу домой! Я скучаю по своему дому, по своему отцу, по брату... Что ещё вы хотите услышать?— упёрла в него взгляд

тёмных раздражённых глаз, выдержала его ответный и отвернулась,— Можно

мне идти?

— Подожди.— Марций метнулся вдруг к своей форме в углу, нашёл пояс, стал

что-то искать в нём, нашёл и обернулся к Ацилии,— Вот, забери...— протянул руку, раскрывая ладонь. Сверкнули рубиновые серьги. Ацилия опешила, перевела недоумённый взгляд на лицо своего хозяина,— Это же твоё?

— От... Откуда? — она прошептала.

— Нашёл гонца, он же не отвёз твоё письмо в Рим.

— И как?.. Как вы смогли?.. Спасибо...— она осторожно взяла серьги с его ладони, улыбнулась. Он удивился от вида улыбки на её лице — такое редкое явление.

— Это было нетрудно, я просто взял его за горло один раз...

Ацилия дрогнула тёмными бровями:

— А... А вам ничего за это не будет?

Марций покачал головой:

— Не думаю, навряд ли он кому-то скажет... Побоится, потому что получит..

За нарушение правил.

— Спасибо.— Ацилия открыла ладонь, глянула на знакомые камни, опять улыбнулась устало,— Отец подарил мне их на совершеннолетие, они действительно дороги для меня... Спасибо...

Она повернулась уходить, но Марций остановил её вопросом:

— Ты даже не поцелуешь меня?

Ацилия опешила, обернувшись.

— В знак благодарности?

Подошла, поджимая губы. Марций наклонил голову, подставляя лицо, наверное, ждал в губы, но Ацилия поспешно коснулась губами колючей щеки и отшатнулась уходить. Но он успел поймать за локоть, вернул к себе на грудь, нашёл её губы, но поцеловал нежно, осторожно. Ацилия упёрлась, отталкиваясь, глянула с мольбой в его лицо, шепнула:

— Не надо... Пожалуйста... Прошу вас...

Он отпустил, и она поспешно ушла к себе, прячась за штору. Марций проводил её глазами, обернулся:

— Гай! Давай ужин.

* * *

Ацилия глядела в потолок, стараясь сдержать дрожь на губах, прикрыла

глаза, и слёзы, переполнявшие их, хлынули вниз, по глазницам и на виски. Горячие. Они словно обжигали всё на своём пути, кожа горела. Отчаяние охватило её с ног до головы. Рядом, у изголовья, стоял кубок с водой. Авия, передавая ей флакончик с ядом цикуты, сказала выпить небольше половины, наказывала строго, но Ацилия вылила в кубок всё. Наверное, она умрёт. Ну и пусть!

Что из того, что она ещё живёт? Умерли все, кого она любила: отец, Гай, любимые рабыни, нянька Фасия, заменившая ей умершую мать. Все умерли. Все... Одна Ацилия для чего-то живёт. Зачем?.. И вырваться из рук этого человека она тоже не может.