Порой испытывала даже некоторую глупую гордость — "это чудо — мое", ведь и вправду лишь к ней он приходил постоянно, только ее держал под своим покровительством, только ей помог обрести свободу. И, хоть сама знала прекрасно, как можно внушить человеку ощущение избранности, не могла избавиться от чувства, что он и вправду ее выделяет.

Сказка начала рушиться постепенно, и долго не верила, что случайности подозрительно дружно ложатся одна к другой, вроде бусин на нитку.

Но было поздно.

— Ты что же творишь? — Тагари наполняла злость, поднималась, как река в половодье, но пока еще не выливалась наружу, только в глазах плескалась холодным. Он спозаранку ворвался в дом брата, перепугав не только слуг, но, кажется, и охрану у ворот — верно, прискакал с таким лицом, словно собрался брать дом приступом. Кэраи уже не спал, а не то еще неизвестно, как бы его разбудили...

— Я не поощряю воров и дураков, но уволенные тобой не были ни теми, ни другими!

— Они не были пригодны для своих должностей.

— А кто пригоден? Где ты возьмешь нужных?

— Я уже нашел им замену.

— Кого? Из непонятно каких семей, которые никто сами?

— У них порядок в делах, во всяком случае. Не справятся — другой разговор.

— Ты сам вступился за Рииши Нара, говорил, нам нужна лояльность их Дома!

— Он всегда хорошо себя показывал, а ты не хотел дать ему шанс при первой же сложности, да еще очень странной. И не путай Дом Сойки с почтенными, но все же довольно слабыми родами.

За окном весело перекликались садовницы, подправляя и так безупречные клумбы. Тагари тоже их слышал, поморщился, выглянул в окно и рявкнул, велел заткнуться. Бедные женщины, их-то за что.

— Ты хоть понимаешь, что оскорбляешь тех, кто был верен нашему отцу, деду и прадеду? Теперь они идут ко мне с жалобами, а я что должен сделать — сказать, что я здесь ни при чем? Что больше не властен в своей провинции? Или отстранить тебя от всех дел, на радость Нэйта и прочим из их болота?

— Почему бы тебе не подождать. И урожая ждут несколько месяцев, а там ведь сама природа предусмотрела все.

— Ждать? Слушать все это?

— Ты снова скоро уедешь, на границы они за тобой не погонятся.

— А что меня потом встретит здесь?

— Порядок, надеюсь. Только ради святых Небес, не мешай мне.

— Айю ты уже подчинил, — Тагари мрачно глянул на брата, ледяные талые воды снова плеснули и вновь удержались в своих берегах. — Да еще посол этот клятый.

— Ты мне доверяешь?

— Я... да. Отец не одобрил бы иного. Но не заставляй меня сомневаться.

В комнате стоял густой аромат пахучих смол — Макори заметил, что Энори поморщился, входя. То, что так ценили большинство богатых людей, он переносил с трудом — ароматические масла, дым с запахом трав или цветов... нравилась ему разве что самая малость, и то — не всегда. Он предпочитал живые цветы, хвою на ветках растущего кедра, а не горящую в очаге, и пристрастий своих не скрывал.

— Зачем я тебе понадобился? — спросил гость.

Макори поманил Энори за собой.

Больших дворов не было в северных домах, даже в самых богатых. И садов больших не разбивали — но зато здесь они росли куда гуще, нежели в землях юга, здесь деревьям позволяли раскидываться, как хотят. Потому и немного было ажурных мостиков, прихотливо устроенных ручейков, струящихся по разноцветным камням — здесь, в Хинаи, предпочитали густые, едва прирученные леса. Богатство обозначали на свой манер — не игрушечные мостики с перилами, словно вырезанными из тонкой бумаги, а причудливые фонари, не клумбы, аккуратные, будто вышитые на шелке, а дорожки, что огибают деревья, убегают в рукотворную чащу.

Макори провел гостя на террасу, с которой прежде открывался вид на аккуратные заросли, созданные руками садовников. Только часть деревьев теперь была выкорчевана. Получившийся круг желтел от речного песка.

Макори махнул рукой — в светлый круг рысцой выбежал зверь, цветом шкуры схожий с песком. Молодая хасса, еще немного нескладная, чуть большелапая, но уже смертельно опасная. Смуглый человек держал ее на цепи. Огромная кошка не пыталась напасть — видела в другой руке человека тонкую палку, заостренную на конце.

Слуги принесли столик, поставили на него кувшинчик с вином, и Макори сразу велел налить себе полную чашку, потом еще одну. Гость отказался.

По знаку дрессировщика хасса села, потом перекатилась на спину, потом перепрыгнула через человека. Солнце то заходило за тучку, то вновь появлялось — желтая шерсть огромного зверя то вспыхивала, тускнела, и снова начинала золотиться — видно было, что о животном заботятся.

Макори, делая глоток за глотком, не отрывал взгляда от песчаного круга, с виду сиял, будто его конь шел первым на скачках, далеко обгоняя соперников, но глаза оставались темными, чуть прищуренными.

— Ты ведь слышал о ней, весь город говорит, но я тебе не показывал. Так быстро растет. Еще недавно она была совсем безобидной, детенышем. Что скажешь?

Он говорил быстро, отрывисто, странен был такой тон — и такие легкие вроде слова.

— Хасса — это просто большая кошка, — улыбнулся Энори, взял со столика орех. — Я знаю, как коты играют с мышью.

— Ты ничего не понимаешь! Это великолепный зверь!

— О, да. Как и любая кошка.

— Пусть так! Но она костей от тебя не оставит, выйди ты к ней вот так!

— Я и не выйду.

— Побоишься! Потому и не ценишь отвагу!

— Отвагу? Глупость, по-моему.

Энори ронял слова лениво, чуть прикрыв веки — но при этом Макори не оставляло чувство, что за ним пристально наблюдают.

— Ну хорошо же! Посмотрю, что скажешь, когда к этой зверюге спущусь я!

— Это уже любопытно. Но не сходи с ума, ты выпил слишком много. Она почует, дикие звери не любят такого

— Ну, поглядим! Я много раз ее гладил. Думаешь, только та девка взглядом укрощает хищников?

Макори поднялся, чуть покачнувшись — выпитое вино и внезапно проснувшийся гнев в сочетании давали о себе знать. Широкими шагами он пересек террасу, и начал спускаться, когда в спину прилетело спокойное и прохладное:

— Вернись, будь так добр. Ты не в себе сейчас.

Ничего не желая слушать, Макори спускался.

Гость повертел в пальцах большой орех в исчерченной бороздами скорлупе, и запустил его в хассу. Огромная кошка с рыком вскинула голову, заставив Макори вздрогнуть. Бравада его схлынула. А Энори продолжил как ни в чем не бывало, с обычной своей солнечной улыбкой:

— Интересно, сколько орехов могут всерьез разозлить твою любимицу?

Макори вновь пробрала дрожь, когда он глянул на эту улыбку, потом на хассу, разлегшуюся на песке. Ощутил себя полностью опустошенным, будто всю силу и радость из него выплеснули. Он вернулся, подал людям увести зверя, посмотрел ему вслед — и опустился на скамью, сутулясь и глядя в пол.

Энори, напротив, поднялся.

— Поехали.

— Куда?

— В место, где людям обязаны дарить веселье и отдых. Здесь стало слишком пасмурно.

За несколько дней до праздника середины лета двое всадников появились на дворе Лайэнэ. Энори был одним из них — его бы отличила среди сотни других верховых. И не только по одежде; нелюбовь к лошадям была тому виной или иное что, но в седле он сидел, как могла бы лесная куница, обернись она человеком — хоть довольно изящно, однако настороженно, не слишком свободно.

Второго с кем-то спутать было еще труднее, чем Энори — широкоплечий, с надменной осанкой, жесты размашистые, будто не только люди, но и стены должны по его воле с дороги убраться. Цвета медуницы — одеяние всадника, оттенка глицинии ворот и рукава нижней блузы, и вышивка золотом, много золота...

Ох, как она не хотела этих гостей, но в этот час была свободна, и, если Макори имела право лишь выслушать и попросить покинуть ее, второго бы не решилась. Улыбаясь уже настолько привычно, что улыбка и деланной не была, провела их в дом, велела девочке принести угощение и вино. Первое чувство ушло, и теперь ей было уже любопытно, что все это значит, зачем они здесь — вдвоем?

Села напротив, в отдалении, заученно-красивым жестом подобрав широкий подол. Взялась за ахи. Что спеть, не знала — больно уж разные; струны сами подсказали, отозвавшись легкой дрожью. Начала сочиненною ею же песню о птице, заблудившейся в грозовой туче. Описание грозы должно была понравиться Макори, а птиц любил второй гость.

Потом пела другое, и просто играла, и височные подвески звоном вторили струнам; а еще говорили, Энори и она — легко, ни о чем; наследник Нэйта молчал, но смотрел на нее оценивающе, угрюмо. То и дело поднимался, принимался мерить шагами комнату. Казалось, он вот-вот сбросит с места одну из ее любимых ваз, или сорвет картину, если те придутся ему не по нраву — как, видимо, не к душе было и голубое платье Лайэнэ, привилегия, о которой знал весь город.

А Энори сидел неподвижно, и, если Макори похож был на бродящего по комнате хищника, гость скорее вызывал в памяти кошку перед мышиной норой. Очень упорную кошку, хоть и безобидную с виду.

Теперь Лайэнэ пела старинную легенду об одном из древних военачальников, и о том, как он был убит на войне. Зачем уж это понадобилось Энори, но он шепнул исполнить именно это, когда гость выпьет уже достаточно — хотя он и приехал нетрезвым.

Когда песня смолкла, настала недолгая тишина.

По небу плыло облачко, напоминающее кошачью голову. Макори краем глаза заметил его, залпом опорожнил очередную чашу вина, перевел взгляд на песчаную дорожку за окном, вспоминая другой песок, еще хранивший следы больших лап.

— А все же она красавица.

— Кто?

— Хасса!

— Не спорю. Хищники все красивы.

— Столько женщин вокруг, а толку... Даже эта твоя, — он кивком головы указал на Лайэнэ, тихо сидевшую с ахи в руках. — Смотреть тошно — слабые, глупые создания, им нужны только тряпки и сплетни! Прикрикни на них, и готово! Но когда вижу хассу... Сущий вложил в нее то, чего не досталось женщинам! Сильная, непокорная... Как приятно было бы укротить такую! Если бы я встретил Творца, я попросил бы... потребовал — пусть мне подарят подругу, похожую на нее! Я отправился бы за ней хоть в Нижний дом...

— Нет, — Энори покачал головой.

— Что — нет?!

— Ты не отправился бы. Такие, как ты, ценят власть превыше любви. Может быть, если бы ты лишился богатства и положения — хотя и тогда вряд ли... ты просто стал бы опасен, очень опасен... Но не для меня, — он лукаво прищурился, и Макори, чье лицо начало уже гореть от прихлынувшей крови, только выругался вполголоса.

— Тебе легко говорить, пристроившись на самой высокой жердочке! А нашему Дому давно пора подняться, как было когда-то!

— Каким же образом, интересно?

— А я тебе скажу. Не сомневаюсь, что наши соседи неугомонные вот-вот попытаются развязать войну, — Макори, заметив, что девочка-прислужница успела налить вино в пустую чашу, вновь одним глотком осушил ее, глаза его потемнели. Отец не одобрил бы откровенности, но он все осторожничает, — Тагари наверняка убьют, он себя не щадит. Никого не удивит его смерть. А Кэраи умен, но войска за ним не пойдут. А если продолжит так, за ним не пойдут даже чиновники из верных им домов. У нас же есть имя, деньги, земельная стража и много своих людей на важных постах... мы достойная смена! Столица это оценит.

— Ты хоть представляешь себе, что такое Кэраи Таэна? Видишь ведь все, но не понимаешь. Он хитрее горной куницы. Он при дворе сумел выжить и настоять на своем, не то что перед такими противниками...

— Давно ли ты стал на его сторону? Можно подумать, я не знаю, что он тебя едва переносит! Ты сильно недооцениваешь дом Нэйта, несмотря на свой дар! Их род все равно обречен. Мальчишка не жилец, а у Кэраи нет законных детей, — рассмеялся Макори. — Демоны нижние... если даже дурачок Кайто при всей его лени и глупости метит на место повыше, то нам велел Сущий...

— Ваш дом был сильнее, когда семья Таэна получила всю власть.

— Они потеряли хватку, прошло много времени!

— С чего ты взял, что на войне генерал умрет, а не заслужит очередную награду? Он был серьезно ранен несколько раз, его считают заговоренным солдаты...

— Если с умом подойти, — Макори запнулся.

— О! Ты соображаешь, что говоришь и кому? — по птичьи склонив голову на бок, с любопытством спросил Энори.

— А, — Макори лишь отмахнулся, раздосадованный, но не испуганный. — Тоже, секрет... Лучше подумай — в случае смерти Тагари его брат тебя вышвырнет, коли удержит власть. И ладно если просто вышвырнет. Он не верит таким, как ты.

— Таких, как я, нет.

— Все равно. В подвал, шнурок на шею, и всё. А дом Нэйта твою силу оценит!

— Меня достаточно ценят. Ты вроде не совсем еще пьян, а несешь... — Энори рассмеялся, провел ладонью в воздухе перед глазами Макори. — Скажи, одна рука? Или две?

Тот перехватил вскинутую руку, грубо отшвырнул. Брови его сошлись к переносице; он еще держал себя в рамках положенного, но хмель наконец ударил в голову.

Энори склонил голову набок.

— Дать тебе нож? Порежешь занавесь, полегчает.

Макори выругался грязно, как нельзя было ожидать от человека столь высокого статуса. Он развернулся к двери, отодвинул дверную створку так резко, что едва не сломал. Энори последовал за ним.

— Да... ваш Дом силен и амбициозен, но умением держать себя в руках обделен...

— Не замолчать бы тебе?! — хозяйку здешнюю Макори замечал не больше, чем воробья на дороге, а перед Энори не считал нужным скрывать свой нрав.

— Если так легко тебя одолевают желания и гнев — стоит ли мечтать о большем возвышении?

Макори вскочил в седло, будто не слыша его. Но с места так и не двинулся. Оба молчали; первым заговорил отпрыск дома Нэйта.

— Мимо цели ты со своими намеками.

— Я иначе думаю.

— Если хочешь, чтобы я слушал тебя, скажи прямо, чего ты от меня хочешь! Зачем ты привел сюда? Ведь не для того, чтоб слушать песни этой красотки!

— Чтобы понять то, чего еще не знаю. В том числе. А в вашем доме стены имеют уши. И тебе уже досталось сегодня, верно? Интересно вот, сколько того, что ты здесь наплел, думаешь ты сам, а сколько твой драгоценный папаша? Слушай, — он ухватил коня за повод; животное фыркнуло и попятилось, тревожно двигая ушами. — От того, научишься ли ты справляться со своими страстями, многое может зависеть! Не бойся, она не слышит, — заверил, видя, что Макори бросает взгляды на дом, где осталась Лайэнэ.

— Ну?!

Энори выпустил повод, вздохнул едва различимо, будто жалея, что собеседник попался не из лучших.

— Ты не видишь, что с этим аталинцем в Хинаи прибыла воля Солнечного? — вскользь заметил он.

— Что ты этим хочешь сказать?! Какой-то глупый попугай-северянин...

— Мало ли какие у него планы...

— Мне-то что до его планов? Аталин не граничит с нами!

— Лучше тебе и вправду хасс укрощать... Думаешь, Тори Аэмара не заметил, откуда та дурочка с камнем попала к Кэраи? Неважно, почему она попала, он сам придумает, зачем, если захочет. Ты наконец возьмешься за весло или предоставишь грести другим? Или предпочтешь разбить лодку о камни, к чему ты стремишься, по-видимости?