Я непроизвольно протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, взять его ладонь, но он отпрянул и отошел в сторону, бесстрастно наблюдая, как Бобби прибивает гвоздями крышку. В какой-то момент он поднял глаза и медленно, одного за другим, оглядел сначала Джейми, затем Йена.
Плотно сжав губы, я взглянула на Джейми, когда снова встала рядом с ним — на его лице совершенно отчетливо отпечаталось горе. Такое сильное чувство вины! Не то чтобы этого было более чем достаточно... и очевидно, что Арчи чувствовал собственную вину. Неужели они не понимали, что миссис Баг сама имела к этому отношение? Если бы она не стреляла в Джейми... Но люди не всегда ведут себя разумно или правильно. И разве тот факт, что кто-то поспособствовал своей собственной гибели, уменьшает трагичность ситуации?
Мне попался на глаза небольшой валун — над могилой Мальвы и ее сына. Из-под снега виднелась только его верхушка — округлая, влажная и темная, как макушка головки малыша при рождении.
'Покойся с миром, — подумала я и почувствовала, как напряжение, в котором я находилась в течение последних двух дней, слегка ослабло. — Теперь ты можешь уйти'.
До меня дошло: все, что бы я ни сказала Эми и Эйдану, не изменило бы бесспорность того факта, какая из женщин, на самом деле, умерла первой. Однако, учитывая особенности характера миссис Баг, я предположила, что, возможно, ей понравится быть стражем, кудахтать и суетиться возле душ покойников, как вокруг стаи своих любимых курочек, отгоняя злых духов острым словом и размахивая колбасой.
Эта мысль помогла мне выдержать краткое чтение Библии, молитвы, слезы женщин и детей, большинство из которых понятия не имели, почему они плакали, снятие гробов с саней, и довольно нескладное чтение молитвы 'Отче наш'. Мне очень сильно не хватало Роджера: его чувства спокойствия, порядка и подлинного сострадания в проведении похорон. И он наверняка бы знал, что сказать в хвалебной речи о Мурдине Баг. А на деле, когда закончилась молитва, все замолчали, и повисла долгая неловкая пауза, из-за чего люди начали беспокойно переминаться с ноги на ногу. Мы стояли по колено в снегу, и подолы у женских юбок все промокли.
Я заметила, как Джейми повел плечами, словно сюртук ему был слишком тесен, и взглянул на сани, где под одеялом лежали лопаты. Однако, прежде чем он подал сигнал Йену и Бобби, Йен глубоко вздохнул, и, тяжело дыша, шагнул вперед.
Он встал за гробом миссис Баг — напротив ее осиротевшего мужа — и замер, явно желая говорить. Арчи долгое время игнорировал его, уставившись в вырытую яму, но, наконец, поднял бесстрастное лицо. В ожидании.
— От моей руки эта... — Йен сглотнул, — эта женщина, обладающая великим достоинством, умерла. Я лишил ее жизни непреднамеренно и не по злому умыслу, и я сожалею о произошедшем. Но она умерла от моей руки.
Ролло, ощущая горе своего хозяина, негромко заскулил возле него, но Йен положил руку ему на голову, и тот успокоился. Вытащив из-за пояса нож, он положил его на гроб перед Арчи Багом, затем выпрямился и посмотрел ему в глаза.
— Однажды, во времена великой несправедливости, вы поклялись моему дяде и предложили жизнь за жизнь этой женщины. Клянусь железом, я предлагаю то же самое, — его губы на миг сжались, и он тяжело сглотнул, но глаза были темные и спокойные. — Думаю, что, возможно, вы подразумевали не это, сэр... Но я имею в виду именно это.
Я осознала, что сдерживаю дыхание, и заставила себя дышать. 'Был ли это план Джейми?' — задалась я вопросом. Определенно, Йен имел в виду то, что сказал. Тем не менее, шансы, что Арчи на месте примет это предложение и перережет Йену горло на глазах десятка свидетелей, были невелики — неважно, насколько сильно он этого хотел. Но, если он публично откажется от предложения, тогда открывалась возможность более формальной и менее кровавой компенсации, и младший Йен будет освобожден хотя бы от части своего чувства вины. 'Чертов Горец', — подумала я, взглянув на Джейми не без некоторого восхищения.
Однако я ощущала сдерживаемые им слабые энергетические импульсы, пробегавшие сквозь него каждые несколько секунд. Он не станет мешать Йену в его попытке искупления, но он и не допустит, чтобы тот пострадал, если вдруг старый Арчи сделает выбор в пользу кровопролития. И, видимо, он не исключал такую возможность. Я бросила взгляд на Арчи, и подумала точно так же.
Старик мгновение смотрел на Йена — густые дремучие брови курчавились серо-стальной старческой щетиной, и глаза под ними были такого же серо-стального цвета, холодные, как металл.
— Слишком просто, мальчик, — наконец проскрежетал он голосом, напоминающим ржавое железо.
Он посмотрел на Ролло, который стоял рядом с Йеном — уши торчком, а волчьи глаза насторожены.
— Дашь мне убить твою собаку?
Маска Йена сломалась в одно мгновение, потрясение и ужас внезапно сделали его совсем юным. Я слышал, как он с усилием заглотнул воздух, овладевая собой, но когда он ответил, его голос треснул.
— Нет, — проговорил он. — Он ничего не сделал. Это мое... Мое преступление, не его!
Тогда Арчи слегка улыбнулся, но это не затронуло его глаз.
— Да. Вот видишь. А ведь он всего лишь блохастый зверь. Не жена.
Слово 'жена' было произнесено чуть ли не шепотом. Его горло задвигалось, пока он откашливался. Затем, он перевел пристальный взгляд с Йена на Джейми, а затем на меня.
— Не жена, — тихо сказал он.
Мне показалось, что моя кровь уже застыла в жилах и заморозила сердце.
Намеренно не торопясь, Арчи по-очереди переводил взгляд на каждого — на Джейми, затем на Йена. Он рассматривал их лишь мгновение, показавшееся длиною в жизнь.
— Когда у тебя появится что-то стоящее, чтобы забрать, мальчик, ты увидишь меня снова, — тихо сказал он, затем резко повернулся и зашагал в лес.
ГЛАВА 5
МОРАЛЬ ДЛЯ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ ВО ВРЕМЕНИ
В КАБИНЕТЕ РОДЖЕРА была электрическая настольная лампа, но по вечерам он часто предпочитал работать при свечах. Он достал спичку и легонько чиркнул по коробку. Ему и в голову не могло прийти, что после письма Клэр, каждый раз зажигая спичку, он будет думать о ее истории — о том, как сгорел Большой Дом. Боже, как ему было жаль, что его там не было.
Пламя сжалось, когда он прикоснулся спичкой к фитилю, и прозрачный воск свечи потускнел, она на секунду озарилась таинственным синим светом, а потом загорелась обычным. Роджер посмотрел на Мэнди, которая напевала своим мягким игрушкам на диване. Она уже приняла ванну и, пока была очередь купаться Джема, находилась на попечении папы. Присматривая за ней одним глазом, Роджер сел за стол и открыл свой дневник.
Отчасти он начал вести его ради шутки, но также это было единственное, что удалось придумать для борьбы с парализующим страхом.
— Ты можешь научить детей не переходить улицу в одиночку, — предположила Бри. — И, черт возьми, конечно, ты можешь научить их держаться подальше от стоячих камней.
Он согласился, но с существенными и разумными оговорками. С маленькими детьми — да, вы можете, промыв им мозги, научить их не совать вилки в электрические розетки. Но как быть с подростками, когда у них появляется стремление познанию себя и всего неизвестного? Он очень хорошо помнил себя в подростковом возрасте. Скажите мальчишке не совать вилку в розетку, и, как только вы отвернетесь, он в ту же минуту отправится обыскивать ящики со столовым серебром. Может быть у девочек все по-другому, но он в этом сомневался.
Роджер снова взглянул на диван, где Аманда теперь лежала на спине и дрыгала в воздухе ножками так, что большой, изрядно потрепанный плюшевый медведь, которому она напевала песенку 'Frère Jacques', раскачивался на ее ступнях. ('Frère Jacques', 'Братец Жак' — французская детская песенка, широко известное музыкальное многоголосное произведение, канон. — прим. пер.). Мэнди была слишком мала, она не вспомнит. А Джемми никогда не забудет. Роджер понял это, когда малыш проснулся от кошмара — огромные глаза уставились в никуда, и он был не в состоянии описать свой сон. Слава Богу, это случалось не часто.
Его до сих пор всякий раз прошибал холодный пот, когда он вспоминал свой последний переход. Он прижал Джемми к груди и шагнул в... Боже, этому нет названия, потому что человечество в целом никогда с подобным не сталкивалось и, к счастью для себя, ничего не знало. Это даже не с чем было сравнить.
Ни один из органов чувств при этом не работал, но в то же время все они находились в таком состоянии повышенной чувствительности, от которой можно было умереть, если бы переход продлился чуть дольше. Воющая пустота, где звук, казалось, расплющивает тебя, пульсируя в теле, пытаясь отделить одну клеточку от другой. Абсолютная слепота — но слепота, как от лицезрения солнца. И воздействие... Тел? Призраков? Других невидимок, которые, проходя мимо, касаются вас, подобно крыльям бабочки или проносятся прямо сквозь вас, сталкиваясь между собой с глухим стуком перепутавшихся костей. Постоянное ощущение пронзительного визга.
Был ли запах? Он сделал паузу и нахмурился, пытаясь вспомнить. Да, он чертовски хорошо помнил. И, как ни странно, это был поддающийся описанию запах — запах воздуха, обожженного молнией — озона.
'Там сильно пахло озоном', — написал он и почувствовал удивительное облегчение от того, что нашел даже такую маленькую точку опоры в упоминании о нормальном мире.
Но облегчение исчезло в следующий же миг, как только он начал вспоминать опять.
Роджер чувствовал, будто ничего, кроме собственной воли, не удержит их вместе, ничто, кроме безумного стремления выжить не сохранит его самого в целости. Ни его знание о том, чего ожидать, ни предыдущий опыт не помогли ни в малейшей степени. На этот раз все было по-другому и намного хуже, чем в предыдущий.
Он знал, что не нужно смотреть на них. На призраков, если их можно было так назвать? 'Смотреть — это было не то слово... Обращать на них внимание? Опять не то...' Роджер раздраженно вздохнул.
— Sonnez les matines, sonnez les matines... (Звонят к заутренней! Звонят к заутренней! (франц.) — прим, пер)
— Дин, дан, дон, — тихо пел он с ней хором. — Дин, дан, дон.
Погруженный в мысли, он с минуту стучал ручкой по листу, потом покачал головой и склонился над бумагой снова, пытаясь объяснить свою первую попытку, почему он прошел буквально за... Минуты? Дюймы? Невероятно малая величина, которая отделила его от встречи с отцом... И от смерти.
'Я думаю, вы не можете пересечься с самим собой на своем жизненном пути', — медленно писал он. И Бри, и Клэр, обе образованные женщины, убедили его, что два объекта не могут одновременно существовать в одном пространстве, будь то люди, элементарные частицы или слоны. Поскольку он полагал, что это было правдой, это объясняло, почему нельзя существовать дважды в одном и том же времени.
Он допускал, что это и была причина, которая чуть не привела его к гибели во время первой попытки. Проходя через камни, Роджер думал о своем отце, таким, каким он помнил его. А это, конечно же, было в период его собственной жизни.
Размышляя, он снова постучал ручкой по странице, но не смог заставить себя сейчас описать то, с чем столкнулся. Позже. Вместо этого он перелистал тетрадь назад и открыл неоконченную страницу в начале дневника.
'Практическое пособие для путешественников во времени'.
Глава I. Физические явления
Достопримечательности (лей-линии?). (Лей-линии — псевдонаучное понятие, предположительно, силовые линии энергетического поля земного шара, вдоль которых расположены многие места, представляющие географический и исторический интерес, такие как древние памятники, мегалиты, курганы, священные места и др., — прим. пер.)
Генетическая предрасположенность.
Смертность.
Влияние и свойства драгоценных камней.
Кровь?'
Он зачеркнул последнее слово, но задумался, глядя на него. Был ли он обязан рассказать все, о чем знал, во что верил или подозревал? Клэр предполагала, что идея необходимости или практической пользы кровавой жертвы была полной ерундой — это языческое суеверие без реальных доказательств. Она могла быть права — в конце концов, она была образована. Но у него осталось неприятное воспоминание о ночи, когда Гейлис Дункан прошла через камни.
Он помнил ее длинные светлые волосы, летящие по ветру на фоне взметнувшихся языков пламени — ореол развивающихся локонов напротив стоячего камня. Смешавшиеся запахи обожженной плоти и удушающего бензина и лежащее в центре круга обугленное бревно, которое вовсе не было бревном. Гейлис Дункан ушла слишком далеко.
— В старых легендах всегда двести лет, — сказала ему Клэр, вспоминая сказки и подлинные истории людей, похищенных феями, 'взятых через камни' с волшебных холмов. 'Когда-то, давным-давно, двести лет тому назад...' — так часто начинаются сказки. Иногда люди возвращались назад, в родные места, но двести лет проходило с того времени, как они ушли. Две сотни лет.
Клэр, Бри, он сам: каждый раз, когда они проходили, промежуток времени был один и тот же — двести два года, достаточно близко к двумстам, как и в древних сказаниях. Но Гейлис Дункан ушла очень далеко.
С большим нежеланием он снова медленно написал слово 'Кровь' и в скобках добавил: '(Огонь??)'. Но под ним ничего. Не теперь — позже.
Для успокоения он взглянул на книжную полку, где под небольшой змейкой, вырезанной из вишневого дерева, лежало письмо. 'Мы живы...'
Внезапно ему захотелось сходить и принести деревянную шкатулку, вытащить другие письма, вскрыть и прочитать их. Это было не только любопытство, а нечто большее — желание прикоснуться к ним, к Клэр и Джейми, прижать доказательства их жизней к своему лицу, к сердцу и стереть пространство и время между ними.
И все же он подавил свой порыв. Они так решили — или вернее, Бри, ведь они были ее родителями.
— Я не хочу читать их все сразу, — сказала она, перебирая содержимое шкатулки длинными, нежными пальцами. — Это... словно, как только я прочту их, тогда они... действительно умрут.
Он понимал. До тех пор, пока хоть одно письмо оставалось непрочитанным, они были живы. Несмотря на свое любопытство историка, он разделял ее чувства. Кроме того...
Родители Брианны писали те письма не как записи в дневнике, предназначенные для просмотра предполагаемым потомством. Они были написаны с определенной и конкретной целью — для связи с ним и Бри. Это означало, что в них вполне могли содержаться тревожные сообщения, а у обоих его родственников был талант к таким откровениям.
Вопреки себе он поднялся, взял письмо, развернул его и прочитал постскриптум еще раз — просто чтобы убедиться, что он не придумал его. А он не придумал. При слове 'кровь' у Роджера тихонько зазвенело в ушах и он снова сел. 'Итальянский джентльмен'. Это мог быть только Чарльз Стюарт. Господи. Некоторое время он смотрел куда-то в пустоту, и когда Мэнди начала напевать 'Джингл белз' встряхнулся, перевернул несколько страниц и начал упорно писать снова.
'Глава II. Мораль
A) Убийство и причинение смерти по неосторожности.
