Три-четыре века назад, когда страна была пестрой, сшитой из лоскутов, как одежда последнего бедняка, предки Таэна клочок за клочком отвоевывали эту землю. Потом они стали подлинной силой, но продвинуться на юг не пытались, их устраивали горные леса. Отодвинув давних противников, Дом Нэйта, на вторые роли, всегда верны были трону. Но сам трон оказался не верен им.

Только никогда не было в семье раскола, даже в неспокойные древние времена, не бывало, чтобы один брат пошел войной на другого или предал его, или хоть радовался его неудачам. Неважно, политики дело касалось, войны или женщин. Это был ствол огромного кедра, в противовес мелким сосенкам, порознь растущим вокруг. Но зараза подточила ствол изнутри.

Тагари никогда не слушал советов о том, что касалось близких — если они, в свою очередь, не исходили от таких же родных людей. Не собирался делать этого и сейчас. Проявлять снисхождение тоже не собирался.

Новости меж домами братьев разносились быстро.

Его предупреждали — и помощники, которые все это время бессильно следили, как валун катится в пропасть, и даже слуги, хотя их мнения не спрашивал. Предупреждают — в расчете на что? На просьбы о прощении за самодеятельность? Не Кэраи довел провинцию до состояния "дунь, и развалится", за все эти годы. Все со всеми грызутся. Братец уперся, как бык рогами в стену, не желал слушать разумных доводов. Сидел в своих крепостях, и даже в делах вооружения позволил себя обвести вокруг пальца. И это пока Кэраи пытался добыть ему войско. Теперь бесится, что никому нельзя верить. Вовремя до него дошло, ничего не скажешь.

Ариму, который с начала поездки в Мелен от господина почти не отходил, тревожился за двоих. Никогда не страдал отсутствием аппетита, а теперь, оказавшись наконец в желанных стенах дома, ни крошки не проглотил с момента, как шагнул за порог.

— Он зол, как сотня демонов, как бы чего не вышло.

— И что он сделает? — Кэраи добавил успокоительно: — Это мой брат, не запамятовал?

— Но все, даже вы, господин, его подчинения.

— А он — подданный Золотого Дома. И если Тагари об этом забыл, я напомню.

— Не играйте с огнем!

— Не до игр.

Лицо у Ариму было — словно хотел головой о стену побиться. Это неожиданно развеселило. А в самом деле, что ты мне скажешь, дорогой брат? Говорить ты не мастер. Не за саблю же схватишься. Это хорошо против безродных, таких, как Энори...

Веселье будто рукой сняло.

— Вели приготовить Рубина. И пусть принесут что-нибудь подобающее надеть, ты мои предпочтения знаешь. А я пока... еще раз обдумаю, что к чему, — добавил, единственно из желания убрать из глаз доверенного слуги это встревоженное несчастное выражение.

Охранники у ворот посмотрели на всадника странно, как и конюх, принимавший поводья. Любопытное чувство, приехать в дом, где вырос и где тебе теперь так не рады. Проводили Кэраи на сей раз не в покои брата, а в комнату для приемов. Как чужого — спасибо хоть не на заднем дворе дожидаться пришлось. Генерал уже был там — в кресле на возвышении, от малиновых стен и занавесей на лицо падал отсвет.

Всего-то месяц прошел, а как переменился Тагари. Неожиданно чертами он стал очень похож на отца, только отец никогда не смотрел так на сыновей — никогда, пусть те даже отчаянно провинились.

— Ну, добро пожаловать, раз соизволил вернуться.

Глухо голос звучал, а ведь зал был специально построен, чтобы придавать глубину и величие словам говорящего с этого кресла. Справа от него, немного сзади, на лакированной черной подставке стоял меч основателя Дома. Прямой, широкий, тусклый, и тяжелый даже на вид. Такими давно не сражаются. В детстве Кэраи опасался даже стоять рядом — хоть не был склонен к фантазиям, слишком хорошо представлял, какие удары наносит подобное оружие в сильных руках.

Брат, не дождавшись ответа, продолжил:

— Я сам позвал тебя на помощь — не мне, но Хинаи. Если бы знал, что ты поведешь двойную игру! А ведь мог догадаться — хорошему, в том числе верности, не учат в Столице.

Интересно, кто здесь в отсутствие Кэраи слагал такие песни. Много кто мог, и Тори Аэмара не из последних ... Но был готов к тому, что это случится, жаль только, именно сейчас.

Тагари еще не знает про письмо якобы от имени его самого. И рассказывать об этом будет только полный болван — раз уж оно все равно не пригодилось. Письмо осталось там, в Мелен, оттуда можно не опасаться расспросов.

— С этого дня ты больше не вхож в палаты управления.

— Не сходи с ума, — Кэраи не выдержал, хотя намеревался молчать, пока брат не выговорится. — И на кого ты собираешься опираться? Айю теперь ведь тоже не доверяешь...

— Мне предатели у дел не нужны, — отчеканил тот, приподнимаясь, будто готов был применением силы подкрепить сказанное.

— Хочешь обеспечить свободу действий всем противникам Дома? И не только им — и все мелкие крысы ринутся к кормушке, чтобы успеть хотя бы кусок ухватить. Я же своей семье не враг.

Лицо брата, и так смуглое от солнца и ветров, стало темно-серым, каждая черточка заострилась и потяжелела. А ведь он предпочел бы мою смерть, осознал Кэраи. Там, в Мелен. Или чтобы по дороге убили. Не сам, нет, упаси Сущий. Просто... отомстить за меня — это понятно и правильно. А что делать сейчас?

Не хотелось больше смотреть в это чужое лицо. Отошел к окну, сел в стоящее там кресло. Весь злой задор схлынул, как не было.

— Уезжай, — сказал брат, не поднимаясь. — Просто собирайся и уезжай. Наверняка сумеешь отыскать себе хорошее место, у таких, как ты, всегда найдется, за чью руку ухватиться в трудный момент.

— И как же быстро ты хочешь, чтобы я покинул провинцию?

— Не в день, не в два — я не хочу скандала и сплетен...

— Скандал ты уже устроил. Последний конюх знает о наших делах.

Кэраи прикрыл глаза. Там, за сомкнутыми веками, был целый мир. Любой на выбор. В Мелен он представлял себе дом. Сейчас... может, представить тот кладбищенский сад с ивами?

Голос прозвучал ближе — над самым ухом, сгустился:

— Если не желаешь, чтобы я арестовал тебя за измену...

— О Небо, — Кэраи сам не заметил, как оказался на ногах. — Я всегда знал, что ты не слишком гибок умом, но не подозревал, что ты идиот!

Только когда последний звук замер, осознал, что выкрикнул эти слова. Близко-близко стояли. Кажется, такая горячность слегка выбила почву из-под ног у Тагари. Он не привык, что кричат на него, да еще и младший, с малых лет славившийся своей выдержкой.

— Я никуда не уеду.

— Неделя, — помолчав, сказал генерал. — Ну хорошо, две. Предоставишь мне доказательства, что ты здесь ни при чем, во всех случаях, или я... не знаю, как поступлю. Но от дел отстраню точно.

И эти две недели тебе будут со всех сторон петь в уши, что именно сейчас я особо старательно интригую и заметаю следы. Наверняка за мной выстроится целый хвост шпионов, причем от брата солидная часть. Надеюсь, хоть шпионы честные попадутся, не станут выдумывать.

Без разницы.

Дома стражники у ворот сообщили — его дожидался господин Айю. Еще не виделись с ним; через мальчика-посыльного он передавал приветствия и каялся, что не явился сразу, что не в силах оторваться от затеянной полной проверки. Подробно написал обо всем, винясь и готовый принять отставку, и, может быть, ссылку. Кэраи тогда решил ему не мешать, все равно не он эту проверку начал, и глупо влезать под конец. А вина... Айю хоть верный и честный.

Ариму сидел на полу внутри у самого входа в дом, и, похоже, придремал — вскочил на ноги, заслышав шаги.

— Кого это ты тут изображаешь? Учишься просить подаяние? — удивленно спросил Кэраи. Тот шутки не принял, лицо пошло пятнами:

— Господин, госпожа Истэ прибыла в Хинаи. Бывшая служанка получила письмо... Сама Истэ где-то неподалеку.

Кэраи крепко выругался прежде чем сообразил, что сказал, понял лишь по вытаращенным глазам слуги.

— Этого еще не хватало... Зачем?!

Ариму виновато развел руками.

— Тагари знает?

— Нет, господин мой. Только ваши люди.

— Ну конечно, доблестный наш генерал всех лазутчиков, видно, направил за мной... Идем. — По дороге спросил: — Где она остановилась, виделась с кем-нибудь?

— Я не уверен, — прокашлялся вестник, и тон его стал еще более виноватым: — Один из наших шпионов донес, что ее видели в предместье Осорэи, в повозке ехала. Но городская стража ничего не может сказать, похожая женщина у ворот то ли не появлялась, то ли ее не заметили среди прочих.

— Надеюсь, сейчас на воротах дежурят?

— Конечно, мой господин. Если она не призрак, ее задержат.

Войдя в дом, Кэраи направился не туда, где ждал Айю. Если показаться прямо сейчас, в таком состоянии, тот навоображает невесть чего, например, что вражеское войско уже здесь, в коридорах. Зашел сперва в библиотеку, множество дремавших в шкафах футляров с книгами успокаивали, в них было столько мыслей и жизней, чужих забот, что о своих неловко и вспоминать...

Едва не сбил локтем подсвечник, отклонился в самый последний миг — и со столика чуть не полетел свиток, Ариму успел его подхватить.

— Да что с вами?!

— Ничего, — заставил себя сесть, сцепил пальцы. — Просто не люблю того, чего не понимаю. Она знала, что возвращаться ей смертельно опасно. Зачем тогда? В запоздалую любовь к сыну не верю. Как бы то ни было, она пока не явилась к родителям или другой родне, и сюда не пожаловала. Сущий и демоны, это костер возле стога сена! Для всей провинции она мертва, эта примерная мать и любящая жена! А уж для Тагари...

— Тогда, может быть... — слуга наклонился к самому уху Кэраи, проговорил еле слышно: — Чтобы не поднялась буря, пресечь ее в самом начале...

— Прекрати, Ариму. Убийца нашелся. Сейчас все может вызвать эту бурю, любой скатившийся камешек приведет к лавине. Просто приведите их сразу ко мне.

Тот, казалось, заколебался:

— Я не то что бы... Но вы так не любите госпожу Истэ...

— Жена, покинувшая мужа — позор на обоих, но еще полбеды. А мать, бросившая младенца?

...Что отец, тогда живой еще, что Кэраи ту женщину из Нижнего дома бы притащили, даже без помощи Энори, разве что позже... но Тагари сказал — пусть идет, куда хочет. Такая вот доброта. Зато враги трепещут при одном упоминании его имени. Знать бы...

Поднялся, подошел к двери — и откинулся к стене, постоял так. Чудовищно захотелось спать — проклятый дурман до сих пор напоминал о себе приступами слабости. Пробормотал, скорее для себя, но не против был, если и слуга услышит:

— Я совсем не буду против каких-нибудь приятных неожиданностей. Для разнообразия.

Воистину, день этот был черным. Айю тоже принес вести неутешительные — Аори Нара тяжело болен. Еле живого привезли из Срединной, как когда-то из тех же мест — младшего сына. Все силы положил на то, чтобы исправить беду с оружием — и вот, надорвался.

— Точно ли из-за этого?

— Знать бы. Лекари говорят — плохо. Я не сумел с ним толком поговорить. Слаб... Он все твердил о заговоре, верно, о поставках и тех бумагах. Но вот сумел ли Аори Нара что-нибудь еще разузнать, загадка...

— Он ничего не рассказал сыну?

— Нет. По словам Рииши, отец не придал серьезного значения болезни, ждал вас, верил, что скоро вернетесь. А пока все силы бросил на работу своих оружейных. Считал, второй раз заговорщики не сумеют сыграть такую же партию...

Айю вскоре ушел, сокрушенный, не услышав ни слова осуждения, ему и не надо было — все уже давно сказал себе сам.

Хозяин дома окликнул Ариму:

— Перестань прятаться за дверной створкой, иди сюда.

— Я всего лишь хотел... — начал тот.

— Перестань. Тебе я прощу подслушивание. Только, прошу, без самодеятельности по итогам. Что ты понял?

— Все плохо, — немедленно отозвался слуга.

— Да ты мудрец!

— Тогда, если позволите, — Ариму тронул языком губы, словно опасаясь говорить. — Господин Айю не прав, как не прав и господин Нара. Они зря думают, что теперь никто не рискнет... если и впрямь сравнить с игрой на доске, я бы атаковал сейчас. Противник ведь думает, что я напуган и собираюсь с мыслями.

Кэраи походил взад и вперед по комнате, хмуро сказал:

— А у меня теперь связаны руки. Тагари надеется, что я уеду, но, может быть, остынет и передумает. Только если я начну что-либо всерьез предпринимать, все вспыхнет по-новой... И тут еще эта женщина...

— Что будете делать?

— Искать. Айю закончил проверку, теперь я начну свою.

Мелькнули в воздухе крапчатые крылья, по земле метнулся огненный росчерк. Птице не мешал кустарник на склоне холма: ястреб преследовал молодую лису.

— Уйдет, — сказал темнолицый охотник, с сожалением глядя на обоих хищников. — Но какой злой и жадный. Не по нему добыча, так нет же!

Он держал палку с перекладиной, на ней перевозили птицу: слишком велика, тяжела для руки. Гигант среди ястребов.

— Уйдет, — согласился У-Шен. У молодого военачальника глаза были злыми, веселыми, шапка и куртка из белого меха. Лисица шмыгнула в нору; ястреб, раздосадованный, поднялся выше холма.

— Позови его.

Рухэйи засвистел; словно на этот свист откликаясь, с другой стороны холма вынырнул всадник на приземистой мохнатой лошадке. Протянул У-Шену сложенный кусочек полотна. Тот развернул, скользнул взглядом по кривоватым строчкам.

— От Мэнго...

Досадливо поморщился, скомкал послание.

— Не верю, — сказал молодой человек подъехавшему спутнику. — Мэнго хитер, но и старый лис в капкан попадает. Нас бы туда же не затянул...

— Что там? — спутник глазами указал на письмо.

— Выступать скоро. Готово все. Говорит, жди сигнала. Но горы будут непроходимы еще около месяца. Потеряем людей. А, чтоб им всем... если ловушка, мы не оправимся долго. Этот оленерогий посол не достоин доверия.

Ястреб кружил над поляной.

Лайэнэ была уже одета, готовилась выходить, но висок будто прошило иглой. Головная боль всегда некстати, хоть и учили преодолевать себя в любом состоянии. С порога вернулась к столику, порылась в одном из ящичков — еще оставались мятные шарики, приготовленные служанкой. Задела тыльной стороной ладони что-то холодное, потянулась достать — и вздрогнула, отдернула руку, будто большого паука обнаружила. Медленно, пересиливая себя, достала. Застежка. Подарок Энори, давний, еще начала знакомства...

Думала, что продала все, о нем напоминавшее — что еще оставалось, ушло на помощь Лиани. А вот, затерялась вещица. Серебряная, с виду недорогая, не бросилась в глаза. А работа красивая — ракушка среди волн. Похоже на узор одного из ее платьев. Нашел такую случайно или велел ювелиру сделать?

А ведь сейчас можно было бы и спросить, да...

Со вздохом сжала застежку в руке. Просто металл, никакого ужаса или ненависти больше не вызывает.