Путь в Дамаск

В общем, оставь рецензию и отдыхай недельку. А на торжественные собрания будут ходить молодые и незнакомые. Литинсттут им хорошую школы выпивки дает, уж в этом они точно впереди тебя. Держи рукопись и, как обработаешь, так и отдыхай. Ты нужен стране и не больной!

Дмитрий Васильевич взял рукопись и, поблагодарив, и пошел работать.

Но работать пришлось недолго. Книга была о войне, но со специфической точки зрения, а именно о военной разведке.

Дмитрий Васильевич вспомнил автора рукописи. Невысокий худощавый мужчина. и со следами чего-то серьезного. не то ранения в голову, не то контузии, ибо вся правая половина тела работала плохо. Такое может случиться и после кондратия, но мужчине было лет тридцать-тридцать пять. Значит. ранение или контузия. Изданных книг у него вроде бы не было, два или три рассказа в разных журналах.

В случае задействования этой тематики-явно требуется согласие профильного ведомства.

Надо идти к Главному.

-Книга о разведке, причем не об артиллерии, а о зафронтовой, потому что пишется про разведгруппу, которая уходит в немецкий тыл километров на сто. Дальше я читать не стал, но хватит уже и этого. С людьми из военной разведки я не сталкивался, хотя кое-что об этом слышал от военных других специальностей. Об их коллегах из ОГПУ я знаю, что они давали подписку: '... хранить в строжайшем секрете все сведения и данные о работе в ОГПУ и его органах и войсках, ни под каким видом не разглашать их и не делиться ими даже со своими близкими родственниками и друзьями. Если по увольнению из войск и органов ОГПУ я буду заниматься литературной или сценической деятельностью, обязуюсь ни в коем случае не разглашать прямым или косвенным путем в печати (периодической и непериодической), сценариях, литературе и т. п. диспутах ...' И дальше про санкцию на издание книги из органов и ответственности за разглашение секретных сведений.

-Я начал читать и остановился на десятой странице, там рассказ был про то, как герой из училища на фронт прибыл. До разведки не дошел. Ладно, Василич, на том процесс и завершим и автору вернем, пусть он сам обращается, куда следует, за разрешением. Ты-то много прочел?

-Страниц сорок.

-Будем надеяться, что мы не проникли в Самые ГЛАВНЫЕ ТАЙНЫ, а вовремя остановились.

Отдыхай, Василич, и к 5 января чтобы был как штык. Есть у меня информация, что нам скинут труд одного большого человека, и его нужно будет препарировать и вновь собрать. На Алешина и Колю, а также женский пол у меня надежды большой нет. Так что до этого труда на пенсию не пойдешь, даже если захочешь!

Они посмеялись, и Дмитрий Васильевич поехал домой. Навстречу молодости и во всей красе.

О книге он еще раз вспомнил, что была книга Казакевича 'Звезда', тоже о разведчиках, как те в тылу врага выявили немецкую танковую дивизию. Но он не знал, брал ли автор какое-то разрешение в нужных структурах. По здравому рассуждению, если просто написать, что герой раньше служил в разведке, ходил в немецкий тыл, и дальше не раскрывать, то разрешения не нужно. Существование разведки в СССР -наверное, не секрет ни для кого. Дело в деталях. Так что правильнее продемонстрировать торжество бюрократизма.

А вот почему он взял и ушел в Таманскую армию? И выбрал не очень удачный момент, кстати. Но после августа 1918го удачного момента просто не могло быть до марта 1920 го. Тогда он, уйдя в Красную армию, сделал бы это в лучших условиях. И понятнее было, куда идти и приключений поменьше свалилось. Хотя, хотя— в губернской тюрьме при белых известны пять умерших от тифа или расстрелянных юношей 17-18 лет. И кто знает, что сделали расстрелянные

Голубов Григорий Максимович 18 лет,

Жадан Сильвестр Григорьевич 18 лет,

Черкасов Владимир Михайлович 17лет?

Вместо них могло появиться и его имя с фамилией.

Между августом и мартом существовал шанс уйти в красно-зеленые, хотя партизанство -это опыт еще похлеще прожитого юным Митей. Но один ли он таким был? Нет, конечно. Самые затасканные примеры— Гайдар и Вишневский, ну и Фадеев подойдет. Благо они писатели, донесшие рассказ про свои приключения до потомков и современников. И они не одни, просто не о всех написано, а если и где -то есть, то не обо всем прочитали. Когда вышла книга о кавалерах ордена Красного знамени, среди них есть такой 'гражданин деревни Кошкино ,13 лет'. Может, даже о нем в его области и статью написали и брошюру издали, а, может, и нет-забыли. И сколько таких было, тех, кто еще до совершеннолетия пошел воевать? Тысячи. Сам Митя, пойдя на войну несовершеннолетним, достиг гражданской зрелости, когда она закончилась.

С высоты прожитых лет и полученного опыта он стал считать, что идти в 16 лет на службу и в бой очень рано. Если в какое-то военное училище— еще ладно. Правда, попробуй докажи это шестнадцатилетнему, он примет за обиду, что его, такого несравненного, недооценили! Хотя надо вспомнить, что может несовершеннолетний, а что не может. Начальник полковой аптеки -Митя справлялся с тем, что от него нужно было. А вот стрелок бы из него мог не получиться. Незадолго до войны он пообщался с тем же Гайдаром и задал вопрос: как 14 летний паренек справлялся со службой? Гайдар не то от вопроса, не то вообще был не в духе, но ответил вполне вежливо, что служил сначала порученцем у начальника, и, поскольку был грамотным и обязательным, то все получалось. Дмитрий Васильевич решил, что чем-то задел коллегу-писателя, потому извинился, и сказал, что сам пошел в Красную Армию в 16 лет, поэтому он не из праздного любопытства спросил, а ... Но откровенного разговора не получилось.

Его самого интересовало то, как потом отражается раннее взглядывание в лицо смерти на последующую за войной жизнь. Тема очень разнообразная, и довольно интимная, поэтому Дмитрий Васильевич не рассчитывал, что ему сразу же расскажут про тайные движения души и колебания ее струн в такт вибрациям мира. Он и сам поделился бы не с каждым.

Дмитрия Васильевича позвали ужинать, но чудеса сегодняшнего дня еще не закончились. Зазвонил телефон и супруга провозгласила: тебя какой-то молодой человек из редакции!

Ей-богу, это опять Николай!

Таки да, он.

-Извините, Дмитрий Васильевич, я, должно быть, невовремя и отрываю вас от дел?

-Сейчас мне уже легче, ибо понял, что писать сегодня не получится из-за явлений молодых писателей, но при этом ужин стынет.

Николай-с-тралфлота понял, что он точно невовремя и заторопился:

-Дмитрий Васильевич, еще раз извините, но я только что встречался с Борисом Куроедовым, это аспирант с филфака МГУ, и он, услышав про вас, сказал, что вы считаетесь классиком белорусской литературы. Это так и есть? Хотя от вас я ни слова ни про Белоруссию, ни по-белорусски не слышал.

Вот ведь незадача!

-Неправда это. Классиков в Белоруской литературе два-Янка Купала и Якуб Колас. Можно посчитать разных древних, вроде автора 'Шляхтича Завальни' или Гусовского, но Дмитрий Васильевич Матвеев в число классиков белорусской литературы не входит. И ты прав, я по-белорусски не говорю и не пишу.

Хотя аспирант мог видеть, что в паре статей меня назвали основоположником белорусской исторической прозы советского периода и, по-моему, еще кем-то. Кажется, белорусской детективной литературы.

Но я не потрудился проверить, так оно или не так. Назвали, и ладно, основоположник, так основоположник. Не троцкист же и не член белорусско-толмачевской оппозиционной группировки.

Супруга зажестикулировала, видимо, еда стынет.

Коля попытался еще что-то спросить, но Дмитрий Васильевич заявил:

-Ты мне дашь поужинать или нет?

Коля вспомнил уроки этикета и распрощался, взамен выговорив себе право перезвонить завтра днем и не в час пополудни.

Дмитрий Васильевич сказал супруге:

— Звонил сотрудник журнала, и спрашивал про начало моей писательской карьеры. Ему какой-то аспирант наплел, что я классик белорусской литературы.

А какой из меня классик без единого ордена Ленина за писательские труды!

Жена засмеялась, услышав про определение классиков по числу орденов Ленина за литературную деятельность. И правда, у помянутого Коласа их было не то четыре, не то пять. У Купалы-один. Дмитрий Васильевич не имел ни одного. Не дозрел еще, не дозрел.

И пошел доедать. Хорошо, что не болтал долго-не остыло.

-Митя, а напомни про свои заслуги перед белорусской литературой.

-Это было до знакомства с тобой, с двадцать четвертого по двадцать седьмой год. Ой, соврал, последнюю книжку написал в тридцатом году. Вот они, на третьей полке стоят.

-А, вот те, где 'Злая судьба' и 'Вороны над дорогой'?

-Именно. Четыре, что слева и потоньше— про злые судьбы, и пятая, считай, антинаучно-фантастическая, про поиски древних сокровищ магнатского рода. И про борьбу с польскими шпионами.

-А почему ты тогда про Белоруссию написал?

-Видишь ли, есть у нас в семье легенда про то, что по отцовской линии мы происходим от мелкого шляхтича с Брестчины. На реке Басе он попал в плен, оправили его подальше, чтобы он не переметнулся обратно, когда Фортуна улыбнется улыбкой другого места. Сидел он в плену в крепости где-то на юге, а тут татары пришли или ногаи, что не сильно лучше. И ему предложили помахать саблей, благо от татар ничего хорошего ни московскому подданному, ни королевскому ждать не приходилось. Предок Петр и согласился. Привели его к присяге, благо он православным так и остался, татар отбили, а он службу продолжил, получил надел, женился на дочке соседа. А потом его потомков в однодворцы понизили. То есть уже не дворянин, но какую-то службу еще нес. Кое-что про жизнь в Речи Посполитой я тоже слышал, но в Белоруссии до войны так и не побывал, даже в двадцатом году мы дотуда не дошли. Мы-это моя дивизия, Седьмая. Ну а чего я сам не знал, так книги читал и выписывал. Первые две вышли в Москве, в Минске их заметили, перевели, перепечатали. А потом попросили— как следующее напишу, им пересылать через Представительство Белорусской ССР. А уж они переводили и печатали. Последнее переиздание вышло в пятьдесят третьем. Просили еще написать, про героев 'Замка на Князь-озере' во время Отечественной войны, но я не сподобился.

-А почему?

-Как-то рвение прошло.

-Митя, как ветеран семейной жизни с тобой, я чувствую, что ты не договариваешь!

-И верно, не договариваю. Меня в свое время обвинили в белорусском буржуазном национализме и даже разбирательство было в Союзе.

-Это когда ты стал в бутылку заглядывать.?

-По времени почти что тогда, но не по этой причине.

-И чем все кончилось?

-Да ничем. Я заявил, что к Белоруссии и белорусскому национализму никаким боком. И даже там не бывал. Вообще. Книги писал на русском, переводили их другие, к печати подписано, к Голодеду и Гею отношения не имею. Книги такие я могу написать и на украинском, и на грузинском материале, благо дворяне-землевладельцы друг на друга похожи, только в одном месте это называется панщина, а в другом какая-нибудь тергдалеоба, и пьют разный алкоголь. Но от того, что я книгу по грузинских помещиков напишу, сам грузином не стану. И добавил, что сейчас собрался писать про борьбу китайских коммунистов с японцами. Можете на меня посмотреть: пожелтела у меня кожа или нет? И глаза тоже узкие стали7

В общем, тогда не получилось обвинить.

Но действительно. в некоторых обзорных статьях я про белорусскую литературу упоминаюсь. И даже как основоположник историко-детективного направления в ней. Но ты знаешь, я не собрался проверить, так ли это или есть другие авторы подобной прозы!

-Значит, у тебя еще был белорусский период. Северный период и среднеазиатский— эти я помню.

-Насчет среднеазиатского ты не права, я ведь переводил Жанастогузова, а не сам писал про страсти в Хиве.

-А про что ты дальше писать собираешься?

-Про свою молодость на Черном море. Можно будет и что другое зацепить, скажем, про писателей, что я знал. А, еще у меня был стихотворный период, даже книгу стихов написал и издал. Вот!

-И вот опять я об этом ничего не знаю!

-И вот опять -это было до тебя. Двадцать четвертый год! И книга снова лежит на полке, только она в мягкой обложке и невзрачна с виду!

-А про что я еще не знаю?

-В двадцатые для людей с бойким пером можно было слегка подзаработать на разных брошюрах. Вот я их штук двадцать написал, про то, как оказывать помощь в неотложных случаях. когда медики далеко, и тому подобное. Пару брошюр про сельское хозяйство с немецкого перевел. Весело было, но немного страшно— написал про домкраты, а вдруг другие писатели уже написали про это же? Принес, поглядели, приняли-гора с плеч долой! Но всех брошюр у меня нет, и даже, может. про часть забыл, что писал. А, еще в военные журналы писал, до конца 'Некультурного периода'. Не так плохо там платили, и за переводы, и за работу с письмами читателей.

-А что это был за период бескультурья?

-До известных событий 37-38 года. Тогда с придыханием писали про 'Культурные армии'. Про свою-больше про то. как можно из ничего сделать что-то подручными средствами, и как можно втулку номер семь использовать еще для чего. После того атмосфера сильно поменялась.

-Ты уже поел? Тогда иди в комнату, а я сейчас приду к тебе, и ты мне кое-что расскажешь.

-И про что?

-Ну, допустим, как ты учился и где.

-А, чего там рассказывать, недоучка и есть недоучка! Но, кстати, я про это тебе говорил!

-Тебе тяжело рассказать любимой жене еще разок?

И он дождался супруги и рассказал ей, как учился в мужской гимназии, но не окончил, потом на курсах красных командиров, потом сдавал экстерном за аттестат зрелости, потом два курса университета, один очно, второй заочно. А, еще курсы военных корреспондентов перед войной!

Вечернему разговору увы, было не суждено продлиться долго-стали звонить дети и подруги жены, отвлекая от рассказа.

Итого договорились продолжить завтра

Но размышления о том, отчего он ушел в Таманскую армию -тоже ушли. Как и он сам, в Таманскую армию. Точнее, в сон о ней.

**

Таманской армии (она еще не была создана, но осталось всего ничего) предстояла сложная задача— пройти 170-180километров приморской дорогой до Туапсе, дальше свернуть на север и дойти до своих. Они были где-то там, но были, хотя местоположение их могло меняться. Фактически же оказалось, что еще в 170-180 километрах от Туапсе к северу. Белые преследовали таманцев, но не очень активно. Возможно, потому что решили, что красные и так погибнут, без особенных их усилий. Возможно, потому, что на Черноморское побережье вылез новый игрок, Грузия, решившая, что почти все Черноморское побережье Кавказа -ее. Поэтому грузины его заняли аж до Геленджика. Отчего так-есть, конечно и документы, но они не скоро еще будут доступны, но тогда уже был издан роман Сенкевича 'Потоп'. Там кто-то из Радзивиллов говорил, что Речь Посполита ему видится в виде куска красного материала, так вот и Радзивиллы хотят, чтобы из этого куска материала им хватило на королевскую мантию. Оттого те, кто хотел побольше, пытались выкроить для себя что-нибудь.