↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Путь в Дамаск.
Глава первая. Дмитрий Васильевич и поэт-лауреат.
24 декабря Дмитрий Васильевич сначала проснулся в полпятого утра, отправился в недальнее путешествие, потом вернулся в постель. И снова проснулся аж полдевятого. Дома никого не было, Маша собралась наутро в гости к внукам, он же был покинут на произвол судьбы и от него сегодня требовалось только починить табуретку, а там хоть спи или валяйся до утра понедельника.
До шестидесятилетия ему осталось совсем недолго, так что это можно был расценить как-то, что от него уже не ждут буйств и неоднозначных поступков, если оставить без надзора.
Но, если от него не ждут и позволяют, то этим надо воспользоваться.
Визит в семью среднего сына Дмитрия Васильевича миновал, потому что он к браку Михаила относился отрицательно, и, хоть помогал по мере сил, но бывал там редко.
Без двух недель пенсионер решил поваляться и подумать о смысле жизни. С двумя неделями тоже было неоднозначно, он родился четвертого января 1902 года, но по старому стилю, по— новому это получается, что 17го.Но во времена торжества нового стиля он 'остался в прошлом ногою' и по привычке в анкетах писал, что родился 4 января. Сначала иногда дописывал, что 4 по старому стилю, потом перестал, так что таким образом он постарел. Или повзрослел. Когда впереди вся жизнь, о том, когда ты уйдешь на пенсию не очень думаешь— когда-то потом. не то 4 января, не то 17го далекого еще года.
Но в Успенской церкви руководствовались именно рождением по старому стилю, а потому наречен младенец был Дмитрием. Были, конечно, варианты вроде Зоила и Хрисогона с Евтихианом, но был способ наречения ребенка именем поприличнее. Причт церкви становится богаче, а ребенок получает имя получше, чем Завулон и Гадд. Сейчас это уже не так актуально, но тогда...
Дмитрий Васильевич пошел на кухню и поставил греться чайник, а мозг его переключился на размышления о дороге в Дамаск.
Смысл этого выражения отсылал к поездке будущего апостола Павла в Дамаск, когда он поехал туда одним человеком, а вернулся другим. Ехал туда фарисей, враг христиан, и с намерением навредить тамошним христианам, но случилось с фарисеем нечто необычное, плавно переходящее в трехдневную слепоту. а потом глаза стали видеть и уверовал бывший фарисей Савл в того, с кем боролся.
В жизни Дмитрия Васильевича, пожалуй, буквально такого не было, чтобы вот так и резко.
Хотя то, что он нырнул в реку Флегетон гражданской войны и каким он из нее вынырнул...
Но не ослеп и то хорошо. Хотя война шестнадцатилетнему потом еще долго отзывается, выходя из него, словно ежик против шерсти из мамы— ежихи.
Нет, он что-то упускает, и очень важное. Но, может, позже это припомнится.
Поев, Дмитрий Васильевич занялся табуреткой, растопил плитку столярного клея, смазал, собрал и оставил сохнуть. Ему отчего-то думалось, что вскорости снова все развалится, но это будет уже потом, но не сегодня.
За окном падал легкий снежок, градусник показывал минус восемнадцать, сильного ветра при взгляде из окна вроде нет. Так что надо будет и погулять.
Пока можно часок с лишним побыть дома. Табуретка подсохнет, а он пока почитает рукопись. а внутреннюю рецензию -это уже вечером или завтра, на работе. Вечером-это если опус вызовет яркое впечатление, не обязательно хорошее. Если рукопись самая обыкновенная, тогда удовольствие можно растянуть надолго, пока Главный не возмутится 'Долгим ящиком'. Тогда немножко зашевелятся,
-Я для чего этот журнал пробил? Я для чего в двадцати кабинетах побывал и наслушался там всякого? Чтобы журнал появился, а вы тут ничего не делали и геморрои свои об стулья чесали? Почему нет решения по 'Угодьям и половодьям'? Кто тянет? Пушкин? А подать сюда этого Пушкина, а также обоих специалистов по доделке и переделке!
Так вот происходило почти с каждым номером журнала. Менялись только термины военно-морских загибов после каждого предложения. Главный в дни своей бурной молодости пристал к отряду моряков-анархистов и очень хорошо усвоил, как может выразиться морской волк по случаю чего-то необычного.
К его чести, надо сказать, он не только своих подчиненных морскими выражениями потчевал, но и в кабинетах повыше их произносил. Болтали, что и при Хозяине так выразился по поводу нерадивых работников Мосэнерго, сорвавших исполнение срочного заказа, и даже сам обмер, поняв, что сказал, но услышал: дескать, продолжайте, товарищ Алферов, что вы еще хотите сказать про то, кто у виноватых в срыве заказа папа и мама...
Специалистов по доделке и переделке для Главного было двое-Дмитрий Васильевич и широко известный в тесном кругу поэт Алешин. Дмитрий Васильевич отказывался только от книг про колхозы, ибо всегда говорил, что не разбирается в сельском хозяйстве даже в виде самогоноварения, оттого,что не пьет, поэтому тогда, вздыхая, ждали, когда Алешин выйдет из запоя.
Правда, Дмитрий Васильевич потихоньку готовил себе замену из племени молодого и неглупого. Создание нового журнала, продавленное Главным, потребовало и взаимных реверансов, отчего в редакции появилось довольно много тех. кому здесь был вообще не место, но хоть 'ты мне-я тебе'. а делать дело-то надо!
Нынешняя рукопись принадлежала протеже довольно известного поэта и даже дважды лауреата Сталинской премии за поэмы о колхозном строительстве, сначала про организацию колхоза, потом про его восстановление после войны.
Как прозаик Лауреат особо не был известен.
Протеже его несколько раз публиковал стихи в московских газетах, но как прозаик был известен еще менее. Хотя он учился в Литинституте, возможно, что там числился непризнанным гением и асом деталей или диалогов.
Наш герой все жен чуял подвох, Ему отчего-то казалось, что племянник-студент здесь не при чем, а поэт-лауреат решил писать и прозу, но опасается, что граб породит лещину, то есть роман или повесть окажется кошмаром, и этот провал нанесет ущерб его авторитету. Замаскировавшись под студента, он легче перенесет критику и даже отказ, и даже может потом доработает до сколько-нибудь пристойного уровня. А племянник сейчас получит от дяди что-то на расходы, а в случае счастливого принятия свою фамилию на обложке книги. Потом быстрее в Союз возьмут...
Отбрыкаться 'сельским хозяйством' уже нельзя, Алешин со среды в запое. потому кто самый свободный? Понятно, кто. И книга не про колхоз, а про войну. Кажется.
И Дмитрий Васильевич занялся делом. В итоге он так и не пошел гулять аж до прихода супруги. А когда она пришла, то отправила его на улицу, дескать, гуляй, дыши, придешь уже на обед.
Наш герой послушно вышел и часок погулял в скверике. Знакомых ему не встретилось, поэтому он мог поразмыслить и оценить прочитанные им 35 страниц. Пока впечатление такое, что автор писать может, но к этому прибавлялась какая-то нотка непригодности. То есть все как бы интересно и хорошо, но в итоге это окажется только съедобной частью фрукта. Дальше пойдут черви и прочие малоаппетитные вещи.
Когда же Дмитрий Васильевич придет домой, то ему нужно сделать две вещи. И обе по телефону. Позвонить знакомому военкому, не знает ли он кого-то из отставников, кто имел отношение к УРам и дотам, желательно еще до войны. И второе— узнать, что делал поэт-лауреат во время войны. Второе было куда проще, есть на свете люди, которые все про всех знают.
Насчет специалиста обещали вспомнить, насчет службы лауреата-не служил из-за плохого здоровья. Ага!
'Ага' обозначало не отрицательное отношение Дмитрия Василmевича к этой стороне жизни поэта-лауреата, а то, что автор опуса таки в армии не служил, и его догадка подтвердилась, но снова-если это действительно поэт-лауреат. А племянник его мог перед Литинститутом отслужить.
Ближе к вечеру Дмитрий Васильевич еще продвинулся и дошел до некоторого узлового момента повествования. По крайней мере рецензенту так показалось. Поскольку дальше речь шла о занятии дота на старой границе-вот тут-то и нужен был человек, что в них разбирается. Сам же герой видел некоторые доты на новой границе севернее Бреста, немного на них посмотрел, но нужно было понять, описанное было везде или сильно зависело от места.
Пока же получалось так: повествование начиналось от имени сержанта-пограничник, заставу которого утром 22 июня атаковали танки, герой стрелял, пытаясь попасть в смотровую щель, но был ранен и потерял сознание. Когда же очнулся, увидел двух немцев, которые трепались, потом попытались поговорить с героем, сержант попытался их одолеть в рукопашную, но получил еще одно ранение и отключился. Когда пришел в себя, то увидел другого пограничника, тот сержанта перевязал, но практически сразу же после перевязки они попали в плен. Их отвели в конюшню, а наутро оправили на работу, строить полевой аэродром вместе с другим пленными. Сержант, хоть и раненый сумел охмурить немцев, что он еще в силах, потому шел со всеми. И тут колонну атаковали. Это были сослуживец сержанта и какой-то военный строитель, ранее захватившие мотоцикл и устроившие шахсей-вахсей для охраны. Как оказалось, сослуживец сержанта начало войны встретил на отсидке на заставе, во время обстрела здание завалилось, но он кое-как выбрался из развалин. Дальше была смешная, но неправдоподобная сцена с немецким пилотом, затем по душу разгильдяя явились немцы на мотоцикле, но он их совместно с военным строителем перебили, оседлали мотоцикл и двинулись. Наткнулись на колонну пленных. Навели шорох, но потеряли строителя. Потом трое пограничников
поехали на восток, пока был бензин, далее пошли пешком. Где-то по дороге увидели три брошенных советских танка, они там переночевали, но утром явились немцы, желавшие что-то добыть. Их отогнали стрельбой, потом подорвали и подожгли танки, потом снова пошли. По дороге присоединили еще одного бойца, и вот такой группой вышли к старой границе, где на берегу речки стоял дот, который охранял рядовой из УР, что сидел там довольно давно, и никто к нему не подходил и не брал под команду. Оттого он, увидев своих, оказался в морально сложном положении. Сидеть одному, пока мимо него идут немцы кто его знает, сколько, было тяжело, поэтому свои-это радостно, но он на посту, охраняет свое сооружение и не должен никого туда пускать! Сержант это понял и организовал отвлечение 'часового' и захват сооружения, а часовой подыграл, неэффективно сопротивляясь обезоруживанию и захвату.
Н сем пока Дмитрий Васильевич и остановился.
Наверное, надо добавить консультанта-пограничника, потому что командир отделения (то самый сержант) по довоенным уставам может налагать взыскание до одного наряда вне очереди, а в книге он тому самому разгильдяю вкатывает два наряда. В Красной Армии ему требовалось для этого обратится к вышестоящему начальнику, чтобы лейтенант второй наряд добавил. Но погранвойска-другой наркомат, вдруг там у них чуть иное?
Теперь итог прочитанного.
А получается вот что:
Из хорошего-писать автор умеет. И изобретателен.
Это все.
Из плохого:
Книга пока выглядит рассказом о том, о чем автор представления не имеет,
заменяя незнание бойкостью пера и юмором.
Вот, например. один персонаж говорит другому: дескать, пей. наркомовские тебе положены? Положены и каждый день? И это на второй или третий день войны!
100 грамм водки давали на финской для согревания, но сейчас лето. Откуда персонаж узнал, что скоро это будут делать и летом?
Теперь неоднозначный вопрос по умениям и знаниям.
Вот другой герой из ординарцев смотрит на немцев, что едут по шоссе, и прикидывает, что попасть в немцев выстрелом он не сможет, но попадет вторым. А дальше они по нему ударят из автоматов.
Это какой провидец-то еще не воевал, но уже знает, что у немцев есть и что они сделают...
Потом четыре человек залезают в брошенный Т-34 и устраиваются спать внутри. Товарищ явно в танках не бывал и не знает, сколько внутри там места. Как раненый сержант туда тоже залезет и оттуда вылезет— не сам же автор будет вылезать, у него раненое плечо не заболит.
Теперь об умениях. То, что пограничники хорошо владеют стрелковым оружием-это вполне допустимо. Но советским. Пусть даже пользоваться Максимом или 'дегтярем' учили всех или не всех -не так важно.
Но вот удалая парочка-этот вот разгильдяй и помогший ему военный строитель захватили немецкий мотоцикл с пулеметом и стали из пулемета стрелять. И даже военный строитель. Откуда у него знание и умение? Да и другой герой, хоть и пулеметчик, сразу же делает. А все же немецкие МГ по устройству и управлению сильно отличались от советских. Ну ладно. разок повезло, лента была заправлена, и строитель смог отстрелять наличные 50 патронов, как и сам Дмитрий Васильевич в пиковой ситуации. А вот как вставить вторую ленту-он не знал, и был очень доволен тем, что это делать не пришлось, подошел умелец и ему МГ передали.
Но дальше-герои, застигнутые на ночлеге, разворачивают башню Т-34 и открывают огонь из оружия. Насколько Дмитрий Васильевич знал, 76мм танковых орудий на заставах не было. Откуда герой мог это уметь?
Если бы книга была написана о бывалых солдатах., прошедших за три -четыре года долгую дорогу, многое испытавших, и многому научившихся-то это было бы возможно. Но в первые дни войны откуда такое умение?
Ему взяться неоткуда, значит, это анахронизм. А стоит ли дальше книгу читать? Но, если отвергнуть недочитанную книгу, то поэт -лауреат вусмерть обидится, и не без оснований. Когда прочтешь рукопись целиком, и от начала до конца все уныло и мрачно, то вывод о негодности справедлив. Когда не дочитаешь, то, может. дальше лучше будет и получится довести книжку до ума? Хотя бы, как ему рассказывал Николай Романов, тогда работавший в 'Молодой Гвардии'— роман молодого автора взяли и переписали начисто, отчего книгу хоть можно было читать.
Не будет ли это чем-то вроде сочинений его одноклассника по гимназии: 'Хрупкий юноша верхом на изящном дестрийе
ворвался в ряды противника, и двуручный меч в его руках разил направо и налево, перепархивая из руки в руку.'. Ну, гимназисту Ване некому было подсказать. что двуручный меч немного тяжелее, чем он представлял, и его легко из руки в руку не покидаешь. А тут— хоть сам лауреат, хоть его протеже взрослые и совершеннолетние, могли бы найти воевавшего и попросить совета, что получилось у них или его.
А получилась голливудщина, когда какой-то актер в кино выстрелил из винчестера около тридцати раз, не отвлекаясь на перезарядку.
Да писатель может писать о чем угодно, даже о тех временах, когда он не жил и делах, которыми не занимался, и все понимают, что никто из современных авторов при Иване Грозном не жил. Значит, автор как-то должен ухитриться и изучить предмет либо настолько охмурить читателя, чтобы тот настолько сопереживать стал. Что не заметил, что в книге Юлий Цезарь штаны надевает и идет в Сенат, или он же требует от повара подать на завтрак жареный картофель. Хотя такая чушь мешать читать не будет и восхищаться текстом тоже. Но показывает, что автор написать умеет, но до звания писателя еще недотянул.
А когда он напишет вот это:
'уже бегут автоматчики, разворачиваясь в цепь, веселые и решительные автоматчики, которые еще не были в бою, не были под обстрелом ни вчера, ни сегодня, у которых еще никого не убило, и они предвкушают этот бой, предвкушают, как в ста метрах от колонны откроют огонь, будут идти в полный рост и поливать свинцовыми веерами: в каждой руке по автомату, их рукояти защелкнуты в гнездах на животе, — бо-по-по-по — с обеих рук, только и работы, что нажимай на спусковые крючки да вовремя меняй опустевшие магазины, шагая в полный рост по выщипанной траве залитого солнцем выгона'— то впору подумать, а в своем ли сочинитель уме?
Дмитрий Васильевич решил поступить так: если Главный завтра не потребует срочного отчета, то дождаться информации про доты, если потребует, то сказать, что наличный опус негоден и требует почти полного переписывания потому-то и оттого-то. И не терзать свое чувство прекрасного чтением оставшихся ста пятидесяти страниц. Если Главный отбрыкается от лауреата и его борзописца-племянника, то на том и завершить. Если тандем лауреата и оболтуса склонит товарища Алферова к ответу: вот это переписать, а до тех пор не терзайте журнал, то тогда уже придется дочитывать.
Вечер прошел за тихими семейными разговорами и том, что жена увидела. чем довольна или недовольна (недовольств было примерно пять и все по тому. как невестка внучку обихаживает).
Выходной день закончился, пора было оправляться на боковую. Дмитрий Васильевич до сих пор спал без снотворных, чем и гордился (ну, конечно, если не перебарщивал с крепким кофе или чаем). Поскольку сегодня он пил чай только утром, то беспокоиться о засыпании было незачем. Лег и успешно заснул.
На этом успехи сегодняшнего дня закончились. Зато начался сон о некоем Василии, явно жившем в будущем по отношению ко времени Дмитрия Васильевича.
— — — — — —
Глава Вторая. Прения о Нефритовом страннике.
Во сне этом жил-был мужчина, родившийся много лет назад в городе Усть-Дырявинске. Если быть очень точным, то на полу 'УАЗика' где-то между улицей Кирьяновской и Каменным переулком, поскольку маме было не до того, а медики отвлеклись и не засекли точку рождения. Звали его, ну, скажем, Вася.
Однажды Вася умер и тем доставил сложностей сонму богов, что именно делать с ним дальше. Поскольку богов много, и каждый хотел бы проделать над помершими последователями все, что они заслужили, еще издавна небожители договорились-с какими атрибутами или молитвами человек помрет, тот бог или синклит их его и окучивает. Обычно это работало, но иногда выходили казусы, которые приходилось решать коллективно и не без ругани. Вот как с этим покойником: на шее у него был христианский крест, но последние двадцать лет Христос и святые им поминались исключительно в составе 'Большого морского загиба', а в церкви последний раз он был сорок лет назад в пьяном виде и то по ошибке. Вроде как надо отдавать его апостолу Петру на решение, куда именно, вниз или вверх.
Ан нет, лет пятнадцать назад (тоже не совсем трезвым) он сказал, что нет бога, кроме Аллаха, что можно трактовать как начало перехода в ислам, тогда сегодня с ним случился малый конец Света и пора совершать переход по мосту Сират, с последующим падением в бездну, поскольку покойник за эти пятнадцать лет вел жизнь, далекую от праведности.
Но это еще не все: на термосе покойника, из которого он пил чай и во время чаепития помер имелись иероглифы (при попытке прочитать их русскому человеку увиделись бы-сплошные слова, начинающиеся на икс, игрек и еще какой-то знак), содержащие для китайца отсыл к богиням Гуань-Инь и Хуэй-ото-рви, то бишь все запутывалось коренным образом. Наконец, он, умирая, трижды произнес слово 'мать', то бишь в дело могли вмешаться и жрецы Великой Матери. Они, правда, прошляпили, будучи чем-то заняты, но и без них дрязг хватало.
Долгих и жарких споров было так много, что в итоге небожители пришли к такому выводу: 'Да не доставайся ты никому! Ни в ад, ни в рай, ни в джеханнам, ни в Игольный ад-никуда! Пощел подальше! В Тьму Вечную!'
Но богиня Гуань -Инь имела свои планы на преставившегося, оттого и воспользовалась бесхозной душей, которую никто не хотел.
И дала ему возможность возродиться в иное время и в ином теле.
И было дарована гражданину много чего, кроме вышеперечисленного. Не только еще один шанс, но и многие умения, которые прорастут позже.
И про нефрит не забыли. Дарован был ему гломерулонефрит, чтобы соблюсти одно древнее пророчество.
**
Как было обещано, стартовал он с низкого старта. Когда глянул на мир глазами ребенка и осознал, что он не в Дырявинской райбольнице и не у себя дома, а где-то не там и не тогда, то контузия от увиденного оказалась безмерной.
Только обстановка внушала шок и трепет— ибо оказался он в бедной семье: мать и четверо малолетних детей (кроме него), и живет он в переносном чуме! Только чум не из оленьих шкур, как у чукчи, а из бересты! На вид ему лет семь и одет он в 'шкурку', которая прикрывает ему 'Зону бикини', выражаясь позднейшими словами, потому что на дворе еще 1908 год, и тогда еще и купальника такого не было, а сам атолл назывался атолл Эшшольца (но это неточно). Или причинное место, как бы сказали недалеко живущие русские переселенцы. Поскольку лето и это сильно не мешает, ну и обуви пока тоже не положено, все босыми пятками, да и всюду босыми пятками.
Герой увидел это все, оценил, понял, что даже виденные им бродяги жили лучше, а также представил, что его ждет, и потерял сознание от увиденного и представленного.
Но без сознания был недолго, потому что старшая сестра Алтынай взяла его за ноги, поднесла к ручью и энергично окунула головой в его воды. Девочке скоро исполнялось пятнадцать лет (то есть ее могли взять замуж, ибо срок подошел), поэтому мама ей много рассказывала, что нужно делать с детьми, когда с ними что-то случается. Оттого Алтынай была решительна и аккуратна, следя за тем, чтобы голова окуналась в воду, но вода не попадала в рот и нос. Младший брат Алтынай пришел в себя и смотрел на нее испуганно, но дышал. Но правда, на лбу у него явно будет след падения.
Ладно, и Алтынай занялась порученным ей делом, от которого ее оторвал внезапно упавший младший братец.
Сейчас было лето, кое-что съедобное росло под ногами или на кустах. Но, правда, впереди была зима, когда можно было не есть дни кряду.
Отчего? Кочевок скотоводство подразумевает то, что с растениеводством будет плохо. Не все скотоводы это умеют, не у всех есть земля и семена на посев. А собрать дикорастущее-где как, даже в условиях, когда голодные дети едят все, что не выходит из них поносом или рвотой. Можно есть молочные продукты, которые дает свой скот. Если этот скот есть. У семьи, куда попал наш герой, скота было едва два десятка голов. что для скотовода означает: бедный и голодный. Прямо-таки пролетарии, то бишь богатые только потомством.
Когда есть некий избыток молока или творога, можно его обменять на хлеб или на деньги от продажи купить муку или чай. Поскольку избытка нет-ну, вы поняли. Поэтому мама и старшие дети работали на тех, кто побогаче. То есть весь день их не было, к вечеру приходили и приносили полученное от нанимателей, кормили младших, которые находились под присмотром кого-то из старших детей. Семейство, поев (если удавалось), перед сном слушало рассказы матери о прошлом, о богах и героях, о том, что надо сделать завтра, и ложилось. На том. что есть постелить, и укрывшись тем, что есть. Например, забытым кем-тона старой стоянке обрывком войлочной кошмы. Его забыли-и понятно, отчего. Неохота эту дрянь было везти дальше, а бедное семейство подобрало, отмыло, отчистило. И вот самым младшим есть чем укрыться.
Иногда вечером и ранним утром мама семейства занималась шитьем— дали ей одежду, и надо отремонтировать. А ей потом что-то дадут за это, если, конечно, дадут, потому что богачи-они такие. Сегодня у них предгипертонический или предхолециститный синдром по причине вчерашних излишеств, и настроение от того гнусное, вот и сорвут зло на бедной женщине.
Кто ее защитит? А никто. 'Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и не герой'.
Она, конечно, молится богам и разным защитникам, но, как пелось на другом конце Евразии:
'Господь бог и все святые отвернулись от нас'.
Оттого англичанам и рекомендовали покликать другую помощь на Испвичском холме-у фей и гномов, от которых они ранее отказались, приняв христианство. Жителям долины Хемчика не было возможности вспомнить о забытых феях и лепреконах, если они и верили когда-то во что-то другое, что Будда отверг, как непристойное, то они уже про это забыли.
А боги, Совершенные, их аватары и разные сверхестественные существа, что люде не кушали постоянно... Им молились, их просили. и где-то там на лазурных и нефритовых небесах, может, даже все это записывалось. И когда богатый скотовод Тай_Хем-оол лет через двадцать попадал на суд, изучавший, что он делал в минувшей жизни, и что ему за это полагается. Там, может, и звучало , что в день третий месяца Мыши в Год Свиньи ,он, пребывая в мерихлюндии, потому, что вчера упился и обожрался, и оттого полночи блевал, и мерихлюндия его привела к ругани и удару рукой по голове старой женщины, которая ему чинила продранный рукав и за то приговорен он был к перерождению в земляную белку живущую в далеких США, которую каждый уик-энд пытаются убить местные любители варминтинга...
Прошло совсем немного времени, и наш герой ознакомился с местной юстицией. А до того— с голодом и холодом, потом с бедностью, когда родившегося ребенка клали в люльку с сухим навозом-а что еще положить под ребенка? Даже лишних тряпок нет. А навоз есть и в товарных количествах. Скотоводы ведь огородов не имеют, которые можно навозом удобрить, так что не жалко, даже если бедный сосед соберет навоз и высушит— чище вокруг будет.
Ах да, китайская юстиция. Как и везде тогда (да и в общем-то сейчас тоже) требовалось добиться признания виноватого. Если он это не делал сам, то его вынуждали.
Для того китайская ...она самая использовала девять видов пыток.
1. 'Обвиняемому наносили до 50 ударов короткой рейкой по бедрам'
2. 'от 10 до 60 ударов длинной палкой по бедрам'
3 'нанесение ударов по щекам кожаной лопаточкой (обычно до 60)'.
4. 'туго связывали руки человека мокрой волосяной веревкой и держали так часа два';
5 'сажали на колени на острые камни, клали в коленный изгиб палку и придавливали плечом'
6 'подвешивали человека за большие пальцы, экзекуция прекращалась в тот момент, когда тело человека растягивалось на 6-7 см;
7. 'зажим рук и ног в узком отверстии между двумя бревнами в течение суток'
8. 'прижигание в три сеанса 7 мест на ягодицах и спине'
9. 'зажим в бревне ног'
'Были случаи, когда подвергшийся жестоким пыткам человек не признавался; тогда осудить его не могли, в народе такой человек считался героем.'
Если выживал и не становился инвалидом.
Для Васи глядеть на это было особенно тяжко. Многие люди говорят, злясь на кого-то: 'Я бы его мучил долго и по жилочке вырывал', 'Я бы его-ее на кол посадил' и так далее. Но только немногие смогли бы на это глядеть и наслаждаться. Обычно человек сцены мук смотреть не любит. Уточним, нормальный человек.
А тут Вася терзался сугубо— даже его пропитая память помнила (или Гуань -Инь постаралась), что от такой юстиции народ избавила та самая Советская Власть, на которую он столько раз катил бочку, причем по чужому наущению. Его лично и его родных она не терзала, ни так, не на четверть так.
И до такого убожества, чтобы держать ребенка в навозе, он лично не видел, и родные про прежние времена не рассказывали. Да, бывали неурожаи и много чего. Но до такого не доходило.
Если он (если бы Гуань-Инь помогла) мог решить, что это было сто лет назад, тогда все жили беднее, чем сейчас, то торжества китайской юстиции и феодальной системы управления -от нее избавились уже при помощи коммунистов. Где раньше, где позже, но не сами по себе.
Если даже счесть, что гоминдановцы на Тайване все это ликвидировали, не используя коммунистические лозунги, то получается, что благополучие наступило после 1945 года. И то не сразу. Попробуйте, доживите.
Странно это со стороны Гуань-Инь— распространять коммунистические идеи таким образов.
Но это не первая ее странность. Великий старец У Пей Фу считал, что небожители глуховаты и, слушая молитвы, из-за глухоты слышат далеко не все, а то, чего не расслышали— додумают. Другой восточный мудрец Оол-Жас как-то написал стихотворение
о глухоте богов.
В нем он рассказал о крестьянине, который просил у небес дождь. Все понимают, что дождь для крестьянина важен. Увы, боги его понимали по-своему. И вместо дождя посылали ему дочку, общим числом аж семь.
Когда же крестьянин попросил косу (ее у него не было), это тоже поняли по небесному, и не стал он обладателем инструмента для покоса, а стал косоглазым. Но коса была необходима, оттого крестьянин решил попросить по-другому. К небесам обратились с просьбой о литовке, и небеса ответили, послав представительницу народа аукштайтов, ставшую матерью его семерых дочек. Крестьянину можно было поздравить себя с тем, что он не попросил другую разновидность косы-горбушу. Как-то не хочется представлять себе, что бы ему дали в ответ на просьбу о горбуше.
Автор подозревает, что гломерулонефрит герою послали аналогичным образом. Вместо драгоценного камня— созвучную болезнь.
Просто потому, что не дослышала бессмертная.
И поглядел наш Василий на то. что творится вокруг, и дума его страданиями человеческими уязвлена стала! (Как написал Радищев по сходному поводу).
И проклял он феодализм, хоть в реальной версии, хоть в лайт-версии книжек про попаданцев, и императорский Китай, и его мироустройство, и даосизм, и даосских монахов с железными кисточками, и долину Хемчика, и кочевое скотоводство, и местную борьбу куреш, и много чего и кого других и другого.
А, как известно, матерная ругань изначально— это не просто употребление пяти— шести слов, а средство разговора с богами и преображения мира. Это потом отдельные личности превратили магические заклинания в унылое и мелкое хулиганство.
Но эти слова оказались произнесенными недалеко от центра СИЛЫ и к изначально магическому смыслу прибавились местные флуктуации магического поля. И оттого много чего произошло.
Империя Цин вскоре пала, и Китай стал республикой, а котловина, где жил наш герой в чужом теле, стала протекторатом Российской империи, хотя не все это поняли, а затем квазисуверенной республикой, а затем и это закончилось.
Местных нойонов сильно поменьшало, лам -тоже, отчего магические связи меж котловиной и Тибетом сильно ослабли, хотя и не пропали.
Зато пропал Вася, которого пики магического поля выбросили из детского тела.
Но неполный год пребывания его в психоматрицы в теле мальчика не прошли даром. Даже лишенный гостя из будущего, мальчик вырос и пошел по своему Пути.
Он выучился, он занял высокое место на своей Родине и сделал с ней, что хотел, а именно присоединил к СССР и руководил ею сорок лет с лишним.
И к репрессиям он руку приложил. Туда, то есть в могилу, пошли и Буян-Бадыргы, как представитель старого мира и нойон, и несколько министров, которых обвинили в шпионаже в пользу Японии. Возможно, при решении их судьбы мальчик по имени Кол Тывыкы вспоминал, как его племянник укладывался в колыбель с навозом или как его мать били кожаным конвертом по лицу, и рука не дрожала, подписывая приговоры.
А психоматрица Васи поплыла куда-то вдаль. И куда ее вынесет, в какие дали и времена?
Пока же он плавал меж мирами и занимал себя тем, что делает обычно отставной козы барабанщик. то есть высказывал вое мнение, о котором его не просили. Он делал это не раз, вслух, про себя, бормоча и так далее.
В тот момент его пробило на болтовню о вреде болтовни по телефону. особенно, когда нужно им позвонить, а они заняты словоблудием
Бывала в монологе Василия и откровенная ерунда. Вроде того, что сидят, трындят в телефон, лучше бы на мир и людей поглядели.
Или очень спорное высказывание, что разные домашние приборы (Вася их не различал, а именовал одним нецензурным словом) сильно облегчают жизнь и экономят время. И это так. Но! Вот нынешняя девица или замужняя дама-вокруг нее куча вещей ее время экономящих. Она быстро
стирает и даже руками много не работая-загрузила, включила, дождалась, выключила, разгрузила. В итоге за день набегает множество часов, которые у нее списали. А на что их использовала освобожденная от домашнего рабства женщина? Они просто прошли. Как с философской точки зрения, так и с фактической. Она ничего и никому лучше не сделала в это время. Поскольку спать постоянно получается не у всех, то она их заняла фигней-смотрела телевизор (развлекательные программы для умственно-отсталых), играла в компьютерные игры и сидела с телефонною трубкой у уха.
При этом от сидения и занятия этим вот она еще и меньше двигалась, чем портила здоровье и фигуру. Но Вася об этом не знал.
Итого женщины были им повергнуты уничтожающей критике, справедливой лишь отчасти. Ну что же делать? Помянутые Васей женщины убивают время на ерунду, Вася же убивает время на никому не нужный трындеж, который даже никто не услышит. Все человеки идут своим ПУТЕМ СТРАДАНИЙ, и ДАО от них не уйдет. Все они ступят на него и пройдут по нему. И каждому будет свое дао.
В запасе у Василия была еще вторая серия рассказов о неправильности современной молодежи обоего пола, которые...Во второй серии их должны были бичевать за халтурную работу (выразимся политкорректно) и тому подобное.
Но на сей момент до этого не дошло. Момент-это условно, потому что понятие о времени сильно исказилось. А не дошло до того потому, что некто стал подступать к Васе (подступать к нему-это тоже условно, потому что Вася пребывал в какой-то пустоте и не был готов сказать точно, подступает ли тип к нему, или Вася на него надвигается, или вообще ему только кажется? Однозначно можно было сказать, что тип явно мужского пола, и он молчал.
Зрелище -прямо неоднозначное, скажем так, чтобы не осквернить межмировое пространство словами магического значения. Волосы вроде нормальные, но синего цвета. Прямо, как чернила к авторучке в далекой молодости. Глаза— не глаза, а дырки бледно-голубого цвета, зрачка и белка не видно-сплошная голубая муть. И на щеках капли крови, как будто плакал кровавыми слезами. Одежда...Ну какая там одежда: на шее ошейник с бутафорскими зубцами, как у древнеримских боевых собак, на туловище несколько ремней, еще ниже-плохо видно. Но Васе он ниже пояса не был интересен, не из этих Вася, не из этих. А, вот что еще -на левой руке семь пальцев, на правой— четыре.
Вася мысленно прикинул, что ему делать в случае драки, и пришел к выводу, что ничего. Тела нет, двинуть нечем, даже если захочется. Только обругать, если это поможет. Но, с другой стороны, если он сейчас-что-то вроде облака, если не хуже-а что ему сделается от удара врага? Как бы ничего. Вот если будет задействовано волшебство, превращающее облачко в подобие головы, которой можно дать по морде лица-уже лучше.
Или превратить душу в кое-что коричневого цвета. Тут Вася незаметно для себя показал наличие мыслящего вещества внутри и подумал, если есть такой волшебник, что это может, то на кой ему подходить так близко? Увидел и превратил, а потом снова вернул прежнее. Вообще Вася в молодости демонстрировал ум гибкий и изворотливый и не такой уж малый запас знаний. Потом, конечно, жизнь провинциального города и алкоголь свела умственную деятельность к ограниченному числу функций. Возможно, сейчас, лишенный алкоголя, он возродится? Ну, хотя бы до уровня своей молодости?
Меж там тип с голубой пустотой в глазах спросил:
-Кто ты?
Следует сказать, что выразился он не очень понятно, а выговор, несмотря на недлинные слова -тоже не помогал распознанию их.
-Алкоэкзорцист!
Голубого в ошейнике малость заклинило. Васе это напомнило старый фильм, когда пионеры доводили роботов-противников предложением сказать: 'Что осталось на трубе' до самовозгорания.
-Обоснуй!
Юноша с голубым взором таки очнулся и не перегорел.
-Вот тебе пошаговое разъяснение.
1. Водка-это что? Раствор этилового спирта в воде. От 30 до 50 процентов,
2. Как пишется спирт на языке науки? Spiritus aetilicus (Вася не знал, правильно ли он выступил с родами, но ладно уж).
3. Спиритус или спирит-это также дух.
4. Когда я бутылку открываю, я что делаю: освобождаю спиритус или духа!
5. А что делает экзорцист— изгоняет духа из тела, куда он вселился не по делу!
Давно Вася так не разговаривал, но обстановка не требовала куда-то бежать, и что-то делать. Не для чего экономить секунды и минуты.
Вообще это чудо в ошейнике, хоть и не перегорело, но от полета мысли Васи малость прифигело, и долго собиралось с силами.
Пока же оно собиралось, Вася утратил интерес к разговору и куда-то уплыл. Куда? Если бы он знал...Тогда нас бы ожидало редкое зрелище-как призрак обделывается. Но не судьба.
А Васе отчего-то захотелось спать. Поскольку он уже не полноразмерный, как раньше, то нет нужды искать место, где лечь, как поместиться, не холодно ли будет и так далее. Хорошо тому живется, у кого одна нога-как пел сосед в его детстве золотом. А когда Вася спросил у мамы, почему это хорошо, когда нога одна, и почему легче с сапогами, мама ответила, что это шутка. хоть и горькая, а почему легче с сапогами-потому что тогда шили сапоги так, что можно было надевать сапог на любую ногу, хоть левую. хоть правую,
не так, как Васины сандалики сейчас. А раз сапог именно таков, то, значит, носить его будут два срока, сначала левый, потом правый. И только тогда новые купят.
Вася тогда потрясенно внимал открывшемуся знанию, а сейчас он просто воспарил на крыльях сна.
И проснулся -в ночлежке. 15 января 1925 года, на улице близко к нулю по Цельсию, но в набитых людьми комнатах еще относительно тепло, хоть дров нет и топить нечем
В ночлежке на 28 квадратных метрах живет 45 человек. Это мужчины в большой комнате. Есть еще малая комната, метров девять на глаз, где живут десять женщин и один грудной ребенок. В каждой комнате есть по окну, но они настолько грязны, что внутри темно, как у ...(дальше было неполиткорректное или даже дважды неполиткорректное сравнение. На всю кучу народу в мужской комнате десяток полных комплектов одежды и 6 пар обуви. У остальных набор одежды неполный, а у семерых вообще и срам прикрыть нечем.
Женщины все одеты, но в одежду разной степени целостности.
Если кому-то приспичило, то он идет на двор, в 'типа сортир', где давно не убирались и, рискуя замараться, маневрирует и делает. Если у кого-то есть своя одежда, он ее одевает, если нет— берет у счастливчиков, ее имеющих. Если он идет по нужде, то он пользователя требуется только спасибо, если он куда-то пошел и что-то раздобыл, то надо поделиться с владельцем одежды.
На Васе штаны есть, есть даже драная рубашка, а вот с верхней одеждой и обувью— плохо, совсем нет. Зато есть кашне, которым можно голову завязать, чтобы не так мерзнуть. Но вот босым на улице совершенно нечего делать. Поэтому Вася пошел просить и подучил телогрейку и опорки, то есть обрезанные валенки. Все на грани распада, но еще держится. И вышел он на улицу, вдохнул свежего воздуха и чуть не упал от избытка кислорода. Без него как-то привыкаешь. Когда организм адаптировался к 21 проценту кислорода, а не к восемнадцати, Вася осмотрел себя. Ему на вид лет семнадцать. Одежды— самый мизер. Но, как это ни удивительно, а выпить и закурить не хочется. Вот поесть-это не мешает бы. И пошел Вася на добычу, нашел частный домик и договорился, что он дрова поколет, а ему за то поесть дадут. Дрова он поколол, получил три вареных картошки, кусок хлеба, и, пока шел к ночлежке, умял две картошки и половину хлеба. А затем кусок хлеба отложил на утро. А то, что осталось— отдал хозяину одежды. И тому сегодня есть было что. А те, кому ничего не досталось— сглотнули слюну и спать легли голодными. Не первый раз такое, и, наверное, не последний.
В мужской комнате освещения не было, кроме одного окошка, за которым уже догорел закат. У женщин горела коптилка, поэтому кусочек пола в мужской комнате через щели вокруг двери освещался. Без света и в карты не сыграешь, поэтому кто улегся на нары и попытался заснуть, а кто еще переговаривался В левом углу рассказывали, как на родине у рассказчика в 1913 году случилась трагедия. Наемные рабочие ночевал в сарае, и ночью сарай загорелся. А дверь оказалась подпертой поленьями, и косцы дружно погорели. Отчего? Местные не хотели наниматься за предложенную цену, но нанялись приезжие. День отработали, а ночью такое случилось-торжество извращенной справедливости.
-А где это было? -кто-то спросил из другого угла.
?-В Пирятинском уезде, а село-вроде бы Майбородовка.
Или похоже как-то.
-Да не было такого села в уезде, хотя пожар такой случился и десятка полтора косцов погорело.
-Ну, может, я и путаю название села. Мне про то рассказали лет семь назад, и фамилии тех. кто поджигал, назвали, но я их тоже не запомнил, не надоть мне они, и имена их, и по-уличному их как кличут.
-Живодеры— явно по-уличному!
-Нет. Живодеры-они под Полтавой жили и по писарским бумагам так звались. потом принялись грабить и убивать, чтобы бумаги с рожей совпали, аж до копеечки!
Вася слушал, слушал и не заметил, как заснул. Возможно, согрелся от народного дыхания. возможно, совпали согревание и недостаток кислорода
И этом сне Вася полулежал на берегу речки в теплом месте, и говорил. Сначала он рассказал о себе в той итерации, которая в горах и Хемчикской котловине жила.
В речке закипела ключом вода, принявшая вид достаточно крепенького человека, если бы он был из мяса и костей. Но он был из воды, поэтому выходило менее страшно.
-Меня звали Василий и я тоже алкоголик. Но напивался я только по субботам, а остальные шесть дней в неделю посвящал семье и работе. Однажды в торговом центре я увидел бесхозную сумку. У нас в крае тогда было несколько террористических актов, подрывали бомбы и на вокзале, и в автобусе и где-то еще поэтому везде и всюду висели плакаты, что если увидите бесхозную сумку или дипломат, то не берите в руки, а вызовите охрану или правоохранителей! Я тоже мог так сделать, но подумал: а если я буду ждать, они быстро не приедут, бомба взорвется и этот паршивый Центр сгорит или даже вообще завалится. А по этажам бегают две моих внучки, их мама и куча народу? И я решил, что возьму эту сумку и через вот эту дверцу вынесу на двор. В армии мне говорили, что взрыв на открытом воздухе менее мощен, чем в помещении. Так что я переложил бутылку пива в левую руку, правой подхватил сумку и пошел, куда задумал, и успел до взрыва выбежать на хозяйственный двор. Потом от меня мало что осталось.
Водяной силуэт сам себе поаплодировал.
-А дальше передо мной предстали три фигуры: Богиня Гуань-Инь, дева-валькирия, а потом добрался и еще один, третий персонаж, о котором сложен и такой стих.
'А наш-то, наш-то — увы, сынок —
А наш-то на ослике — цок да цок —
Навстречу смерти своей.'
Ослик никуда не спешил, поэтому обе дамы успели поскандалить по вопросу, что им делать с Василием, который шесть дней в неделю не пил. Внучки деда любили, потому выпросили у мамы купить какие-то диски с изображениями, привязали к ним ленточки, и деду надели на шею. А на обоих дисках самые разные символы-И той самой Гуань Инь, и руны наших друзей скандинавов, благо в кино вышел сериал про викингов и их богов. Ну, видно, и китайские ремесленники наштамповали амулетик с символами из этого сериала. Ну и, по обыкновению, что-то сделали не так, отчего Гуань Инь и валькирия пытались взять верх грудью, а не апелляциями к законам и порядку или даже к справедливости. А сдаться не хотелось, особенно валькирии, которая представляла ныне не слишком многочисленную паствою веру
Поэтому они толкались бюстами и задавали друг другу вопрос, который я понял как: 'А ты кто такая?' Языков-то я не знаю.
Водяной человек выпустил в знак тоски верх струйку воды и продолжил:
-Тот, который на ослике, выслушал спорящих и навел порядок. Сложил некоторые желания мои, желания Гуань Инь, желания достойной кирии, и вывел среднеарифметическое. Отныне я должен стать водяным в Средней Азии, а реке Жанадарья, для чего мне будут дарованы разные умения.
Я отправился в свое место и развлекался, как мог. Искал сокровища— то есть собирал оброненные когда-то кошелки с золотом, серебром и отдельные монетки. Собирал золотой песок, который в Средней Азии тоже есть. Если ты будешь пытаться помыть песок на берегах и в пустыне, ты только устанешь, будучи человеком. Но как может устать вода? Крупинка за крупинкой, и вот в пещере откладывается злато. И рядом с ним накапливается другое, то есть ценные и редкие предметы, например, оружие. Иногда оно ценно из-за редкости, иногда из-за вставленных в него камней, иногда из-за гравировки. Может, от того и другого. Ценность оружию может принести то, что некогда этот скромный клинок носил легендарный человек, но я это чувствовал только в общем— клинок явно из древних времен. Но это ощущается мной, но не всеми подряд.
Иногда больше можно узнать, прикоснувшись к оружию. Вот это капсюльный пистолет английской работы, произведен Джоном Инглизом в Бирмингеме. Как он попал на берег давно пересохшего арыка-не известно. Ружье фитильное, явно работы кавказских мастеров, потому что такие видел в Дагестане. Ложу не мешало бы восстановить, и своими прежними руками я бы это сделал, но не руками из воды. Сабля иранского типа, как было написано в нашем городском музее, где подобная висела в витрине. Я тогда спрашивал в музее, откуда она, и сотрудница музея Евдокия Михайловна, которой я чинил сливной бачок, покопалась в бумагах и ответила. что это все изъято в имении помещика Мокрохвостова и базируется на его собственный каталог. Ну да, сабля изогнутая, почти что колесом, явно же не меч крестоносцев, тогда пусть себе висит, даже если она египетская. Нож-пчак из Янгиссара. Рукоятка костяная. А что за надпись близ обуха-кто ее знает? Может, это не надпись, а некий родовой узор, дескать, это нож нашего рода, а без нее— трофей. Небольшая булава с каменным навершием. Вроде все неброское, без украшений, но к этому оружию отчего-то тянет. Должно быть я и оно как-то пересекались. Или предки мои с предками его владельцев. Конечно, не мешало бы отреставрировать, но как я это сделаю? Тут хотя бы его сохранить, потому что в сухом песке ржавчина не точит клинок, но портится дерево рукояти. А часть меня-вода портит уже металл. Сплошное терзание души.
Но я не только собирал, я еще и развлекался, ибо и в молодости до женского населения был падок, а тут вообще никакого удержу не стало. Мешал только недостаток женского пола в округе. Человеческие женщины бывают на полях и н улицах, а также вдоль арыков, а в пустыне-не так часто. Не ловить же зайчих или верблюдиц! Я еще так не оголодал. Хотя случались и необычные встречи— огненные пери или песчаные фейри. А также нарын-кызы. Странное имя, происходящее от любимой забавы-поймать женщину и когтями обрывать с нее куски мяса и тут же съедать. На радость перепуганным жителям, это не способ питания, это какой-то мистический обряд и его надо делать раз в сто двадцать три года. Да, да, интересно общаться с существом, которое могло видеть даже Александра Македонского, если бы он в те места забрел. А вот Улугбека она видела и даже напугала. Кто она? Я не знаю, может, оборотень, поскольку она пяток образов принимала, может. дух пустыни, может, проклятие заброшенных мест. Вот ее соблазнять было несложно. Хотя не для всякого, потому что, когда она обнимает мужчину, когти ее раздирают мышцы спины до костей, так что обыкновенных мужчин ей бы и хотелось, но надолго ли хватит мужчины, у которого не спина, а опасные для жизни раны? Поэтому приходилось ей искать сверхъестественных созданий мужского пола. а с этим не так легко. Зато мне от ее когтей вреда не было, и она была довольна, так как надеялась, что станет матерью. Тут ничего не скажу. ибо не знаю, способен ли родиться сын или дочка от двух таких духов?
Это занимало время и усилия, а потом я впал в раздумья: а кто я? Не в смысле дух бывшего Василия, ныне занимающийся ерундой? А по сути? Не являюсь ли я хомяком, который собирает нечто. которое ему не очень нужно? Или даже водяной хомяк. собирающий то. что его природа портит, а он не в силах починить? И что это за посмертие-это награда или наказание: быть ХОМЯКОМ?
А потом пришла другая мысль, явно внушенная всеми ифритами и шайтанами региона. И она такова— для чего я назначен водяным в вечно вододефицитный регион, а ныне вообще чуть ли не засохший? Площадь Арала чуть ли не в пять раз сократилась, озеро разбилось на два, а в западном, как в Мертвом море, вообще ничто жить не может, за исключением отдельных водорослей? Ну, регион и регион, пусть сам теперь вспоминает, чем это он прогневил небеса и богов, что медленно лишается воды, но я-то назначен водяным в место, где воды мало, а завтра не будет вообще? Это снова -награда или кара?
И глаза мои наполняет 'горький свет вопроса: это кара или нет?'
Водяной замолчал. Слева донесся хлопок в ладоши, ибо там сидел третий участник беседы, до того не замеченный, что и он тут.
Небольшая фигурка с телом, как у мальчика лет десяти с небольшим, без одежды, наполовину белый, наполовину красный. Голова и хвост-кошачьи.
— Я-Пикул, дух обогатитель, владыка подземных кладов, шахт и счастья, тот, что в царство Зернебоку души умерших сопровождает. и тоже алкоголик.
Но я не всегда был охмурителем чехов, словаков и силезских поляков.
Однажды, друзья мои, когда алкоголики, то есть мое племя, сидели вместе за бутылкою, на них напал враг; среди ночи они всполошились, снялись с места; во время бегства упал сынок одного участника симпозиума; его нашел кот, вскормил. Через некоторое время они вернулись, расположились на своей хазе; пришел Володя-сантехник, принес весть; он говорит: 'Друзья мои, из зарослей полыни и амброзии выходит какой-то перец, поражает собак; он ходит, переваливаясь, как человек; одолев дворнягу, он сосет кровь из нее'. Тот, чье погоняло было Леголас, говорит: 'Друзья мои, наверное, это мой сынок, что упал, когда мы всполошились и побежали от ицелопов'. Симпозианты сели на велосипеды, у кого они были. то есть Леголас и более никто. Другие сели ему на хвост, но часть села на задницу и дальше не пошла, но те, кто был не настолько перегружен, пришли к логовищу кота, подняли его с лежки, взяли мальчика. Леголас, взяв мальчика, привел его к себе домой; все радовались, стали есть и пить, но сколько юношу не приводили, он не оставался, снова шел к логовищу кота на помойку. Снова его взяли и привели; пришел дед мой из Тик-тока и говорит: 'Юноша, ты — человек; со зверями не водись. Приди, садись на добрых коней, с добрыми джигитами совершай походы! Имя твоего старшего брата Резерпин; твое имя пусть будет Бесапролол; имя тебе дал я, а долгую и славную жизнь пусть даст тебе интернет'.
Был источник, известный под названием 'длинного источника'; у того источника располагались фейри. Вдруг среди баранов произошло смятение; пастух рассердился на передового барана, выступил вперед, увидел, что девы-фейри сплелись крыльями и летают; пастух бросил на них свой плащ, поймал одну из дев-фейри; почувствовав вожделение, он тотчас совокупился с ней. Среди баранов продолжалось смятение; пастух заставил скакать впереди баранов; дева-фейри, ударив крыльями, улетела; она говорит: 'Пастух, как закончится год, приди, возьми у меня свой залог, но на соплеменников ты навлек гибель'. В сердце пастуха пал страх, но из тоски по деве его лицо пожелтело. Когда настало время, снова алкоголики отправились на летние посиделки; пастух снова пришел к тому источнику, снова произошло смятение среди баранов; пастух выступил вперед, увидел — лежит куча, выпускает из себя одну звезду за другой. Пришла дева-фейри, говорит: 'Пастух, приди взять свой залог, но на соплеменников ты навлек погибель'. Пастух, увидя эту кучу, испугался, вернулся назад, положил на пращу камень; им он ее ударил, она увеличилась. Пастух бросил кучу, бежал; бараны пустились вслед за ним.
Между тем в то время вышли на прогулку лучшие и известные из алкоголиков за пивом по скидке, пришли к этому источнику, увидели — лежит что-то чудовищное, ни головы, ни задней части не распознать. Они столпились кругом; один ударил кучу ногой; как он ударил, она увеличилась. Еще несколько джигитов ударили; от каждого удара она увеличивалась. Леголас также сошел с велосипеда, коснулся головы кучи шпорами; куча лопнула, изнутри ее вышел мальчик, с туловищем как у человека, с одним глазом в голове. Леголас взял этого мальчика, завернул его в свой полупокер, говорит: 'Я хочу взять его и получить за него маткапитал'. 'Да будет он твоим', — сказали все и немедленно выпили. Леголас взял мальчика. коего назвали Бартольдом, принес к себе домой. Его вскормили, он вырос, стал гулять, играть с мальчиками, у кого из мальчиков стал грызть нос, у кого ухо. Наконец, все на районе из-за него возмутились, не выдержали, с плачем пожаловались Леголасу; Отец, наложил запрет; он не послушался; наконец Леголас прогнал его из дома. Пришла фейри, его мать, надела сыну на палец перстень: 'Сын, да не воткнется в тебя 'Розочка', да не будет резать твоего тела нож', — сказала она.
Прошло время и пришла весть об этом. Говорила бабка Протасьевна:
'В лживом мире появился один человек; он не давал народу Самары расположиться на отдых близ пивзавода. Недовольным он не дал отрезать у себя и одного волоса ножом-бабочкой; потрясавшим пустыми бутылками от 'Жигулевсккого' он не дал себя ранить; пускавшие ветры дела не сделали. Лешке-Казану он нанес удар; его брат Кар-мен от его руки обессилел; твоего беловолосого отца Леголаса он заставил изрыгать кровь; среди ристалища у его брата Резерпина лопнула желчь, он испустил дух; из остальных мастеров-фураг он кого одолел, кого убил. Семь раз он прогонял всех с их мест, решил наложить на них дань, наложил; он потребовал в день по два баллона неразбавленного, или взамен по две бутылки самогона. У меня в день получалось нагнать самогона по четыре бутылки. Но одну выпивал мой старик, а остальные я продавала и с того мы жили. Если отдать две бутылки ему, одну выпьет мой старик, то как жить с одной бутылки, проданной мною!'
Бесапролол услышал это и пришел к скале, где готовился кебаб для Бартольда, увидел, что Бартольд один лежит, подставив спину под солнце. Он натянул рогатку, вынул из-за пояса одну скобку, пустил ее в печень Бартольда; она не прошла, распрямилась от удара. Он вынул еще скобку, она тоже от удара разогнулась; Бартольд сказал старикам, что там жили и кебаб готовили: 'Мухи этого места нам надоели'. Бесапролол выпустил еще скобку, она даже сломалась; один кусок ее упал перед Бартольдом; Бартольд вскочил, посмотрел, увидел Бесапролола, ударил в ладоши, громко захохотал, говорит старикам: 'К нам снова с какой-то стороны пришла еда!'. Он погнал Бесапролола перед собой, схватил его, заставил лечь его шеей вниз, принес в свое логовище, засунул в голенище своего сапога, говорит: 'Слушайте, старики, ко второму завтраку вы мне этого приготовите, я поем'. Он снова заснул. У Бесапролола был кинжал; он разрезал сапог, вышел изнутри и говорит: 'Скажите, старики, в чем его смерть?'. Они сказали: 'Не знаем; но, кроме глаза, у него нигде мяса нет'. Бесапролол подошел к голове Бартольда, поднял ресницы, посмотрел, увидел, что глаз у него из мяса; он говорит: 'Слушайте, старики, положите нож на очаг, чтобы он раскалился'. Бросили нож на очаг, он раскалился; Бесапролол взял его в руки, воздал хвалу Мухаммеду, чье имя славно, воткнул нож в глаз Бартольда так, что глаз пропал; тот издал такой крик, так зарычал, что отозвались Жигулевские горы и камни на дне Волги
Громким голосом заговорил Бартольд — посмотрим, что он говорил: 'Глаз мой, глаз, единственный мой глаз! Тобой, единственный глаз, я разбивал иш-огузов со светлым глазом, джигит, ты разлучил меня; со сладостной душой да разлучит всемогущий тебя! *Как я терплю боль в глазу сегодня, так пусть никакому джигиту не даст глаза всемогущий бог сегодня!'.30 Снова говорит Бартольд: 'То место, джигит, где ты остаешься, откуда поднимаешься, какое это место? Когда ты заблудишься темной ночью, на кого твоя надежда? В день битвы впереди других в пивной ударяющий, кто ваш витязь? Как имя твоей матери? Как имя твоего беловолосого отца? Для храбрых мужей скрывать от мужа свое имя постыдно; как твое имя, джигит, скажи мне!'. Бесапролол стал говорить Бартольду — посмотрим, что он говорил: 'Место, где я остаюсь, откуда поднимаюсь, — девятый этаж в четырнадцатиэтажном доме; когда я заблужусь пьяным в темную ночь, моя надежда — аллах; в день битвы впереди других ударяющий витязь наш — Лешка-Казан. Спросишь имя моей матери — Василиса; спросишь имя моего отца — Леголас; спросишь мое имя — сын Леголаса Бесапролол'. Бартольд говорит: 'Тогда мы братья, не губи меня'. Бесапролол говорит: 'Негодный, ты заставил плакать моего белобородого отца; ты заставил стонать мою седокудрую мать; ты убил моего брата Резерпина; ты сделал вдовой мою белолицую невестку; ты оставил сиротами ее светлооких младенцев; оставить ли мне тебя? Пока я не обнажу своего туристического топора, не отрублю твоей головы не пролью на землю твоей красной крови, не отомщу за кровь моего брата Резерпина, я тебя не оставлю'
Тут Бартольд снова заговорил: 'Я говорил, что поднимусь и встану со своего места; я говорил, что нарушу договор с остальными держателями палаток по продаже пива; я говорил, что истреблю тех из них, кто вновь появился на свет; я говорил, что хоть раз наемся досыта шашлыка из человеческого мяса; я говорил, что остальные торговцы пивом, собравшись, пойдут на меня; я говорил, что убегу, войду в пещеру, где готовят мне жаркое, я говорил, что буду бороться с жаждой своей и я умру. Со светлым глазом, джигит, ты разлучил меня, со сладостной душой да разлучит всемогущий тебя!'. Бартольд снова заговорил: 'Белобородых стариков я много заставлял плакать; должно быть, их белые бороды, их проклятие навлекли беду на тебя, мой глаз! Седокудрых старух я много заставлял плакать; должно быть, слезы их глаз навлекли беду на тебя, мой глаз! Я съел много джигитов с потемневшей кожей в виде шаурмы или донер-кебаба; должно быть, их удаль навлекла беду на тебя, мой глаз! Я съел много девочек с ручками, окрашенными хной; в пирожках, должно быть, обнимавшие их навлекли беду на тебя, мой глаз! Как я терплю боль в глазу сегодня, так всемогущий бог пусть не даст ни одному джигиту глаза сегодня! Глаз мой, глаз мой единственный, глаз!'. Бесапролол разгневался, встал со своего места, заставил Бартольда опуститься на колени, как верблюда, отрубил ему голову его собственным топором,
Пришел дед из Тиктока, заиграл радостную песнь, рассказал, что сталось с мужами-борцами, дал благословение Бесапрололу:
-Когда ты будешь подниматься на черную гору, пусть (бог) даст тебе подняться, пусть даст переправиться через обагренные кровью реки, сказал он. Мужественно ты отомстил за кровь своего брата, избавил от ига остальных собутыльников, да сделает всемогущий бог белым твой лик.
Так сказал он.
А Дмитрий Васильевич проснулся, увидел, что еще полшестого, но спать и видеть что-то подобное еще совсем не хотелось. И так охренеть можно, посмотрев такое. — — — —
Глава третья. Синий понедельник.
В те времена, конечно, так еще не говорили, но состояние это было многим знакомо, только называли его-по-разному. у кого на что фантазии хватало. И писатели чеканными формулировками про это отнюдь не фонтанировали, почему-то предпочитали дело-слову.
На работе же Дмитрий Васильевич вызывал двойственные чувства.
С одной стороны, был он бледен и помят, а также пил холодную воду, что было весьма похоже на тот самый синдром. Но от него перегаром не пахло-вот совсем нет!
И с другой стороны— никто в редакции не видел, чтобы Дмитрий Васильевич пил больше, чем сто грамм, даже на фронте. А мог и вообще не выпить ни капли и заявить, что не хочет, вот и все. В столь странном поведении его была виновата любимая супруга, некогда поставившая ультиматум мужу, что или она, или алкоголь. Тогда у Дмитрия Васильевича был сложный период, совпавший (случайно)с временами Николая Ивановича, когда он ощутил, что недостаточно востребован. не справляется, не продвигается, затирается и прочее, оттого начал заглядывать в рюмку почаще. Супруга заметила это и приняла меры, а Дмитрий Васильевич ее сильно любил, и сильнее сорокаградусной, оттого и отказался от алкоголя. Нельзя сказать, что он с тех пор вообще ни капли не пил, но, по меркам СП СССР, можно было даже сказать, что не пил.
'-Встретил я Саянова
Трезвого, не пьяного.
-Саянова? Трезвого? Не пьяного?
-Ну, значит, не Саянова'.
А так на год выходило с бутылку и то большую часть в гостях или на работе, по случаю праздников. Дома-то мог и на свой день рождения ни капли не выпить. Но, с другой стороны, ведь он уже сильно не молод и даже близок к пенсии? Так что приболеть совершенно не грех почтенному старцу, хе-хе.
Главный, увидев его, сказал лишь:
-Может, тебе домой лучше пойти?
-Нет, я ведь не болен, спал плохо, оттого не в своей тарелке. Ничего, займусь бумагами, и все пройдет, пока я работаю.
-А про рукопись студента что скажешь. Васильевич?
-Я ее одолел наполовину, дальше надо со специалистом посоветоваться, насколько опус недостоверен.
-А без специалиста, по понятному фрагменту берестяной грамоты?
— Молодость напоминает. Была у меня тогда неприятная история. Я при обстреле нанюхался горелой взрывчатки, оттого нюх дня на три отказал начисто. Вот тогда и наелся испорченных копченостей и долго отдавал дань монголо-татарам. Работай у меня нос, я бы протухание учуял. Вот и сейчас ощущаю подвох с этой книгой, хотя внешне вроде бы ничего, как с тем куском в девятнадцатом году.
-Даже так? Ну ладно, не буду тебя подгонять, но постарайся побыстрее. А то еще захочешь на пенсию уйти, и оставишь меня с этим опусом и не пришедшим в меридиан Алешиным. Хоть самому читать его начинай!
Главный ушел и оставил Дмитрия Васильевича наедине с мыслями и переживаниями. И тот начал переживать свой сон заново. До этого его провидение настолько сложными снами не терзало. Часть снов, конечно, была о том, что могло быть или сбыться, но это не терзало, если он после разрыва с девушкой видел сон о том, что она с ним помирилась. Как бы та же реальность с небольшими изменениями. Еще припоминаются несколько снов, которые были настолько непонятными. что даже запомнить их никак не выходило.
Но большинство их касалось либо уже прошедшего, либо ожидающегося вскорости.
Вообще около тридцатого года приснился ему странный сон, что Дмитрий Васильевич был в нем охотничьей собакой и нес хозяину подстреленную тем утку, отчего во рту был вкус крови и птичьих перьев. Сон поставил в тупик и хорошо запомнился, оттого Дмитрий Васильевич даже не поленился поспрашивать и почитать сонники, к чему бы это снится. Найденные им снотолкования сначала вообще ничего про такое не говорили, сообщая лишь то, что большая собака-к большой удаче, а французская болонка— к поездке во Францию и тому подобную ерунду
Потом появилась расшифровка, что это знак того, что преступления человека, видевшего сон, очень велики и кара его за это ждет тоже немаленькая. Это не забылось, но не сбылось.
Но вот такой многоплановый и разнообразный сон, как минувшей ночью. Даже как его анализировать, с чего начинать: с несчастного водяного в песках Каракумов или с пьяницы Васи где-то в Хакасии?
Или это какой-то литературный сон-начитался он разных книг и в итоге они сплелись в сложный узор во сне читателя? Пара фрагментов подаются расшифровке, это явно 'Слово Арата' о происходящем в Танну-Туве, а также 'Книга Моего деда Коркута'-это про историю с кучей и одноглазым Бартольдом, и то, и другое он читал. Неужели они сплавились воедино и породили сон? Может, и про водяного это тоже чья-то книга, только пока не понять, чья она?
И некоторые вещи тоже надо прояснять. Вот во сне Васи из Дырявинска мелькнул термин 'компьютер', когда он суетных женщин бичевал за то, что от быта их освобождают, а что взамен-а бесполезное времяпровождение. Дмитрий Васильевич прошелся по кабинетам, пообщался с молодыми и много (как бы) знающими и нашел ответ, что слово 'Компьютер' с английского языка можно перевести ка счетное устройство. Они бывают механическими (вроде известного арифмометра), электрическими (Дмитрий Васильевич видел их на флоте в системах управления огнем береговых батарей и кораблей). Сейчас появились и электронные, у нас их называют ЭВМ. Нельзя сказать, что неизвестное никому название, но и не на слуху у каждого.
Резерпин-это название лекарства, правда, им больше психиатры пользуются. Возможно, бесапролол-это такое же лекарство, только менее известное или его аналог от другого производителя из другой страны. И есть подозрения, что речь идет о будущем, особенно в рассказе, как Василий -второй по счету стал водяным. Тут про это говорят два указания Первое-что Аральское море высыхает и даже близко к исчезновению. Сейчас этого нет, хотя некоторое снижение уровня Аральского моря уже происходит. Но, правда, часть ученых давно считала Арал ошибкой природы и даже были проекты искусственного понижения его уровня для хозяйственного использования осушенной территории. То есть это не сейчас, а когда-то в будущем. И второе— рассказ о подрыве бомбы в торговом центре, при котором Василий погиб и после стал водяным. Дмитрий Васильевич слышал о взрывах как отдельных людей, так и каких-то помещений, вроде отелей, кинотеатров и соборов, но они были нацелены на какие-то группы людей, а не 'На кого бог пошлет'.
При подрыве кинотеатра, где немецким захватчикам показывали кино — невинные жертвы в зале не просматриваются, при взрыве в Софии собора целью были царь и премьер, а также представители болгарской элиты, пришедшие на отпевание генерала, то есть по мысли покушавшихся, невинных жертв там не должно быть, разве что случайно, а тут подрыв бомбы в огромном магазине. Да там только затоптанных в панике будет тьма! Как-то не свойственно такое для его времени— немотивированный террор! Наверное, это тоже будущее.
Тогда как он узнал об этом? Или сработали мозги, во сне доведшие до логического конца то. что было. но в самом зародыше? Он, конечно, фантастику не писал, но был в курсе, что Жюль Верн, книги которого юный Митя читал в гимназии, далеко не все придумал с нуля, а просто развил и продолжил уже имевшееся. Подводные лодки во времена написания книги были способны проплыть под водой несколько миль или даже пару десятков миль, но развивались, развивались, и теперь уже есть атомные подводные лодки, способные пересечь океан, не всплывая, то есть не хуже Жюль Верновского 'Наутилуса'.
В истории с компьютером не связаны воедино только две вещи— тождество 'Компьютера' и ЭВМ как понятий и то, что женщины мира Василия могут как-то играть с его помощью. Ну, раз термин 'Компьютер' появился в 1897 году, то кто Дмитрию Василевичу мешал на него наткнуться? Может, и натыкался, но не запомнил, а способность играть с ним— ну тоже не так чтобы и гениальная догадка. Включает домохозяйка телевизор, и ЭВМ показывает ей ряд картинок, чтобы она угадала, какие художники написали эти пейзажи. Возможно, это можно делать даже сейчас. В будущем— возможно, и больше.
Такой же терроризм-для этого не хватает, чтобы соединились уже имеющиеся части в одно явление. Всепоглощающая ненависть-ее носителей он видел не одного.
Мощная бомба малых размеров и с временным механизмом подрыва— тоже возможно. На Гитлера в 44м году покушались бомбой размером в портфель, которая взорвалась после того, как граф Штауффенберг убыл из немецкой Ставки. Так что это возможно, а если это происходило в будущем, то взрывчатка такой мощности и химический взрыватель замедленного действия тоже перестанут быть редкостью.
Остается только несколько слов вроде 'шаурмы', но снова: вдруг он их знает, но не знает, что знает? А нужно ли это? Ну, окажется шаурма -пирожком с мясом или лепешкой вроде лаваша, в которую мясо завернули— какая ему разница?
Он еще долго себя успокаивал, и некоторого
успокоения добился, отчего смог поработать над рукописями, а не прикрываться болезненным состоянием. После обеда позвонил знакомому военкому и получил от того телефон служившего в УРах человека, ныне находящегося в отставке. Дмитрий Васильевич решил до конца прочитать вечером текст, а потом уже звонить бывшему пулеметчику, чтобы десять раз не дергать человека всплывшими сложностями.
С работы он отпросился пораньше, пришел домой и обнаружил записку, что супруга сегодня пошла к старшему сыну, следить за внуком Егорушкой, пока родители на дне рождения. Поскольку вернутся они поздно, она не будет испытывать судьбу ночным путешествием, а переночует там, и с утра пойдет на работу, не заходя домой. Далее Дмитрию Васильевичу были даны ценные указания, что есть сегодня, а что на завтрак, а также поцелуй.
Ну, раз ее вечером не будет, то вот он и займется работой. И Дмитрий Васильевич за два часа почел хвост рукописи. Ощущение съеденной тухлятины от дальнейшего чтения только усилилось.
Герои книги деловито воспользовались дотом. Через короткое время мимо дота стала двигаться немецкая танковая дивизия, и по ее колонне они поработали, кого смогли. того подбили, кого не побили-напугали. Далее на сцену выступил некий немецкий майор с резервным батальоном, который должен был взять эту занозу при поддержке то. авиации, то артиллерии, но не взял и истощил свои силы. Тогда немцы задумали фокус-изобразили подход Красной Армии с востока— постреляла артиллерия, немцы из штурмовавшего батальона отошли за реку, а с востока прибыли три Т-26 с десантом, завязавшие вялую перестрелку с немцами. Гарнизон дота радовался, а вскоре подошел командир Красной Армии, выслушавший рапорт сержанта и приказавший сдать оружие. Герои книги с недоумением его сдали, и вот тут-то и выяснилось, что их обманули, это не свои, а переодетые немцы. Дальше пошла совершенная лабуда, и в итоге герои из лагеря военнопленных сбежали. Пошли на восток и вышли снова к тому самому доту. Немцы тем все оставили как есть, только держали небольшой караул, который ощутил себя на курорте, потерял бдительность и потому был перебит. Герои радостно ощутили себя на знакомом месте. а тут мимо дота тащилась очередная немецкая колонна. По ней они решили и вдарить, пока есть еще чем. Первой жертвой должна была стать легковушка, что ехала, то обгоняя колонну, а то отстающая. На нее и навели пушку дота, справедливо сочтя, что легковушками пользуется обычно начальство. В машине же ехала группа немецких пропагандистов и среди них тот самый командир батальона, неудачно штурмовавший дот, ныне же после ранения занявшийся менее опасным делом. Он тоже узнал дот, и место. Потом увидел вспышку выстрела орудия, и так круг замкнулся.
Дмитрий Васильевич перевернул последнюю страницу, прочел про то, что немец помер еще до попадания снаряда в машину, еще раз порадовался, что эту лабуду уже больше читать не нужно, и глянул на часы. Восемь вечера. Время еще не позднее, можно позвонить этому вот специалисту. По рассказу военкома, того звали Иваном Ивановичем, он ушел в отставку в звании полковника, служить начал еще с 1932 года в пулеметном батальоне Украинского Военного округа. Поскольку речь в книге шла о доте старой границы, то рассказать он мог все со знанием дела.
Телефон в квартире стоял в прихожей, так что Дмитрий Васильевич подготовился-быстро выписал основные детали описания дота, чтобы долго не рыться в рукописи. Опус тоже положил поближе, принес для себя стул и приступил к переговорам.
Трубку взял кто-то из младших членов семьи полковника, выслушал и сказал, что сейчас позовет.
Голос у Ивана Ивановича был высоким и надтреснутым, и он почти сразу предупредил, что болеет и может долгого разговора не выдержать.
Дмитрий Васильевич еще раз извинился за беспокойство и повторил, что он работник журнала, которому нужно оценить рукопись книги об обороне дота старой границы. Он же не ощущает себя знатоком, как там все устроено, поэтому хотел бы пояснения по некоторым вопросам.
-О дотах? Ну прямо бальзам по сердцу, наконец-то о нас вспомнили. а то про кого только не писали, но не про нас. Спрашивайте, Дмитрий Васильевич, постараюсь вам ответить.
-Рассказ начинается с того, что группа бойцов выходит на старую границу и видит мощный дот, в котором есть только один красноармеец,
а остальные должны были появиться, но их пока нет, и красноармеец явно впал в отчаянье. Хотя все запасы в доте есть. Дело происходит на старой границе, в УССР, дот на берегу не очень крупной реки. Насколько такие обстоятельства реальны?
-Нинасколько. На старой границе были УРЫ двух типов. Построенные до 1934 года и начавшиеся строиться в 1938 году. Вторые имели необорудованные доты. то есть просто бетонные коробки без ничего, потому что после сентября 1939 года они оказались не нужны, потому что граница ушла на запад. Например, Староконстантиновский УР. У них были какие-то бойцы для охраны складов и прочего, но не было оборудованных дотов. Так что из такого Ура, дот быть не может, вы же описали, что в доте все есть, только гарнизона один человек. УРы раннего строительства-немцы их достигли после первого июля 1941года.Так что рассказ об одиноком позаброшенном бойце гарнизона ...гм, малодостоверен, если не сказать сильнее. Такие доты (у нас они назывались 'минными группами') под Гульском к бою были подготовлены и повоевали, сколь могли.
Далее Дмитрий Васильевич описал дот, заставив старого пулеметчика засмеяться.
-Да это прямо антинаучная фантастика! Бронеколпак толщиной брони в 400 миллиметров? Где автор такое нашел? В Новоград-Волынском УРе. где я служил, было несколько видов бронеколпаков, пулеметных и наблюдательных. Но брони толще, чем 200миллметров— не было. А в бронеколпаке на один станковый пулемет вообще 100мм бронезащита.
105мм пушка? До войны в дотах калибра больше, чем 76мм, не существовало. Такого калибра пушки были, но не в дотах, а в отдельных артдивизионах на полевых позициях.
Крупнокалиберные ШКАСы? В дотах? Это уже прямо явление Евгения Дюринга заново, только вместо молочных желез, у щетки отросших, отросли авиационные пулеметы в дотах!
Ересь это. В дотах стояли Максимы с принудительным водяным охлаждением, и ручные пулеметы ДП для защиты тыла дота. Это все, что было на старой границе. На новой границе-еще два пулемета имелись, но снова не крупнокалиберные. И вообще я вам, Дмитрий Васильевич скажу, что авиационные пулеметы на земле плохо работают, перегреваются быстро и пыли не любят. Они для неба созданы, а в голубом небе холодно, и с охлаждением проблем нет, и пыль обычно не летает, в отличие от амбразуры дота.
Похоже на Никифора Ляписа, у которого волны перекатывались через мол стремительным домкратом.
Поворотные бронеколпаки, в котором крутишь ручку, он и разворачивается?
Не было у нас такого. В бронеколпаках вертится станок от амбразуры к амбразуре, а не весь бронеколпак. Были. правда, огневые точки с танковыми башнями, вот там да, можно башню поворачивать целиком.
Далее отставной полковник раскритиковал еще ряд несообразностей текста и завершил сожалением, что он-то надеялся, что о бойцах УРов напишут дельное, а вышло такое, что лучше бы не видеть и не слышать. Как если бы девушка попросила сочинить о ней стихи, а сочинитель в них. написал, что у нее три груди, а не две.
-Скажите, Дмитрий Васильевич, а эти вот бойцы, что в дот попали-они не испытывали неудобств, находясь в закрытом помещении, хоть ненадолго?
-Нет, только слегка беспокоились, как дот снаряды выдержит, но, когда снаряд попал в колпак и срикошетил, опасаться перестали. И когда почти все возле пушки работали, и когда разошлись к пулеметам в бронеколпаках.
-И выходит махровая халтура. Чтобы воевать в дотах, нужна некоторая тренировка для преодоления страха замкнутого пространства. Когда занимались пехотой недостроенные доты, то пехотинцы жаловались, что им в замкнутом пространстве тяжко на душе и хочется на открытый воздух. То есть пусть даже один это легко перенес, ну, такой он герой, а остальные? В Первую мировую вообще были случаи сумасшествия среди французских солдат, которые часами сидели в бетонном каземате под обстрелом, и на голову ему падали отколовшиеся от свода камешки и кусочки бетона.
Извините, сейчас у меня горло сдает, уже с трудом разговариваю. поэтому, если еще что-то узнать захотите— перезвоните завтра.
Дмитрий Васильевич поблагодарил за помощь, попрощался и положил трубку.
Предчувствия его не обманули. Лауреат (или его племянник) родили кадавра. Ходящего, и судя по виду-как живого, но -дохлого. И это спустя неполных двадцать лет после события! А что же будут писать через сорок лет, когда участников останется мало? Такую же развесистую клюкву? И будут честно отвечать, что в го Черемушках ни один ветеран таких-то войск не проживает, в библиотеке нет НСД на этот пулемет, поэтому он сел и написал, что патроны в пулемет вкладываются через приклад!
Разумеется, эти оправдания такие же халтурные, как и опус. Сам Дмитрий Васильевич в Бородинском сражении не участвовал и из тогдашних пушек не стрелял. Но если вдруг напишет про заряжание тогдашней батарейной пушки лентой со снарядами, то вполне заслуженно будет осмеян.
Как несколько более добросовестный автор, он не стал бы писать на незнакомую тему до некоего погружения в нее, или показал бы специалисту, как он это сделал, когда писал книгу о летчике-штурмовике? Да, он летал только пассажиром, но как-то удержался в книге от ляпов и не пристроил к самолету Ил-2 второй мотор.
Дмитрий Васильевич дописал рецензию, сложил рукопись и рецензию в бумажный пакет. Завтра отдаст ее Главному-и прощай, эта халтура! Здравствуй, новая, от других лиц! Это, конечно, было очень пессимистичным, но пусть его извинят, он уже не молод, чтобы излучать оптимизм и уверенность везде и всюду.
Свершив все вечерние дела, он отправился на боковую, надеясь, что два раза подряд его сонные кошмары не одолеют, и Гуань-Инь не подбросит ему сон об ужасах монгольского или бурятского быта во времена оны. Дмитрий Васильевич коварство небожителей недооценил, как и возможность их всколыхнуть воспоминания спящего. А там такое может скрываться... Куда уж тут колыбели с навозом!
— —
Тут следует немного рассказать о молодости досточтимого Дмитрия Васильевича. Он родился на берегу Черного моря в городе...назовем его Черноморск, хотя это не тот, что увековечили ныне покойные Ильф и Петров, хотя турецкоподданные и там попадались, а лет через шесть после рождения Дмитрия Васильевича там турецкого консула застрелили. Губернскому архитектору не понравилось, как турок оказывает знаки внимания его супруге, он высказал неудовольствие (возможно, в грубой форме), слово за слово, и вот, дипломат застрелен. Такая пошесть(простонародно выражаясь) случалась еще дважды, последний раз вышло следующее: жену персидского посланника в городе застрелили в 1924 году.
Отец героя, Василий Семенович, работал техником в порту, и кроме того, как человек умелый, не отказывался от возможности подработать на разных других делах. Захотел табачный магнат Микелис установить перед входом в особняк две статуи львов— установит. Их на пароходе привезли, и даже выгрузили на Каботажном молу. А теперь нужно две эдаких бандуры полверсты провезти, и потом приподнять и установить на нужное место. Если из трюма на мол все перенести может стрела парохода, то потом как? Тогда автокранов не было. Железнодорожные катучие краны существовали, но рельсы имелись не всякой улице. Первого зверя поставили на грузовую платформу, и битюги повлекли ее в недальнее путешествие. А на нужной улице были устроены леса. козлы и сеть канатов с блоками. Лев приподнялся, и группа лиц из нанятых матросов, знакомых с парусами, потянула, и перенесла зверя на нужное место. К Микелису послали, он пришел, поглядел, оценил положительно. Поехали за другим зверем, и его также перенесли и поставили. Тут Микелису немного не понравилась симметрия положения обоих фигур и эстетическое впечатление, надо бы чуть поглубже левого льва сдвинуть. Василий Семенович ответил. что это можно будет сделать, но надо забетонировать или сложить из камня новое основание, расположив его дальше, чем наличное. Он лично готов составить проект, и сделать основание, как господин Микелис хочет. С учетом застывания цемента и набора бетоном прочности на дождать около месяца-полутора. И придется что-то сделать с крыльцом, потому что лев перегородит проход к нему сбоку. А куда надо будет перенести вот эту каменную чашу? Микелис подумал и решил. что пока так сойдет. Такелажные приспособления убрали в сараи, дворник начал убирать следы от пребывания тут битюгов и прочего мусора, а ставший несколько богаче Василий Семенович пошел на службу. Пора было, как члену комиссии по ремонту портовых построек. оценить качество постройки 'стойла для паровозов'. Был тогда такой термин, заимствованный из практики коневодства.
'Стойло на три паровоза', построенное подрядчиком, тогда забраковали и потребовали переделок. Занизил строитель высоту ворот, и труба 'Кукушки' чиркала по верхней части их. Ну и разное по мелочи. Купец Апостолиди, было пожаловался начальству, но там его не поддержали. Пришлось переделывать
Инженеры в порту и губернии были, но не в таком большом количестве, ощущали себя небожителями, в переписке то, что они Инженеры-это слово писалось с большой буквы, и им приходилось творить великие дела, поскольку ряд вещей ими делались по наитию. Например, в скором времени начали строиться самолеты, а расчеты прочностных характеристик самолетов появились сильно позже, чем самолеты начали летать и воевать. А до этого-кто как решил, то так и сделал. Поэтому, увидев на фото самолет 'Фарман' -4, читатель может обратить внимание на паутину проволочных растяжек. Хотя можно обойтись всего двумя. И стали обходиться, но попозже. В судостроении дело было получше, хотя никуда еще не делась практика постройки пароходов и барж хозяйственным способом. О разных дубках и шаландах уже говорить не будем. А ена другом берегу Черного моря жили турки, массово стоящие свои фелюги в устьях рек, впадающих в море, при помощи опыта, умелых рук и помощи небес (как именно призывали их помощь -автор не в курсе). И там, где не было инженера или он занят чем-то другим, в качестве проектировщика или исполнителя выступал техник. Когда не было и техника-нужное делали на глазок 'Как мере и красоте быть надлежит'.
Мама героя Надежда Николаевна прожала после рождения первенца еще шесть лет и умерла от воспаления легких. Василий Семенович погоревал, погоревал и через год женился на вдове Марии Михайловне, у которой была уже своя дочка. Так что у пары были дети каждого и совместная дочка, родившаяся в 1912 году. Дмитрия Васильевича сначала учил дома отец, а в 1911 он поступил в гимназию, но учился до зимы 1917-1918 года. Дальше стало не до учебы. Забегая вперед, он потом получил аттестат о среднем образовании уже в советское время, экстерном сдав за остаток недоученных им наук. И даже стало легче, потому что латынь и закон божий теперь уже ушли из программы и сдавать недоученное было уже не надо. Обучение сына в гимназии, а потом и старшей дочки обходилось дорого, но Василий Семенович старался и терпел, чтобы сын мог выйти в люди. С гимназией у него была возможность стать чиновником или офицером, может, когда-то получится университет закончить. Инженер из Мити точно не выйдет, но уж ладно. Старшая дочь Варенька могла бы и не учиться, но на семейном совете рассудили, что образованной девушке можно быть гувернантской в небедной семье, преподавать у каких-то школах или училищах. Ну и своим детям она тоже рассказать и показать может больше, чем неграмотная мама. Правда, Варенька после 4 класса гимназию бросила, заявив родителям, что ноги ее там больше не будет, а если они будут настаивать, то она пойдет на море и утопится, но не в гимназию.
Причину она так и не назвала, очевидно, какой-то конфликт с другими ученицами или учителями случился. В городе Ч. была еще частная гимназия для девочек, но плата за обучение там была неподъемной. Вздохнули и отстали от Вареньки. Василий Семенович к старомодным методам работы с детьми не прибегал. Митя несколько раз пытался выяснить, чего Варенька так поступила, но ответа не добился.
В 1917 году Василия Семеновича мобилизовали и отправили на постройку укреплений и порта в Трапезунде. И семье стало сложно с финансами. И уже Митя заявил, что учить его семье становится неподъемно, поэтому он после рождественских каникул в гимназию больше не пойдет, а будет работать, чтобы помогать семье. И устроился помощником фармацевта в аптеку Моисея Миндлина. Митя уже пару раз подрабатывал там летом в качестве 'мальчика', а когда начинался учебный год-уходил. Вообще для того, чтобы быть помощником фармацевта. у Мити не хватало специального образования, но, как говорил Миндлин— сейчас война и вокруг провинция. И добавлял какую-то фразу на идиш. Митя однажды спросил, что она означает, и Моисей Миндлин сказал, что приблизительно так: когда у тебя есть то, чем поужинать. ты ужинаешь, а когда нет— ложишься спать голодным. Митя подозревал, что перевод не совсем точен, но когда он собрался переспросить у других. то оказалось, что правильно запомнить фразу у него не получилось. Ну и ладно. Раз про голодный отход ко сну, так про голодный отход ко сну.
Отец Мити пытался выбраться из Трапезунда кружным путем через Закавказье и после великих приключений с трудом смог это сделать аж в начале сентября 1918 года, когда и власть в городе переменилась, и сын ушел из дома и города, а списаться с ним получилось аж в конце двадцатого, а увидеть-только в двадцать втором.
Вопросы сыну, для чего тот ушел из гимназии, а потом и из дому, отец уже не задавал. Он понял, что в эпоху больших перемен и пертурбаций они не очень уместны. Правильнее считать, что так карта легла. И спасибо, если вышла не смертельная комбинация.
Пока же Дмитрий Васильевич спал и во сне переживал не что иное, как август 1918 года в родном городе, когда он подошел к колонне красных войск и спросил, где он может увидеть здешнего командира.
Боец на подводе почесал отдельные места и ответил. что командир полка, мабуть, пошел до начальства на беседе. Митя спросил, а с кем можно поговорить насчет службы в армии. если командира пока нету?
Тот пожал плечами и продолжил чесаться. Митя пошел дальше, вдоль набитых мешками и разным хламом подвод, и таки нашел начальника штаба Новонижнестеблиевского полка будущей Таманской армии. Тут даже сквозь сон Дмитрия Васильевича пробило сомнение-а точно ли это был начальник штаба или адъютант старший, но сон потек дальше, словно вода, омывая камень в своем потоке.
Начальник штаба товарищ Невоструев оторвался от бумаг, выслушал юношу, спросил, что тот умеет и есть ли у него оружие. Револьвер у Мити был, а из умений он назвал шесть классов гимназии и знание лекарств, ибо работал в аптеке. Невоструев возвел очи горе и сказал, что лучше бы Митя был пулеметчиком, но и такой пригодится.
После чего позвал:
-Алешка!'
И миру явился Алешка. паренек чуть старше Мити.
-Веди его к Чумадаеву. будет состоять в распоряжении нашего Сахалинца!
-Ну, пошли, что ли...
И Митя пошел за Алешкой и прибыл в санчасть полка. Вообще, слово 'Полк' для Новонижнестеблиевского отряда (так правильнее) было слишком жирным. Но всем хотелось выглядеть красиво и называться 'Первым Оттудашним полком' или полком имени кого-то там. Отчего в армии случались сплошь Первые полки, а вторых не было, всем хотелось быть первыми. Пока же в полку было около пятисот человек, а том числе тридцать конных (это называлось 'Конная разведка'), пять пулеметов, из которых пользоваться можно было тремя. Ну, если на все три были патроны. К
Льюису английских патронов не было, а с Кольтом никто из пулеметчиков дела не имел, только слышали, что у них в полку была отдельная пулеметная команда Кольта, а один из них тоже слышал, что Кольт сильно легче Максима. но о постоянно захлебывается. И это все о нем. Оба пулемета до лучших времен ехали в обозе.
Санчасть полка состояла из трех подвод. На одной ехал фельдшер Гедеон Игнатьевич Чумадаев, тот, которого называли Сахалинцем, и его супруга, по совместительству подводница (или как нужно называть подводчика женского пола?). Третьим являлся юный Митя, произведенный в заведующего полковой аптеки. Еще был подводчик Семен (отчество он свое никогда не говорил. ибо у него и отца были принципиальные разногласия, отчего они друг другу сказали, что теперь друг друга не знают. Отец добавил еще и пулю для утяжеления своего мнения, но не попал. На Семеновой подводе ехал боец с лубком на ноге. Если по месту привала он кое-как хромать мог, то пешком за колонной ходить еще было рано.
Кроме бойцов, с полком отступало еще почти столько же баб, стариков и детишек, которые ощущали, что оставаться на территории, занятой белыми, им будет опасно. И эти предчувствия их тоже не обманули. Дети, бабы и старики частично были родными бойцов полка, частично -нет.
Среди бойцов имелось
еще с десяток легкораненых, которые следовали пешком, а к Сахалинцу являлись по мере необходимости для смены повязок. Бинты (назовем их так) под руководством супруги фельдшера стирали бабы по очереди.
Поскольку колонна двигалась, как черепаха, обгоняющая Ахиллеса, Митя без помех оглядел свою аптеку, которой стал заведовать. Аптека помещалась в одном мешке и состояла из банки японского йода, 200 с чем-то пакетиков с разными веществами вроде пирамидона и аспирина, 10 порошков хинина и четырех перевязочных пакетов. Пошарил еще и нашел четыре ампулы камфары. Хоть Митя первый раз попал на войну, то и для его опыта было ясно, что запас лекарств даже для одного человека не годится.
Он соскочил с телеги и подобрал десяток листов бумаги, влекомых ветром. Листы с одной стороны были исписаны какими-то прошениями в таможню, но вторая сторона-чистая и белая! А значит, можно ее использовать. Митя собрал большую часть листов в 'тетрадь', сшил их ниткою и получил журнал учета лекарств. Так он озаглавил его и ниже написал все, что лежало в мешке. И отправился к фельдшеру, уточнять, как быть с тем, что лекарств не хватает. Гедеон Чумадаеву,по прозвишу Сазхаинец Сахалинец был мужчина флегматичный донельзя, и жил по принципу 'Упремся-разберемся'. На идеи юного заведующего он ответил предложением написать начальнику штаба запрос, а тот задействует того, кто сейчас заместо интенданта. Вообще снабжение медикаментами с самого начала отсутствует, и то, что в мешке лежит— конфисковано в аптеке по дороге. На чем он закончил сеанс руководства и развалился на сене поудобнее.
Митя вернулся, взял чистый лист (наполовину чистый) и начертал на нем: 'Началнику штаба Новонижнестеблиевского полка на получение медикаментов'.
Теперь что туда включить? Конечно, хотелось бы всего и побольше, но Митя подумал о том, что впереди будет Кабардинка (дыра на ровном месте), скромный город Геленджик и хутора. С аптеками -вряд ли там их много.
Поэтому в список были вписаны бинты и вата, спирт или самогон (наивный юноша!), опий в порошках (пригодится и от боли, и от поноса), желудочные средства. Что еще? А, глазные капли! Он что-то читал про путешествие в Африку, там это было нужно. Глаза же у здешних жителей мало отличаются от глаз героев книг, и туда что-то может попасть. Прочел и больше никаких идей не придумал. Потому пошел к начштаба, благо колонна опять стояла, не доходя еще до Шесхариса.
Начальник штаба прочел список, хмыкнул и сказал, что видит зарождение порядка, но до рождения порядка ждать еще не долго. Спросил, что есть в аптеке. Митя ответил и добавил, что этого явно мало. Даже если раненых много не будет, надо бы сильно разжиться средством от поноса. В поле для расстройств желудка очень много причин. А человек с расстройством-не боец.
Начальник штаба снова хмыкнул, и в хмыкании почувствовались уважительные нотки.
Митя добавил, что, наверное, надо конникам при вступлении в Геленджик дать задание -выглядывать аптеку и охранять ее от других частей, чтобы хоть немного осталось новонижнестеблиевцам.
Начштаба его отпустил, и Митя отправился к своим порошкам.
С северо-востока изредка погромыхивало. Великий Медик в Мите сменился Великим Военачальником. и он подумал, чего могло случиться плохого в ближайшее время. А ожидать можно было обстрела с моря, пока колонна не дотащится до Кабардинки, когда дорогу не прикроет от взора и снаряда гора Дооб. И внезапной атаки через хребет. В горах можно тропками или без них вообще обойти противника и устроить шахсей-вахсей. Вот они тащатся по узкой дороге, с которой никак не свернешь, потому что слева склон, а справа обрыв к морскому берегу. И сверху их видно, как на ладони. Поэтому надо почаще поглядывать наверх, не виднеются ли там казаки?
И, кстати, возле Кабардинки к ней подходит долина, идущая вдоль Маркохтского хребта. Значит, по ней даже и конная лава может пройти.
Но это не сбылось. Великий Военачальник в Мите сменился кем-то вроде будущего Великого Комбинатора, и Митя склонил Семена -Без-Отчества к идее сходить на окрестные дачи. Весь это район был застроен дачами небедных людей, вроде инженера Щенсновича или князя Голицына. Есть ли сейчас на дачах владельцы или только прислуга-кто его знает, может, и даже никого. Митя слышал, что некоторые дачевладельцы зимой жили в столицах, а на дачу приезжали только на лето. Имеет смысл посмотреть, кто там есть, и попросить или подобрать что-то вроде одеял или попон, потому как хотя август-это еще лето, но ночью холодновато. Если удастся что-то съестное найти-будет совсем замечательно. Юный Митя еще морально не был готов к конфискациям, поэтому слово это не произнес. Семен взял винтовку и двинул сначала наверх от дороги, потом вниз.
Ему пришлось догонять, поскольку обоз тронулся и проехал с четверть версты, но он раздобыл два солдатских одеяла, медный котелок, немного хлеба и штук шесть картошек. Добычу по-братски разделили, а котелок пока остался у Семена. Что из добытого ему дали, а что досталось другим путем-так и осталось неизвестным.
В итоге до вечера они дотащились до Кабардинки и стали на привал в стороне от дороги, среди таких же полков и батальонов и их гражданского сопровождения. Через хребет казаки не полезли, лава по долине к Кабардинке не явилась. Обстрел с моря какой-то был, но уже после их прохода. Стреляло какое-то орудие (или орудия), снаряды которого летели, издавая пронзительный свист. Что это было за орудие, он еще не знал. И потом, на гражданской, таких выстрелов из полевых орудий Митя не слышал. И вот на этом самом месте Дмитрий Васильевич проснулся и ощутил себя не здорово хорошо. можно даже сказать, что явно поднялось кровяное давление. А пока он искал таблетку, стараясь не разбудить супругу, то после этого не смог заснуть до утра и просто лежал, ожидая. Супругу, кстати, не разбудить не удалось, отчего он чувствовал себя слегка виноватым, но она заснула почти сразу, проснувшись и узнав, что муж всего лишь за таблеткой полез и в помощи не нуждается. Вот прошедший сон Дмитрий Васильевич не анализировал. как сон про водяного и даже старался поменьше вспоминать о нем и специально уходил на другие темы, вспомнив о событиях сна. Потому что дальше сон должен был превратиться в кошмар, если будет с такими подробностями рассказывать про дальнейшее.
Рукопись и рецензию он отдал Главному, сказал, что убедился в том, что такое печатать нельзя без коренной переделки, не хуже писем с мест. которые малограмотные рабкоры и селькоры некогда писали в газеты, оттого сотрудники 'Гудка' (да и других газет), выяснив суть непорядков из письма, переписывали все заново, чтобы можно было читать.
Главный усмехнулся:
-Что, совсем оказалось негодным?
-И даже политически вредным!
-Родители мои, это что же племянничек наваял такого?
-А вот так, вызывающее ненужные идеи за счет наведения тумана. И получается так, что по старой границе расположены мощнейшие укрепления, всем снабженные, осталось только ленту в пулемет заправить, и снаряд в орудие дослать, и можно одним дотом держать дивизию и не давать ей пошевелиться на этой дороге. Отчего возникает сложный вопрос, а почему это при наличии таких укреплений немца не остановили на старой границе? Но новой-понятно, но ведь в старой границе время-то на подготовку было! И выводы нехорошие-либо предательство, либо командующие округами хоть и не предатели, но бестолковы как полководцы и организаторы. Мощные обвинения, но справедливы ли они в устах студента Литинститута, ,в армии еще не служившего? Я тут со специалистом пообщался. и он мне рассказал, что дот в описаниях студента-сплошная ненаучная фантастика, которой и близко не было на практике, то есть из фантазий студента вырастают ненужные и неправильные выводы. Читатели прочитают это буйство студенческого воображения, а не документы о реальном состоянии дел. Вот пример с автоматами. В довоенных штатах они были и не так уж мало. Но в сорок первом производство просело, да и много дивизий стали одновременно формировать, отчего в штате их стало около 160, а по факту могло и поменьше оказаться. Но потом производство их увеличилось, по штату число дошло до пары тысяч на дивизию, да и видно было, что у потрепанной дивизии чуть ли не у каждого бойца автомат. А с таким количеством ППШ можно атаку отбить даже сильно неполной ротою.
Но не описывать же в июне сорок первого дивизию с двумя тысячами ППШ! И тоже наводит людей на ненужные мысли, отчего немцы не были остановлены раньше Яхромы!
И вообще мне кажется, что это не юный студент писал, а сам дважды Лауреат. Или они оба-'Бензин ваш, идеи наши'.
-Придется самому перечитать, потому что ты, Василич, смешал книгу и авторов с землей и водой, как артподготовкой -все изрыто и лишь кое-где пеньки торчат. Пока получается, что книгу брать не надо и даже сугубо не надо. Ладно, сам прочитаю и с чистой совестью дам отлуп дядюшке этого юного дарования или самому дарованию, раз ты подозреваешь маскарад.
Поэтому вот тебе вместо повести о дотах повесть о моряках, и не вздумай подавать заявление об уходе до окончания разбора ее!
Главный и Дмитрий Васильевич посмеялись и занялись текущими делами.
Правда, Дмитрий Васильевич, хотя и держал повесть о моряках на столе раскрытой, но читать ее не спешил. Повесть о дотах его явно утомила. И лишь ближе к концу рабочего дня собрался и прочел пяток страниц — рассказывалось там о буднях моряков на севере в довоенные времена. Дмитрий Васильевич прикрепил на обложку папки себе бумагу-напоминалку, что нужно найти специалиста по морскому флоту, ибо сам он плавал только пассажиром. А эта 'Кочка зрения', как выражался покойный Горький, имеет свои преимущества и свои недостатки. Если же перебраться на кочку зрения моряка, то прежняя позиция понять много не поможет. Но ладно, это пока подождет.
И Дмитрий Васильевич занялся редактурой своей книги. И, как всегда, вылезли на свет не только ошибки, но и повторы, и даже лишние абзацы. Выбросить пришлось полторы страницы. Тут и подоспел конец рабочего дня. Герой набрался наглости и попросил Главного, чтобы тот, уезжая домой, подвез и его. И Главный не отказал! Правда, задал вопрос, как продвигается новое задание. Дмитрий Васильевич бойко рассказал, что книга о моряках торгового флота до войны, может, потом будет про что-то еще. но пока он до другого не дошел. Текст связный, вполне литературный. Но дело тормозится тем, что Дмитрий Васильевич не моряк, поэтому то и дело отрывается и ищет в словаре, что такое битенг или бейдевинд и насколько важно их упоминание.
-Василич, а что такое этот битенг?
-Тут вынужден признаться, что пока я про него читаю, то понимаю, про что это и для чего это. Но стоит оторваться-все забывается!
-Знакомое дело, я, когда в институте Красной профессуры философию изучал, то самое и чувствовал! Особенно про Махизм!
-А среди нашей молодой поросли нет моряков?
-Есть, Коля его зовут, и он даже автор стиха:
'Я весь в соляре и тавоте
Поскольку плаваю в тралфлоте!'
-Это неплохо, можно будет тоже показать ему книгу, нет ли там 'стремительных домкратов'.
Аттическая соль ситуации была в том, что Коля и автор повести о моряках были одним и тем же лицом. Но Дмитрий Васильевич его знал только в лицо— дескать, есть тут такой, а что делает-не знаю, а товарищ Алферов невнимательно отнесся к знанию фамилий своих сотрудников. Или, возможно, невнимательно прочел сопроводиловку, откуда рукопись пришла.
Увы и ай-ай-ай им обоим.
—
Поскольку Дмитрий Васильевич сегодня недоспал, то, устав зевать, решил не противиться желанию и лег спать пораньше.
'В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал...
Правда! но боле с тех пор он не спал.'
Но если Гаттон был виновен в сожжении голодных жителей края, то за что посланы такие сны Дмитрию Васильевичу? Мало того, что он их пережил все это наяву, так вот и сейчас должен переживать повторно, во сне?
Ответ на это вопрос прямо-таки лежал на поверхности, но отчего-то не осознавался.
А жертва незаслуженных снов отправился на кухню и там сидел, не включая свет, и глядел в окно на слабый снежок, стучащий в стекло, огни в домах напротив и алоэ в горшке на подоконнике.
Супруга его очень ценила и использовала, как только у кого-то в семье рана или язвочка где-нибудь образуется. Туда и пристраивался кусок мякоти алоэ, освобожденный от кожицы. Помогало ли это-Дмитрий Васильевич не знал, но коль уж любимая жена пристроила ему алоэ на травмированную руку— приходилось носить. Если же цветок по естественным причинам засыхал, то она быстро раздобывала замену. Кстати, насчет цветка-супруга его так и называла, но цветет ли алоэ вообще-он не видел. У него дома точно не цвел.
Зато цвели еще четыре растения в горшках-три на подоконниках и один в подвесном. Что интересно, дети от матери склонность к разведению цветов не унаследовали, и оба женатых жен себе таких же подобрали. Хотя нет, старший сын писал в письмах, как его супруга выращивает зелень и овощи на огороде, а вот цветы-нет.
Дмитрий Васильевич сидел, думал о семействе и не заметил, как уснул сидя и откинувшись на стену. Во сне он снова вернулся в город Ч., только в несколько более ранее время, не в август восемнадцатого, а в октябрь четырнадцатого. По старому стилю-шестнадцатого, а по новому -плюс тринадцать дней. Это был четверг, и ничто не предвещало грядущего. Митя размышлял о текущих уроках и о том, что надо бы уходить домой немного кружным маршрутом. Вчера он и его приятель Ваня Крупский встретились с тремя реалистами и надавали им по шее. заставив позорно покинуть поле боя. Реальное училище в городе открылось совсем недавно, но война между реалистами и гимназистами уже началась. А тут еще политика. Ваня на прошлой неделе попытался убежать на фронт, но был пойман на станции Тоннельной и препровожден к родителям. после чего отец его выдрал. Вот и реалисты пострадали не только за то, что не гимназисты, но и для компенсации морального ущерба Вани от неудач. Побитые реалисты удрали прочь, а Ваня еще и закричал им вслед: 'Катитесь отсюда, трусы и онанисты!'
Митя с удивлением спросил приятеля: а что означает это ругательство?
Ваня и пояснил, что это ругательство из Священного писания, ибо был такой Онан, который не хотел поделиться семенами с семьей своего брата. Значит, это означает 'жадина'.
Митя знал, что в Писании страуса называют строфокамил, потому не удивился, видимо, во времена пророков жадин звали онанистами. Но это было вчера, а сейчас нельзя было исключить визит 'жадин-реалистов' в превосходящем числе для мести за вчерашнее поражение. Поэтому Митя прикидывал, как лучше пойти домой, не столкнувшись с оравой жаждущих реванша.
Но урок был внезапно прерван. В класс вошел инспектор по прозвищу Ванька-Гришка (ибо звали его Иван Григорьевич) и, не дав скомандовать всем встать, заявил:
-Не вставайте. Занятия сегодня прерываются. Всем надлежит собраться, одеться и спешно разойтись по домам, а потом уйти из города. В порту турецкий корабль, который через два часа начнет обстрел города. Одевайтесь, дети и идите домой. Адам Людвигович, вам тоже стоит идти домой, как только ученики это сделают.
Лицо инспектора было бледным, как мел, и голос дрожал.
-Собирайтесь, дети, но не шумите, уходя.
Дети почувствовали серьезность момента и стали относительно тихо собираться. Когда Зиновий Марчук громко отбросил крышку парты, то сразу же получил леща и в дальнейшем сборы не осквернял громкими звуками. Из здания выходили классы по очереди, подвел латинист своих пятиклассников, и, пока они спускались по лестнице, остальные ждали. Громких разговоров не было, все чувствовали что-то ,что мешало с грохотом воплями и лязгом ссыпаться вниз по лестнице, особенно, если гимназический сторож задержался и некому на них гаркнуть. Теперь очередь четвероклассников и они относительно тихо спустились на улицу. Митя тихо (как будто турки могли услышать) сказал Ване: 'До завтра!' и пошел направо от выхода. Ване надо было идти вниз. по Навагинской, и, кстати, приближаться к турецкому гостю. Но они оба об этом не догадывались.
Митя же свернул на Обручевскую-там располагалась женская гимназия, где училась Варенька, вдруг там не знают и надо ее отвести домой. В городе все три гимназии располагались очень кучно-от Митиной мужской гимназии-женская всего в квартале, а частная женская гимназия еще кварталом дальше. Вот реалисты, как недавно образовавшиеся, располагались сильно дальше, прямо под дулами пушек турок. Такая мысль мелькнула у Мити, но таки прошла. Не до междуусобиц пока.
В женской гимназии двери были уже закрыты, подошедший сторож сказал, что учениц уже отпустили по домам. Пора идти домой.
Митя пошел домой не по Николаевской улице, где располагалась канцелярия губернатор и его дом, а свернул на Грибоедовскую, а с нее на Гончаровскую, дальше были совсем неизвестные ему по названию переулки. Чем он тогда руководствовался-непонятно, но в принципе маршрут он выбрал правильно— места там были такие, где богатая публика не селилась, казарм и заводов тоже не было. Но 16 октября такие мысли Митю не посещали, он так сделал, и оказалось это правильным. От быстрого шага в гору он взопрел, но пересек Генуэзскую площадь и подошел к дому, где семейство снимало квартиру.
-Заходи, Митя, хорошо, что ты вернулся уже! Все уже тут, сейчас отец вернется от соседей и пойдем из дому.
Митя поздоровался с домашними и спросил у мачехи, что ему сделать надо.
— Отец уже постарался собрать часть вещей, сейчас принесет из сарая кофр, тогда и пойдем.
Отец же принес не только кофр, но и раздобыл тележку для перевозки вещей. На нее сложили вещи, и семейство начало спуск на Вельяминовскую улицу. Там уже было довольно много народу, с тележками, узлами и сундуками. Даже нескольких коз вели.
-Слушайте меня, семейство! Мы не пойдем в общем потоке, мы пойдем на Чайковскую улицу, за Успенскую церковь и кладбище, и там подождем, пока эта вакханалия не закончится. Почему так-я расскажу там, ибо время может истечь. Пошли.!
Маршрут, выбранный отцом, был не очень хорош, поскольку надо было подняться на пять кварталов по довольно крутой улице. потом свернуть на не менее крутую Аградатскую. Зато потом— все вниз и вниз, только удерживай тележку от свободного полета.
Улица Чайковская располагалась за следующим от их дома водораздельном хребте (в народе именуемом 'Бугром'), и выходила ниже на центральную Серебряковскую улицу и Базарную площадь. Точнее, Ново-базарную, поскольку в центре их было две. Кстати, улица и при Советской власти не была переименована, хотя форма названия чуть изменилась— не Чайковская, а Чайковского. Интересно, помнили ли в часы массовых переименований, что Чайковский был не тот, который Петр Ильич, а тот, который казачий не то генерал, не то полковник? По улице текла довольно приличная речка, и чуть выше их места остановки из склона бил родник.
-Папа, расскажи, что случилось и почему мы именно здесь устроились?
-Еще ночью пришла телеграмма о том, что началась война с Турцией. А уже утром возле западного мола обнаружился турецкий крейсер, с которого прибыла шлюпка с письмом для городских властей, что началась война, и через четыре часа начнется бомбардировка судов в порту и разного другого. У населения есть время уйти подальше.
-А нам в гимназии сказали, что два часа!
-Возможно, потому, что два часа из четырех уже прошли, быть может, сейчас уже и начнется стрельба.
Я в то время был в механических мастерских, но турки никому не мешали переправляться через бухту. А часть пароходов уже начала подъем якорей, потому что в ультиматуме сказано, что тех, что из порта уйдут-тех не тронут. А тех, кто останется-обстреляют.
Я вас сюда привел, потому что народ сейчас повалил за город, будут на поезда садиться и на дороге к перевалу ее забивать собою.
Турецкий крейсер я видел, на нем два четырехдюймовых пушки и шесть более мелких Мелкие те пушки. даже если они по городу будут стрелять-опасно будет тем домам, что на набережную выходят. Влетит снарядик в окно, когда хозяин комнаты за столом сидит, тогда и опасно, а уже сквозь кирпичную стенку осколки могут не пройти. Четырехдюймовые пушки -они вот те дома одним попаданием повалят, но туркам нужно оставить часть снарядов на возможную встречу с нашими кораблями. Потому будут обстреливать то, что они сочтут важным для себя, вроде плавучих кранов или заводов, оттого много снарядов на город не попадет. А привел я вас сюда, чтобы от огня турок укрыться, но при этом недалеко уходить. Все пожитки ведь не увезешь, могут 'добрые люди' в гости зайти. А из того положения, где турок стоит, нас его снаряды в этом ущелье не заденут. Врежутся в это бугор или в следующий— путь у них такой будет.
Если даже турки высадятся, то между нами и ими широкая полоса построек, где лучшие люди города живут, и магазины тоже. По моим расчетам, досюда у них времени и сил не хватит.
Ту отец улыбнулся, показывая, что расчеты стоят на песке предположений.
Отец рассуждал здраво, но он не знал, что к тому кораблю, что он видел, подходит на помощь крейсер 'Мидилли', он же 'Бреслау', и наряд сил резко увеличивается. Это еще двенадцать таких же пушек, то есть обстрел будет посильнее, и еще за пятьсот человек экипажа. То есть для захвата города их снова больше.
-Никто пить не хочет?
Никто не хотел, но Мите вручили бутыль и послали к роднику. Когда же бутыль оказалась в досягаемости, женская половина семейства к ней приложилась. Они уже показали, что не хотят своих мужчин загружать всяким, но, когда мужчины уже сами нагрузились, то можно отбросить жеманство и воспользоваться их трудами. Младшая сестра легла, так чтобы оказаться на маме и папе, как на аналоге дивана, а старшие дети сели поодаль. Митя вообще на пеньке, потому что на взятом марсельском одеяле места было не очень много.
Он спросил Вареньку, как они добирались домой из гимназии.
-Ты знаешь, Митя, я со своих одноклассниц даже удивилась. Когда классная дама пришла и сказала, никто не разнюнился, крик не поднял, все тихо собрались, тихо оделись и ушли, держась за руки попарно. Нас так учат выходить.
-Да, я за тобой зашел, а ваш сторож сказал, что уже всех распустили по домам.
-Ты, Митя, умница, что обо мне подумал.
-Да чего уж там, зашел и зашел.
Папа с ее мамой смотрели друг на друга, и ничего не говорили, разговор шел взглядами.
А тут и ударили тяжелые орудия с судов. Обстрел шел почти до половины второго пополудни.
На другой стороне города загорелись баки с нефтью и керосином. Горящая волна пошла вниз по склону, но не дошла до центра города, остановленная заболоченной речной долиной. В баках
же все горело еще дня три. Столб дыма понялся выше окрестных гор. В одной из переводных книг о Первой Мировой кто-то из участников вспоминал, что столб дыма был виден за 80 миль от порта. Еще бы-сгорело почти 20 тысяч тонн нефтепродуктов! Сгорел нефтеперегонный завод общества 'Русский Стандарт' вместе с запасами керосина в баках, немного досталось и железнодорожникам, и цементному заводу, и элеватору. В порту было куда хуже-затонуло четыре судна и еще несколько пострадало от осколков. Еще была обстреляна радиостанция на берегу. По частным домам не стреляли, разве что их задевало осколками. Убитых и серьезно раненых не было— успели уйти подальше. Всего из города бежало, по оценкам, до сорока тысяч человек (из 66 тысяч наличного населения). В Губернской тюрьме начальство убрало два десятка каторжных сидельцев на вокзал под охраной, а прочим сказали, что они могут пойти домой, но под честное слово, что явятся потом обратно. 163 человека ушли и из них пришли в тюрьму к вечеру 93. Еще шестьдесят вернулись в последующие три дня.
Семейство Мити первое время при взрывах аж сжималось, потом, видя, что снаряды неподалеку не рвутся, ощутило себя посвободнее. Когда начался пожар баков, отец их успокоил, что горящая нефть по условиям местности до них не дойдет. жидкость просто так вверх по склону не поднимается. Да и далеко. Она и правду не дошла, но считал так отец в действительности или просто успокаивал семейство-кто знает?
В полтретьего отец сходил на бугор, и, вернувшись, сказал, что кораблей турок в бухте нет. Они и пошли обратно, но уже выбирали дорогу полегче, где поменьше подъемов. Пожар из-за домов было видно плохо, но столб дыма стоял выше окрестных гор.
На улицах народу почти что и не было, городовых тоже. По их Лесному переулку ветер хлопал незакрытыми дверями домов и створками окон, кроме них-только соседские собака Акопянов и кошка Гридиных. И та быстро удрала, когда младшая сестра кинулась к ней. Дома все то, что было, когда они уходили, даже оброненная ложка не вернулась на место.
Женская часть семейства принялась разогревать обед, Митю оставили приглядывать за младшенькой, которая никак не собралась спать днем, хоть ей и помешала турецкая артиллерия. Отец, занеся все вещи домой, пошел снова в порт, ибо подозревал, что его ждет много работы-оценит ущерб и составить об этом бумаги. Потом придется его и ликвидировать.
Предчувствия его не обманули, Ущерб портовым постройкам был оценен в пятнадцать тысяч рублей. Ремонт пострадавших судов оценивал инженер Жарский, по его расчетам, восстановление каждого судна требовало от 5 до 35 тысяч рублей. Лежащий на боку у пристани 'Федор Феофани' и затонувший по палубу 'Св. Николай'-первенствовали, ремонт остальных оценивался подешевле.
Народ потихоньку возвратился, к вечеру вернулись губернатор и вице-губернатор из Тоннельной.
Настало время начать залечивать раны.
Это был 'Некалендарный, настоящий двадцатый век', как недавно написала Анна Ахматова. Но век еще разминался перед подходом к снаряду, и еще не глянул на планету своими 'глазами зверя', но пищи для размышления уже хватило.
Много позже, в сорок пятом, Дмитрий Васильевич увидел одного матроса из экипажа 'Бреслау', и даже участвовавшего в этом походе. От того, чтобы безвременно кончиться прямо вот тут, немца спасло то, что Дмитрию Васильевичу хорошо преподавали в гимназии немецкий язык. И он смог понять, что немец был кочегаром на 'Бреслау' и не стрелял по городу. Поэтому ему досталась не пуля из пистолета. который Дмитрий Васильевич уже достал из кобуры, а этим пистолетом по морде.
-Можешь передать тоже самое капитану Кеттнеру и комендорам, если встретишь этих сволочей еще!
Злопамятности Димитрию Васильевичу хватало. Не за себя, а за женскую половину семейства, вспомнив то, как они сжимались при грохоте взрывов снарядов и с болью смотрели на отца, беззвучно спрашивая, сколько этот ужас еще будет длиться?
И совесть молчала, она-то знала, что в двадцать пером или чуть раньше кочегару могло прийтись похуже.
Вообще 'Бресдау' погиб на минах в конце Мировой войны, так что, может, артиллеристы и получили заслуженную порцию морской воды, но вот уцелел же этот кочегар,и среди них могли быть уцелевшие...
После войны Дмитрий Васильевич встречался со знаменитым летчиком Владимиром Коккинаки, тем самым, что:
'Если надо-Коккинаки
Долетит до Нагасаки
И покажет всем Араки
где и как зимуют раки.'
Будущий знаменитый пилот в 14 году имел десять лет от роду и жил со своими родными в домишке на Каботажном молу. Дмитрий Васильевич его и спросил про тот октябрьский день.
Летчик обрадовался земляку, а про тот день сказал, что его отец оставался на молу, и приглядывал за своим весовым хозяйством. С ним же остался старший сын, а мама с пятью остальными детьми пошла пешком в сторону, куда шли все остальные. Домик их не пострадал при обстреле, и они на следующий день туда вернулись.
Коккинаки спросил, кем был отец Дмитрия Васильевича, тот ответил, что техником в порту. Но Владимир Константинович его отца лично не знал, и от своего отца о нем не слышал. Хотя мог увидеть, когда отец Дмитрия Васильевича что-то на Каботажном молу обмерял, оценивал и так далее.
Тут наш герой проснулся и ощутил, что затекла шея от неудобной позы и пора снова принимать папаверин. Проглотил таблетку, запил водой и снова сел за стол, ожидая, когда станет полегче. Головная боль уходила медленно, отчего серьезные мысли пока не посещали его. Когда же он подумал, что, наверное, пора заиметь дома аппарат для измерения давления и регулярное его измерять, а не определять это давление по тому, куда ударяет боль-в висок или затылок. Дмитрий Васильевич из разговоров с коллегами по ремеслу знал. что, когда давление снижается, то голова тоже болит, хотя есть и отличия от боли при подъеме давления. А тогда глотать таблетку получается неправильно. еще больше снижая его. Голова прошла, а затекшая шея продолжала болеть. Время-еще шесть. Он пошел на кровать и ухитрился не разбудить жену, возвращаясь на место. Может, ходящему по снам пошлют сейчас новый сон, на менее неприятную тему? Хоть о том. Как варили варенье из вишен? Не каждый же сон до юбилея должен включать что-то о пережитых ужасах? Или это такая плата— дожил, перенес наяву, получи еще кусочек, чтобы не забыл? Тогда его явно ждет затяжная серия сонных кошмаров, как бы до кондратия не дойти, насмотревшись такого.
)))
Его желание было услышано кем-то из руководящих и направляющих сил, оттого Дмитрий Васильевич заснул и спал до звонка будильника, но ничего больше не видел. И то хорошо. Голова не болела, но шея демонстрировала свое недовольство прошедшей ночью. Пришлось снова пить таблетки, только другие. И еще супруга помассировала шею. Общие усилия успех принесли, болеть стало сильно меньше и можно было работать, что он и проделал. прочитав половину повести. Впечатление сохранялось хорошее, но кого же захомутать в консультанты?
Каково читать такой вот рассказ:
'Мне и моему напарнику Старховскому Николаю, он тоже был
кочегаром, удалось выбежать через машинное отделение на палубу. У рабочей шлюпки
увидел очень много народа. Но, спущенная на воду, она перевернулась и ушла под воду
вместе с находившимися в ней людьми... Времени на раздумья не оставалось: корма судна
высоко поднялась, оно уходило под воду. Выпрыгнул за борт, ушёл глубоко в воду. Когда
всплыл на поверхность, увидел на воде какой-то предмет, решил плыть к нему. Казалось,
что не плыл, а шёл по воде, настолько была холодной. Когда приблизился к тому предмету, оказалось, что это была шлюпка, в которой сидели два покрытых ледяным панцирем
человека. Помочь они были не в состоянии. Собрав все силы, перевернулся через борт
в шлюпку. Тело, моментально покрывшееся панцирем, отказалось повиноваться, но мозг
продолжал работать. Знал, что спасение в движении. Схватив оказавшееся в шлюпке
весло, стал лихорадочно грести, не зная куда, втаскивая на пути в шлюпку оказавшихся
поблизости товарищей. Таким образом спас пять человек'.
Хотелось бы, чтобы это прочитали не только в редакции, но и читатели, но не хотелось того, чтобы вышла развесистая клюква.
Или рассказ про траулер 'Коминтерн', в который летом 1941 года попала немецкая авиабомба и не взорвалась, и экипаж продолжал лов, презирая затаившуюся в бомбе смерть.
Или рассказ о гибели английского корвета: он был поражен торпедой с подводной лодки и начал тонуть. Траулер, на котором плавал главный герой, пошел на выручку. На месте затопления две шлюпки с людьми, и еще часть моряков плавают на спасательных кругах и жилетах. Продержаться осталось не так долго, и лето, хоть и полярное, но не умрут от переохлаждения. Но вместе с корветом затонули подготовленные к сбросу глубинные бомбы, и, когда палуба опустилась на нужную глубину, сработали заранее установленные их взрыватели. Гидравлический удар подводных взрывов убил всех плавающих в воде, тем, кто на шлюпках, тоже досталось....
И каково минерам (или кто у англичан глубинными бомбами занимался) корабля, готовившим эти бомбы, видеть то, что они, оказываются убийцами товарищей. Невольными, но все же....
Придется снова тревожить знакомого военкома, кто из его подопечных некогда служил на Северном флоте. Даже если товарищ окажется тем, кто служил не на тех кораблях, он может знать того, кто стоял на нужной палубе. Тогда Главному нужно сказать, что он дочитает до конца, сделает замечания по неморской тематике, а потом уже надо задействует того Колю (или как его) кто 'весь в мазуте и тавоте'. Коля лично прочтет, что-то увидит или нет, а потом сходит к выявленным специалистам и с ними предметно побеседует. Возможно, под небольшую выпивку. Поему небольшую.-потому что сильно выпившие теряют память на то, что было ими услышано в пьяном виде.
Если 'Коля в тавоте' сработает чисто, то вот ему и выполненное задание, так и заменит кого-то из специалистов на все руки— старого Дмитрия Васильевича и запивающего Алешина.
Тут снова надо напомнить про тождество автора повести и Коли, но что взять с почти что пенсионера? Тем более, что автор мог бы и прогуляться к специалисту и поговорить с ним, пусть даже о своей книге. Коля был тридцать пятого года рождения, так что не он лично плавал по довоенным и военным морям, он на них попал куда позже.
Эта ночь ознаменовалась немного более приятным сном, хотя и про скандал по случаю присвоения званий. Дмитрий Васильевич ушел из Красной Армии помкомбатом. Тогда были не воинские звания, а служебные категории, то есть то, что потом было конвертировано в воинские звания
И Дмитрий Васильевич тогда носил категорию К6, четыре кубика в петлице (пока так).
С 1935года началось присвоение персональных воинских званий, немного похожих на царские чины, но отличавшихся. Были, кстати, и недовольные-я-де этих полковников рубил, а теперь и в Красной Армии полковники, и я полковник теперь!
Дмитрий Васильевич и получил одну шпалу, то есть капитана.
Прошло несколько лет, и ряд работников печати и членов Союза Писателей стали готовить к службе военными корреспондентами. В 1940 году даже курсы организовали, и он и туда тоже ходил, усваивая. А дальше началась аттестация. И как ему шепнул знакомый, принято такое решение-членам партии-писателям будут присвоены звания политсостава. А беспартийные— будут интендантами. Он же вступил в парию еще в Гражданскую. Так что ждет его звание батальонного комиссара.
Оп-па!
А почему не майора или капитана, если даже не повышать его в звании?
И ощутил тогда Дмитрий Васильевич какой-то внутренний протест против звания батальонного комиссара. Как, впрочем, и против звания интенданта второго ранга.
И тогда он написал письмо Мехлису, как начальнику ПУ РККА, что -де прошу не присваивать мне звания политсостава, потому что совершенно незнаком с политработой в войсках и не смогу выполнять функции комиссара как следует. А халтурить не привык. Если можно, то оставьте мне заслуженное мною звание капитана, водить в атаку бойцов уж как-нибудь смогу. (Тут Дмитрий Василевич себя несколько переоценил, но ладно). Если уж так необходимо разделить военных корреспондентов на политсостав и интендантов, то он согласен на интенданта, хоть и не выбирал это.
Его никуда не вызывали, хотя донеслись слухи про ехидные замечания откуда-то сверху о слишком привередливом писателе. В итоге он был аттестован интендантом второго ранга, и, когда началась война, носил это звание
А потом, в Крыму, пришлось явиться с докладом к Мехлису, который там был представителем Ставки. Пошел, представился, доложил, что прибыл из 'Красной Звезды' для освещения событий на фронте.
Мехлис иронично посмотрел на него и сказал:
-Это вы в сороковом году протестовали против присвоения вам звания 'Батальонного комиссара'?
-Так точно, товарищ армейский комиссар первого ранга!
-А с чего бы такая нелюбовь к этому званию?
-Считаю себя недостаточно подготовленным, чтобы исполнять обязанности политработника такого уровня!
-А интенданта такого уровня, товарищ Матвеев?
-Тут у меня хоть какой-то интендантский опыт есть, товарищ армейский комиссар первого ранга! Когда я в Таманскую армию пришел, мне поручили заведовать полковой аптекой, и было та лекарств-сильно худой мешок для всего полка. Но хоть какие-то зачатки!
Мехлис улыбнулся
-Вы говорите, в Таманской армии аптекой руководили?
-Так точно!
-А кто вами командовал там?
-Армией командовал мой однофамилец Матвеев, товарищ армейский комиссар первого ранга, начальник штаба -Батурин.
Нашим полком командовал товарищ Рогачев, но недолго. А я подчинялся фельдшеру Чумадаеву, по прозвищу Сахалинец
-И за что его так прозвали?
-Его отец каторгу там отбывал, товарищ армейский комиссар первого ранга, но за что-не знаю! Но про революционные заслуги отца он не упоминал. Но я, товарищ армейский комиссар, с ним редко разговаривал, он даже говорить ленился. — — — — —
В этой беседе были подводные камни, мимо которых удалось благополучно пройти. Книга 'Железный поток' о походе Таманской армии считалась классикой советской литературы и обсуждать ее было безопасно-как произведение художественной литературы. Но был нюанс-прототип главного героя Кожуха во времена Ежова и ежовщины был расстрелян как заговорщик, а, может быть, и хуже. Поэтому вспоминать его было ...чревато. Но историческая точность помогала. Ковтюх стал командармом Таманской уже осенью. после ареста и расстрела командарма Матвеева. К тому времени Таманская армия воевать продолжал, но то самый поход -уже закончился.
Ковтюх во времена до прорыва к своим командовал одной из колонн таманцев.
Так что сон получился тревожный, но не кошмарный. Товарищ Мехлис многим внушал страх, переходящий в панику, но, как заметил в свое время Дмитрий Васильевич, да и другие-его боялось больше начальство. Бойцы же Крымского фонта от его присутствия не трепетали и называли свой фронт: 'Крымский фронт имени товарища Мехлиса'.
После того, как Дмитрий Васильевич проснулся, он вспомнил про знак Таманской армии, носившийся на плече, красный шеврон углом вверх. Такой знак отличия был присвоен бойцам и командирам армии, чтобы все видели, что перед ними таманец! Носил его и Дмитрий Васильевич, но в те времена, пока армия еще существовала. Потом были попытки ее возродить, но бойцов набиралось едва на бригаду. Потому звание 2Таманскя' было присвоено другой дивизии, а потом еще другой. После Гражданской была 74 Таманская дивизия, но это название она получила от места дислокации. Была тогда такая практика. Английский френч с Таманским шевроном он иногда надевал на праздники. Он и сейчас висит в шкафу, только уже его на себя не натянешь-в те времена Митя весил около семидесяти килограмм, а сейчас девяносто два. Увы. хотя и сейчас он не выглядел толстым-рост скрадывал килограммы.
Но пора было вставать, и Дмитрий Васильевич пошел к супруге. Пора было поздороваться и порадоваться, увидев ее.
В редакции он чуть не разминулся с Главным, тот куда-то уезжал по делам. Выслушал рассказ про морскую эпопею. согласился с мнением о том, что надо задействовать 'Колю из тралфлота' на предмет окончательной проверки фактажа и сказал, чтобы Дмитрий Васильевич взял у секретаря оставленную ему рукопись. Называется она 'История любви', и она не про сельское хозяйство.
-Разрешите выполнять, товарищ Генерал-редактор!
Они посмеялись и двинулись, каждый по своей траектории.
Дмитрий Васильевич засел за чтение полученной рукописи и совершил очередной трудовой подвиг, часа за четыре прочитав ее до конца. Книга рассказывала о том, как двое друзей приезжают в Москву, поступают в институт, влюбляются в одну и ту же девушку, и как они выходили из этого сложного положения. Девушка долго выбирала кого-то из двоих. а затем решила, что никто из этих двух студентов ей не нужен. На чем их основная проблема, друзья они или соперники и исчезла. Повесть была написана вполне грамотно и живо, хотя что-то подобное он уже не раз читал. Наверное, раза три. С токи зрения реалий-автор описывал явно институт Стали, где учился старший сын героя, по крайней мере здание и пара профессоров узнавались даже сквозь ретушь.
Дмитрий Василевич быстро сочинил внутреннюю рецензию в стиле '606, но сойдет за неимением лучшего, если надо заткнуть дыру в номере'.
'606'-это, как ему рассказывали, было презрительным прозвищем ячневой каши на дореволюционном флоте. В 1915 году были волнения на линкоре 'Гангут' из-за этой каши. Тогда котлы в основном топили углем, поэтому периодически проводились угольные погрузки. Надо было погрузить сотни тонн угля, а потом навести флотский глянец на корабль, убрав угодьную пыль отовсюду. Поэтому была практика, что после угольной погрузки кормили команду получше, обычно макаронами. А тут ухайдакавшимся матросам-эту вот ячневку! Поскольку шла война, взмутившейся команде мало не показалось, хорошо, хоть никто не попал под смертную казнь. В этих событиях участвовал один из будущих 26 бакинских комиссаров Полухин.
Погрузка угля на крупных кораблях сопровождалась игрой корабельного оркестра. Угольная пыль набивалась даже в рты играющих на духовых инструментах оркестрантов и мундштуки. Тут к нему пришла некая мысль, но, к сожалению. в двери постучали и отвлекли. Ужо тебе, 'Коля с тралфлота', пришедший с просьбой одолжить немного денег! Он дал, но за это время мысль ушла!
Поэтому вместо этой мысли пришла другая-о той же каше 606. После выматывающей погрузки тонны или больше угля ячневая каша может считаться издевательством. Но вскорости началась Гражданская война и с едой на ней бывало по-всякому, но чаще хуже, чем ранее на флоте. Интересно, вспоминали ли голодные матросы, как некогда презирали ячневку?
Тут Дмитрия Васильевич снова ощутил дыхание Музы. И тут же его снова прервали, и снова тот же Коля. Причина была той же. Явно непризнанные гении собираются устроить творческий вечер, он же симпозиум в старом значении слова.
-Коля, мне жалко нашу литературу, а не денег. Гении вроде тебя и твоих друзей уйдут рано по причине горячительного, старые зубры вроде меня-от старости, а кто останется? Те гении, которые сейчас в детском саду на горшках сидят?
Коля смущенно потупился.
-Хватит. Учись у старших. Я сколько гениев видел, и со многими мог бы и пить, начиная с Есенина. А с ним мне пить довелось. Если не тормозить некоторые желания, то и ничего не напишешь, и долго не проживешь. И даже мемуары не родишь: дескать, Шолохова не встречал, поэтому он мне ничего не одалживал. Матвеев одалживал, но говорил правильные и скучные вещи, что надо меньше пить. Алешин -давал и не глядел, сколько дал. И литературоведение тоже лишится столь ценного источника.
Коля скорчил жалобную гримасу.
-Займись поиском моряков с Северного флота. Тебе Главный об этом сказал? Ну, раз сказал, то и действуй.
Коля покинул кабинет. Дмитрий Васильевич глянул на часы-еще полтора часа до шабаша. В пивную с юными гениями он не пойдет, писать свое -душа отдыхает, с работы сбегать, пользуясь уходом Главного-несолидно.
Он устроился поудобнее и принялся размышлять. Раз уже пошла такая тема, то с кем из классиков и что он употреблял? Если исключить торжественные застолья в Союзе Писателей или Моссовете, то что получается?
Есенин-было дело, вместе пили пиво, и начинающий литератор за классика заплатил, потому что тот встал и, не попрощавшись, вышел. Должно быть, забыл про Митю.
С Маяковским -только здоровались за руку. И то Владимир Владимирович пошел мыть руки после этого-был у него такой простительный бзик.
С Шолоховым— за обедом сидел, но от приема алкоголя Дмитрий Васильевич отказался. И хозяин сам не пил, и гостя не терзал предложением.
Серафимович-с ним только чай довелось.
Панферов— не то рюмку, не то две. Чего не сделаешь ради того, чтобы выпросить право первородства на новую книгу для издательства...
Алексей Толстой— с ним пересекались в гостях у другого литератора, что праздновал удачное начало издания романа-эпопеи. Но Дмитрий Васильевич тогда больше ухаживал за соседкой, чем обращал внимание на хозяина и этого гостя.
Если счесть Катаева и Олешу тоже классиками, то выпить с ними-это вообще не заслуга.
Тут его растекание мыслью по древу снова прервали. Коля спрашивал его, можно ли ему удалиться пораньше.
-Коля. я заведую отделом прозы, и ты мне не подчиняешься. Иди к Варваре Игоревне, она редакцией руководит, пока Главный вдали от нас. И советская литература заимеет на тебя зуб, потому что ты в который раз сбиваешь мне вдохновение!
Коля понял, что им недовольны и удалился.
Но Муза действительно ушла. Дмитрий Васильевич достал записную книжку (у него их одновременно было три-в разных карманах для разных записей) и написал идею-сочинить книгу о виденных им раньше литературных гениях, и что он о них помнит. Потом решил добавить к великим тех, кто умер рано и не успел развернуться во всю ширь натуры творца.
А записав, вспомнил историю с Маяковским, биллиардом и пивом. Маяковский славился как хороший биллиардист, а, может, и лучше, чем просто хороший. Когда он бывал в Харькове то регулярно посещал тамошний Доме Литераторов имени писателя Блакитного-Эллана (впрочем, возможно, имя Блакитного ему еще не присвоили). И договорился, что та за некую сумму возьмут литераторы его кабинетный биллиард, привез его в Харьков и установил в нужном месте. И тут случилось у Владимира Владимировича пари с литератором Иогансеном, что если участник турнира проиграет, то полезет под биллиард, декламируя стихи. Это тогда считалось унижением, почище римского прохода легионов 'под ярмом'. Партию начал Иогансен и выиграл, загнав восемь шаров в лузы, противнику и ни разу стукнуть по шару не удалось. Потом то самое продемонстрировал Маяковский. Третья, решающая партия. Право начинать у Маяковского, и он начинает загонять шары и загоняет шесть. Седьмой-не получается. Шанс выиграть у Иогансена есть, но чисто теоретический. Но он смело начинает и загоняет шесть шаров. Седьмой-не попадает в лузу. Таким образом, Маяковскому нужно забить всего один шар. Он ударяет, и шар вылетает за стол. У него штрафной, и теперь у обоих по шесть загнанных шаров. Народ, наблюдающий это, аж ощущает 'спершееся в зобу дыхание'.
Два шара Иогансена— и он побеждает! Его провозглашают королем Биллиарда, а Маяковский, декламируя Пушкина, лезет под стол. И застревает под ним. Иогансен принимает поздравления, а Маяковский ждет, пока его вынут.
Что до пива, то и оно тут при чем. Маяковский пил пиво завода 'Новая Бавария', в рекламе которого он некогда поучаствовал, сочинив: 'Какая бы ни была авария-пью 'Новая Бавария'. Или как-то похоже. Иогансен над этим творчеством посмеялся, чем явно раздразнил Маяковского и тот поставил условия 'Пролаза'. Увы, неудачно для себя. 'Пиво-оно для отдыха, а не для борьбы'-как сказал харьковский товарищ, рассказывая Дмитрию Василевичу про этот матч на звание 'короля'. — — — —
Следующая ночь снова была тяжелой, он вспомнил то, что был на дальнейшем пути Таманской армии.
И пошел в Главному слезно просить о нескольких днях отдыха в счет будущего отпуска, дескать, что-то нервы бурлят, кипят и пенятся (перефразируя Маяковского) и лучше бы отдохнуть, пока кондратий не пожаловал в гости.
Главный впал в размышление, ибо было несколько сложных моментов. Особенно если Дмитрий Васильевич возьмет, да и уйдет вскорости на заслуженный отдых.
Но, как начальник старой школы, которая трудностей не боялась, она в них жила, решение принял быстро:
-Иди-ка домой и побудь там с неделю без марания бумаги чернилами об отпуске. Хотя снова скажу, что если ты, Василич, уйдешь на заслуженный, то поставишь меня в сложное положение.
Я с тобой привык работать и получается неплохо. А племя младое и незнакомое еще черт знает, как себя покажет. Когда есть надежные старые работники, то даже если они дело провалят, есть кому его сделать. Я понимаю, что кадры должны обновляться, даже если не бывает атаки под хутором Яблоновым, когда половина у нас полегла, но привыкать к новой поросли тяжело. Да и работа обычно на бок ложится и ногами дрыгать начинает. Поэтому ощущай себя незаменимым и отдыхай. Только предварительно это опус погляди и оставь о нем мнение. Писано вроде как интересно и грамотно, но, как и у тебя с этим лауреатским романом, грызут смутные подозрения, что ...
В общем, оставь рецензию и отдыхай недельку. А на торжественные собрания будут ходить молодые и незнакомые. Литинсттут им хорошую школы выпивки дает, уж в этом они точно впереди тебя. Держи рукопись и, как обработаешь, так и отдыхай. Ты нужен стране и не больной!
Дмитрий Васильевич взял рукопись и, поблагодарив, и пошел работать.
Но работать пришлось недолго. Книга была о войне, но со специфической точки зрения, а именно о военной разведке.
Дмитрий Васильевич вспомнил автора рукописи. Невысокий худощавый мужчина. и со следами чего-то серьезного. не то ранения в голову, не то контузии, ибо вся правая половина тела работала плохо. Такое может случиться и после кондратия, но мужчине было лет тридцать-тридцать пять. Значит. ранение или контузия. Изданных книг у него вроде бы не было, два или три рассказа в разных журналах.
В случае задействования этой тематики-явно требуется согласие профильного ведомства.
Надо идти к Главному.
-Книга о разведке, причем не об артиллерии, а о зафронтовой, потому что пишется про разведгруппу, которая уходит в немецкий тыл километров на сто. Дальше я читать не стал, но хватит уже и этого. С людьми из военной разведки я не сталкивался, хотя кое-что об этом слышал от военных других специальностей. Об их коллегах из ОГПУ я знаю, что они давали подписку: '... хранить в строжайшем секрете все сведения и данные о работе в ОГПУ и его органах и войсках, ни под каким видом не разглашать их и не делиться ими даже со своими близкими родственниками и друзьями. Если по увольнению из войск и органов ОГПУ я буду заниматься литературной или сценической деятельностью, обязуюсь ни в коем случае не разглашать прямым или косвенным путем в печати (периодической и непериодической), сценариях, литературе и т. п. диспутах ...' И дальше про санкцию на издание книги из органов и ответственности за разглашение секретных сведений.
-Я начал читать и остановился на десятой странице, там рассказ был про то, как герой из училища на фронт прибыл. До разведки не дошел. Ладно, Василич, на том процесс и завершим и автору вернем, пусть он сам обращается, куда следует, за разрешением. Ты-то много прочел?
-Страниц сорок.
-Будем надеяться, что мы не проникли в Самые ГЛАВНЫЕ ТАЙНЫ, а вовремя остановились.
Отдыхай, Василич, и к 5 января чтобы был как штык. Есть у меня информация, что нам скинут труд одного большого человека, и его нужно будет препарировать и вновь собрать. На Алешина и Колю, а также женский пол у меня надежды большой нет. Так что до этого труда на пенсию не пойдешь, даже если захочешь!
Они посмеялись, и Дмитрий Васильевич поехал домой. Навстречу молодости и во всей красе.
О книге он еще раз вспомнил, что была книга Казакевича 'Звезда', тоже о разведчиках, как те в тылу врага выявили немецкую танковую дивизию. Но он не знал, брал ли автор какое-то разрешение в нужных структурах. По здравому рассуждению, если просто написать, что герой раньше служил в разведке, ходил в немецкий тыл, и дальше не раскрывать, то разрешения не нужно. Существование разведки в СССР -наверное, не секрет ни для кого. Дело в деталях. Так что правильнее продемонстрировать торжество бюрократизма.
А вот почему он взял и ушел в Таманскую армию? И выбрал не очень удачный момент, кстати. Но после августа 1918го удачного момента просто не могло быть до марта 1920 го. Тогда он, уйдя в Красную армию, сделал бы это в лучших условиях. И понятнее было, куда идти и приключений поменьше свалилось. Хотя, хотя— в губернской тюрьме при белых известны пять умерших от тифа или расстрелянных юношей 17-18 лет. И кто знает, что сделали расстрелянные
Голубов Григорий Максимович 18 лет,
Жадан Сильвестр Григорьевич 18 лет,
Черкасов Владимир Михайлович 17лет?
Вместо них могло появиться и его имя с фамилией.
Между августом и мартом существовал шанс уйти в красно-зеленые, хотя партизанство -это опыт еще похлеще прожитого юным Митей. Но один ли он таким был? Нет, конечно. Самые затасканные примеры— Гайдар и Вишневский, ну и Фадеев подойдет. Благо они писатели, донесшие рассказ про свои приключения до потомков и современников. И они не одни, просто не о всех написано, а если и где -то есть, то не обо всем прочитали. Когда вышла книга о кавалерах ордена Красного знамени, среди них есть такой 'гражданин деревни Кошкино ,13 лет'. Может, даже о нем в его области и статью написали и брошюру издали, а, может, и нет-забыли. И сколько таких было, тех, кто еще до совершеннолетия пошел воевать? Тысячи. Сам Митя, пойдя на войну несовершеннолетним, достиг гражданской зрелости, когда она закончилась.
С высоты прожитых лет и полученного опыта он стал считать, что идти в 16 лет на службу и в бой очень рано. Если в какое-то военное училище— еще ладно. Правда, попробуй докажи это шестнадцатилетнему, он примет за обиду, что его, такого несравненного, недооценили! Хотя надо вспомнить, что может несовершеннолетний, а что не может. Начальник полковой аптеки -Митя справлялся с тем, что от него нужно было. А вот стрелок бы из него мог не получиться. Незадолго до войны он пообщался с тем же Гайдаром и задал вопрос: как 14 летний паренек справлялся со службой? Гайдар не то от вопроса, не то вообще был не в духе, но ответил вполне вежливо, что служил сначала порученцем у начальника, и, поскольку был грамотным и обязательным, то все получалось. Дмитрий Васильевич решил, что чем-то задел коллегу-писателя, потому извинился, и сказал, что сам пошел в Красную Армию в 16 лет, поэтому он не из праздного любопытства спросил, а ... Но откровенного разговора не получилось.
Его самого интересовало то, как потом отражается раннее взглядывание в лицо смерти на последующую за войной жизнь. Тема очень разнообразная, и довольно интимная, поэтому Дмитрий Васильевич не рассчитывал, что ему сразу же расскажут про тайные движения души и колебания ее струн в такт вибрациям мира. Он и сам поделился бы не с каждым.
Дмитрия Васильевича позвали ужинать, но чудеса сегодняшнего дня еще не закончились. Зазвонил телефон и супруга провозгласила: тебя какой-то молодой человек из редакции!
Ей-богу, это опять Николай!
Таки да, он.
-Извините, Дмитрий Васильевич, я, должно быть, невовремя и отрываю вас от дел?
-Сейчас мне уже легче, ибо понял, что писать сегодня не получится из-за явлений молодых писателей, но при этом ужин стынет.
Николай-с-тралфлота понял, что он точно невовремя и заторопился:
-Дмитрий Васильевич, еще раз извините, но я только что встречался с Борисом Куроедовым, это аспирант с филфака МГУ, и он, услышав про вас, сказал, что вы считаетесь классиком белорусской литературы. Это так и есть? Хотя от вас я ни слова ни про Белоруссию, ни по-белорусски не слышал.
Вот ведь незадача!
-Неправда это. Классиков в Белоруской литературе два-Янка Купала и Якуб Колас. Можно посчитать разных древних, вроде автора 'Шляхтича Завальни' или Гусовского, но Дмитрий Васильевич Матвеев в число классиков белорусской литературы не входит. И ты прав, я по-белорусски не говорю и не пишу.
Хотя аспирант мог видеть, что в паре статей меня назвали основоположником белорусской исторической прозы советского периода и, по-моему, еще кем-то. Кажется, белорусской детективной литературы.
Но я не потрудился проверить, так оно или не так. Назвали, и ладно, основоположник, так основоположник. Не троцкист же и не член белорусско-толмачевской оппозиционной группировки.
Супруга зажестикулировала, видимо, еда стынет.
Коля попытался еще что-то спросить, но Дмитрий Васильевич заявил:
-Ты мне дашь поужинать или нет?
Коля вспомнил уроки этикета и распрощался, взамен выговорив себе право перезвонить завтра днем и не в час пополудни.
Дмитрий Васильевич сказал супруге:
— Звонил сотрудник журнала, и спрашивал про начало моей писательской карьеры. Ему какой-то аспирант наплел, что я классик белорусской литературы.
А какой из меня классик без единого ордена Ленина за писательские труды!
Жена засмеялась, услышав про определение классиков по числу орденов Ленина за литературную деятельность. И правда, у помянутого Коласа их было не то четыре, не то пять. У Купалы-один. Дмитрий Васильевич не имел ни одного. Не дозрел еще, не дозрел.
И пошел доедать. Хорошо, что не болтал долго-не остыло.
-Митя, а напомни про свои заслуги перед белорусской литературой.
-Это было до знакомства с тобой, с двадцать четвертого по двадцать седьмой год. Ой, соврал, последнюю книжку написал в тридцатом году. Вот они, на третьей полке стоят.
-А, вот те, где 'Злая судьба' и 'Вороны над дорогой'?
-Именно. Четыре, что слева и потоньше— про злые судьбы, и пятая, считай, антинаучно-фантастическая, про поиски древних сокровищ магнатского рода. И про борьбу с польскими шпионами.
-А почему ты тогда про Белоруссию написал?
-Видишь ли, есть у нас в семье легенда про то, что по отцовской линии мы происходим от мелкого шляхтича с Брестчины. На реке Басе он попал в плен, оправили его подальше, чтобы он не переметнулся обратно, когда Фортуна улыбнется улыбкой другого места. Сидел он в плену в крепости где-то на юге, а тут татары пришли или ногаи, что не сильно лучше. И ему предложили помахать саблей, благо от татар ничего хорошего ни московскому подданному, ни королевскому ждать не приходилось. Предок Петр и согласился. Привели его к присяге, благо он православным так и остался, татар отбили, а он службу продолжил, получил надел, женился на дочке соседа. А потом его потомков в однодворцы понизили. То есть уже не дворянин, но какую-то службу еще нес. Кое-что про жизнь в Речи Посполитой я тоже слышал, но в Белоруссии до войны так и не побывал, даже в двадцатом году мы дотуда не дошли. Мы-это моя дивизия, Седьмая. Ну а чего я сам не знал, так книги читал и выписывал. Первые две вышли в Москве, в Минске их заметили, перевели, перепечатали. А потом попросили— как следующее напишу, им пересылать через Представительство Белорусской ССР. А уж они переводили и печатали. Последнее переиздание вышло в пятьдесят третьем. Просили еще написать, про героев 'Замка на Князь-озере' во время Отечественной войны, но я не сподобился.
-А почему?
-Как-то рвение прошло.
-Митя, как ветеран семейной жизни с тобой, я чувствую, что ты не договариваешь!
-И верно, не договариваю. Меня в свое время обвинили в белорусском буржуазном национализме и даже разбирательство было в Союзе.
-Это когда ты стал в бутылку заглядывать.?
-По времени почти что тогда, но не по этой причине.
-И чем все кончилось?
-Да ничем. Я заявил, что к Белоруссии и белорусскому национализму никаким боком. И даже там не бывал. Вообще. Книги писал на русском, переводили их другие, к печати подписано, к Голодеду и Гею отношения не имею. Книги такие я могу написать и на украинском, и на грузинском материале, благо дворяне-землевладельцы друг на друга похожи, только в одном месте это называется панщина, а в другом какая-нибудь тергдалеоба, и пьют разный алкоголь. Но от того, что я книгу по грузинских помещиков напишу, сам грузином не стану. И добавил, что сейчас собрался писать про борьбу китайских коммунистов с японцами. Можете на меня посмотреть: пожелтела у меня кожа или нет? И глаза тоже узкие стали7
В общем, тогда не получилось обвинить.
Но действительно. в некоторых обзорных статьях я про белорусскую литературу упоминаюсь. И даже как основоположник историко-детективного направления в ней. Но ты знаешь, я не собрался проверить, так ли это или есть другие авторы подобной прозы!
-Значит, у тебя еще был белорусский период. Северный период и среднеазиатский— эти я помню.
-Насчет среднеазиатского ты не права, я ведь переводил Жанастогузова, а не сам писал про страсти в Хиве.
-А про что ты дальше писать собираешься?
-Про свою молодость на Черном море. Можно будет и что другое зацепить, скажем, про писателей, что я знал. А, еще у меня был стихотворный период, даже книгу стихов написал и издал. Вот!
-И вот опять я об этом ничего не знаю!
-И вот опять -это было до тебя. Двадцать четвертый год! И книга снова лежит на полке, только она в мягкой обложке и невзрачна с виду!
-А про что я еще не знаю?
-В двадцатые для людей с бойким пером можно было слегка подзаработать на разных брошюрах. Вот я их штук двадцать написал, про то, как оказывать помощь в неотложных случаях. когда медики далеко, и тому подобное. Пару брошюр про сельское хозяйство с немецкого перевел. Весело было, но немного страшно— написал про домкраты, а вдруг другие писатели уже написали про это же? Принес, поглядели, приняли-гора с плеч долой! Но всех брошюр у меня нет, и даже, может. про часть забыл, что писал. А, еще в военные журналы писал, до конца 'Некультурного периода'. Не так плохо там платили, и за переводы, и за работу с письмами читателей.
-А что это был за период бескультурья?
-До известных событий 37-38 года. Тогда с придыханием писали про 'Культурные армии'. Про свою-больше про то. как можно из ничего сделать что-то подручными средствами, и как можно втулку номер семь использовать еще для чего. После того атмосфера сильно поменялась.
-Ты уже поел? Тогда иди в комнату, а я сейчас приду к тебе, и ты мне кое-что расскажешь.
-И про что?
-Ну, допустим, как ты учился и где.
-А, чего там рассказывать, недоучка и есть недоучка! Но, кстати, я про это тебе говорил!
-Тебе тяжело рассказать любимой жене еще разок?
И он дождался супруги и рассказал ей, как учился в мужской гимназии, но не окончил, потом на курсах красных командиров, потом сдавал экстерном за аттестат зрелости, потом два курса университета, один очно, второй заочно. А, еще курсы военных корреспондентов перед войной!
Вечернему разговору увы, было не суждено продлиться долго-стали звонить дети и подруги жены, отвлекая от рассказа.
Итого договорились продолжить завтра
Но размышления о том, отчего он ушел в Таманскую армию -тоже ушли. Как и он сам, в Таманскую армию. Точнее, в сон о ней.
**
Таманской армии (она еще не была создана, но осталось всего ничего) предстояла сложная задача— пройти 170-180километров приморской дорогой до Туапсе, дальше свернуть на север и дойти до своих. Они были где-то там, но были, хотя местоположение их могло меняться. Фактически же оказалось, что еще в 170-180 километрах от Туапсе к северу. Белые преследовали таманцев, но не очень активно. Возможно, потому что решили, что красные и так погибнут, без особенных их усилий. Возможно, потому, что на Черноморское побережье вылез новый игрок, Грузия, решившая, что почти все Черноморское побережье Кавказа -ее. Поэтому грузины его заняли аж до Геленджика. Отчего так-есть, конечно и документы, но они не скоро еще будут доступны, но тогда уже был издан роман Сенкевича 'Потоп'. Там кто-то из Радзивиллов говорил, что Речь Посполита ему видится в виде куска красного материала, так вот и Радзивиллы хотят, чтобы из этого куска материала им хватило на королевскую мантию. Оттого те, кто хотел побольше, пытались выкроить для себя что-нибудь.
'И вот на лини Вапнярка-Кременчуг возникнет до пятнадцати республик'.
Ну а то время, описанное в 'Потопе', называли и 'Кровавым потопом'. Он придавал нужный оттенок будущей мантии.
А дальше-как повезет. Обычно везло очень не всем, но некоторым удавалось, особенно, если в дело вмешается какая-нибудь великая держава. В этом случае Грузия шла в кильватере политики Центральных Держав и рассчитывала на поддержку Германии и прочих. Центральных. Правда, как оказалось, уже поздней осенью Центральные державы пали, но нет предела хитроумности выкраивателей мантии. Не хватит ткани на мантию-пойдет на портянки.
Оттого белые и не спешили лезть вперед, потому что не хотелось осложнений с Германией. Чуть позже, поняв, что Германии будет не до этого— пошли и отодвинули грузин на юг.
Но пока еще не настал конец ни блоку Центральных Держав, ни республике Грузия. потому грузинские войска запирают дорогу красным войскам будущей Таманской армии. Впереди, в Геленджике -передовой отряд человек в двести, дальше еще. Таманцы думали, что им противостоит грузинская дивизия, причем без недостатка в боеприпасах. Командовал ей генерал Мазниев, они такого не знали, но не Багратион точно. Обороне Мазниева помогает природа— наступать приходится вдоль шоссе. Значит, первой задачей будет пробиться сквозь не-Багратиона до Туапсе. Почему до Туапсе? Там сквозь хребет проходит железная дорога к туапсинскому порту, и прочие дороги есть, и по этим дорогам можно добраться до Армавира, там, где-то свои-армия Сорокина. Что это за фрукт-им еще неизвестно. пока он числится своим и с белыми воюет.
А таманцы отягощены громадным обозом с людьми, что вместе с ними спасаются от мести белых. Протащить только войсковой обоз и то сложно, а такой-даже слов нет для сравнения, насколько это тяжело.
Даже с точки зрения санитарии— 25 тысяч гражданских медленно тащатся вдоль шоссе. Армия п Голодному шоссе растянулась до невозможности. Когда первая ее колонна брала Туапсе, то третья отстала от нее на два-три перехода. И чему удивляться? Марш вообще стараются провести по нескольким дорогам, а здесь это сделать просто невозможно-нет параллельной дороги для того шоссе, что идет вдоль моря. Поэтому пробки и постои неизбежны.
А раз колонны армии и беженцы медленно тянутся вдоль дороги, то они должны есть хоть раз в день. И чем дольше тянутся, тем этих дней больше. А с едой было совсем плохо. Черноморская губерния. хоть и располагалась в как бы райских местах, себя продовольствием не обеспечивала. Во всей губернии в 1914 году жило около 90 тысяч человек, но из них 60 с хвостиком в губернском городе, есть еще посада( будущие города)— Туапсе -на тот же момент 7 тысяч населения, Геленджик-тыщи три, Сочи-наверное, столько же. Все остальное приходится на редкое сельское население И по особенностям местности там хорошо растут фрукты, табак, отчасти кукуруза. Но не рожь и не пшеница. Прежде табак возили в кубанские станицы и оттуда везли пшеницу. А сейчас? Вот войдет голова колонны армии в трехтысячный Геленджик-что она там сможет купить или реквизировать из еды?
Цемент с завода 'Солнце'? А в селении Пшада? Табак и виноград, что выращивают местные жители или кости из дольменов?
Голодные люди собирали зачастую незрелые плоды-дички, а также тоже недозрелую кукурузу. Сейчас конец августа, а ей еще надо дозревать. От питания этими суррогатами расстраивается кишечник, человек еще больше слабеет, ему и тащиться вперед тяжело, а в бой идти-вообще невозможно.
И Митя мог гордиться собой. Он пару раз сходил к командиру полка и начальнику штаба, и выпросил у них рабочую силу для заготовки коры дуба и ивы, а также у каптернамуса три приличных мешка. Мобилизованные начальством бойцы крыли инициатора многослойно и многоэтажно, но дубы ободрали, а кора заполнила мешки. Кора ивы содержит салицилат, который снижает температуру при лихорадке и подавляет боль в суставах. Вещь весьма нужная у людей, что ночуют в прохладные ночи на земле. И суставы у них болят, да и простужаются тоже. Отвар коры дуба можно давать и для 'закрепления' кишок при поносе, можно и раны с ожогами им обрабатывать. Раненых до Туапсе практически не было, кроме тех, что уже лечились, хотя травмированных хватало. Рубанул топором по ноге, свалился на крутом откосе, при замене колеса у телег на ногу тяжелое уронил...
Митя и Семен совершили еще один акт вандализма и в пустом доме уперли железный противень, и на нем уже Митя сушил кору дуба. Оттого снова бойцы рубили дрова на костерчик для сушки, и дальше продолжали драть кору. И понадобилось снова ходить к начальству для организации 'комендантской службы', чтобы народ до ветру ходил ниже шоссе, а воду набирал выше. Для этой цели Митя, аки сирена певчая, прельстил жену Сахалинца, чтобы она до начальства дошла и его на попа поставила. Поскольку Чумадаев жил в гармонии со своей ленью, вся энергия его семьи аккумулировалась его супругой. Она и командира полка мобилизовала, а тот бойцов.
Когда же народ почувствовал, что после коры дуба они ощутимо реже бегают и испражняются, то и дрова с корой заготавливать стали охотнее, и гонять разносчиков антисанитарии тоже стали активнее от мест забора воды.
Не все понимают науку микробиологию. даже если им рассказывали на пальцах, отчего что развивается, но раз работает кора дуба, то, значит, верить начальнику аптеки нужно, хотя он, конечно, еще совсем зеленый. Но, видимо, зелень быстро пройдет. Поскольку детей в колонне было много, Митя снова изобразил сирену и соблазнил Чумадаеву на образование особого лечебного фонда, бабы посоветовались и собрали мешочек риса, отваром которого поили занемогших расстройством ребятишек. Рис хранился у доверенной бабы, и она его раздачей и приготовлением отвара руководила. Анна Аполлинарьевна, как общественный рисокормилец, могла не только коня на скаку остановить, н и при этом у него подковы с копыт содрать. Ей пояснять много не надо было, у нее самой трое малых деток ранее скончались от поноса. А насчет риса она тогда не знала.
Так вот и тащился Новонижнестеблиевский полк к Туапсе, постепенно превращаясь из кое-как организованной толпы уходящих от смерти вооруженных и невооруженных граждан и гражданок в часть того самого Железного потока.
Труды начальника аптеки тоже не были не замечены публикой, как потом оказалось. А Аполлинарьевна. намекнула бабам (это означало, что рубанула прямо и без обиняков), что Митьку надо отблагодарить за то, что часть деток не пришлось зарывать вдоль дороги, и они живы и исходить на жидкость перестали. Крестов, как в старое время, уже нет, с денежной наградой тоже сложно, а вот женского внимания и ласки могли бы пареньку уделить. По крайней мере, будь она лет на тридцать помоложе, то так и сделала бы. И вам не в тягость, а в радость, и награда по заслугам. Первая ласточка прилетела к Мите перед Михайловским перевалом. Вторая уже в Туапсе, третья в каком-то селении по дороге на Белореченскую.
Огромное количество людей шло по узкой дороге, болело и голодало при этом. Белое командование вполне серьезно рассчитывало, что движение Таманской на юг -это начало ее конца. В лучшем случае они выкатятся в Грузию. И, может, до того момента еще не перемрут. Основания для этого были. Через очень недолгое время белым самим пришлось так же уходить, причем в зимних степях, что утяжеляло ситуацию. Уральское войско двинулось на Форт-Александровский, вполне резонно опасаясь, что наступающие красные казакам припомнят все их художества. На Форт-Александровский двинулись около 10 тысяч человек, дошли до него тысячи две. Атаман Толстов немного отдохнул, и двинулся в другой поход, на юг, к англичанам. В абсолютных цифрах там погибло поменьше, но относительно численности вышедших— тоже очень прилично.
Атаман Дутов тоже проделал Голодный поход, и не все дошли до спасения, число жертв тоже исчисляется тысячами. И тиф продолжал их косить даже по приходе и после. Уход донских казаков на Кубань, хотя голодом не сопровождался, но от болезней люди мерли. Число жертв расказачивания по Сырцову по сравнению с ними блекнет.
А как все было у Дмитрия Васильевича, в то время по отчеству не называемого? Он в поход двинулся с минимальной подготовкой, хотя кое-какие запасы у него были, ибо он опасался того, что придется куда-то срочно уходить или даже бежать, но сложность положения семьи мешала делать их в большом количестве, не даром он ушел из гимназии и начал работать. Поэтому в тайнике лежало почти три фунта сухарей и фунт чая (он когда-то подмок и его отдали со скидкой. Скидка была обоснованной, но так, процентов на тридцать). И несколько кусочков сахару. С ним было сложно, потому что периодически хотелось порадовать младшенькую. Ну вот оттого и плохо копилось. Плюс соль и немного красного перца и сушеного лука. Уже при походе по городу к полку, Митя тряхнул мошной. и потратил большую часть денег на буханку хлеба и вяленых лещей. Он полагал, что в армии кормят (что было вообще правильным, но не в данном случае), но на случай, если с зачислением на довольствие случится задержка, то день -два придется обходится своими силами. Что доказывает наличие у Мити логического мышления и то, что гражданская война регулярно посрамляет логику.
Поход до Туапсе проходил с 26 августа по 1 сентября, и таманцы надеялись, что в Туапсе с едой станет легче. Увы, грузинские войска сами жили впроголодь, поэтому патронов и снарядов в городе захватили много, и даже очень много, а вот с едой было совсем туго. И так было аж до станиц Дондуковской и Курганной, пока не соединились с армией Сорокина и то не моментально все улучшилось.
Утром Митя пил чай с шиповником и ежевикой, растущими рядом с дорогой, и вечером варил что-то вроде 'мамалыги а-ля Матвеев.' Поскольку периодически удавалось добыть кукурузы разной степени пригодности, ее зерна Митя и повозочный Семен-без-отчества поджаривали на том самом противне, на котором кору дуба подсушивали, потом мололи на ручной кофейной мельнице и получалась кукурузная мука или ее подобие. Далее мука делилась, потому что кулинарные пристрастия и навыки у обоих были разные. Семен мешал муку с водой и запекал лепешку на угольях. Митя же делал что-то вроде мамалыги, разводя муку в кипятке. Туда же кидались кусочки вяленой рыбы и соль, чтобы придать вкус вареву. Крошки хлеба и сухарей тоже шли в него. Один раз им удалось поймать пару рыб в речке, и рыбы эти размером не блистали. Но съели и этих недомерков. Митя и Семен ходили на добычу поочередно, потому что колонна таки двигалась, хоть и медленно, с перебоями, но двигалась, потому оставшийся мог в случае начала движения лошаденок продвинуть вперед, иногда всего на десяток саженей. Ушли бы вдвоем— был бы скандал, когда две телеги никем не управляются, а стоят поперек движения. Нравы были еще простые, не канализованные уставами, поэтому могли и по бестолковке настучать. А так все обходилось.
Диета из молодой кукурузы, плохо обработанной, вызывала метеоризм, особенно яркий от печения лепешек, но чего уж поделаешь, не князья и не графья, сойдет и так. Поноса не было и ладно. Хотя Митя помнил, что у шиповника тоже есть слабительное действие, но на него он так не влиял. А руки юноша мыл, и с сырой водой был осторожен. В свое время он прочитал несколько книг, что длительные сидения под стенами крепостей частенько заканчивались эпидемией кишечной хвори (и не только) и с пояснениями, отчего все происходит. Тем более, что совсем недавно такое случилось с болгарской армией перед Чаталджийскими позициями во время Балканской войны. Там еще и тиф поработал, но тиф— это тоже следствие антисанитарии.
Разумеется, все это не было похоже на детские мечтания о подвигах, по это были одни из первых шагов в осознании того, что есть подвиг на войне и как он может выглядеть, в том числе и как возня с корой дуба и песни сирены у фельдшерской жены. Выглядело это вовсе не героически, но, если приглядеться-несколько детей не погибли от поноса на пути по Голодному шоссе. Пусть на тот момент им годиков по три-пять, то есть к сорок первому будет под тридцать, и они вполне могут стать в строй. Да, и свои дети у них тоже будут. Которые станут в строй к пятьдесят пятому— шестидесятому годам.
Люди стране и другим людям нужны не только как военнослужащие, но и по другим направлениям.
Так что не зря небеса сдернули Митю с места помощника аптекаря и пристроили его в Новонижнестреблиевский полк. Он и в аптеке не зря жалование получал, но там он легче заменялся. В истории был и момент, оставшийся Мите и Дмитрию Васильевичу неизвестным. Визит настропаленной Аполлинарьевной молодки к нему в гости в Туапсе закончился рождением дочери, которая нынче жила в Армавире, и сама уже стала бабушкой. Правда, ее мама не посвятила в детали своего появления на свет, оттого Федосья Ивановна думала, что ее отец -Иван Кукушкин, отставший от полка где-то возле Крымской и нашедший семью уже года через два с лишним. И он тоже думал, что Феня— его дочь, поскольку она внешне пошла больше в маму, а не в Дмитрия.
В некоторое оправдание ее мамы (если она, конечно, в нем нуждается) надо сказать, что она полагала мужа отставшим, и оттого вряд ли живым. Такой исход, он же смертельный, был очень вероятен, а потом она услышала о Новороссийской резне и о майкопской тоже. А спасение сына от смерти сохраняло не только жизнь самому первенцу, но и семью как таковую. То есть все три ее члена оставались семьей, хоть разлученной. А все дальнейшее... Автор не является судией Загробного мира и не назначает кары за прегрешения против уз чужого брака.
Таманская армия не только с кишечными расстройствами боролась, а и силами первой колонны пробивала всем дорогу. Из Геленджика грузины были выбиты с минимальными усилиями, но до Туапсе было еще далеко, а рубежей грузинской обороны впереди могло быть много. Сужается приморское шоссе и вот тут можно задержать наступление. Дошли таманцы до какой-то речки— взрывается мост и свой берег укрепляется. Патронов у грузинов хватало, как и снарядов, а у таманских полков-увы. Сбили грузинские войска с этой позиции— хоть и позиция наша, а патронов осталось буквально единицы. Из губернского города выходили со средним запасом патронов 10-15 штук на винтовку, к Туапсе подошли -у кого совсем нету у кого не больше обоймы. Из пятнадцати орудий первой колонны снаряды есть только у одного. А это значит -пробиваться надо грудью и штыками. Есть, правда, в горной войне свои прелести— неустойчивые войска боятся обходов (грузинские именно такими и были). Поэтому, когда обозначается обход, то есть вероятность, что не удержатся и начнут отходить. Отход же не превращается в бойню у дисциплинированных войск, как у офицерского полка, отходившего в Крым, к Слащову-полк много раз был атакован красной кавалерией и, если бы не выдержал и побежал -весь был бы изрублен. А так почти до смерти уставши офицеры сворачивались 'ежом' и отбрасывали атакующих залпами. Потом снова в колонну и дальше. Но Мазниеву и его войскам до них было далеко.
По Пшадой опрокинули грузинский батальон и пошли дальше-впереди Архипо-Осиповка и грузинский полк. Патронов мало, снарядов почти нет. Работает только одно орудие, у которого еще есть снаряды. У грузин -батарея, а обход по условиям местности не получается. Ковтюх собрал всю свою конницу (сотни три, как потом говорили) и поставил задачу: прямым ударом пробить боевые порядки грузин и выйти за их линию обороны. Смелость города берет, и Архипо-Осипову тоже. Кавалеристы, готовые победить или умереть пробили грузинскую оборону и ушли глубже. После чего развернулись и ударили в тыл. Видя смятение грузин, поднялась в атаку и пехота. Мазниевцы смяты и побежали. Впереди Михайловский перевали основные силы грузин. До Туапсе совсем уже недалеко, меньше десятка верст. Но грузины ждут атаки, пристреляли шоссе тремя батареями и готовы положить всех, кто атакует в лоб. В этом нет сомнения, что положат: с перевала видно далеко, и артиллеристы все видят, поэтому засыплют гранатами шрапнелями атакующих. С окопами у грузин туговато, в горах не очень-то пороешь окопы, но у таманцев снаряды всего для одного орудия, поэтому устроить избиение грузинской пехоты в даже скромных окопчиках артогнем не выйдет. И тех снарядов, как потом Мите говорили, было всего два ящика. А каждый день стоянки-это те самые смерти от голода и болезней, и приближающиеся с тыла казаки. Так виделось все это снизу, в том числе и Мите. Он, конечно, опыта не имел, но голова на плечах сохранялась, и эти риски видел. Так что надо снова сбить врага грудью и штыками, поскольку с патронами и снарядами-все то же, о чем говорилось раньше. Но— грузины уже пару раз биты, и если тот их батальон, что сейчас стоит на правом фланге, еще не бит, но то, что таманцы уже вот они, под Туапсе, а не в Геленджике-они-то видят и что-то об этом думают. И некоторые мысленно продумывают маршрут бегства.
И снова -обход с обоих флангов и фронтальный удар в центре. Кавалерия обошла обходить правый флаг грузин, один стрелковый полк обошел грузинскую позицию по урезу воды. а остальные -ударили в лоб. Вперед крутые и даже отвесные склоны, и по ним надо вскарабкаться наверх. Ходьба и бег по кавказским горкам, даже небольшим, укатают даже тренированного человека, а тут недоедающие таманцы...
Выступили еще ночью и в темноте начали выдвигаться для атаки, чтобы продвинуться как можно дальше, чтобы у грузин было поменьше времени на спокойную стрельбу по ним. Лезть же по крытому склону в темноте, цепляясь за что придется, иногда за воздух...Ну, и это преодолели.
Нет патронов, значит, будет то, что называется рукопашная схватка, на Кубани часто ранее переходившая в поножовщину и мордобой. Казакам к казачьим винтовкам штыки не полагались, а у красных: когда штыки были, когда нет. С патронами у обоих сторон часто было плохо, вот и 'мордобой и поножовщина' как рецепт победы. Кавалеристы обошли грузинский правый фланг и ворвались в предместье города. Стрелки, обходившие по берегу (иногда и по морю босиком) тоже обошли левый, а стрелки, атаковавшие в центре, с рассветом ворвались на позиции грузинских войск. Что оставалось делать им, обойденным с обоих флангов и сбитых в центре? Искать спасение в бегстве. На позициях брошены четыре батареи со снарядами, и на плечах дивизии Мазниева таманцы ворвались в Туапсе. Ковтюх потом в мемуаре писал, что грузинская дивизия там и легла. Митя бы ограничился одним африканским присловьем: 'Кто убит-убит, кто бежал-бежал'. По крайней мере, если не-Багратион и сохранил дивизию, то сидел тихо, и не мешал собрать трофеи, а потом подходу второй и третьей колонн. Третья ушла из Туапсе вообще седьмого числа и не под напором Мазниева. Так что грузины если и зашевелились, то уже после ухода таманцев. А висящие на хвосте колонны Лисунова казаки? Пусть сами с грузинами разбираются, кто из них круче сварен. Митя бы поставил на казаков, и история это подтвердила.
Новонижнестеблиевский полк до Михайловского перевала в бою не участвовал, а потом пошел в атаку на центр грузин. Поскольку запаса индивидуальных пакетов практически не было, то еще с вечера занялись раздиранием тряпок на бинты и стиркою их в речке/ Командовали стиральной командой Аполлинарьевна и Чумадаева. Сам полковой фельдшер, по обыкновению возлежал, экономя силы, бабы стирали и сушили, Семен строгал и рубил будущие шины для переломов, а Митя то помогал ему, то нудился от желания поделиться своими идеями. Если бы комполка
Рогачев был в досягаемости, Митя бы ему смог надоесть с идеями, что надо сделать. Вообще одна умная мысль у Мити точно была: захватить грузинские медицинские запасы или какую-то гражданскую аптеку, но донести ее до начальства было некому. Поэтому пока Митя вслушивался в перестрелку и определял-это уже атака или еще ленивая перестрелка. Семен, немного хлебнувший австрийского фронта, ее оценил даже слабее ленивых, что на нем были-ну и ладно.
Утро первого сентября оказалось утром победы.
Грузны бежали, а первая колонна армии вошла в город. Остальные еще тащились где-то позади.
В городе захватили большие трофеи: больше полумиллиона патронов, несколько тысяч снарядов, всю артиллерию грузин и пулеметы. С боеприпасами наконец-то стало хорошо, отчего даже забрали одну подводу у медчасти Новонижнестеблиевцев. Она была нужна для подвоза боеприпасов, раз уж они есть.
От тяжестей похода и недостатка кормов пострадал конский состав,тем более, что запрягали часто уже немолодых коней, и они быстро сдавали. Что интересно, конину ели редко— не был приучен русский человек к ней, 'мы-де не татары-сыроядцы'. Митя тоже не ел. Правда, в девятнадцатом году пришлось попробовать, но это было еще впереди.
Новонижнестеьблиевцы в бой вступили не сразу, поэтому потери их были умеренные. Мите они показались страшными. А повоевавшие говорили, что в германскую войну потери тридцати двух человек убитыми и ранеными полк был и не заметил. Тогда, правда, полки были помногочисленнее, а Новонижнестеблиевский соответствовал старым двум ротам, усиленным бабами и детишками.
Кстати, за Таманской армией шло и довольно много матросов, идущих хоть и с ней, но наособицу. Матросы на гражданской отличались спаянностью, ибо, живя вместе в железной коробке и выполняя вместе многие судовые работы, они ощущали другого матроса ка своего братишку, не только как ничего не значащее слово, но и как реального брата. Отчего он шли друг за другом-звучит крик: 'Братишки, наших бьют!', перемежаемый флотскими словами высокого давления, и все дружно кидаются в бой, даже не спросив, кто и отчего. Потому они и были готовы с голой грудью лезть на пулеметы, и горе врагам, если они этих матросов не успели перестрелять. Впрочем, поднять кипеж и бузу для братишек было тоже как с добрым утром. Мите так один герой зуб выбил на вокзале, а за что7 Черт его знает, внезапно возникла буза и драка моряков с какого-то бронепоезда и бойцов какого-то полка, а Мите прилетело за компанию-просто под руку попался.
Мите стало известно и более яркие 'подвиги' матросов.
Минимум два города они до шока довели. Сначала Новороссийск, самовольно расстреляв офицеров Варнавинского полка. Те не захотели идти на фронт против казаков, от чего их временно посадили под замок, чтобы от них беды не было. А тут революционный эсминец 'Керчь' заходит в порт. И на стоянке узнает, что сидят такие вот под замком. И тут братишки решили: а чего офицеры, хоть и тюремные харчи, но есть будут, и не ждать ли от них еще и удара в спину? Да к ногтю их! Явились в тюрьму, забрали арестованных, вывели на мол и постреляли, к ногам убитых привязали груз и сбросили покойников в воду.
Кто им это поручал? А никто, революционное творчество масс, иттить эти массы через коромысло.
И грузы к убитым привязали халтурно, оттого трупы начали всплывать. А в бухте ловили много рыбы, и эта рыба занимала все большую и большую долю в рационах горожан. Теперь получается, что вчера рыба ела этого покойника, сегодня ее поймали, а завтра ее обыватель съест и окажется, что он ел человечину?
И другой факт, не менее страшный. Город Гомель, март 1919 года. Восставшие полки Тульской бригады захватили город, но удержались ненадолго. Под напором Красной Армии они начали отход. Главнокомандующий мятежниками Стрекопытов подписал приговор о расстреле группы коммунистов, сдавшихся в плен и сейчас сидевших в тюрьме. Когда же красные вошли в город, в сарае перед ними предстала жуткая картина: они не были расстреляны, они был убиты с нечеловеческой жестокостью. Одной женщине из них заживо сорвали скальп, другому с такой силой разнесли череп, что от головы мало что осталось, других тоже жестоко убивали. Для Гомеля это был шок. Конечно, похоронили их, насколько возможно восстановив поврежденные тела, но ведь по городу поползли слухи, что с ними сделали и видевшие убитых подтверждали слухи.
Как стало известно много позже, в тюрьму была посажена группа матросов за какие-то прегрешения. Мятеж их освободил, и моряки примкнули к мятежникам. Потом как-то и кто-то им поручил расстрел коммунаров. И вот тут они себя показали-во всю ширь морской души! Стрекопытов подписал приказ о расстреле, но вот так убивать он не приказывал и даже не знал, что так случилось. Живодеры ушли вместе со стрекопытовцами на территорию УНР, где сноаа 'отличились', жестоко убив женщину. Стрекопытов за это приговорил их к расстрелу и, как уже было сказано, не знал, что они еще натворили. Так что матросы были очень разные.
Поэтому Дмитрий Васильевич первое время на Главного поглядывал с интересом, когда узнал, что тот в гражданскую в морском отряде служил-он из каких моряков, из тех, кто 'Орлиное племя' или из менее приличных? Когда узнал, что в том отряде не анархисты-безмотивники тон задавали, то настороженность из него ушла.
Еще нужно сказать о двух вещах, которые не то были, не то не были.
1. Когда образовалась Таманская Армия? Если спросить и Митю, и Дмитрия Васильевича, то они бы ответили, что где-то между Новороссийском и Туапсе. А где конкретно прошло собрание, и кто говорил— 'За', а кто— 'Против'-ну кто рассказывал про это начальнику полковой аптеки?
Поэтому Митя и считал, что где-то там, а раз ряд авторов писал, что именно в Геленджике, то это вполне возможно. В Геленджике найти порядочное здание, где соберутся красные командир и могут сидеть и даже со сцены речи говорить, еще можно. Дальше-уже придется собираться на поляне или берегу речки, а секретаря, что ведет протокол собрания, на крышу дольмена придется устраивать. Но Епифан Ковтюх написал, что Таманская армия организовалась уже по выходу к своим, ссылаясь на документ Сорокинского штаба о ее образовании уже позже похода. Тут Митя мог бы сказзать, что раз три колонны организовались, разделили функции и действовали воедино-это говорило о том, что три колонны действовали как одно целое, то есть ка армия. И все тут. А когда почесались у Сорокина это оформить документально... С этим еще долго было не слава богу. Генерал Крылов, начальник штаба армии Чуйкова, потом обнаружил, что есть приказ фронта о том, что он назначен командармом и некоторое время командовал 64 армией. А он об этом ни сном, ни духом! Случись с армией в этот момент неудача, и враг бы взял Сталинград, то Крылова могли и под трибунал отправить за потерю города. И он бы с удивлением узнал, что, оказывается, армией командовал и город потерял! В 1918 году же все было совсем не лучезарно.
2. Ну и известная история с наказанием в Туапсе красноармейцев з грабеж магазинов и помилованием виновных в этом. Митя в сентябре восемнадцатого про это не слышал и такого не видел. Поэтому ничего сказать не может. Вдруг Епифан Иович это и планировал, но пожалел бойцов, может, только пригрозил им массажем задних мест. Сцена в 'Железном потоке' как раз к месту, но было ли это чисто литературным ходом или исторически достоверна? 'Темна вода во облацех воздушных'.
Но наступило утро, и Дмитрий Васильевич проснулся. Пора было возвращаться от сна о своей юности к действительности. И это правильно.
Дальше было расформирование полка, отход с Кавказа, марш по пустыне на Астрахань и сыпной тиф. Не здорово приятно вспомнить это. Надо отвлекаться от событий на заре туманной юности и идти к Маше.
Маша же узнала, что муж ее нынче отдыхает, то есть на работу ходить не обязан, и подкорректировала свои планы, оттого Дмитрия Васильевича привлекли к закупкам разного к Новому Году. Елочку ей обеспечили в школе, где она работала, подарки она уже всем купила, ну, а теперь надо купить то, что выбросят и повезет увидеть. Новый год наступал в ночь с воскресенья на понедельник, так что время было. Его встречать решили в тесном семейном кругу, то есть он и супруга. Старший с семейством будет встречать тоже в своем тесном кругу. Среднего поздравят телеграммой и, если получится, то дозвонятся. Младший-ну разве будет студент сидеть с родителями? У него есть масса вариантов, с кем и как, благо, за три курса института он сейчас ухаживает за третей по счету девушкой. Родители, правда, потребовали, чтобы он не ездил на дачи для встречи Нового года и то в видах того, что может оказаться так, что топить на даче не выйдет, все завалит снегом и туда не пройдешь и оттуда не проедешь и даже 'Скорую' не вызовешь по причине отсутствия телефона. Младший торжественно пообещал, что развлекаться будет только в городе, в отапливаемом месте и при наличии телефонной связи. Ему поверили, и, как потом выяснилось, он не обманул. Все происходило в общежитии какого-то института технического профиля (родители о таком и не знали) и с четвертой по счету девушкой, но ведь они ставили условия по быту? Да, по быту, а раз там топили и телефон у комендантши имелся, то никаких претензий!
Маша, правда, выговорила сыну за ветреность и за то, что он бросил третью по счету девушку, но явно из чисто женской солидарности. Нина ей самой нравилась и, возможно, Маша рассчитывала, что чуть позже все сложится в семью, но не вот так. Дмитрий Васильевич претензии супруги выслушал, но не поддержал. Даже с точки зрения того, что откуда они знают мелкие детали взаимоотношений сына и Нины? Это старший подробно рассказывал, что его тогдашняя девушка, а ныне их невестка, и по какому поводу сказала или сделала. А у младшего характер не тот.
По вечерам семейство писало поздравительные открытки, а в перерывах между очередными поздравлениями Маша из мужа вытаскивала подробности его творчества в период 'до нее'.
Ну и про его взаимоотношения с женщинами до нее. Начиналось с одного, а потом плавно переходило на это.
Некогда он Маше сказал, что сейчас она есть у него, а это значит, что до нее ничего и никого не было. Потому ей нужно знать, что ранее он был женат, но его первая жена умерла, и детей у них не родилось. А всего остального не существовало. Есть она и навсегда она. Чем надолго закрыл эту тему в беседах. Правда, после войны подробно рассказал про первый брак.
Но Машин интерес к теме не пропал, она и раньше пыталась зайти за охраняемый периметр. И сейчас ей хотелось узнать побольше. Ну, и ладно. Он Маше не изменял и за то, что было до нее-ему не стыдно.
Поэтому пока Маше было немного рассказано о романах будущего мужа в Московский период, но до нее. Военно-полевые романы пока были табу. И снами до Новогодней ночи его не терзали небеса.
Вообще Дмитрий Васильевич от Новогодних праздников был не в восторге, особенно от ночного бдения. Всё-таки и он старел, и праздник Нового года вошел в его жизнь относительно поздно. В детстве праздновали больше Рождество, а Новый год-кто как.
Потом Рождество ушло из жизни большинства, но вернулось в виде новогодней елки. Но дети празднику радовались, поэтому приходилось его устраивать для домашних.
А у Дмитрия Васильевича было еще два праздника, не общесоюзных, и не семейных, а для него.
26 августа-когда он пошел в армию, возможно, уже в Таманскую, возможно, еще не в нее. И 9 сентября, когда вышла его первая книга. Но он их праздновал больше в душе.
Особенно августовский. А в сентябре покупались небольшие подарки для домашних, но без уточнения, отчего так. Наслаждайтесь и все тут. Эту традицию он не поддерживал лишь во время войны— скажем, в сентябре 1942 года семья была в Куйбышеве в эвакуации. А он под Туапсе, в штабах и под обстрелом немецкой артиллерии. Вечером заночевал на зенитной батарее и поделился с хозяевами содержимым одной из фляг. Тогда и выпили за 18 летие со дня выхода первой книги с теми, кто ее не читал, но что поделаешь? Не Шекспир и не Шолохов, чтобы все про него знали. Но согревает мысль, что книга малоизвестного автора, да еще и под псевдонимом-это часть культурного процесса страны и народа. А в культурный процесс входят и шедевры, и средняя литература, и совсем не шедевры. И все вместе-они культурный код времени, а что каждый роман, рассказ или стих за место в нем занимает-это ясно будет сильно потом. То самый Пушкин и при жизни как писатель выглядел очень неплохо, хоть в стихах у него был соперник-Веневитинов. Потом Бенедиктов. И в прозе тоже такие были. Но кто помнит сейчас Веневитинова или Бенедиктова? Только очень хорошо начитанные люди. Может, позднее их будут знать только пара профессоров в Москве. Но может наступить реннесанс интереса к Веневитинову или Бенедиктову, благо Бенедиктов много занимался переводами. И вместе с переводами вспомнят и про 'Кудри девы-чародейки'.
Новогодняя ночь прошла тихо и по-семейному.
Поскольку ни у мужа, ни у жены не возникло идеи пойти погулять по снежку и морозцу (а термометр показывал всего минус два и с небес ничего не падало), то вскоре и отправились спать, и даже решили посуду мыть уже утром. Маша в школе прослышала про примету, что посуду с новогоднего стола нужно мыть уже утром первого, иначе год будет грязным, как тарелки из-под яств. Спать обоим сразу не захотелось, потому Маша начала вспоминать время их знакомства, а потом снова плавно перешла к тому, что и кто были у Мити до нее. Пришлось немного рассказать. Вот ведь женское любопытство!
Маша заснула, и будущему имениннику тоже пора. Он и заснул, и приснилась ему Маша весною тридцатого года. Наступил тогдашний май, и Дмитрий обрадовался теплой погоде и вышел погулять на воздух. Ноги довели его до берега Москвы -реки, а потом к нему подошла девушка с темной косой почти до пояса и спросила, извинившись, не скажет ли он, то есть Дмитрий, но еще не -Васильевич, который час? Еще -не— Васильевич достал из часового кармашка часы и сказал, что четверть десятого. Дальше разговор продолжился, они познакомились и девушку Машу молодой человек проводил до ее общежития. Она кое-что там сделала и вышла, и молодые люди еще погуляли. Расстались уже после обеда и договорились встретиться завтра, после работы.
И в назначенном месте ее не оказалось. 'И досадно, и обидно'
Дмитрий решил назавтра прийти на то самое место в то же время, и увидел ее! А что вышло-то? Да на работе начальство задержало, и потому она на полчаса опоздала. А Дмитрий-еще— не-Васильевич столько не выдержал, и ему когда-то сказали, что положено ждать четверть часа. Он сделал скидку на разное непредвиденное, но и через двадцать минут Маша не пришла.
А дальше: 'Я ушел! И я ушла!' Правда, вроде бы эта песня в тот год еще не появилась. В качестве извинения Дмитрию кое-что досталось, а еще Маше был сказан телефон, по которому можно было в ОЧЕНЬ экстренных случаях позвонить и сказать, что она не может. В редакциях газет и журналов иногда бывают утеснения сотрудников, желающих заниматься личной жизнью в рабочее время, да и таких же желающих позвонить может быть много.
Встречи продолжались, и как-то Маша сказала Мите, что для него есть новость: у нее будет ребенок. И у Мити, соответственно, тоже.
Митя подождал пяток секунд и сказал, что пора идти в ЗАГС и узаконивать свои взаимоотношения. Если Маша не против. Ему ответили, что да, да, не против, и спустя неделю, в выходной день, они вышли из ЗАГСа мужем и женой. Путь их лежал в комнату Дмитрия, и вечером там собралась теплая компания из двух друзей мужа и трех подруг жены, и гости выпил и поели, а также пожелали всяческих благ новой советской семье
Вот и во сне Дмитрий Васильевич вновь перенесся в день их решения о будущем браке. И он тогда ощущал себя, скажем, если и не на седьмом небе от счастья, то на пятом точно. И, хотя он не знал до этого дня, что их первенец уже существует, но к браку был уже готов. И то, что такая девушка не отвергла его ухаживания, его любовь и так далее— для него означало то, что, наконец, пришла полоса удачи после почти полутора лет сумрачной жизни. После смерти и похорон Паши он ощущался себя прямо по Блоку: 'Как тяжело ходить среди людей и притворяться не погибшим'. Но наступила весна тридцатого, и весна улыбнулась ему. Весну звали Машей, и он сделал шаг к ней навстречу. И не пожалел, что шагнул.
Старших родственников на свадьбу они не приглашали. Теперь как бы другое время, молодые люди сами решат про свое будущее, поэтому благословение-это пережиток прошлого. Жили бы все в одном городе, то, конечно, можно было и показать свое будущее, но родные Мити жили на юге, в том самом городе Ч. , а Машины в городе Гусь-Мальцевский, а ныне Гусь-Хрустальный.
Попозже, конечно, родным показали первенца, на юг съездило все семейство, а родственники из Гуся и сами столицу посещали.
Ну, а в войну Маша с детьми поехала к отцу и матери, они тогда жили в Самаре (ныне Куйбышеве), место в их домике было, так и прожили военное время. Дмитрий Васильевич разок ухитрился съездить к семейству. Посмотрел на жену, детей, тестя и тещу, а также младшего Машиного брата Егора Второго (был и первый). Но недолго, отпуск -то был краткосрочным. Вернулся, сдал редактору три заметки по тому, как тыл помогает фронту-это было что-то вроде налога на посещение семьи. И отбыл на Воронежский фронт. У редактора были не то предчувствия, не то информация, что там что-то произойдет в ближайшее время, и предчувствия его не обманули-началась Курская битва. И Дмитрий Васильевич поглядел на танковые бои, может, и на то самое Прохоровское сражение. Его собственное участие ограничилось сбором рассказов участников, наложением перевязок двум раненым танкистам (привет Новонижнестеблиевскому полку и фельдшеру Чумадаеву— повязки он накладывал мастерски, и Митя у него научился) и написанием песни 'Выноси, броня!' Давно у него стихов не рождалось, давно, а тут вот само взяло и сложилось. Впрочем, за войну это произошло еще разок и все-'года к суровой прозе клонят'. Ну и на сдачу-контузия, только в старом смысле слова, когда военного побило чем-то, но ран не нанесло. От ударов какими-то обломками полтуловища синие, но ран нет, и ребра целы. Поэтому медиков тревожить не стал, показался им уже в столице. Они ничего страшного не нашли, но предупредили, что иногда такие вот травмы могут перерасти в воспаление легких. Но не перерасли— и ладно.
На этом сон прервался, поскольку Маша на кухне что-то уронила на пол. получилось очень звонко и вырвало из царства Морфея.
'-Лесбия, где ты была?
-Я лежал в объятьях Морфея!
-Женщина, ты солгала,
В них я покоился сам!'
А кто автор этих стихов— Дмитрий Васильевич так и не вспомнил. Что вообще неудивительно. Поэты стараются поскорее донести свои находки и достижения до слушателя, поскольку напечатают еще не завтра, а знакомый-вот он! И читают ему, спасибо, если сонет, а ведь могут и эпическую поэму в двадцати песнях. Сам он коллег понимал, и испытывал такое же желание поделиться хорошо получившимся отрывком. Но, как причастный к тому же, ограничивал их декламацию 10-12 строками, о чем и сразу же предупреждал. И человек поделился, и он не слишком много времени потерял.
Правда, надо сказать, чтение зачастую переходило в просьбу одолжить денег. Се ля ви.
Днем супруги посетили семейство старшего сына и поздравили всех с Новым годом и новым счастьем. Еще позвонил младший и отрапортовал, где он был, что он делал, и что все соблюл с точки зрения обещанного им времяпровождения-не на даче, в теплом месте и так далее. Маша, бравшая трубку, отругала его за разрыв с Ниной. Сын выслушал и никак на упреки не отреагировал. Сказал лишь, что ко дню рождения отца обязательно подъедет к ним и обязательно поздравит именинника, на чем разговор и завершил. Маша, не полностью излившая накопленный заряд эмоций на виноватого, излила их на мужа, но тот, как уже говорилось, не поддержал ее упреки. Еще в то день Машу посетили две знакомые и довольно долго заседали и за столом, и на диване, где явно переговорили обо всей столице и всех ее жителях. Дмитрий Васильевич дамам мешать не стал, сидел и занимался своей рукописью
Вечером он лег спать, но проснулся в три ночи. Или утра? Попытался заснуть снова-а вот выкуси! Вставать и сидеть на кухне или в другой комнате? Нет желания. Писать или читать книгу не хотелось, и он решил лежать. Вдруг заснет? А не получится— можно еще часок-другой поразмыслить о прошедшей жизни или о том, что будет дальше, за пенсионным возрастом. И начал с ничего не значащих ныне размышлений, стоило ли ему после гражданской оставаться в РККА или нет? Он-то не остался, но что бы было, если бы не ушел?
Разумеется, Дмитрий Васильевич правильно понимал, что это какой-то идеальный вариант, не учитывающий кучи других факторов.
От политики до личных взаимоотношений меж начальником и подчиненным, в том числе и любовных. У начальства ведь и жены бывают, и между женой комдива и комбатом может проскочить искра. А потом проскочит другая, отчего комбата в академию не пустят. Или пустят, но ч с тайной целью, чтобы и духу его тут не было.
Дмитрий Васильевич не раз думал о себе в качестве военного и об армии вообще и создал такую вот теорию.
Как сказал великий Клаузевиц: 'Военное дело просто и понятно умному человеку. Но воевать сложно.' Или наподобие, потому что он за точность воспроизведения не ручался.
По мнению же Матвеева, существуют военные люди, хорошо пригодные для службы в мирное время, и такие же, только на военное время. Наконец, возможны и их смешанные варианты, одинаково хорошо или терпимо пригодные для обоих случаев.
Военные мирного времени хорошо знают и чувствуют, что нужно для текущих нужд войска, как все устроенно в армии, поэтому, когда возникает вопрос, а где взять что-то, которое вообще есть или должно быть, но в наличии нет, они знают, где искать и кого спросить. Про таких в царское время говорилось, что образование получил на службе. Прослужив несколько десятилетий, такой офицер лично участвовал в разных делах по обеспечению войск, то есть постройке зданий, заготовке сухарей, ремонтерских работах (это так назывались заботы по пополнению конского состава), зарабатыванию денег внешними работами, солдаты у него накормлены и браво отвечают, кто у страны враг внешний и внутренний, строевая подготовка на высоте, и ружья кирпичом чищены до нужного сияния. Поэтому и ротный командир хорош, и их полковник, собравший под крыло нужное число таких капитанов-тоже.
Оттого капитана или полковника могут продвинуть и выше, ну, если не случиться какого-то скандального казуса, отчего неудобно продвигать его. И так идет, пока нужный нам полк стоит в Саратовской губернии, ходит на учения, поддерживает внешний лоск, господа офицеры и солдаты любезничают с местными женщинами.
Но стоит возникнуть войне, то оказывается, что вполне пригодные в мирное время капитаны и полковники (а также генералы) воевать не могут. При этом они не трусы, а в молодости имели боевые заслуги. Но за время, пока они росли от прапорщика до капитана и полковника, то мир изменился, и ходить грудью на врага может быть чревато, ибо появились пулеметы и артиллерия тоже стала другой. А они остались в прошлом, как офицеры.
Поэтому атака в лоб на пулеметы и скорострельную артиллерию могла печально закончиться для всех участников ее. Дмитрий Василевич читал брошюру генерала царской и Красной армий Надежного о бое под Лащевом в начале Империалистической войны, как столкнулись в ее начале русская и австрийская дивизия, руководимые явно офицерами мирного времени. Австрийский генерал послал бригаду в обход по гати, где она стала мишенью всего лишь одной русской батареи. Обстрел привел два австрийских полка в совершенно непригодное для боя состояние, поэтому, когда русская пехотная рота вышла к ним, отхлынувшим назад, то они положили оружие-два полка перед ротой! Вот до чего может довести ощущение страха и бессилия, когда некуда деться, вокруг топь, а над головой рвутся шрапнели, выбивая соседей и вот-вот наступит твой черед! И под обстрелом австрийцы пребывали в шоке, и выйдя из-под огня, из него не вышли, отчего и сдались. Австрийские артиллерийские офицеры там присутствовали, но подавить русскую батарею не смогли. Итог обхода-половина австрийской дивизии в течении дня потеряна.
Остальные ее полки бодро наступали под грохот своих батарей, но громоподобная фикция их огня ничего не смогла, и опрокинуть русскую пехоту огнем и штыками тоже не получилось. Но там все выглядело как поражение в честном бою. Не смогли и не смогли. Но два полка потеряли большую часть состава, в итоге от дивизии австрийцев остались рожки до ножки, отчего австрийский генерал пошел на самоубийство.
С русской стороны тоже хватало пережитков мирного времени, но дивизия собралась и нанесла австрийцам поражение. Вот что пишет об этом тот самый Надежный: 'Начальник дивизии (дряхлый старик), под впечатлением развивавшегося на его глазах боя, проникся убеждением в невозможности не только развития со стороны частей дивизии, находившихся у п. Лащов, каких-либо активных действий, но и благоприятного исхода боя, а потому настоятельно требовал немедленной присылки 2-й бригады и содействия 7 пех. дивизии. Действительно, картина боя для человека, как он, впервые ее наблюдавшего, казалась весьма внушительной. 5 легких и 2 гаубичных батареи противника громили район ф. Надольцы и усадьбы гр. Шептицкого. Густые цепи австрийской пехоты, рельефно выделявшиеся на залитом солнечными лучами зеленом фоне пологих скатов гребня холмов между с.с. Пукаржев и Малониж, стройно, как на ученье, наступали на ф. Надольцы, несмотря на значительные потери от флангового огня нашей артиллерии.'
Дмитрий Васильевич исходил из того, что офицер мирного времени в военное время может использоваться ограниченно, в тылу, на первоначальном обучении войск. Можно доверить даже неответственный боевой участок, вроде обороны берега Белого моря.
Разумеется, это в идеале, а фактически все так хорош может и не быть.
Офицер же военного времени, с точки зрения товарища Матвеева, лучше чувствует потребности времени и их реализует в своей деятельности. Вот на начало войны штатная структура мехкорпусов была избыточно громоздкой, да и укомплектованность оставляла желать лучшего. Первый раз такое случалось? Нет, не первый.
Плоха ОШС мехкорпуса? Пусть так.
Что тогда делает офицер военного времени? Вот товарищ Лелюшенко, получивший перед самой войной 21 мехкорпус, крайне слабо укомплектованный техникой вообще (с новой все еще хуже) и половину личного состава из новобранцев? Творчески. Не тащит под Двинск новобранцев, чтобы они вступали мишеням для немцев, а из наличных ил формирует боевые группы. На них и этих сил хватает и руководить ими попроще. Оттого корпус (ну и соседи, конечно) удерживали боями Манштейна в Двинске и не давали ему прорваться дальше. Для наличных сил это было подвигом
Структура стрелковой дивизии РККА 1918 года тоже была громоздкой и избыточной-9 полков пехоты и четыре дивизиона артиллерии (и до 50 тысяч человек)! Еще, кажется, один или два полка конницы. Громоздко-да, особенно с учетом, того, что такими мега-дивизиями часто командовали прапорщики военного времени вроде Щорса и Шмидта, либо вообще самородки вроде Чапаева и Кутякова.
Потому хороший начдив либо мог этой 'громоздкой ОШС' руководить, либо прибегал к другому способу. Товарищ Блюхер командовал своими 9 полками и вдобавок еще ударно-огневой бригадой, то есть четырьмя бригадами и 33 тысячами человек, что сильно приближается к штату.
Кстати, 51я же перед оправкой из Сибири против Врангеля имела около 12тысяч человек.
Или дивизия из-за недостатка сил и средств по факту имеет от 7 до 12 тысяч, отчего ей проще управлять. Так нужда становится добродетелью
А как дело обстояло в 1920м году в его 7 дивизии с командованием?
Начальником дивизии был бывший поручик -артиллерист Голиков.
В декабре 1920года на его замену пришел Бахтин, бывший полковник, но до германской войны начальник полковой музыкальной команды и делопроизводитель в том же полку.
Голикова после гражданской Митя не встречал, хотя несколько раз его фамилия попадалась в газетах.
С генералом Бахтиным Дмитрий Васильевич встретился в сорок четвертом, тогда тот командовал особой группой для форсирования Днестровского лимана. В нее входили две бригады морской пехоты, мотоциклетный полк, батальон машин амфибий и еще что-то. Бригады на саперных лодках форсировали лиман, захватив плацдарм. На него амфибии м саперные паромы перевезли вторые эшелоны и тот самый мотоциклетный полк, что прорвался в глубь обороны румын и помог окружению румынской армии. Весьма необычная задача, но Бахтин с ней справился. Его Дмитрий Васильевич узнал, а Бахтин его -нет. Но тут надо сказать, что у начдива таких Мить было больше полусотни и в декабре двадцатого Митя не прославился ни в плохом, ни в хорошем деле.
А 19 бригадой командовал товарищ Трубников. Интересный персонаж, из самородков тоже, служить начал еще до Первой мировой, потом остался на сверхсрочную, и еще ухитрился сдать экстерном за шесть классов гимназии, хотя учился только в приходской школе. В Первую мировую отличился в боях и направлен в школу прапорщиков. После гражданской был командиром 25 дивизии имени Чапаева. В 1942м году заместитель командующего Донским фронтом. Дмитрия Васильевича, кстати, еле узнал при встрече на фронте. Он Трубникова тоже. На внешность обоих прожитая жизнь не очень хорошо подействовала.
Но, вернувшись к характеристикам офицера военного времени:
беспокойный характер и поиск нового не всегда хорошо выглядит в глазах того же начальства в мирное время, ибо его то он будет теребить прожектами по улучшению. Только успели 'Реорганизовать Рабкрин', а потом снова...
Вот командир мирного времени тем лучше, что идеи не внедряет. Пока не прикажут, а сам-чаще нет. Если армия массово не воюет двадцать лет, то офицеры военного времени за эти годы из прежнего состава сильно уменьшатся числом. Часть умрет или не сможет служить по здоровью, часть решит, что им как-то скучно бороться с начальством за нужную высоту забора, то есть то, что должно уже быть, и уйдет на гражданку.
Поэтому армия мирного времени оказывается к войне в той или иной степени не готова. Как по психологическим, так и по материальным причинам. Одной из психологических причин будет недостаток тех самых офицеров военного времени. Даже если они и есть в меньшем звании и на меньшей должности, их нужно увидеть и продвинуть. А офицеры мирного времени есть, только они не справляются. Хорошо, если все будет, как у США в обоих мировых войнах, когда есть запас времени и ресурсы. И то выяснилось, что хоть владения США включают в себя влажные субэкваториальные места вроде Панамы и островов Тихого океана, а со снаряжением, под такой климат рассчитанным -не слава богу. Даже обувь для солдат пришлось несколько раз менять. Хотя несколько полков каждый день и весь год в этом климате живут и служат. Когда же американская армия стала всаживаться в Европе, снова пошли проблемы с тем же обмундированием. Не сильно морозные европейские зимы 43-44 и44-45 годов и массовые обморожения! Возможно, Омахе теплее, чем в Италии и на Рейне, но американские генералы в молодости воевали в Европе в Первую мировую. Да и потом никто их не ограничивал в посещении Европы в межвоенное время. Поэтому, если уж высаживаются в Европе, то нужно либо победить до зимы, либо обеспечить войска обмундированием и обувью для той самой зимы.
Но с этим не вышло.
Дмитрий Васильевич как-то произвел расчеты и поговорил с кое с кем, владеющим тайнами.
И вот что получилось:
На западной границе СССР войсками командовали пять командующих округами. В войну показал себя как способный справиться с должностью только один — М. М. Попов. Командовал он неровно из-за одной болезни, но несколько операций провел вполне удачно и показал, что это ему по плечу, когда болезнь не мешает.
Двое, правда, до победы не дожил, но могли бы (возможно) показать себя лучше, чем раньше. Двое-совсем нет. Оттого их убрали от фронта подальше.
Теперь командармы.
Их было 14.
К границе перебрасывались еще несколько армий, но мы их считать не будем.
Двое из 14 погибли, один расстрелян, трое попали в плен, поэтому сложно сказать, могли ли они оказаться лучше.
Один командарм даже стал командующим фронтом и еще двое брали Берлин командуя армиями. Остальные ярко себя не проявили.
Процент поучается достаточно скромный, хотя, выдвигая их на эту должность, в Москве руководствовались и прежними заслугами, и еще чем-то.
Но им не хватило чего-то. Назовем это условие 'необходимым качеством офицера военного времени'. Да, вот так, абстрактно.
И раньше такое происходило.
В 1815 году, если потребуется воевать еще с кем-то по окончанию Наполеоновских войн— можно ли найти главнокомандующего? Без проблем. Найти командиров корпусов и дивизий? Тоже самое, и есть выбор между Ивановым и Петровым (назовем их так).
Отчего? Потому что много проверенных в деле офицеров военного времени.
Но вот наступает 1853 год и большая война в нем, и оказывается, что все не так лучезарно. И даже плохо. Ну ладно, английская и французская пехота оснащены нарезными ружьями, которых у нас не хватает, потому нанести в поле поражение союзникам удалось только однажды, под Балаклавой. На Балканах-застряли под несчастной Силистрией. Почему-то она в 1828-29 году не стала твердыней, и тот же Паскевич брал и турецкие, и персидские крепости, и Варшаву. Возможно, сей меч заржавел в ножнах, как ранее Каменский-старший. Итого нашлись лишь два генерала, Липранди и Бебутов, которые оказались на высоте и разбили в поле врага. У них можно найти, наверное, и недостатки, но они. смогли. То есть прошедшие годы не способствовали накоплению нужного запаса офицеров и генералов военного времени. Таких мирного времени вполне хватало, но они в бою могли лишь непоколебимо стоять, пока в них не угодит ядро. К сожалению, для победы этого обычно мало. Хотя все эти годы длилась Кавказская война, случались и походы в Среднюю Азию, и Венгерский поход тоже. То есть фабрикация офицеров военного времени продолжалась. Но, видимо, имелась проблема с выдвижением их на нужные места.
Поскольку и читатели, и Дмитрий Васильевич не со всеми тонкостями военной службы знакомы, для упрощения можно опереться на вот такой опыт для нахождения аналогий тому, чем отличаются те самые офицеры мирного от офицеров военного. И да поможет читателям классическая детективная литература.
Вспомним Шерлока Холмса и его многочисленных аналогов обоего пола. А также инспекторов полиции, что оттеняют собой Великого сыщика. То самый великий— человек с научным складом ума, не чуждый и знания человеческой психологии, что проникает в тайны преступления и злой воли преступника, определяет, что виноват дворецкий, а многочисленные подозрительные типы из окружения пострадавшего тут не причем. В лучшем случае их действиями воспользовался преступник для введения следствия и общественности в заблуждение.
И есть инспектор полиции или даже несколько сразу, которые 'в затруднении и это их обычное состояние.'. Если они понимают, что нужно для разгадки, то не мешают Великому сыщику, а, наоборот, помогают, проверяя разные второстепенные версии, вроде того, жил ли нужный человек в гостинице месяц назад. Когда 'серые клеточки' Великого увидели, что ряд версий разбились, но их стало меньше, то они сделали вывод, что виноват кто-то из окружения жертвы, и это уже не вообще некто из пяти возможных, а человек с именем и фамилией. Далее инспектор полиции арестовывает преступника. Порок наказан, добродетель торжествует. Слава, конечно, достается полиции. но Великому сыщику она не очень и нужна. Инспектора полиции на каком-то томе книги должны понять, что, как только станет ясно, что преступление не простое, как мычание, то нужно идти на Бейкер -стрит, 221Б и приникать к источнику великой мудрости.
Если очень сильно упростить, то Шерлок Холмс и его копии -это аналог офицера военного времени, а Грегсоны, Лестрейды и прочие— офицеры мирного времени. Им можно поручить борьбу с несложной преступностью (будем надеяться на это), а сложные дела решатся тандемом из Великого и обыкновенного. Есть и другое сходство— что делает Холмс, когда нет ничего, что требует поиска и полета мысли? В лучшем случае пишет монографию о пчелах. В худшем-балуется кокаином. Вполне себе аналог офицера военного времени, отправленного в отставку после мира. И который ждет, когда он снова потребуется. Авось семипроцентный кокаин не сильно испортит здоровье, пока не убьют другого лорда или не пропадет бриллиант у леди ИКС. Грегсону, Лестрейду и прочим нет нужды в такой экзотике-хватает текущей работы и простых случаев.
Между Первой и Второй мировыми войнами прошло 20 лет, поэтому возникал ряд сложностей в участии в обоих. Да и перегореть можно. Но в Британии можно повоевать в колониях ('тренировка на кошках'). Или не очень знаменитых малых войнах. Про Испанскую уже говорят почти свободно. Она был не единственной, дойдет черед до рассказов о других.
Эти рассуждения привели Дмитрия Васильевича к выводу, что он сам скорее офицер военного времени, поэтому он закономерно отошел от службы после Гражданской. А то, что ему отказали в Академии-это уже так, детали. В 1925 году, скажем, ему было всего-то двадцать три, а не 33, и не 43. Было время попробовать снова и не один раз. Тем более, прошло время и в Академии имени Фрунзе было введено заочное обучение. Дмитрий Васильевич не знал, равноценны ли заочники и очно обучавшиеся с точки зрения анкеты,
но это тоже детали. А к Великой Отечественной энергия его поистратилась. Сидеть в тылу, как некоторые писатели, он не стал, но, явственно ощущая, что как пехотный командир он явно заржавел и даже, может, все куда хуже, занялся другим делом, хоть и в интендантском звании.
И, возможно, был прав.
Ну вот остался он служить дальше, и в 1936 году достиг двух 'шпал', то есть майора. Возможно ли это? Да, уж за десяток лет рост не чрезмерный. Если 'Год Николая Ивановича' бы его не коснулся, то впереди был 1939 й-год сильного расширения армии. Потом началась вторая мировая и армия достигла численности нескольких миллионов. Если в 1937 году в армии было что-то около сотни стрелковых дивизий, то в конце 1939 года— уже 173.К началу войны около двухсот и даже больше. С началом Великой Отечественной войны еще больше. Так что рост в звании и-или должности вполне возможен, и оказался бы он подполковником или полковником и получил полк (уже не станем думать о стрелковой бригаде или дивизии). Служит свыше 22 лет. Имеет награды. Ни в чем гадком не замешан, ни белым не служил, ни разным национальным правительствам, и в оппозиции не участвовал. С образованием неясно, попал бы в Академию, но явно какие-то КУКС должны быть. Формально все выглядит достаточно хорошо.
А если неформально: потянул бы он в роли командира полка?
В 1921году он бы смело ответил, что да, готов потянуть. Молодой еще был и полный энергии и идей. В 1941 году -уже нет. Накал ослаб даже на гражданке. Поэтому и не стоит видеть себя в роли великого полководца. Если не чувствуешь себя способным, то нечего и браться. Да и окажешься неспособным (и без него таких хватало)— это все превращается в кровь подчиненных, пролитую 'ни за цапову душу', как говорили те же его бойцы в двадцатом. Они ведь рассчитывали, что их ротный командир Дмитрий (или Митрик-но между собой) поведет к победе в масштабах роты и не даст пропасть ни за понюшку табаку, и ссылки на то, что преподаватель тактики тогда болел и плохо разъяснил тому же Дмитрию, как надо чистить траншеи врага или что там еще— просто неуместны.
Вот маленький пример. В 1920м году юный ротный командир Митя стал свидетелем потери Ковеля. Поляки создали импровизированный моторизованный отряд, который должен был углубиться в тыл красных войск и, захватив Ковель, тем парализовать оборону их и вывоз запасов. В состав его вошло два батальона пехоты (около тысячи человек), две полевые батареи и 7 бронемашин. Грузовых машин было около полусотни, на которых весь польский отряд и поместился. Они прошли в неплотный участок фронта, и продвинулись вглубь, проходя в один день до 60километров. По дороге разогнали пару подразделений красной пехоты и встретили два артиллерийских взвода. Один артвзвод погиб, а второй вовремя обнаружил поляков и отбился огнем. Отряд без серьезных потерь прошел к Ковелю и ворвался в город. Оборона города оказалась дезорганизована, Ковель пал. Контратаки результата не дали. Начдив Голиков в темноте собрал кого смог и снова атаковал, но снова не получилось. Прорывом бронегруппы воспользовалась польская пехота, подошла к городу и подкрепила прорвавшихся.
Тут Митя взглянул в Будущее и увидел то, что регулярно случалось в сорок первом-немецкие группы из танков, пехоты на автомобилях и артиллерии тоже прорывались в глубину обороны, также рассеивали тыловые части, так же перерезали пути отхода на восток... Все отличалось только деталями— вместо бронемашин Форда были более мощные танки и с неба не сыпались бомбы (или сильно поменьше). Но нелетная погода случалась и в сорок первом.
Начдива-7 товарища Голикова вовремя оповестили о подходе бронегруппы поляков, но он решил, что разогнать ее хватит курсантов дивизионной школы. Но он не учел, что только что произошел ее выпуск, и курсанты разъехались по полкам, в итоге в школе едва набралось со взвод. Они двинулись на перехват, но остановить поляков не смогли. Конечно, начдиву Голикову было дико и ново видеть у себя в тылу мотоотряд противника в составе почти полка, да еще с артиллерией и броневиками, и, наверное, большинству тогдашних начдивов тоже. Но прошло больше двадцати лет и ...Многие не догадывались, что такое может случиться в 1941м, и еще, и еще. Хотя и в двадцатом был такой товарищ Савин, начальник штаба 25 сд, чей штаб располагался в Ковеле. Он предвидел прорыв поляков к Ковелю и просил штаб 12 армии принять меры к предотвращению прорыва. За повторное обращение по этому же поводу ему даже пригрозили трибуналом за паникерство. Это было 10 сентября, а 12 поляки ворвались в Ковель....
Вот и Дмитрию Васильевичу не хотелось быть тем, кто по недостатку профессионализма повторит ковельскую драму, только при иных обстоятельствах. О том, что это уже увидел в уменьшенном масштабе, он понял в конце лета сорок первого. А вот вспомнил ли бы он 22 июня об этом где-то близ границы, командуя полком -а кто его знает?
Хотя ночная атака на Ковель, куда его комдив повел-это было что-то с чем-то! Митя тогда ездил вместе с поводочным получать подрывное имущество на склад в Ковеле. Вообще, если честно, он сам туда напросился, рассчитывая между делом развлечься (как именно-ну, как получится), а тут приехал в город, когда его уже потеряли...И вот начдив сколотил группу из тех, кто под руки попал, и атаковал. Сначала километров пятнадцать марша сквозь ночь черт знает куда, потом уже на рассвете подобрались и атаковали... Гранат с собой нет (хотя Митя тогда относился к гранатам настороженно, абы самому не подорваться, а если враг будет подорван, так это вообще чудо из чудес), запаса патронов нет... Но таки тихо подобрались и часового у крайней хаты сняли по-тихому), и даже вокзал захватили, пока поляки не расчухались. Но у Голикова было всего полторы сотни спешно набранных людей, где уж тут им взять город с двадцатитысячным населением и опрокинуть пятикратно превосходящего числом врага? Спасибо, что хоть пострадал при штурме и отходе мало: попало прикладом в рукопашной по плечу, но рука осталась не сломанной.
'Меня били-колотили,
Все по глазу норовили.
Попадали по плечу,
Я стою и хохочу!'
Немного позднее Митя выяснил, что ковельский вокзал располагался в западной части города, а они двигались с востока, от Голоб, и выходило, что брали город не с востока, а с запада. Была ли это такая стратагема товарища Голикова (ударить со стороны, с какой атаки вряд ли ожидают), было ли это так сделано из-за нужды в захвате каких-то грузов на станции (а там осталось много чего, и даже аэропланы), или просто они во тьме малость блуданули-это Мите не было ведомо, и Дмитрию Васильевичу так же и осталось. С начдивом он больше не пересекался, спросить потому и не удалось. Голиков в РККА продолжил служить, но его дальнейшая судьба бывшему ротному Мите тоже была неведома.
Вернувшись прежним размышлениям о классификации офицеров разного времени и своего места в РККА— сейчас Дмитрий Васильевич приходил в выводу, что он сам -скорее офицер военного времени, поэтому его уход со службы был закономерен. И хорошо, что он ушел и не наворотил чего-то двадцать лет спустя. Насчет того, что он мог оказаться лучше какого-то комполка в сорок первом и у него получилось бы удачнее-это гадание в стиле:
'Бабушка гадала,
Надвое сказала.
То ли дождик, то ли снег,
То ли будет, толи нет.'
Вообще -то Дмитрий Василевич в своих рассуждениях прибеднялся и прикидывался малоспособным. Потенциал-то у него был, и он регулярно что-нибудь придумывал в досаду полякам и прочим супостатам. Вот, например, захватила его рота пулемет Шоша, исчадие французской промышленности, о котором доброго можно было сказать только то, что он легче, чем Льюис в полтора раза, и в два раза, чем немецкий 08-15. Все остальное будет ругательствами разной степени нецензурности. Но юный ротный Митя и это выкидыш приспособил для дела. Если с этим пулеметом зайти во фланг или тыл противнику, то стрельба очередями показывает, что красные у них в тылу и не пора ли паковать ценное и кидать тяжелое и ненужное? Для того Иван Африканов в сопровождении Ивана Прозорова, который стерег пулеметчика от атаки в спину, уходил в обход и в тылу устраивал стрельбу. То, что Шош регулярно давился патронами, здесь не было принципиально, ведь он наводил панику, а не поражал. Ну, а малый вес пулемета был в нужную масть. Будет ли Иван стрелять просто в белый свет, как в копеечку или найдет себе мишень-это оставлялось на его усмотрение, от него требовалось вернуться живыми вместе с другим Иваном и не потерять магазины к 'Выкидышу'. С ними было туго, да еще и гнулись, проклятые. отчего патрон заклинивало. Еще Митя образовал две огневые группы в роте, одну из двух пулеметов, а вторую из пары хороших стрелков. Стрелки ходили вслед за ним и по его указаниям выцеливали вражеских пулеметчиков, а в случае контратак врага-офицеров или шибко шустрых унтеров, что захотят покомандовать.
Или тот бой под Млынувом, когда в контратаке его рота захватила два польских орудия, а потом развернула их против бывших хозяев и устроила шахсей-вахсей польской пехоте. Захват действующих орудий противника всегда высоко оценивался, но пусть это не раз проявляемая командирами храбрость: увидел и атаковал, зашел с фланга и перестрелял прислугу. Да, хватски вышло. А затем развернул против поляков, и это уже требует некоего военного мышления. Дальше больше— поскольку пушки были французские. которых Митя не знал совсем, то он правильно догадался. что стрелять шрапнелью у него не хватит ни знаний, ни умений, потому стал стрелять гранатами. А дальше ему чуть-чуть повезло— гранаты в этих условиях и при таких установках взрывателя давали рикошет от земли и взрывались в воздухе. Это была знаменитая разработка французов, именуемая 'Стрельба на рикошетах', очень эффективно поражавшая пехоту и плохо ею переносившаяся. Поляки не выдержали и отхлынули. И тут Митина рота и другая поднялись и загнали их в Млынув. Да, с интуитивным освоением французских разработок Мите сильно повезло, но он все сделал для того, чтобы ему стало везти. Как начинает везти тому, кто зашел неприятелю в тыл и сейчас расстреливает врагов на выбор. А как Митя догадался, как нужно открывать затвор и так далее: ну, пусть это тоже очередная награда за смелость.
Спустя годы он прочел про этот способ и догадался, что у него он как-то получился. Но поскольку его жизнь была далека от войск, то так и думал, что способ вошел в повседневную работу артиллерии. На его удивление, уже в Отечественную он несколько раз натыкался в военной прессе на материалы, пропагандирующие этот способ стрельбы. Гм, так оказывается, что есть не знающие о нем? Ну ладно, пусть это будут призванные из запаса командиры -артиллеристы, которые не то его не знали, не то забыли. Дмитрий Васильевич поговори со старыми артиллеристами и выяснил, что стрельба на рикошетах получается при некоторых условиях:
1.Угол падения мал.
2.скорость снаряда достаточно велика.
3 Взрыватель не срабатывает мгновенно.
Может иметь значение и что за грунт там, и не замерз ли он.
Из-за всего этого. снаряд отскакивает от земли и взрывается, когда он отскочил в воздух и летит над поверхностью планеты. Из чего следует, что артиллерийский командир должен иметь хорошую квалификацию и учесть все это. Или стрелять другим способом, если там и тогда не получается. А ему однажды сильно повезло. Впрочем, фланговый обстрел артиллерией тоже штука неприятная, оттого отход поляков тоже бы случился и без рикошетной стрельбы. Но чуть попозже.
Дмитрий Васильевич глянул на часы, что стояли у кровати. Увы, еще даже не четыре, и все равно не спится. И он решил сменит тему и повспоминать о своих первых наградах. Поскольку благодарность женской части полка в документах не отразилась, тогда первой наградой были кожаные штаны. Как подозревал Митя, комплект кожаного обмундирования шофера пошел на награждение сразу нескольких человек. Ему бы, конечно, хотелось бы лучше кожаную куртку (она тогда называлась 'шведской'). Но и у кожаных штанов обнаружилось очень ценное свойство. Представим: осень, грязь, слякоть под ногами, ноги забрызганы по 'самое немогу'. И тут Митя достает мокрую тряпку, протирает свои штаны и выглядит, как будто не шел многие версты по залитой грязью дороге. Поскольку ему достались штаны на весьма крупного человека, то под них влезали и обычные шаровары, отчего и было не так холодно. К сожалению, до этого времени они не дожили, даже кожаные вещи не вечны.
А что было второй наградой? Револьвер системы Наган с серебряной пластинкой на рукоятке. Надпись на ней гравировали явно в два приема. Это понятно, один гравер писал 'Стойкому защитнику пролетарской революции', а второй уже дописывал, кому именно. Возможно, первый гравер трудился где-то в Москве, а второй-в Воронеже или Борисоглебске.
Дмитрий Васильевич стал вспоминать обстоятельства истории, за которую он получил именной револьвер, и незаметно для себя заснул.
И снова угодил в какой-то странный сон, не хуже сна о Бартольде и его братце средь самарских пейзажей.
И сон этот назывался: 'CARNA WYSPA'.
Вот так, получите и распишитесь!
Жил -был некто, жил и умер. Но не отправился после того в какое-то посмертный мир вроде Элизиума или Валгаллы, а угодил куда-то в странное место. Если бы его за прижизненные грехи казнили разными казнями или отправили на поля блаженных, в форум, никем не модерируемый и никому не нужный, то совсем бы не удивлялся. Посмертная кара достаточно естественна, а бестолковая толпа вроде интернет-форумов, только на лугу и без клавиатуры тоже понятна-что делать с кучей типов, число которых растет и растет? Пусть уж их тени шляются из угла в угол, и дальше шляются, благо траву они не вытаптывают и не выщипывают...
Но тут...Как оценить то, что покойник попал в Российскую империю, но не такую, как была она, а совсем другую, магическую, больше напоминающую новое издание Речи Посполитой, где все решают роды магнатов (или кланы, если хотите), ныне рекомые боярами? Есть и император-где-то там в Северной Пальмире, и то не точно, потому что свой дворец он покидает крайне редко, может, его и нет-умер там от чего-то, и приближенные будут смерть его скрывать кто знает сколько лет, пока верхушка бояр все, что нужно не сделает. А послам покажут не то двойника, не то симуляцию компьютерную, ой, то есть магическую, которая выслушает послов, что-то в ответ скажет, что, дескать, негоже селить на нашей земле своих изверженцев, что у вас не ужились, пускай едут в Гиперборею и там близ гор Рифейских селятся. Или что ближние бояре по теме напишут, то и прочтет по бумажке. Попрощается и уйдет в свое подземное Убежище, куда ни магия, ни вирус, ни злословие не доберется. Это-то ладно, у нас, если почитать неполживую прессу, то самое и было, только за злословие редко карали, отчего в интернетах каждого пятого числа месяца юзеры вообще несли, как обожравшись семян дурмана, и только после десятого накал идиотизма затихал. Умные люди говорили, что третьего-пятого числа (от выходных зависит) 'добрые' соседи за нашу демократию боролись и этого числа Лидерам Общественного Маразма (сокращенно ЛОМам) денежку отслюнивали. А накал взбаламучення ОМ стихал только когда организм спидами пресытится, хоть кокаинумами, хоть более новым добром. Если хорошо закинуться, то грантополучатель спит плохо, и даже вообще не спит. Но не спать человек не может долго, обычно пять суток. Дальше он либо свалится и заснет, не исключая того, что за рулем машины, либо станет видеть картины страшные или смешные. Оттого отвезут его в ГБУЗ, привяжут и засандалят чего-то снотворного и успокаивающего. И вязки лапки натрут, и памперс переполнится, и уколы болезненные...
Но нечистый с ними, интернет-пакостниками.
Когда наш герой увидел этих вот представителей 'боярских' родов, то на секунду захотелось отдаться в ласковые руки сотрудников ГБУЗ. Не было в его мире мужчин, красящих волосы в такие цвета. Разве что на эй-парадах.
Герой увидел это и высказал желание, что лучше снова помереть и попасть еще куда-то, скажем, в племя людоедов на Амазонке, чем в этом параде жить.
Ну, пожелал, так пожелал, получай, что хотел. И помер он тут же и вновь родился, и вновь попал. В тот же дом, только через комнату на запад, и в тот же момент заново. Пожелавший (да, этот Некто) понял, что он чего-то недопонимает, и таких идей больше не выдвигал, а то попадет вон туда, за дверь, где высится водобачковый музыкальный инструмент, и ощутит единение с его чугуном и сталью.
И приступил к другому единению, уже с тамошним обществом. Как выяснилось, 'Бояре' таковой статус имели благодаря способности к магии. Если же соединяться браком с представителем другого боярского рода, то вероятность проявления магических способностей у детей тоже растет. Случаются, конечно, дети в аристократических родах и без малейшего магического потенциала. Да, Менделевское расщепление, каждый четвертый... Но и им находится вспомогательный пост, не требующий магических кондиций. И есть простолюдины, в основном без колдовских способностей. Они-ну, понятно, чем занимаются, и при встрече с аристократом кланяются. Но иногда и в них появляются колдовские способности, ведь 'бояре' и женщинами из низших слоев не брезгуют, и от этого рождаются дети, среди которых оказываются мальчики со способностями. Девочек отчего-то, когда окажется, что они способны колдовать, отправляют на 'исправление' в монастырь на одном из островов Черного озера. Вестей оттуда не доходит, и что с дочерями, туда отправленными, случается-неведомо. И вообще про это спрашивать не принято. Получил ответ на вопрос, где третья дочь хозяина, что она отправлена на Черный остров, и больше вопросов про нее быть не должно. Любопытство всегда и везде имеет свои границы.
Вот у простолюдинов с магической жилкой возможность продвинуться в аристократы есть. Можно победить на турнире боевых искусств, или оказаться полезным на службе аристократическому роду. В первом случае почти гарантированно, во втором-как повезет. И берут его в младшие члены рода. Конечно, для других 'бояр' из верхушек родов он будет представляться как: 'szlachcic, lecz ubogi', а они на него говорить, что он 'gołodupiec'.
Но карьерный старт уже есть. Дальше можно жениться на пятой дочке родича повыше статусом, повысить свою полезность, стать отцом отпрысков со способностями...
Но по этому поводу много писалось еще во французской литературе 19 века. И потом романы о подобных проблемах сочинялись...
У Некта это было еще впереди, поэтому он пока круглое носил, плоское катал, копил деньги на будущее, ждал, когда случится это самый турнир. В качестве опасного развлечения мог настучать по башке сильно истеричному аристократу, чье самомнение кратно превышает его реальный уровень в 'лествице'. Вдруг этот недоаристократ не запомнит лик своего победителя, или постыдиться рассказывать, как ему навалял какой-то простолюдин в рабочей одежде.
Да, эти 'Бояре' не только красили волосы в дикие оттенки синих и зеленых цветов (иногда розовых), но еще магически увеличивали глаза, отчего выглядели, как 'Запорожец', которому мотор в ...опу вставили, отчего и фары ТАК округлились'. И вели они себя не как русские бояре, которые культивировали медлительность, неспешность и величие поз и жестов, а как японские подростки на переменках в старшей школе Танакацу, то есть как трахнутые на всю голову психопаты возбудимого круга. Одно слово: бояр-аниме, то есть противоестественные ублюдки двух культур, причем с каудального конца тела. Как кот и пес, у которых на двоих теперь одна задница, только они этого не поняли, что срослись не душами, а задницами!
На сем вопле души Некта Дмитрий Васильевич проснулся и ощутил, что надо будет принять таблетку, больно затылок болел, словно про себя вещий сон увидел и о нехорошем.
На часах пять часов десять минут, и сон куда-то улетел, и новый не спешит на его место.Писать не хочется, так что придется лежать и о чем-то размышлять. Супругу при тихом лежании не будишь, и при шевелении извилинами она тоже не просыпается. Поэтому любящий супруг устроился поудобнее и стал вспоминать только что увиденное. И это снова ему напомнило историю про Бесапророла и Бартольда. Тоже рассказ о компьютере, тоже какие-то явно политические подтексты сказанного. Это что-снова про будущее? И про это случайно насквозило ветром в еще не закрытую щель между полотном и дверным косяком? Ну да ладно. Если бы как-то его прадеду рассказали подробно, как его правнук живет, и что дрова не рубит, печку не топит, темно стало-свет включил, а не лучину либо свечку зажег-покойному Серафиму Ильичу тоже дико и ново бы стало, как и ему, что услышал про компьютер, хотя где-то там неподалеку и он есть, как и электричество во времена прадеда. Если хватит фантазии, можно фантастический роман написать и его украсить подробностями из сна, пусть читатели охренеют от полета авторской мысли.
Но отчего это все ему? Был бы фантастом вроде Беляева или Верна-ладно, отпустил душу на волю и получил заготовку для нового труда, а ему как реалисту? Ведь даже 'Замок на Князь-озере'-его можно считать фантастикой, а можно и историческим детективом? Причем сильно похожим на правду, ему об этом читатели из ОГПУ и НКВД сообщали. Он смущенно отвечал, дескать, так уж получилось, и случайно совпало. Не раскрывать же то, что ранее общался с другим товарищем из ОГПУ и обещал тому, что передвинет место действия под Бобруйск или около, и годы заменит, и многое другое, и честно сдержал слово. И за честность ему провидение даровало предвидение. Он написал, что в романе действие происходит около 1938-1939 годов, и между советско-польской войной 1920 года случилась еще одна такая и поляков сильно подвинули на запад, практически до линии Керзона. Что и случилось в реальном 1939 м, правда, тогда еще и Вторая Речь Посполита накрылась медным тазом, то есть он угадал, хоть и не полностью.
Вернувшись к снам-что это для него? Есть три сна: про ребенка в Туве ('Слово арата'). Про чудеса в Самаре (сильно пародированное извлечение из 'Книги моего деда Коркута') и вот это. То, что уже было, снова то, что уже было и теперь-то, что будет? Хорошо, пусть так, значит, это когда-то будет? Неужели в будущем Москва будет читать вот ЭТО? Мысль гражданина Некто, что лучше умереть снова, чем снова увидеть ЭТО — становится близкой и созвучной. И сравнение такой литературы с задницей тоже.
**
На это день в планах был поход Маши в гости к подругам по работе. Дмитрия Васильевича тоже пригласили, но он отчего-то решил, что там соберется компания дам и будет обсуждать дамские дела. А пара их мужей будет кучковаться на балконе, сжигая папиросу за папиросой, и тихо мучиться, ожидая, когда дамы наговорятся. Зачем портить дамам и себе вечер бесед о самом главном? Тут он подумал о тех случайно затесавшихся мужьях, которые благодаря его отказу совершенно без собеседников останутся, и решил, что их существование— всего лишь абстракция и гипотеза, проверять которую ему лично нет нужды. Оттого и Маше сказал, что ощущает визит Музы, поэтому хочет воспользоваться им, а не мозолить глаза дамскому обществу. Маша протестовать не стала, видимо, его уклонение прогнозировала. И потому мужа поэксплуатировали дважды-проводить ее и встретить. Благо симпозиум преподавателей находился в двух остановках от их дома. Поэтому Дмитрий Васильевич проводил Машу туда и получил указание, что его ждут у дома подруги в шесть вечера и был отпущен.
Он действительно взялся за книгу об ушедших литераторах, как они виделись ему, и очень плодотворно поработал. От написанного, пожалуй, усопшие корчились в гробах.
Но тут у Дмитрия Васильевича было стойкое убеждение, что он прав, записывая правду. Он ведь им не завидует, и не собирается включать свои воспоминания в школьную программу. Дети по молодости еще могут не понять, что человек-существо многогранное, и, сочиняя веселые истории, вполне может быть в быту занудою, а политике -идиотом, как в древнегреческом, так и в современном смыслах. А потом сочинитель стряхивает с себя алкогольный или наркотический дурман, берет перо и записывает:
'В рог трубит моя память и плачет мой стих
О матросах, забытых в глухом океане,
О бездомных и пленных, и многих других'.
После чего господину поэту можно пойти в кладовую, взять еще одну бутылку и снова нырнуть в тот же самый алкогольный дурман. До следующего выхода с бессмертным стихом.
Он и сам ничего не имел против того, чтобы о нем тоже написали правду: дескать жил-был такой непьющий и некурящий, матом ругавшийся раз в год и жене не изменявший, но под этой положительной личиной скрывался человек, готовый застрелить стольких, на сколько их хватит патронов. Что он не раз и проделывал. Последний раз-десятого мая сорок пятого, в Восточной Пруссии. Четыре прятавшихся в лесу немца обстреляли одинокий ГАЗик, на котором ехали водитель из какой-то тяжелой артиллерийской части и военный корреспондент 'Красной Звезды'.
Водителя ранило сразу, он свернул с дороги, врезался в сосну и умер от раны.
А зловредный корреспондент вспомнил молодость, отполз, а потом зашел засаде с тыла, чего они точно не ожидали, копаясь в грузе, нет ли там чего-то съедобного. Трое из них умерли голодными, а четвертого загнал в болото и проследил, чтобы
тот наелся болотной жижею вволюшку. И пожалел, что не получилось ему так же загнать в топь всю компанию на 'Г', руководившую Германией последние двенадцать лет.
Прежде Дмитрий Васильевич слышал рассказы людей, кого-то убивших даже в бою, что покойники еще потом долго снились, и проснувшийся человек ощущал, как трепещет его сердце. Он же явно был из другого теста, если и вспоминал убитых им казаков, донских и кубанских, повстанцев разных мастей, офицеров и солдат Добровольческой армии, поляков и немцев с румынами, то не ощущал жалости или неудобства, что вот, убил их ! Пусть даже в них таились невыразимые словами таланты, но ведь он убил их не в процессе черчения чертежей, писания музыки или печения хлеба, а в процессе попыток убийства его или его друзей. Жалко ему было одного только— застреленного им под Воронежем паникера, впавшего в истерику и едва ли не сорвавшего отражение атаки казачьей конницы. Право такое у юного ротного было-застрелить паникера, и даже обязанность прекращать панику любыми доступными средствами. Прекратил панику вместе с жизнью паникера— бойцы подобрались, не побежали вслед за покойным куда-то вдаль, чтобы те же казаки их догоняли и рубили, и кололи, а встретили атаку залпом. Потом вторым. Казаки заскучали и отхлынули, поймав коней подстреленных товарищей. Хороши конь, как ему говорили, когда хозяин вылетит из седла и не встает, то останавливается и ждет рядом, пока что-то не произойдет: либо раненый хозяин не очнется и как-то попробует влезть в покинутое седло, либо кто-то другой возьмет поводья в свою руку.
Может, он действительно был из другого теста? Ну, из другого -так из другого теста. Значит, Советская власть им очень аккуратно воспользовалась, задействовав его только дважды, а не отправив, например, в Среднюю Азию, чтобы товарищ Матвеев проделал с восставшими кишлаками то, что с Джизаком почти сто лет назад.
Раз надо-значит, будут лежать 'живой на мертвом, а мертвый на живом'. Не надо-значит, будут просто бояться, что помкомбата Дмитрий это сможет.
Потому-то он жалел того самого запаниковавшего бойца. потому что могло ведь не потребоваться его убивать. Стоило тому малость собраться и начать стрелять по казакам (хоть в ту сторону). выполняя команду. А так испугался, заистерил и захотел спастись даже без других. А на войне побеждают только вместе, а не врозь, а ему требовалось именно победить. Пока под селом Семеновское, чтобы его не рубили и не топтали, а потом вообще, сбросив белых в море-чтобы ему не припомнили то, что он и делал, и не делал после победы белых. Но он думал лишь о себе и слушал лишь свое взбесившееся 'я'. Хотя мог бы...
Дальше Дмитрий Васильевич совершил акт эпического издевательства над коллегами-литераторами, не только так подумав, но и записав на бумаге и даже пунктуацию исправив!
У автора пока нет сил поместить им написанное, поэтому он обещает это сделать, но позже, когда с силами соберется. Дмитрий Васильевич так вошел в раж, что пообедать забыл, и оторвался, лишь только когда будильник зазвонил и показал, что пора собираться за Машей.
Супруга уже стояла у подъезда и ждала его.
-Что-то ты быстро, не потребовалось тебя вынимать из компании!
-Это я специально сказала, что ты должен зайти. Поэтому мне нужно быть наготове, и тебя на лишнее время не отрывать от творчества!
Дмитрий Василевич процитировал одну польскую песенку с не совсем пристойным содержанием по отношению к своему творчеству.
-Митя, я, как твоя жена, могу быть необъективной, но дамы к тебе и твоим книгам относятся с пиететом! Не разрушай свой чистый образ в их представлении!
Но, если ты не спешишь к недописанному, давай с тобой погуляем по снежку! А ты мне расскажешь что-нибудь из того, о чем я не знаю!
— О чем ты не знаешь? Хорошо, но ты будь наготове и скажи, когда я открою очень сттррашшную тайну, что ты готова ее услышать!
-Я готова, как сказала Шахерезада Ивановна!
-Тогда держись! В моей жизни было две больших взаимных любви, к двум моим женам, и их ко мне, как их верному супругу. Но была еще одна любовь, не взаимная, и о ней я узнал уже на склоне лет.
Маша аж остановилась.
-А почему я от тебя об этом ничего не слышала?
-Я тоже ничего не слышал до недавного времени. Летом у нас гостил племянник, сын моей сводной сестры Вареньки. Он, разбирая домашние бумаги, нашел довольно толстый конверт, адресованный мне. Как ты помнишь, Варенька умерла в сорок восьмом, от рецидива опухоли. Первый раз она у нее развилась перед войной, в тридцать восьмом, Варенька тогда к нам приезжала, и я ей помогал обследование пройти, хотя оперировалась она в Ростове, московские профессора ей не показались теми, в чьи руки она готова вложить свою жизнь. Поскольку ситуация была сложной и могла крайне плохо закончиться, она ожидала всякого и написала что-то вроде прощального письма мне. Но отправлять его не потребовалось. Тогда. Потом перед смертью кое-что дописала к прежнему тексту.
Вот я его осенью прочел, и узнал, что она любила меня больше, чем брата, и любила всю жизнь.
Но я об этом так и не узнал, пока она была жива. Бедная Варенька!
-Митя! И ты молчал!
-А можно мне было получить немного времени на обдумывание ситуации? Я ведь тоже не истукан Тьмутараканский, и мне тоже было сложно это прочесть и осознать.
-Митя, а ты мне можешь дать прочесть это письмо? Хотя читать чужие письма не принято, но ведь тут особая ситуация.
-Дома оно, в моем сейфе. Насчет неудобства-не переживай, в письме Варенька написала, что если хочешь, то можешь показать его своей Маше. Я перед ней ни в чем не виновата.
-А скажи, вот если бы ты об этом узнал не в этом году, а еще при ее жизни? Чтобы ты тогда сделал?
-Не знаю, Машенька. Я всегда воспринимал ее, как сестру,
и не чувствовал к ней влечения, как к женщине. И того, что она видит во мне не только брата, но и минимум возлюбленного-она не давала понять.
-Митя, я тебя снова спрошу о том, что могло быть. А ты оцени, насколько я... Ну, скажем, великодушна, раз говорю об этом. Но ты у меня писатель, и глянь на это не только как брат Вари, но и как автор романа о любви: возможно ли было то, чего хотела она?
Я ведь знаю, что ты всегда стараешься разглядеть сложную ситуацию со всех сторон. Если на это есть время, а тут оно было.
-Я оценил твое великодушие, поэтому снова скажу, что не знаю. В отдельные времена я мог бы и не то натворить, потому что даже жить не хотелось. По сравнению с этим женитьба на сестре — легкая блажь. Я ведь тогда Иосифу отдал все патроны из дома на хранение, чтобы однажды не поддаться на призыв черных бездн Замка на Князь-озере. А так, пока я ищу другие патроны, желание может и пройти или отвлекусь на что-то.
Маша ждала, видимо, этот ответ ее недостаточно устраивал.
-И вот что тебе еще скажу, обдумав все со всех концов и граней. Сложности в некоторые периоды были только две. Что скажут ее мама и мой отец, и отсутствие у меня того, о чем уже я говорил. Хотя женятся не всегда по любви, а иногда и по глупости, и от отчаяния тоже. Так что вторая часть может быть снята. Так что мнение родителей— это основное. Я ведь не знаю, как бы они к этому отнеслись. Все остальное— преодолимо. Родства в смысле крови меж нами не было, поэтому деторождению в браке это бы не помешало. То, что она Матвеева, а я Матвеев — людей с такой фамилией в крупном городе немало, ЗАГС бы не отказал. То, что отчество одинаковое-тоже часто встречалось. Религия — Варенька в церковь ходила редко, а я так вообще это давно забросил. Так что при некотором положении созвездий Зодиака и отсутствии других мужей и жен на тот момент— чисто теоретически все возможно.
Как для героя романа, а не как его автора.
-Знаешь, Митя, случись этот разговор в сорок восьмом году или около, на тебя бы была наложена епитимия. Хотя ты действительно ни в чем не виноват. Тебя выбирают, и ты сама выбираешь, и эти два выбора не всегда одинаковы.
-И какая епитимия вышла бы невиновному?
______________________
-Митя, скажи мне, пожалуйста, от чего умерла Паша?
-'Из терпения выводишь, Катерина, ты меня!' -как писал Козьма Прутков. Только его лишали ласки, а меня сна. Так вот, моя мучительница, у нее случилась аневризма сосудов мозга. И эта аневризма лопнула, когда она шла на службу утром.
-Митя, а это та аневризма, на которую жаловался Пушкин и просил разрешения выехать на лечение за границу?
-Думаю, что не та. У Паши была та, когда у стенки сосуда образуется слабое место. Потом это слабое место сначала выпячивается, а потом лопается. Наверное, во времена Пушкина любую болезнь сосудов так называли, даже ту, что бывает у дам, когда вены голеней не очень красиво выглядят. Я это думаю, потому, что, хотя Пушкина не пустили за границу, но он жил, женился, активно увеличивал семью (Маша захихикала), и вообще на близость кладбища не жаловался и даже поехал в Поволжье, писать историю Пугачевского восстания. Из чего можно заключить, что, скорее всего, у него были вот эти клубки вен под кожей на ногах, но они его беспокоили, только когда нужно было на них сослаться, что надо ехать за границу. Ведь если он жалуется на аневризму, то какие-то признаки болезни должны быть? Пусть не этой, но похожей. А раз живет активной жизнью, то, значит, его болезнь, по крайней мере сейчас, не смертельна.
-Митя, а отчего аневризмы бывают?
-Я вообще не медик и за медицинской литературой не слежу. Когда-то это вопрос меня интересовал, и я услышал, что у Паши она явно наследственная, потому что ее отец умер рано 'от удара'. 'Ударом' тогда называли кровоизлияние в мозг, или 'кондратий' по-простому, так что и у него такое могло произойти. Возможно, с тех пор медицина что-то новое по аневризмам выяснила, но до меня это новое не дошло.
-А можно было заранее определить, что у человека есть такая аневризма и помочь ему?
-При некоторых аневризмах можно, особенно, если они на руках и ногах. У Паши нельзя было, я специально спрашивал. У нее голова, случалось, что болела, но не чаше, чем у меня. Оперировать иногда можно было и в те времена, но не в Пашином случае. Может, сейчас лучше стало и с диагностикой, и с операциями— я не готов сказать.
Супруга еще что-то собралась спросить, но ей напомнили о том, что пора укладываться.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. День рождения в венке воспоминаний
Дмитрий Васильевич собрался спать и даже начал задремывать, но отчего-то внезапно встряхнулся, и сон до него не дошел. Полежал еще и понял, что не хочется спать, вот совсем неохота. То есть супруга зря была лишена рассказа.
Заменит сновидениями, вдруг сон окажется интереснее, чем печальная или смешная повесть о прошедшем. Но ведь ему же спать хотелось?! Увы. Ну, хоть не как с Анненским и его 'Из стихов кошмарной совести':
'Сон всегда отпускался мне скупо', и потом старухи -чухонки в него пришли и совсем отравили отдых. Ладно.
И старый писатель решил сам подумать о чем-то, вдруг в процессе размышления спать захочется. И такое случалось. И Дмитрий Васильевич стал вспоминать, о чем они с женой беседовали и что там еще обдумать надо. Поиск вывел на его слова про то, что после гражданской появилось ощущение, что мы все сможем, все пройдем и так далее. И для этого были основания. Стоит вспомнить о взятии Баку прорывом группы бронепоездов, штурме Кронштадта по льду, проход колонны через Мамисонский перевал зимой, в феврале, чего грузины совсем не ожидали. Как и прорыв в Тифлис советских танков. Да и поход Таманской армии на Туапсе и дальше на север-тоже явление героическое. Дмитрий Васильевич вспомнил еще про Энзелийскую операцию 1920 года. Проделав что-нибудь подобное, необычное, героическое-и появляется вера в себя, что ты все преодолеешь. Кстати, Баку и Мамисонский перевал-это дело рук одного и того же человека по фамилии Ефремов. Но ощущение, что ты все можешь и все сделаешь— до известной степени опасно. Тебя могут поймать контрударом, когда ты уже уверовал в свою победу и допустил просчет. И выходит совсем не хорошо, как это случилось в 1920м году в виде 'Чуда на Висле'. И нельзя сказать, что это редкая удача поляков-разгром зарвавшегося врага фланговыми ударами встречается достаточно часто. Михаил Илларионович Кутузов тоже самое проделал дважды, под Слободзеей с турками и еще раз с французами. И две армии врагов от голода ели своих лошадей. Говорят, что Кутузов желал это проделать и раньше, в 1805 году, но императоры Александр и Франц буквально заставили его пойти на сражение под Аустерлицем, хотя сам Кутузов планировал сражение куда восточнее, когда Наполеон еще больше продвинется на восток и подставится под смертельный удар.
А как гнать врага и самому не получить удар, изменяющий ситуацию? Дмитрий Васильевич сказал себе, что он не знает, как это делать в стратегических операциях. Но знающие люди существуют. Например, товарищ Жуков, который в начале сорок пятого снес противостоящий немецкий фронт и вышел на Одер. До Берлина осталось 60-80км, и можно был рвануть к германской столице, полагаясь на удачу. Георгий Константинович искушения избежал, занялся менее амбициозными операциями, в том числе ликвидацией немецких войск севернее, в Померании, лишив немцев возможности нанести фланговый удар его войскам. И продолжил готовить Берлинскую операцию. И вот тогда и Берлин пал без рискованного броска в глубину. Возможно, товарищ Жуков это просчитывал, возможно, он помнил про неудачу Тухачевского. Нет, наверное, он и сам знал и чувствовал. При Халхин -Голе именно фланговые удары замкнули кольцо вокруг японцев. Потом— контрнаступление под Москвой— фланговые удары снова сделали нужное. Ну и Сталинград. Хотя Дмитрий Васильевич точно не знал, где тогда был Жуков— под Сталинградом или под Ржевом? Он тогда выезжал на фронт под Ржев и слышал, что будущий маршал где-то тут, руководит наступлением. Может, это был только слух? Ну пусть даже Сталинград-это не его работа. Но Жуков явно потом знакомился с материалами по этой операции.
Дмитрий Васильевич отчего-то перескочил с вопросов стратегии и тактики на собственные воспоминания, как он приехал в Москву и некоторое время жил один, до приезда Паши. В комнате раньше жил убывший в Среднюю Азию товарищ, и свои вещи он оттуда вывез. Из мебели остались от него пара венских стульев и полочка. И то, что привез новый жилец— большой дорожный сундук. Он пока служил и шкафом, и столом, и даже кроватью. В те далекие времена на сундуках часто спали, особенно дети. Наступает ночь, из сундука извлекают тюфячок и подушку, стелют на крышку, и ребенок спит. Утром все возвращается обратно.
Еще у него был американский будильник для детей, с двойным выключением. Поскольку дети могли нажать на рычаг, отключить звонок и спать дальше, конструктор придумал хитрую блокировку звонка. Чтобы отключить его, нужно нажать на оба плеча рычага отключения, если же, не глядя нажать на один, то звонок прекращал звонить, но ребенок рано торжествовал победу-секунд через тридцать он звонил снова. Так что хочешь отключить его— просыпайся и дави на оба плеча рычага. Хорошая придумка.
Дмитрий тогда вынул тетрадь и стал составлять план, что ему нужно раздобыть.
Вбить в дверь изнутри гвоздей или что-то еще сделать, чтобы можно было повесить верхнюю одежду.
Керосинку или примус
Кровать или широкую оттоманку.
И так далее, по всем пунктам.
И очередность обозначена. Когда Паша переступила порог комнаты, то все было уже лучше. На окнах занавески на половину их высоты, столик, вешалка, зеркало. Еще две полочки под посуду и кровать. Прогресс налицо, хотя не мешало бы обоями заняться и окраской. Но Митя решил, что в первую очередь эти работы не входят. И правда, ими занялись будущим летом, и обоям надо сохнуть и краске, и все это длится довольно долго. Пришлось проситься ночевать к знакомым, пока зловредная краска высохнет.
Вспоминая детали, Дмитрий Васильевич и не заметил, как заснул.
Но сна не был удостоен-заснул, спал, проснулся. Ну, не ждать же библейского сна о тучных и тощих коровах и думать, чтобы это значило в онтологическом смысле, хе-хе.
Поскольку завтра наступал день рождения Дмитрия Васильевича, и не простой день рождения, Маша занялась стратегическим планированием. Поскольку ожидалось двенадцать гостей, но в два приема, ибо люди-то работают, решили начать в обед для первой партии, а потом провести вторую очередь, в семь часов. Поскольку во второй очереди ожидались трое деток, там требовалось много сладкого. Младший сын был предупрежден, но еще не решил, когда он посетит и поздравит. Поэтому мог выбирать: водка или торт. Как себя позиционирует-так и выйдет. Он спросил, а можно ли совместить оба подхода? И получил ответ, что родители не против, если его желудок позволит, то пусть заседает весь день.
После чего Маша с мужем докупили недостающего для обоих заседаний, и началась подготовка еды на завтра, и именинник тоже был загружен трудами. И труды длились до вечера. К восьми пополудни можно было сказать, что все в основном сделано. А что еще нет-само доварится, докипит и прочее с ним свершится.
-Ну, Маша, что ты потребуешь осветить из древней истории моей жизни?
-Если тебе не будет очень неудобно, то расскажи о том периоде, между смертью Паши и встречей меня? Я понимаю, что вспоминать свои переживания тебе неприятно, потому скажи: были ли у тебя женщины между этими событиями?
-На душе действительно было беспросветно и тяжело, так что и сейчас не очень легко вспоминать это. А о дамах скажу, что нашлись две добрые души, что захотели заменить собой потерю. Моя душа на их зов не отозвалась. Я томился и ждал, когда меня, наконец, оставят в покое. Душа отошла только весной тридцатого, когда одна девушка задала мне вопрос о том, который час. И я понял, что мне не хочется, как прежде, буркнуть, что: 'на моих золотых половина ржавчины' [15.] и уйти по своим делам, а общаться и дальше, и, когда девушка на следующий день не пришла в назначенный час, душа моя от этого страдала. Но прошел еще один день, и все стало на место. И в качестве извинения меня поцеловали, но предупредили, что это вроде внепланового аванса.
-И так оно и было, мама бы поцелуй молодому человеку на третий день знакомства не одобрила. Но от Гуся-Мальцевского до Москвы далеко, и можно себе позволить некоторое сумасбродство. Тем более, что виновата я все-таки была!
Но у меня зреет некоторый нескромный вопрос по этому периоду
-Что же она такого хочет спросить у старого мужа: облизывался ли он на Клару Цеткин или Розу Люксембург?
-Ты знаешь, это вопрос я решила пока не задавать. Когда-нибудь потом. Или позднее.
-Осталось только облегченно вздохнуть. И ждать очередного вопроса.
-И ты его дождешься и именно сейчас! И только попробуй сказать, что не помнишь или что-то другое!
-Кажется, мне угрожают. Говори, я попробую спастись правдой от воздаяния.
Задавай вопрос, диввоенюрист Матвеева!
-Тогда вопросов будет два, и первый: что это за звание?
-Было такое специальное звание для военных юристов, между1936 и 1943 годами. Тогда подобные специальные звания были у медиков, ветеринаров, интендантов. Все такие звания с приставкой 'див-' означали, что их носитель приравнен к званию комдива, то есть приблизительно к генерал-лейтенанту. 'Красной звездой', где я одно время подвизался, командовал товарищ Ортенберг, дивизионный комиссар. Я его постоянно раздражал своей строптивостью, а вот Константина Симонова он любил. Если бы Ортенберга направили в органы военной юстиции, был бы он диввоенюрист. В интенданты — дивинтендант. А второй?
— Чуть попозже, Митя. Но ты не вздыхай очень свободно, а расскажи про то, как ты Ортенберга раздражал. И чем именно?
-Да в общем-то, ничем серьезным. Так, если взглянуть издалека, сущая ерунда получается. Нас отчего-то с лета 1941 года заставляли с собой, на фронт выезжая, иметь винтовку и патроны к ней. Кто так решил, я уже не помню, но требовали. Я же считал это ерундою и отказывался ее получать, да еще самозарядную! Четыре с половиной килограмма без патронов! С нею в автомашине не так удобно сидеть, да и зачем она мне? Даже если в тылу нашем случится прорыв немцев— что та винтовка сделает? Тот же Симонов под Чаусами выехал как раз к замыканию немцами котла: с одной стороны группа танков и с другой тоже! Помогла бы ему СВТ, как же! А оружие забирают у тех, кому оно может быть нужнее. Вот получил я от редакции пистолет, и взял один из своих наганов-и мне хватит. Если столкнусь с малой группой, то отстреляюсь. Если их будет много-нет. Но если их будет отделение, то мне может не хватить и пулемета. Ортенберг выслушал меня и сказал: не переоцениваю ли я свое стрелковое мастерство? Я ответил, что готов продемонстрировать, но он так и не потребовал показать. Но винтовку я не возил, и тем был доволен. Потом в армии с автоматами полегче стало, и корреспонденты ППШ тоже получать смогли. Он не легче винтовки и карабина, но сильно компактнее и удобнее. А когда меня надолго в Восточную Пруссию законопатили, то я раздобыл немецкий автомат. Он тоже не легче нашего ППШ, но компактнее. Но есть маленькая хитрость: я за него не отвечаю, и даже если потеряю, Красная армия тяжесть этой потери не ощутит!
-Ты мне рассказывал, что в атаку ходил, а как же ты без винтовки?
-Маша, когда дело дойдет до атаки-винтовку или автомат найдешь. Скажем, у убитых или раненых.
-Митя, мне кажется, что ты снова не договариваешь про свое отношение к винтовке!!
-Ничто не скроется от проницательного взора моей супруги! Да, я в гражданскую видел офицерские полки у Деникина и Врангеля, и не хотелось мне совершенно быть на них похожим. А они именно вооружались винтовками и в штыки ходили. Правда, чем дальше, тем меньше у них офицеров оставалось, а все больше обыкновенных солдат. Помню, даже пленных петлюровцев зачисляли — выбирай, или-или. Или в наш строй или к стенке. Я же за полтора года войны, будучи пехотным командиром, не ощущал нужды в винтовке. Да и в двадцать первом, когда за атаманами гонялись-тоже.
— Я же говорила! А теперь расскажи мне,
ну, допустим, о своем быте, пока ты не ушел из армии. Где ты жил, как питался и прочее. В этом же нет ничего тайного и военно-тайного?
-Нет. Жил я тогда в так называемых Красных казармах, где мне и еще одному краскому комнатку выделили. Название— еще дореволюционное, по цвету кирпича полученное, а не при новой власти присвоенное. Как раз к этому времени дивизии перешли на новую структуру, поэтому в казармах были два из трех стрелковых полков, и часть артиллерии, по-моему, один дивизион. И саперы тоже. Стрельбище было совсем недалеко от казарм, а в летние лагеря выезжали в село Хоришки. Мы с Мишей, это так звали ротного, что со мной жил, оба заканчивали курсы красных командиров, только я Саратовские, а он Киевские. Мы с ним дружили, а с двумя краскомами враждовали. Они учились еще при Временном правительстве, в школах прапорщиков армейской пехоты и считали нас неучами, но прямо в лицо это не говорили, а так, завуалированно. Если бы вслух и без экивоков, то полетели бы за ворота. Но сказать: 'Ах да, вас же этому явно не учили' и мордой скорчить презрительную гримасу-это как с добрым утром. Враги наши закончили высшие начальные училища, а потом их взяли в школы прапорщиков, потому что потери прапорщиков достигали двух трех комплектов полковых офицеров. Не одновременно, но даже за три года это много. Так что они были чем-то вроде офицеров третьего сорта, хотя и задавались.
Насколько реально мы, краскомы, были менее образованными? А кто как. На курсы красных командиров совсем неграмотных не брали, но грамотность от грамотности сильно отличалась. Миша закончил какое-то двухклассное училище, а потом потихоньку сам что-то учил. Официально курсы длились полгода, но наш выпуск был досрочным, через пять месяцев. Но нас только раз с учебы сняли и на борьбу с бандами бросили, а тот же Миша из погонь за бандами, считай, и не вылезал. А то, что Миша по лесам бегал за атаманами Галакой и Огрызко-это учебе на пользу не идет. Но этим нашим противникам не повезло, я-то шесть классов гимназии закончил, а они -учебное заведение, после окончания которого брали в третий класс гимназии.Иностранных языков они не учили. Поэтому, когда они хвост подымали, я переходил на немецкий язык, иногда на латынь. С французским у меня не очень ладилось, мое произношение у учителя вызывало мигрень. Хотя то, что он говорил, я понимал. И Мишу некоторым фразам на немецком научил. Вот когда эти изверженцы Керенского что-то начнут, я им скажу по-немецки, Миша поддакнет. Они глаза лупят. Потом я невинно так скажу: 'Ну, вы же в школе прапорщиков иностранные языки изучали? Ах, нет...' И скорбную мину сострою. И ты знаешь, я лучшим образованием не кичился и с Мишей дружил. И к этим прапорам относился бы лучше, не пытайся они считать себя элитой, а остальных быдлом, причем без всяких оснований.
А еще мы с Мишей снимали комнату— боковушку у владельца дома напротив казарм...Можно даже было назвать ее запечьем.
-А для чего вам эта комната нужна была?
-Ну, не приводить же девушку в казарму, ее туда и не пропустили бы, сидела на входе и ждала, когда позовут нужного командира или политработника к ней.
Ну и на улице случается снег, град, дождь, мороз, по которым гулять не очень приятно. Даже если мы с девушкой еще не близки, то лучше сидеть и болтать в доме, под крышей. Размером она была три метра на почти полтора, а мебели— столик, две табуретки, и широкая скамья, а также две полочки. Имелась и ниша-полка, где скрывались от беглого взгляда тюфячок, подушка, а также ряднина. Оттого на ранних стадиях романа все сидели на табуретках, дальше рядом на скамейке, а еще дальше из ниши доставался тюфячок и все такое прочее. Для света — очень скромное окошко и маленькая керосиновая лампочка.
Иногда мы в эту комнату и других командиров пускали.
-Экие вы!
-А тож! Мы ли не гусары! Но вскоре у обоих наступили сложные времена. Миша влюбился в даму чуток постарше себя и сделал ей предложение. Она вообще была не против, но поставила условие — венчание в церкви, и мама ее поддержала. А это почти гарантированное исключение из партии. Я уж даже не знаю, что должно было случиться, чтобы выговор с занесением за это дали. Миша меня попросил поговорить с Антониной своей, и убедить ее, чтобы она на венчании не настаивала. С первого раза не получилось, попробовал второй раз. Девушка начала поддаваться, но влезла ее мама и заявила, что если без венца, то это...Ну ты понимаешь, что. Я ей стал разные примеры приводить, Антонина только глазами хлопала, от того, что я нашел в защиту Миши, но мамаша ее стояла на своем, а потом и мне на дверь указала. Что же, пошел вон, и Мише сказал, что, извини, не выходит, единственное, что могу теперь сделать, это голосовать против исключения.
В общем, все у них зависло и без церкви, и без ЗАГСа, они друг с другом встречаться продолжали, но чего-то ждали. Наверное, когда святой— покровитель брака мамаше Антонининой скажет что-то ругательное за то, что дочкиному браку мешает. Если до 1917 года Тоня хоть в монастырь могла уйти, раз уж брак с Мишей невозможен, но в 1923 году-где она его найдет?
Так что у нас в батальоне образовалась 'партия разбитых сердец'. Или клуб с таким название: Миша, которому жениться хочется, но не дают, я, влюбившийся в жену начальника, и политрук из второй роты Копгалис, у которого жена пропала и уже год неизвестно, куда она делась. Поехала к матери в село Покрытки и пропала. И до села не доехала, и в город не вернулась.
-А что был дальше с вами из 'клуба разбитых сердец'?
-Миша ходил вокруг Антонины еще с год, пока мамаша ее не померла. После этого она не настаивала на церкви и пошла с Мишей в ЗАГС. Что со мной было-ты знаешь, а Копгалис жены так и не дождался к моему отъезду. Наверное, ее кто-то убил, но вот за что и кто? Мне говорили, что года через три он таки женился, но это все слухи. Насколько они справедливы-сказать сложно.
Кстати, после дуэли эти два бывших прапорщика отношение ко мне поменяли. Я их не только знаниями задавил, но и морально. Дуэлировать с начальником и у него жену отбить-это и среди дореволюционных гусаров выглядело необычно, неоднозначно, и даже, не побоюсь этого слова, охренительно! Поэтому я сравнился с идеалом гусара, хоть и пехотинец, и без 'мертвой головы'.
-Митя, что такое 'мертвая голова'?
-Череп и кости. Или 'адамова голова', так тоже можно называть. Был в русской армии гусарский полк с такой эмблемой, Александрийский Гусарский. Но не только в ней, и в других армиях. Их еще называли 'бессмертные гусары'. Кстати, был такой знаменитый казачий атаман Бакланов, ты про него могла в 'Тихом Доне' прочитать. Он на знамени тоже носил мертвую голову, говорят. на горцев это наводило тоску и ужас.
-А расскажи еще про вашу жизнь там, сколько вы получали зарплаты или как это называлось.
-Слушаюсь, солнце мое!
И рассказывал еще довольно долго, хотя цены на базаре, увы, в памяти путаться начинали. Отчего-то дореволюционные цены легко вспоминались, а вот эти— путались. Правда, как раз двадцать третий год— время смены совзнаков на червонцы, оттого несложно и перепутать. __________________________
День рождения настал, и Дмитрий Васильевич стойко перенес все, с ним связанное. И с тоской вспоминал свою вторую свадьбу-пять гостей и две поздравительные телеграммы! Все-таки он постарел и к шестидесяти потерял интерес к шуму, вниманию людей, но приобрел закалку выносить все, даже то, что не радует и утомляет. Осталось только отругать себя за недогадливость-надо было взять несколько дней отпуска и Машу в придачу, и поехать куда-нибудь, хоть в то же Ленинград и так провести эти дни, как будет по нраву. Ресторан-так ресторан, экскурсия-так экскурсия, прогулки по городу-так прогулки! И однозначный плюс-столько посуды мыть бы не пришлось! Но это то самое, после придуманное, и толку-то от него! Но все это миновало и больше не будет, как только закончится невымытая еще посуда и станет ясно, отчего не пришло поздравление от среднего сына: это козни невестки, сбой в работе почты в Москве или в том месте, где сын трудится на благо отечеству, и у которого есть условное наименование, с реальным местоположением не имеющее ничего общего? Знающий человек завуалированно пояснил, что если есть нужда построить такой объект в Краснодарском крае и есть нужда для его работы построить еще и город вокруг объекта, то и построят его возле совхоза 'Красная Победа', то есть южнее Абинска, но назовут Краснодар-24. 'Красную Победу' и Дмитрий Васильевич, и его знакомый помнили— небольшой такой поселочек на двух разных склонах горы, отчего и в документах появились 'Красная Победа восточная' или 'Красная Победа западная'. На картах такого не было, но важно было понимать, за какую его часть идут бои, потому что сегодня западная часть наша, а восточная— нет. потом стрелковая дивизия взяла ее, но не удержала, потом снова взяла...
А тут даже не знаешь, где этот город, где живет сын с семьей, располагается. Так, можно понять по обмолвкам про погоду, что где-то явно за Уралом. Но не более того. Пошел он в физико-технический институт учиться, на специалиста по радиолокации (официально). Институт только что разогнали, а потом снова образовали. И, хоть и назывался Московским, но фактически не в ней, а за ней. Ну ладно, студенту семь верст не крюк, а легкая разминка, и вот теперь живет где-то-не — знаю-где и приехать пока не может, уже три года, как, потому что что-то надо запускать, а оно все еще не готово .Ну, так можно было его понять, потому что и Дмитрий Васильевич в ядерной физике немного понимал, и сыну много про это говорить нельзя. Может, когда-то все запустится, и отпуск он проведет в Москве, хоть расскажет про семью и быт, если не про работу.
Тарелки закончились, их поставили сушиться, теперь более простая, но более осторожная часть-бокалы, чашки и блюдца. И они тоже закончились, и ничего не уронилось на пол — на счастье и вдребезги!
Что-то он сегодня устал более обычного. И будет ли 'Четвертый сон про прошлое и настоящее'?
Маша его рассказами про прошлое не донимала, но сон ему был ниспослан. И в нем творилось черт знает что:
Дмитрий Васильевич проснулся и вспомнил то, что видел в минувшем сне и снова пребывал в недоумении.
Началось с песни:
'Вот, наконец, платформа Тихорецкая,
Названье милое,
Хоть и немецкое'.
Это даже во сне смешно было. Хотя, возможно, сермяжная правда в этом есть, ведь были станицы и поселки, названные в честь генералов с немецкими фамилиями. Интересно, переименовали ли их в 1914-1915 годах? Да и позднее? Станица Засовская вроде так и оставалась такой, хоть и названа в честь генерала Засса. А на Дону ему говорили, что одну точно переименовали, где-то неподалеку от Морозовской. Да, точно, будущая Морозовская станица раньше называлась в честь генерала Таубе, и стала Морозовской по просьбе казаков, которые не вынесли насмешек других казаков из-за названия, собрали сход и начальство попросили назвать станицу не столь немецким именем.
Песенка длилась и дальше, про Анну Каренину и паровоз, во сне было смешно тоже, но не запомнилось подробнее. Надо будет спросить кого-то из молодых, не ходит ли в институте имени Горького такая песенка, исполняемая студентами под гитару?
Может, кто-то из молодых ее мурлыкал, а он услышал, спросил, но забыл, а вот сейчас вспомнил.
Ладно, что там дальше было во сне и песне?
Вспомнилось, но немного,
Диалог двух баб:
'Меж нами пропасть прямо настоящая,
Она замужняя, она замужняя, а я гулящая!'
А вот дальше что-то не вспоминалось, вроде бы сначала что-то смешное, потом грустное.
Но время еще полпятого, можно себе позволить поразмышлять или повспоминать, и снова вспомнился юный Митя на польском фронте, как он выбирал себе верховую лошадь из польских трофеев. Посмотрел, посмотрел и спросил, а какая лошадь самая смирная, с учетом того, что он не кавалерист? Ему знатоки и посоветовали: либо вот эта буланая, либо та, со звездою во лбу. Митя и выбрал носительницу звезды и не прогадал-действительно оказалась смирной, и даже на близкие разрывы снарядов только прядала ушами. И медленно, но аккуратно для своего неопытного всадника несла его по делу. При нужде ее и запрягали, но с учетом того, что лошадь немолодая, много не потащит. Митя ее называл Звездочкой, а его ординарец Игнат -'Купчихой'. Лошадушка отзывалась на
оба имени, но на Купчиху менее радостно. По крайней мере Мите так казалось.
Пока было тепло, Митя ходил в гимнастерке и шароварах, уже изрядно выгоревших на солнце. Фуражка тоже почти белой стала, но звезда сияла лучами. Нагрудного знака командира Мите не досталось, но нет-так нет. На ногах изрядно побитые сапоги, но еще крепкие и не протекающие. В вещах ехали еще ботинки и две пары обмоток, но здесь были лучше сапоги— мокрых мест хватало. Ну и Митина любовь-оружие. Нормальный комплект вне боя был-два нагана (один наградной, один обычный) и это все. В атаку Митя брал усиленный комплект патронов и какой-то третий ствол, потому, что они всю кампанию и менялись: то Штеер, то Парабеллум, то большой Браунинг. Поносит, постреляет, обнаружит несоответствие идеалу и отправляет в забвение. Под состав вооружения Митя подвел теоретический фундамент. Атаку он начнет с двумя наганами, благо они безотказны, но медленно перезаряжаются. Если обстоятельства позволят, то он снова револьверы перезарядит, а если нет, то вытащит пистолет, благо в нем куда легче менять обоймы. Пистолетный магазин тогда назывался обоймой. Штеера это не касается, потому и он быстро ушел из практики. Можно было и быстрее с ним расстаться, но, чтобы взять что-то вместо, надо найти это самое 'вместо'. На поясе патронный подсумок, только патроны в нем не винтовочные, а револьверные и пистолетные. Ну и австрийский штык на случай крайний и особый. Он настал при взятии вокзала в Ковеле, правда, не с этим штыком, а с там подобранным. Митя в Ковель ехал, не ожидая того, что город придется брать, потому оставил в роте и штык, и бинокль, и Браунинг с патронами.
Для удержания всего добра на ремне— две плечевые портупеи. Гранаты у Мити бывали редко— он доверял только гранатам Мильса, а они встречались не на каждом углу. А немецким и австрийским гранатам— ну их к лешему. Может, у дрессированных кайзеровских пехотинцев с ними все хорошо выходило, но у него на Южном фронте была пара отказов взрывателя у 'колотушки', потому -ну их. Сегодня не сработала, завтра сработала, но позже, послезавтра -взорвалась досрочно и ...
'Дружба спит в одной могиле, а в другой любовь'. Почему в разных-граната могла и оторвать кусок тела и забросить куда-то. Оттого обе части и оба чувства похоронят не рядом.
Хочешь жить и побеждать— пользуйся тем, чему доверяешь. Тем же французским гранатам Ф1 он в молодости не доверял, а когда в следующую войну к ним сделали взрыватель наподобие Мильсовского, то отчего бы и нет? Ну и что еще у него было: полевая сумка, фляга и бинокль.
Свистка и компаса тоже не досталось, но не страшно. Компас может быть в голове, а заорать так, что услышат, тоже можно. Обошлось без этих предметов амуниции. А вот карандаш и бумага-за этим приходилось следить и собирать и у мертвых владельцев, и у живых.
Потом, уже после гражданской, появилась палетка для карт, ее носили отдельно, потом совместили с полевой сумкой. Тогда ее у Мити не было, и карт тоже. Хотелось бы, но не давали, якобы самим надо. Разве что захватить у поляка и пытаться прочитать. 'Grzhuhilsj'-это как прочесть и что значит?
Пока же карты нет, то получил приказ отправляться туда-то и записываешь, через какие пункты следует идти. Потом смотришь-этого Grzhuhilsj еще не было? Не было, а что было — Мыслибуж Велький. Ага, значит, Grzhuhilsj должен быть дальше, а за ним Чарны Ляс... А общаться с местными — еще та радость. Поляки часто делали вид, что 'не вем они и не вем', хотя тридцать лет в Империи жили и почему-то тогда понимали по-русски. Ладно, рыкнешь по-немецки, и чудо случится, и понимание восстанавливается. Видимо, за три года оккупации немцы этих волынян хорошо выдрессировали понимать их язык. Потом стали брать подводчиков по повинности из местных, те уже все понимали. И правильно— они везут груз до Грохува, и, если будут блуждать по 'непониманию языков', то позже вернутся к жене и хозяйству. Оттого меньше выдумывали про непонимание.
Кстати, ротный фельдшер у Мити был в возрасте Сахалинца, но не такой ленивый, а, наоборот, деятельный. Митя уже знал, что войны выигрывают раненые, вернувшиеся в строй, и на просьбы Иваныча реагировал в пределах возможного-если есть, то дадим. А нет-будем искать. Иваныч Митею был предупрежден о необходимости поиска трофейных медикаментов и перевязочных средств, и это делал.
Аптек на поток и разграбление роте снова не попалось. Но риса таки добыли, хотя кишечные расстройств в роте редко случались, и старались со вшами бороться.
Но проверишь бойцов, а они потом заночуют в хатах и там снова вшей наберутся. Кстати, местное поверье говорило, что, если у кого нет вшей, то это большое несчастье. Наверное, поверье пошло от того, что вши покидают помершего, он им холоден и невкусен. Встречалась и малярия-болота-с, болота. Ну, хоть не холера, и то славно. Видно, эпидемии холеры девятнадцатого века на поляков так подействовали, что те словом 'холера' ругались.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|