Тихий гул чуть удивленного согласия, и Роджер, снова улыбнувшись, поднял потрепанный Псалтырь, который принес с собой.
— Итак. Я также упоминал построчное пение. По воскресеньям в церквях на Островах все еще используют его. Отправляйтесь в Сторновей, например, и сможете послушать. Это способ пения псалмов, который восходит к тем временам, когда у людей не было много книг — или просто среди паствы грамотой владели очень немногие. И потому назначался запевала, который пел псалом по одной строчке за раз, а затем паства повторяла фразу за ним. Эта книга, — Роджер поднял Псалтырь, — моего отца, преподобного Уэйкфилда. Некоторые из вас могут помнить его. Но изначально она принадлежала другому священнику — преподобному Александру Кармайклу. Теперь он...
И Роджер продолжил рассказывать о преподобном Кармайкле, который в XIX веке прочесал Хайланд и Острова, разговаривая с людьми и прося их петь ему песни и рассказывать о своих обычаях. Он собирал 'гимны, заклинания и заговоры' из устной традиции везде, где только мог их найти, а потом издал свою грандиозную работу в нескольких томах под названием 'Кармина Гаделика'.
Роджер принес с собой один том 'Гаделики', и в то время как пустил по рядам саму книгу вместе с вложенной в нее брошюрой прачечных песен, он прочитал один из заговоров на новую луну, жевательный заговор для коров, заклинание от несварения, поэму о жуке и несколько отрывков из 'Речи Птиц'.
Колумба из дома
Ушла ранним утром.
Он видел лебедушку белую
'Гули-гули'
Там, на бережку
'Гули-гули'
С погребальною песней.
'Гули-гули'
Белая лебедь изранена-ранена,
Белая лебедь побита-избита.
Белая лебедь в двух образах,
'Гули-гули'
Белая лебедь — два предвозвестия:
'Гули-гули'
Знаки Жизни и Смерти.
'Гули-гули'
'Гули-гули'.
Когда ты в дорогу отправишься,
Лебедушка скорбная? —
Спросила Колумба любимая.
'Гули-гули'
Из Ирландии я уплываю,
'Гули-гули'
Фианн меня ранил,
'Гули-гули'
Острую смертную рану нанес.
'Гули-гули'
'Гули-гули'
Белая лебедь Ирландии,
Друг я всем, кто нуждается,
Око Христово на ране твоей.
'Гули-гули'
Милосердное око любви,
'Гули-гули'
Доброе око любви,
'Гули-гули'
Рану залечит твою.
'Гули-гули'
'Гули-гули'.
Лебедь Ирландии,
'Гули-гули'
Никакая беда тебя не коснется,
'Гули-гули'
Заживут твои раны,
'Гули-гули'
О, Леди волн,
'Гули-гули'
О, Леди песни скорбей,
'Гули-гули'
Леди мелодий.
'Гули-гули'
Восславим Христа,
'Гули-гули'
Сына Девы.
'Гули-гули'
Великому Королю Небес —
'Гули-гули'
Ему свою песню исполни,
'Гули-гули'
Для Него твоя песня пускай прозвенит.
'Гули-гули'
'Гули-гули'.
От воспроизведения лебединых криков горло Роджера болело почти непереносимо: ведь он изобразил и тихие стоны раненой лебеди, и триумфальный клич финальных слов. И под конец его голос даже сорвался, но все равно остался победным — и зал взорвался аплодисментами.
Первые несколько мгновений от боли и переизбытка эмоций он даже не мог говорить, а только кланялся и улыбался, и снова кланялся, молча передав Джимми Гласскоку стопку книжек и папок, чтобы тот пустил их по рядам. А зрители в это время, окружив со всех сторон, спешили его поздравить.
— Дружище, это потрясающе! — произнес полузнакомый голос, и, взглянув вверх, Роджер увидел, что это Роб Кэмерон сжимает его руку, восторженно сверкая глазами. Должно быть, на лице у Роджера читалось явное удивление, поскольку Роб кивнул головой на маленького мальчика, стоявшего рядом с ним. Это был Бобби Харра, которого Роджер хорошо знал по своему хору: рвущее сердце чистейшее сопрано и маленький супостат, если за ним не смотреть в оба.
— Я привел малыша Бобби, — сказал Роб, удерживая, как заметил Роджер, крепкой хваткой ручонку мальчишки. — Моя сестра сегодня работает и не смогла отпроситься. Она вдова, — добавил он, объясняя, как отсутствие матери, так и собственную заботу.
— Спасибо, — смог прохрипеть Роджер, но Кэмерон только снова сжал его руку и уступил место следующему поклоннику.
Среди толпы стояла незнакомая женщина средних лет, которая, как оказалось, узнала его.
— Мы с мужем видели однажды, как вы пели во время Инвернесских Игр (Хайландские Игры, приводящиеся в Инвернессе с 1821 года, включающие в себя спортивные состязания и традиционные культурные мероприятия Шотландского Хайланда — прим. пер.), — сказала она, очень правильно выговаривая слова, — хотя вы тогда выступали под именем вашего покойного отца, не так ли?
— Выступал, — почти прокаркал Роджер, потому что ровно на такое количество букв его голос сейчас был способен. — Ваш... у вас здесь... внук?
Роджер слабо махнул рукой на галдящую толпу ребятишек, снующих вокруг пожилой леди, которая, розовея от удовольствия, объясняла произношение некоторых странно выглядящих слов в книге сказок.
— Да, — ответила женщина, но не захотела менять тему: ее интересовал шрам поперек горла Роджера. — Что случилось? — спросила она сочувственно. — Это навсегда?
— Случайность, — ответил он. — Боюсь, да.
Огорчение тронуло уголки ее глаз, и она покачала головой.
— О, такая потеря, — сказала она. — Ваш голос был прекрасен. Мне так жаль.
— Спасибо, — только и мог произнести Роджер, и женщина отпустила его к другим людям, которые выражали ему свои восторги и никогда не слышали, как он пел. Прежде.
Когда все закончилось, он поблагодарил Лайонела Мензиса, стоявшего у двери и провожавшего людей. Директор школы улыбался и сиял, будто конферансье успешного цирка.
— Это было замечательно, — сказал Мензис, крепко сжав руку Роджера. — Даже лучше, чем я надеялся. Скажите, вы подумаете о том, чтобы сделать это еще раз?
— Еще раз? — Роджер рассмеялся, но сразу же закашлялся. — Я едва закончил этот.
— Ах, — отмахнулся Мензис, — глоточек виски — и с вашим горлом все будет в порядке. Почему бы нам не пойти в паб, а?
Роджер хотел отказаться, но лицо Мензиса светилось таким удовольствием, что он передумал. Разумеется, жажда, сравнимая с пустыней Гоби, и тот факт, что он обливался потом, — от выступлений температура его тела всегда повышалась на несколько градусов — не имели к этому никакого отношения.
— Тогда только один, — сказал Роджер и улыбнулся.
Когда они пересекли стоянку, к ним подкатил побитый синий грузовичок, из окна которого, окликая их, высунулся Роб Кэмерон.
— Понравилось, а, Роб? — спросил Мензис, все еще сияя.
— Потрясающе, — абсолютно искренне ответил Кэмерон. — Две вещи, Родж. Я хотел спросить, могли бы вы позволить мне увидеть некоторые из старинных песен, что у вас есть: Зигфрид МакЛауд показал мне те, которые вы для него сделали.
Роджер немного растерялся, но ему было приятно.
— Да, конечно, — сказал он. — Не знал, что вы — фанатик, — пошутил он.
— Мне нравятся все старинные вещи, — на этот раз серьезно произнес Кэмерон. — На самом деле, я был бы признателен.
— Тогда ладно. Приходите к нам домой. Может, в следующие выходные?
Роб усмехнулся и коротко отсалютовал.
— Погоди, ты сказал, две вещи? — спросил Мензис.
— О, да, — Кэмерон потянулся и взял что-то с сидения между ним и Бобби. — Это было вложено в гэльские книжки, которые вы раздавали. Выглядело так, будто это попало туда по ошибке, так что я вынул его. Вы пишете роман?
Роб протянул черный блокнот 'Путеводитель по автостопу', и горло Роджера сжалось, как будто его душили. Он взял тетрадь и молча кивнул.
— Может, дадите почитать, когда закончите, — небрежно сказал Кэмерон, разворачивая свой грузовик. — Я обожаю научную фантастику.
Грузовик отъехал, затем внезапно остановился и развернулся. Роджер крепче сжал блокнот, но Роб на него даже не взглянул.
— Эй, — сказал он. — Совсем забыл. Брианна сказала, что у вас на участке есть древний каменный форт или нечто в этом роде?
Роджер кивнул, прочищая горло.
— У меня есть друг, археолог. Вы не будете против, если он, может быть, как-нибудь придет и посмотрит?
— Нет, — прохрипел Роджер, затем снова прочистил горло и сказал более четко: — Нет, будет классно. Благодарю.
Роб весело улыбнулся и завел двигатель.
— Не за что, дружище, — сказал он.
ГЛАВА 47
ВОЗВЫШЕННОСТИ
ЗНАКОМЫЙ РОБА — АРХЕОЛОГ Майкл Кэллэхэн оказался добродушным малым лет пятидесяти с редеющими волосами цвета песка. Он так сильно и часто сгорал на солнце, что его лицо выглядело, словно лоскутный коврик: темные пятна вперемешку с розовой шелушащейся кожей. С явным интересом Кэллэхэн принялся рыскать среди обломков старинной часовни и попросил у Роджера позволения выкопать канавку вдоль внешней стороны одной из стен.
Роб и Брианна с детьми тоже ненадолго пришли посмотреть, но археологические работы — не зрелищное мероприятие, и когда Джем и Мэнди заскучали, то они всей гурьбой спустились в дом, чтобы приготовить ланч, оставив Роджера и Майка возиться дальше.
— Ваша помощь не потребуется, — спустя некоторое время сказал Кэллэхэн, глянув вверх на Роджера. — Если вам есть, чем заняться.
Работа всегда найдется — это же ферма, хоть и маленькая. Но Роджер покачал головой.
— Мне любопытно, — сказал он. — Если я вам не помешаю...
— Нисколько, — весело отозвался Кэллэхэн. — Тогда помогите-ка мне поднять вот это.
Работая, Кэллэхэн присвистывал сквозь зубы и иногда что-то бормотал, но практически не комментировал то, что попадалось ему на глаза. Время от времени он звал Роджера на помощь: убрать булыжники или придержать качающийся камень, пока сам заглядывал под него, подсвечивая себе маленьким фонариком. Но большую часть времени Роджер сидел на уцелевшей части стены и слушал ветер.
На вершине холма было так тихо, как бывает только в первозданных местах: с постоянным ощущением неуловимого для глаз движения. И Роджеру это показалось странным. Обычно там, где когда-то жил человек, подобного чувства не возникает. А судя по глубине вырытой Кэллэхэном канавки и по тихим восхищенным присвистам, которые он, будто мартышка, время от времени издавал, люди с очень давних пор оставляли следы своего присутствия на этом холме.
Брианна принесла им сандвичи с лимонадом и присела рядом с Роджером на стене, чтобы разделить с ним трапезу.
— Роб уже уехал? — спросил Роджер, заметив, что его грузовик со двора исчез.
— Он сослался на какие-то дела и сказал, что не похоже, будто Майк скоро закончит, — ответила Бри, взглянув на седалище Кэллэхэна, торчавшее из кустов: тот радостно копался позади них.
— Может, и нет, — улыбнулся Роджер и, наклонившись, легонько поцеловал жену, которая, удовлетворенно хмыкнув, отодвинулась, но продолжала держаться за его руку.
— Роб спрашивал о старинных песнях, которые ты приготовил для Сэнди МакЛауда, — сказала Бри, искоса взглянув вниз на дом. — Ты разрешил ему их посмотреть?
— А, да, я и забыл. Точно! Если я не спущусь к тому времени, как он вернется, можешь ему показать. Оригиналы в нижнем ящике стола, в папке под названием 'Cèolas' (гэльск. — музыка, музыкальные инструменты и песни. — прим. пер.).
Брианна кивнула и отправилась вниз. Уверенно ступавшая по каменистой тропинке, она своими длинными ногами в кедах напоминала ему оленя. Сходство усиливал хвост рыжих волос, своим оттенком напоминавший шкуру животного.
День клонился к вечеру, и Роджер понял, что почти впадает в состояние транса: сознание работало вяло — как и тело. По мере надобности он лениво помогал, иногда обмениваясь односложными словами с Кэллэхэном, который, похоже, также погрузился в свои мысли. Плывущая утренняя дымка сгустилась, и холодные тени между камнями растворились в свете дня. Кожей ощущались прохлада и влага воздуха, хотя ничто не намекало на дождь. 'Можно практически почувствовать, как вокруг тебя вырастают камни, — подумал Роджер, — и вновь становятся тем, чем были прежде'.
Внизу в доме беспрестанно хлопали двери: все время кто-то ходил туда-сюда. Брианна развешивала на улице семейные постирушки. Дети, включая пару мальчишек с соседней фермы, пришедших с ночевкой в гости к Джему, носились по огороду и между дворовыми постройками и играли в нечто похожее на салочки, сопровождая процесс грандиозным шумом. Их высокие и резкие вопли напоминали вскрики охотящейся на рыбу скопы. В какой-то момент, взглянув вниз, Роджер увидел фирменный грузовик магазина 'Дом и Огород', который, судя по всему, доставил насос сепаратора для сливок: Брианна проводила водителя в сарай, потому что из-за огромной картонной коробки в руках тот не видел, куда идти.
Было около пяти вечера, когда поднялся сильный свежий ветер, и дымка начала рассеиваться. Это как будто пробудило Кэллэхэна от его грез — археолог выпрямился, постоял, глядя куда-то вниз, а потом кивнул.
— Что ж, площадка вполне может быть древней, — сказал поднявшийся из своей канавки археолог и застонал, потягиваясь и наклоняясь взад-вперед. — А вот часовня — нет. Скорее всего, она построена где-то в последние пару столетий, хотя кто бы ее ни соорудил, в самой конструкции он использовал гораздо более старые камни. Возможно, их принесли откуда-то еще, хотя некоторые могли быть и из того здания, что стояло здесь раньше, — он улыбнулся Роджеру. — В Хайланде люди бережливы: на прошлой неделе я видел сараюшку, в фундаменте которой использован древний пиктский камень, а пол выложен кирпичами из разрушенного общественного туалета в Дорнохе.
Затенив глаза рукой, Кэллэхэн посмотрел на запад, где дымка в данный момент низко висела над отдаленным берегом.
— Возвышенности, — обыденным тоном сказал он. — Они обязательно выбирали возвышенности. Древние люди. Будь то для крепости или для места поклонения — но человек всегда забирался повыше.
— Древние люди? — переспросил Роджер, ощутив, как на затылке слегка пошевелились волосы. — Которые из древних?
Кэллэхэн рассмеялся и покачал головой.
— Не знаю. Может, пикты... Все, что от них осталось, — это фрагменты каменной кладки, которые встречаются там и тут... Или народ, который пришел сюда до них. Иногда видишь нечто такое, что, ты знаешь, было сделано — или, по крайней мере, помещено там — человеком, но не можешь сопоставить это с известной культурой. Мегалиты, например — стоячие камни. Никто не знает, кто их установил и зачем.
— Да неужто, — пробормотал Роджер. — А можно ли определить, что это за тип объекта? В смысле, военный или религиозный?
Кэллэхэн покачал головой.
— Нет. Во всяком случае, по тому, что находится на поверхности, сказать сложно. Может, если мы докопаемся до более глубоких слоев. Но если честно, не вижу здесь ничего, что заставило бы кого-то действительно захотеть сделать это. Ведь на вершинах холмов в Британии и на Британских островах сотни подобных площадок: многие из них от древних кельтов, из железного века и даже гораздо старше.
Кэллэхэн подобрал отбитую голову статуи святой, и почти любовно ее погладил.
