Я уставилась на Джейми, а потом на пистолет. Я и не думала, что можно испугаться еще больше.
Внезапно у меня возникло ощущение, будто позвоночник заклинило, конечности не в состоянии двигаться, а внутренности в буквальном смысле превратились в жидкость. В этот момент я поняла, что именно заставило миссис Рейвен перерезать себе горло.
Йен что-то шепнул Джейми и куда-то исчез, бесшумный, словно тень.
До меня с опозданием дошло, что, потратив время на то, чтобы меня пристрелить, если нас догонят, Джейми, скорее всего, сам попадет в руки индейцев живым. И я была настолько напугана, что не могла попросить его не делать этого.
Собрав все свое мужество обеими руками, я с трудом сглотнула.
— Уходи! — проговорила я. — Они не станут... Скорее всего, они не причинят вреда женщинам.
Моя верхняя юбка свисала лохмотьями, как и мой жакет, и вся одежда была покрыта грязью, листьями и крошечными пятнами крови от замешкавшихся комаров, но я все еще явно выглядела женщиной.
— Черта с два я уйду, — коротко ответил Джейми.
— Дядя, — из темноты послышался тихий голос Йена. — Это не индейцы.
— Что?
Я ничего не понимала, но Джейми резко выпрямился.
— Это красномундирники, они бегут рядом с нами и кричат, как индейцы. Водят нас за нос.
Джейми вполголоса выругался. Сейчас уже было практически темно: виднелись лишь силуэты, предположительно тех, кто спрятался с нами. Почти под ногами я услышала скулеж, но когда посмотрела вниз, то никого не увидела.
Снова послышалось улюлюканье, но теперь с другой стороны. Если нас и пытались куда-то завести, то известно ли им, где мы? А если известно, то куда нас направляли? Я видела, что Джейми колебался. Секунду, может, две — а потом, взяв за руку, он потянул меня глубже в лес.
Через пару минут мы буквально врезались в большую группу беглецов: они стояли на месте и жались друг к другу, слишком напуганные, чтобы двигаться хоть куда-нибудь. Женщины прижимали к себе детей, крепко прикрывая руками рты малышей и, будто ветер, выдыхали: 'Ч-ш-ш!'
— Оставь их, — сказал Джейми мне на ухо и крепче сжал руку. Я повернулась, чтобы идти за ним, но внезапно кто-то схватил меня за другое плечо. Я вскрикнула, и все вокруг вдруг тоже чисто рефлекторно закричали. Лес вокруг внезапно ожил от двигающихся фигур и воплей.
Это был британский солдат: с такого близкого расстояния я разглядела пуговицы мундира и услышала стук качнувшегося патронташа, ударившего меня по бедру. Солдат наклонился и, усмехнувшись, уставился на меня; его несвежее дыхание отдавало гнилью.
— Стой спокойно, милочка, — сказал он. — Больше ты никуда не уйдешь.
Сердце так громко стучало в ушах, что мне понадобилась целая минута, чтобы понять: за другую руку меня никто не держит. Джейми исчез.
ОБРАТНО К ДОРОГЕ МЫ шли плотной группой, медленно двигаясь в ночи. Когда рассвело, солдаты дали нам напиться у ручья, но снова заставили идти почти до полудня. К этому времени даже самые крепкие из нас были готовы свалиться.
Не слишком нежничая, нас всех согнали на поле. Будучи женой фермера, я с содроганием глядела на растоптанные под ногами стебли: хрупкое золото пшеницы, изломанное и искореженное в черной грязи — до сбора урожая всего несколько недель. На дальнем конце поля среди деревьев стояла хижина, и я увидела, как на крыльцо выбежала девчушка, она в ужасе прикрыла ладонью рот и снова исчезла внутри.
Через поле по направлению к хижине прошли три английских офицера, они будто в упор не замечали бурлящей массы раненных, женщин и детей, которые толкались туда-сюда, совершенно не понимая, что делать дальше. Вытерев пот вокруг глаз краем своей косынки, я заправила её обратно в корсет и оглянулась в поисках хоть кого-нибудь номинально главного.
Похоже, никого из наших офицеров или здоровых мужчин не схватили; с нами следовали только пара хирургов, наблюдавших за перемещением инвалидов, и ни одного из них за последние два дня я не видела. Не было их с нами и сейчас. 'Так, ладно', — мрачно решила я и подошла к ближайшему английскому солдату, который с мушкетом наготове, прищурившись, обозревал беспорядок.
— Нам нужна вода, — сказала я без предисловий. — Как раз за теми деревьями есть ручей. Могу я взять трех-четырех женщин, чтобы принести воду для больных и раненых?
Парень тоже вспотел: полинявшая красная шерсть его мундира почернела подмышками, и растаявшая рисовая пудра с его волос въелась в морщины на лбу. Он сморщился, показывая, что не хочет со мной разбираться, но я просто уставилась на него, стоя так близко, как только смела. Солдат оглянулся в надежде найти кого-нибудь, кому меня перепоручить, но три офицера скрылись внутри хижины. Смирившись, он пожал плечом и отвел взгляд.
— Ага, ладно, идите, — пробормотал он и повернулся ко мне спиной, доблестно охраняя дорогу, по которой все еще прибывали новые пленники.
Быстро пройдясь вокруг, я нашла три ведра и столько же вменяемых женщин, встревоженных, но не в истерике. Я отправила их к ручью и принялась обходить поле, бегло анализируя ситуацию — как для того, чтобы держать свое беспокойство под контролем, так и потому, что больше некому было это делать.
Интересно, долго нас будут тут держать? Если мы останемся здесь дольше, чем на несколько часов, нужно выкопать санитарные рвы — и солдатам они тоже понадобятся. Значит, оставим это дело армейским. Вода на подходе, но на некоторое время надо будет организовать постоянные рейсы к ручью за водой. Укрытие... Я посмотрела на небо: в дымке, но ясное. Те, кто мог двигаться самостоятельно, уже помогали переносить самых тяжелых больных в тень деревьев, росших вдоль одного конца поля.
'Где Джейми? Он в безопасности?'
Поверх окликов и встревоженных разговоров я то и дело слышала отзвуки отдаленного грома. Воздух прилипал к коже, густой и удушающе-влажный. Англичанам придется переместить нас куда-нибудь, — в ближайший населенный пункт, где бы он ни был — но это может занять несколько дней. Я понятия не имела, где мы находимся.
'Неужели его тоже схватили? Если так, приведут ли его туда же, куда поместили инвалидов?'
Существовала вероятность того, что англичане отпустят женщин, не желая кормить еще и их. Но жены останутся со своими больными мужьями — или же большая часть останется. И станут делить ту пищу, которую им дадут.
Я медленно шла вдоль поля и составляла мысленный список очередности оказания помощи: вон тот мужчина на носилках, скорее всего, умрет — возможно, до наступления полуночи (хрипы его дыхания были слышны за шесть футов). И тут краем глаза я уловила движение на крыльце хижины.
Семья, состоявшая из двух взрослых женщин с младенцем на руках, двоих подростков и троих детей, покидала свой дом, сжимая корзинки, одеяла и те пожитки, которые можно было унести. Один из офицеров проследовал с ними через поле и что-то сказал стражнику, очевидно, приказывая пропустить женщин. Одна из них остановилась на краю дороги и обернулась — но только один раз. Другие шли прямо, не оглядываясь. Где были их мужья?
'А где мой?'
— Добрый день, — улыбнулась я мужчине с недавно ампутированной ногой.
Имени его я не знала, но лицо было знакомым: один из немногих чернокожих мужчин в Тикондероге, плотник. Я опустилась рядом с ним на колени. Повязка на его культе сбилась и сильно протекала.
— Помимо ноги, как вы себя чувствуете?
Кожа его была бледно-серой и липкой, будто влажная простыня, но он слабо улыбнулся в ответ.
— Левая рука сейчас не слишком болит.
Он поднял ее, чтобы продемонстрировать, но уронил, будто свинцовую — не хватало сил, чтобы удержать ее.
— Это хорошо, — сказала я, скользнув пальцами под его бедро, чтобы приподнять. — Давайте я закреплю вам повязку... Через пару минут принесем вам воды.
— Было бы неплохо, — пробормотал он и закрыл глаза от солнца.
Жесткий от засохшей крови свисающий конец слабой повязки скрутился в трубочку, будто змеиный язык, и бинт перекосился. Сама повязка с мазью из льняного семени и скипидара была мокрой, ярко-розовой от сочащейся крови и слизи. Но ничего другого не оставалось, как использовать ее снова.
— Как вас зовут?
— Уолтер.
Глаза его по-прежнему были закрыты, он делал неглубокие вздохи. Я дышала так же, потому что горячий воздух, будто тугая повязка, сдавливал грудь.
— Уолтер... Вудкок.
— Приятно познакомиться, Уолтер. Меня зовут Клэр Фрейзер.
— Я вас знаю, — пробормотал он. — Вы леди Большого Рыжего. Он сумел выбраться из форта?
— Да, — ответила я и плечом вытерла пот с лица и глаз. — С ним все в порядке.
'Святый Боже, пусть у него все будет в порядке'.
Возвращавшийся к хижине английский офицер прошел буквально в нескольких футах от меня. Я подняла глаза, и мои руки замерли.
Высокий, стройный, но широкоплечий, и я бы в любом случае узнала эти длинные шаги, эту бессознательную грацию и дерзкий наклон головы. Нахмурившись, он остановился и повернул голову, осматривая забитое людьми поле. Его прямой, словно лезвие ножа, нос был длинноват лишь самую малость. Взволнованная и совершенно уверенная в том, что у меня галлюцинации, я на миг закрыла глаза, но тут же снова их открыла, точно зная, что нет.
— Уильям Рэнсом? — выпалила я, и он в изумлении резко повернул голову. Голубые глаза... темно-голубые. Фрейзеровские кошачьи глаза сощурились в щелочки против солнца.
— Я, э-э, прошу прощенья.
'Боже, зачем я с ним заговорила?' Но я просто не могла иначе. Моя ладонь сжимала ногу Уолтера, удерживая повязку, и кончиками пальцев я ощущала, как стучал его бедренный пульс, такой же неустойчивый, как и мой собственный.
— Мы знакомы, мэ-эм? — спросил Уильям, слегка поклонившись.
— Что ж, да, знакомы, — ответила я, почти извиняясь. — Несколько лет назад вы недолго гостили в моей семье. В местечке под названием Фрейзерс Ридж.
Лицо Уильяма сразу же изменилось, когда он услышал название, и взгляд стал пристальным, сосредоточившись на мне с интересом.
— Ах, да, — медленно проговорил он. — Припоминаю. Вы миссис Фрейзер, не так ли?
Я прямо видела, как он думает, и была удивлена тем, что Вилли не обладает способностью Джейми прятать свои мысли. А если и умеет, то не использует это сейчас. Я понимала, он пытался придумать, — милый и воспитанный мальчик, каким он был, — какая реакция на эту неловкую ситуацию положена обществом. И, бросив быстрый взгляд через плечо на хижину, он размышлял о том, как требования служебного долга могут вступить с такой реакцией в противоречие.
Его плечи распрямились: он принял решение, но прежде чем Уильям успел что-нибудь сказать, вступила я.
— Как думаете, есть ли возможность найти несколько ведер для воды? И бинты?
Большинство женщин уже изорвали свои нижние юбки на повязки, еще чуть-чуть, и мы все будем полуголыми.
— Да, — неспешно произнес Уильям и взглянул вниз на Уолтера, а потом в сторону дороги. — Ведра — да. Позади вместе с дивизией двигается наш хирург. Как только у меня будет время, я пошлю кого-нибудь назад с запросом на бинты.
— А еда? — с надеждой спросила я.
Почти два дня я не ела ничего, кроме горстки недозрелых ягод. От приступов голода я пока не страдала, но лишь потому, что живот скрутило в узел. Однако у меня случались головокружения, а перед глазами плыли пятна. Все остальные пленные были не в лучшем состоянии: несколько инвалидов, скорее всего, умрут от жары и просто от слабости, если в ближайшее время их не обеспечить пищей и навесом от солнца.
Вилли замялся и оглядел поле, явно оценивая число людей.
— Это, вероятно... Наш обоз с поставками, он... — его губы сжались, и Вилли тряхнул головой. — Я посмотрю, что можно сделать. К вашим услугам, мэ-эм.
Он вежливо поклонился и повернулся, зашагав к дороге. Держа в руке мокрую размякшую повязку, совершенно потрясенная, я смотрела, как он уходит.
Волосы Вилли не пудрил, они были темными, но в свете солнца отливали рыжим на самой макушке. Его голос огрубел — ну, конечно, ведь в последний раз я видела Вилли двенадцатилетним. И казалось жутко странным слышать, как Джейми говорит с интеллигентным английским акцентом — мне прямо рассмеяться хотелось, несмотря на наше ненадежное положение и мою тревогу о Джейми и Йене. Я встряхнула головой и вернулась к насущному делу.
Час спустя после нашего разговора с лейтенантом Рэнсомом пришел солдат и принес четыре ведра, которые он, не церемонясь и ничего не объясняя, бросил рядом со мной и направился обратно к дороге. Двумя часами позже прибыл вспотевший ординарец, с трудом передвигавшийся по растоптанной пшенице с двумя большими мешками, полными бинтов. Любопытно, что он подошел прямиком ко мне, и я задумалась о том, как именно Уильям меня описал.
— Спасибо, — я благодарно взяла мешок с бинтами. — Как вы... Думаете, мы сможем получить немного еды в ближайшее время?
Ординарец осмотрел поле и сморщился. Ну, конечно, скорее всего, инвалиды окажутся под его ответственностью. Затем он повернулся ко мне, вежливый, но явно жутко уставший.
— Сомневаюсь, мэ-эм. Обоз с поставками в двух днях пути позади нас, а войска живут тем, что несут или находят, пока идут, — он кивнул в сторону дороги, на другой стороне которой я видела английских солдат: они разбивали лагерь. — Сожалею, — формально добавил он и повернулся, чтобы уйти. — О, — ординарец остановился и, отцепив от ремня фляжку, передал ее мне. Фляжка была тяжелой и соблазнительно булькнула. — Лейтенант Элсмир попросил отдать это вам, — он коротко улыбнулся, морщинки усталости немного расслабились. — Он сказал, что вы выглядите разгоряченной.
— Лейтенант Элсмир.
'Должно быть, это титул Уильяма', — поняла я внезапно.
— Спасибо. И пожалуйста, поблагодарите лейтенанта, если увидите, — ординарец явно собирался уходить, но я не могла не спросить: — А как вы узнали, кто я такая?
Улыбка стала шире, когда он посмотрел на мои волосы.
— Лейтенант сказал, что я увижу кучерявую голову, отдающую приказы, как заправский старшина, — он снова оглядел поле и покачал головой. — Удачи вам, мэ-эм.
ДО ЗАКАТА УМЕРЛИ три человека. Уолтер Вудкок был все еще жив, но едва-едва. Мы переместили в тень деревьев на окраине поля столько людей, сколько смогли. Я разделила тяжелых раненых на маленькие группки, снабдив каждую ведром воды и приставив двух-трех женщин или ходячих инвалидов, чтобы за ними ухаживать. Также я обозначила место для туалета и приложила все усилия, чтобы отделить инфекционные случаи от тех, кто температурил от ран или малярии. Я надеялась, что трое из них страдали всего лишь от 'летней лихорадки', но боялась, что один — молодой колесник из Нью-Джерси — подхватил дифтерию. Я сидела рядом с ним, периодически проверяя слизистую его горла и давая ему столько воды, сколько он мог проглотить. Но не из фляжки.
Уильям Рэнсом, благослови Бог его душу, наполнил свою фляжку бренди.
Я открыла ее и сделала скромный глоток. Каждой маленькой группке я выделила по небольшой чашке бренди, добавив его в ведро с водой, но оставила немного и для собственного использования. И это был не эгоизм: к добру или к худу, на данный момент за пленников отвечала я, и потому должна была оставаться на ногах.
