13-17 октября 1952

13 Октября 1952 года, понедельник. Заключено соглашение о Ниле между Египтом и Суданом.

В этом времени все совершается быстро. Вроде бы, только что было принято решение о выделении мне жилья. А я уже с утра получил ордер и ключи от квартиры в университетском доме. И где в этом времени прячутся бюрократы? Ау?

Нет, бюрократов не видно. Утром мне отдали ордер и ключи прямо в ректорате. И вот мы с Верой в нашей новой квартире. Приятно, черт побери! Месяца нет, как я в Москве, а собственное жилье уже есть!

Пожив в комнате с тремя соседками и туалетом в конце коридора, Вера вошла в наше новое жилье, как входят в сказочный дворец. Разумеется, сестре достанется самая уютная комната, как же иначе!

Однако, тут просторно! Это вам не норки хрущевско-брежневских времен. Это — старый фонд. Самая маленькая комната — 24 квадратных метра. А в кладовке можно устроить хоть спальню, хоть лабораторию. Да и не поворачивается язык назвать помещение 2 на 3 метра кладовой. Ну и что, что без окна!

Да, до наступления торжества исторического материализма знали ,как строить надо! Высоченные, под четыре метра потолки, просторная кухня с газовой плитой. На кухне есть четыре табурета, шкаф и обеденный стол.

Гостиная пуста, зато там есть настоящий камин. Представляете, камин почти в центре Москвы?! Сейчас из него несет холодом , но это вполне поправимо. И заслонку приведу в порядок, и дров притащу. Будем пить кофе и смотреть, как по рубиновым уголькам прыгают язычки пламени!

В комнатах поменьше стоят кровати, тумбочки, письменный стол и три старых гнутых венских стула со слезшим от старости лаком. Люстр пока нет ни одной, но и пыльные лампочки на фоне лепных розеток меня пока устраивают.

Первый раз за две жизни жизни узрел сохранившуюся с дореволюционных времен здоровенную купель на львиных лапах. Ванной это назвать невозможно. Это именно купель! Ну-ка, поскоблим эту зеленоватую грязь... Да она еще и из меди к тому же! Это ж сколько цветного металла предки перевели на сантехнику! Зато — никаких сколов эмали не может быть даже в принципе. Но придется часто и старательно чистить. Странно строили предки. В более поздние времена ванны точно не размещали по центру комнат.

Туалет я нашел по звонкому стуку капель. Там меня до глубины души поразил эмалированный чугунный унитаз с монументальным сливным бачком, установленном на высоте метров так примерно двух. Ни крышки, ни откидного сиденья нет. Трубы покрыты вздувшейся краской и конденсатом. Оценив силу сливающийся с такой высоты струи, я с интересом посмотрел на противоположную стену. Нет, вроде все чисто...

В общем, все это великолепие я теперь, как ответственный квартиросъемщик, старательно привожу в порядок. Вечером к этому чудному делу присоединится Вера, а пока что она упорхнула на занятия.

Меня заставило бросить тряпку противное треньканье в прихожей. Тоже, кстати, ничего себе помещеньице, примерно четыре на четыре метра!

Наш звонок — шедевр примитивизма и функциональности. Гибрид трещотки и колокольчика. Чтобы подать звуковой сигнал, надо провернуть ручку снаружи двери. Тогда то ли звякнет, то ли тренькнет. Я как первый раз услышал, так вспомнил о армянских будильниках "Севани". Те тоже издавали похожие звуки, когда пружина звонка раскручивалась почти полностью.

Зато — никаких проводов, динамиков, и упаси Господь, микросхем! Проще — только средневековый дверной молоток. Снова тренькнуло.

-Да иду я, иду! Открыто же!

Вместо сестры с подружками или Андреем на пороге стоял худощавый молодой человек лет так это двадцати пяти-тридцати. Безукоризненно модный плащ, широкополая шляпа с повисшими на ней капельками дождя, белый шелковый шарф и лакированные туфли. Его вполне можно было бы принять за праздного гуляку, завсегдатая ресторанов и ипподрома, одного из множества избалованных деток новой знати. Образ подкреплялся терпким ароматом дорогой туалетной воды и коробкой конфет, причудливо украшенной ленточкой.

К этому человеку стоило присмотреться внимательнее. Его темно-коричневые, почти черные глаза смотрели на мир с выражением, которое мне до того приходилось видеть лишь на картинах Великих мастеров у воинов и святых. К тому же, не бывает прожигателей жизни с такими аскетически-худыми, сосредоточенными лицами. Гостю не стоило представляться, я и так знал, кто это.

На пороге стоял Николай Александрович Дмитриев, двадцати восьми лет от роду, дважды орденоносец, лауреат Сталинской премии и прочая, и прочая. Истинный отец атомной и ядерной бомб, всю жизнь сторонившийся публичной известности.

— Здравствуй, Юра! Поздравляю с новосельем! У меня когда-то все было почти так же. Жаль, что у нас всего полчаса, я в Москве проездом.

— Проходите, Николай Александрович! Повесьте пальто вон та тот гвоздик, у нас уже топят. Ботинок не снимайте, мы еще не обжились. Полы не мыты, тапочек для гостей нет. Лучше всего нам поговорить на кухне.

Я поставил чайник, и пока он грелся, задал гостю вопрос:

— Из какого вы года?

Острый вопрос в условиях дефицита времени способен ввести почти любого собеседника в состояние замешательства. Но только не этого. Именно про Николая Александровича академик Колмогоров говорил, что задачи, стоящие перед разработчиками ядерного оружия, Дмитриев решал, задумчиво крутя ручку арифмометра назад и вперед. Как будто вспоминал уже известное ему решение. Будто стесняясь, он всю жизнь сторонился премий, известности и почестей, отдавая славу своих разработок совершенно никчемным людям типа Сахарова. Факты однозначно говорили: душа этого человека, так же как и моя, прошла сквозь время, но сохранила память.

Я решил рискнуть, и оказался в выигрыше. Мой собеседник — великолепный математик, и с логикой у него все в порядке. Пару мгновений на кухне стояла мертвая тишина. Дмитриев морщил лоб, хмуро разглядывая меня. Губы сжались в нитку. С минуту подумав, он просчитал ситуацию и неохотно ответил:

— Из 1947, который не наступил. На долгие воспоминания у меня совершенно нет времени, я действительно зашел всего лишь на полчаса. Из них осталось 24 минуты. Скажу лишь главное. В том 1947 бывшие союзники вступили с нами в войну. Они еще и собрали недобитых нами фашистов, так что было тяжело. В марте бомбили Москву и Ленинград. Войска противовоздушной обороны сделали все возможное, но две "Летающих крепости" с атомными бомбами на борту все же прорвались. В пределах Садового кольца были сплошные развалины, ближе к Кремлю — покрытая стеклом равнина.

— Что было потом?

— Не знаю, я погиб. В городе началось страшное. Было много мародеров. Люди ринулись грабить продовольственные склады, магазины, сводить счеты с ближними и дальними. На одну из таких шаек я и попал. Сам понимаешь, мало что можно было сделать. Все-таки я математик, а не солдат. Вернулся в 1931. Снова стал семилетним ребенком. Через два года добился, чтобы на мое имя пришел запрос из Наркомпроса. Дальше ты знаешь.

— Да, дальше я знаю. Может, рюмку коньяка?

-Я-то не против, но с алкоголем почему-то не дружит моя печень. Лучше скажи, из какого года пришел ты и чем я тебе могу помочь. Учти, у меня довольно ограниченные возможности.

— Я из 2016. СССР развалился в 1991.

— Что, война?

— Хуже. Аппарат, использованный корифеем всех наук как дубина при дележке ленинского наследия, уже при его жизни превратился в монстра. Держать его в повиновении получалось только у Хозяина, да и то не в полной мере. Если помнишь, он ведь так и не смог продавить альтернативные выборы, предусмотренные Конституцией 1936 года.

— Мало времени! Давай, поговорим о подробностях позже, не последний раз ведь встречаемся.

— В моей истории его отравили в марте 1953 года. Партократы решили стать аристократами. Уже готовится.

— Понятно. Потом новым господам хочется жить не хуже чем их коллегам с Запада.

— Уже. Превратить идеи справедливости в никчемную болтовню, организовать трудности с продуктами, устроить брожения на национальных окраинах — дело техники. Затем пару компаний типа "сухого закона", гласности и прочих благоглупостей, и дело сделано. Мерзавцы рушат Союз руками его граждан, и наслаждаются бесконтрольным грабежом его богатств. При полной поддержке этих мероприятий из-за рубежей. Шлюхи гнутся под непосильной тяжестью бриллиантов, народ вымирает и бедствует. С момента развала СССР до 2016 года, население союзных республик сократилось процентов на 20-25 только по официальной статистике. А ей верить — себя не уважать. Вот и все, если совсем кратко.

— А люди — то почему безмолвствовали...

— Люди все понимали. А народ не сопротивлялся, даже приветствовал перемены. Ему тоже какое-то время дали поучаствовать в разграблении нажитого страной. Протестовать сначала было как-то не с руки, а потом поздно. Безработица, гражданские войны и прочие прелести колониального статуса.

— Как колониального?

— Да так. Это и в Конституции записали. Яркий пример: статья 15.4 о главенстве решений международного "сообщества". Все это действительно долго рассказывать.

— У тебя есть лекарство?

— Да, есть и лекарство, и план действий. Кое-что уже делается. Но желательно выиграть время. Совсем немного, хотя бы пару лет.

— Как, кстати, к нему относятся потомки?

— Как и ко всем великим политикам. Сначала оплевали с головы до ног. Потом мнения разделились. Некоторые вспомнили, что он принял СССР с сохой, а оставил с ядерной бомбой, и наследства после него всего-то и было — мундир да пара костюмов. Так что спорят, спорят, спорят. Думаю, и на Небесах не могут решить, где Иосифу Виссарионовичу находиться, в аду или в раю. И так выходит правильно, и эдак вроде тоже справедливо, и страшно столпам небесной канцелярии, что куда его не помести, он везде переворот учинит, и социализм строить станет.

— Значит, собираешься его предупредить. Только вот кто тебе поверит?

— Значит, собираюсь. Я же ему обязан многим, да хоть бы и этой квартирой, не говоря уже о стипендии. Он последний из лидеров страны Советов, который не был врагом народа. О том, что поверят, не беспокойся, аргументы у меня есть, надо только чтобы письмо ему лично в руки попало.

— Это возможно. Был у меня один знакомый, рассказал кое-что... — задумчиво протянул Дмитриев.

— Сам же говоришь, нет времени, так что не томи душу.

— На улице Грицевец, это район Арбата, на стене желтого двухэтажного особнячка, он там такой один, висит почтовый ящик. Почта СССР из этого ящика писем не вынимает. Они вообще в ящике не остаются, а сразу попадают на стол к дежурному офицеру Особой Экспедиции при ЦК КПСС. Чтобы письмо попало к Иосифу Виссарионовичу, должны быть соблюдены правила. Отправление должно быть упаковано в два конверта. На внутреннем — личный номер отправителя. У тебя его нет, потому нарисуешь любую двухзначную цифру. На внешнем напишешь : "Товарищу Иванову лично". Писать следует, не пользуясь отведенными для этого на конверте строками, в одну линию, сверху. В нижнем правом углу поставишь тот же номер, что и на внутреннем конверте. Дежурный имеет право только вскрыть верхний пакет и убедиться в совпадении номеров. В журнал входящей корреспонденции такие письма тоже не записывают. Через пару часов твое письмо будет в Кремле. Думаю, такой ящик в Москве не один, но знаю я только об этом. Каковы у тебя шансы благополучно оттуда уйти после отправки письма, я не знаю. Ведется ли наблюдение за почтовым ящиком, неизвестно. Но это все, чем я тебе могу помочь. Все остальные пути передачи письма связаны с чьим-нибудь посредничеством и не так надежны.

— Спасибо! На такую информацию даже надеяться не приходилось! — искренне поблагодарил я.— В качестве ответной благодарности могу подсказать, что термоядерные заряды большой мощности тактически неэффективны. Значительно проще и дешевле внедрить в конструкцию обычных боеприпасов систему термоядерного усиления. В качестве топлива есть смысл применять дейтерид лития. Меньше заражение местности, чище взрыв. Если надо, чтобы навсегда, то в оболочку добавляют кобальт. Это уже оружие последнего ответа, когда терять нечего.

-Откуда знаешь?

— Изучал, обслуживал, мог подготовить к боевому применению. Короче, уровень пользователя.

— Ладно, подумаем. А что помнишь о деталях конструкции?

Помнил я не слишком много, но и мои знания, судя по довольному выражению лица Николая Александровича, были как нельзя кстати. Он лишь спросил:

— Войны с применением ядерного оружия в вашей истории были?

— Слава Богу, нет. По неизвестным причинам, их сочли бессмысленными. Даже придумали страшилку о наступлении ядерной зимы. Запад боялся проиграть, очень боялся.

— Что за ядерная зима?

— Бред сивой кобылы о том, что частицы сажи закроют солнце на десятилетия, и все вымрет как в новый ледниковый период.

— Ну да, а как они объяснили, что пыль не осядет? Мелкодисперсные пылинки будут становится крупнее под действием электростатики, влаги и просто осядут.

— Говорили, что, мол, суперкомпьютер посчитал. Не осядет пыль, так как высоко летать будет.

— Действительно, бред.

— Последний вопрос. Как думаешь, нас таких много?

— Думал, искал, пытался составлять математические модели. Даже с теологами по-тихому общался. В результате пришел к выводу, что нет, не много. Не более двух-трех человек. Слишком жесткие условия перехода, слишком трудно выжить. Я — едва смог. Извини, мне надо бежать, увидимся, Юра.

Николай Александрович в пару глотков допил стакан чаю и стал прощаться. Его шаги быстро простучали по лестнице, гулко хлопнула дверь парадной. До меня донесся приглушенный хлопок закрывающейся автомобильной дверцы, короткий визг стартера. Гость уехал.

Сейчас домою полы и сяду писать письмо Отцу народов. Он далеко не ангел, но жизнь тем и отличается от фантастики, что это не борьба Добра со Злом. В большинстве случаев, это всего лишь выбор наименьшего из зол.

Вера с занятий пришла не одна. По квартире рассыпалась целая стайка ее подружек. Комнаты наполнились веселой суетой и девичьим смехом. У меня изъяли тряпку, накормили кашей с молоком и отправили заниматься. Оказывается, Соколов велел напомнить о моем обещании ректору. Поэтому вместо письма вождю пришлось писать доклад о эффективных методиках обучения.

К ужину квартира сияла чистотой. Даже купель оттерли до нестерпимого медного блеска. Помню, с таким тщанием мы в армии начищали бляхи солдатских ремней. Дружно сели ужинать.

За столом я услышал реплику:

— Вер, а твоему братику точно всего лишь семь лет? У меня тоже есть младший, так он по сравнению с твоим ну просто ребенок. А Юрочка выглядит, как минимум, лет на двенадцать!

— Самой удивительно. Уезжала, оставляла дома нормального ребенка. А теперь рядом со мной вполне взрослый человек, только маленького роста. Серьезный, и почти незнакомый — задумчиво ответила сестра.

А я и сам замечаю, что что-то не так с моим возрастом. За последний месяц я здорово вырос, по ночам болят мышцы, ем как не в себя. Наверное, сказываются дополнительные нейронные связи, заставляющие организм ускоренно перестраивать тело. У меня постоянно слегка повышена температура тела, что бывает при воспалительных процессах или в случаях, когда резко ускоряется метаболизм. Шатаются четыре молочных зуба. Пятый я вчера перед зеркалом вынул собственноручно. Это расплата за ускоренное взросление. Чего доброго, скоро в кровь попрет тестостерон и срочно потребуется бритва.