|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Раз принцесса.
Я не настолько спешил, чтобы выехать к сплошной разделительной. Пускай крайняя левая остаётся свободной для всевозможных торопыг. Похоже, так же думало и большинство участников движения. Но и безмерно спешащие находились. То и дело слева от меня проносились их шикарные точила, как правило, сотрясая округу инфразвуковыми аккордами своих сабвуферов. Если это снаружи почти нестерпимо, то каково в салоне? Принудительный массаж для внутренних органов, в том числе и мозгов? И не думаю, что полезный. Впрочем, вечно спешащие, возможно, придерживаются иного мнения. То ли их номера фигурируют в гипотетическом списке "неприкасаемых", то ли платежи по штрафам для них не очень заметная расходная статья бюджета, но тут на шоссе, где камеры с фиксаторами скорости висят через каждый километр, летать с такими превышениями...? Хоть и почистили асфальт сегодня хорошо...
Мотающийся передо мной "полуботинок", гружённый какими-то коробками, прибавил скорости. Я тоже притопил педаль, но не слишком. От того, что я пойду за ним впритык, быстрее не доеду, в тоже время несколько лишних метров дистанции не помешают для манёвра. Главное, чтобы между нами никто не влез без спроса. И вообще, в мои почти шестьдесят, я уже сорок лет за рулём. С армии, в общем. И никаких серьёзных аварий. Правда, в той самой армии отличился... Ну, да ладно, этого кроме меня всё равно никто не помнит.
Пикап вдруг подпрыгнул на невидимом мне препятствии. У него открылся задний борт и на асфальт посыпались коробки. Давить их не стоит, по крайней левой полосе меня никто не догоняет, хотя по встречке идут плотно. Я крутанул руль и, счастливо избежав наезда на потерянный груз, выехал на крайнюю. И тут же увидел, как выскочил через разделительную прямо на мою полосу какой-то "мерин". Он шёл мне прямо в лоб, деваться было некуда, я успел только ударить по тормозам.
Удар, стон разрываемого металла, лобовое разлетается в крошку. Сработала подушка. Мой старенький "Опель-Кадет" изо всех сил старается сберечь меня, своего хозяина. Одно немецкое железо корёжит другое. Перед глазами рожа водителя "Мерса" с раззявленным от крика ртом. Темно, вот и конец мне...
* * *
Оказалось, не конец. Я лежу на спине на чём-то жёстком, кажется, ничего не болит. Ужасно хочется есть и пить. Поют птички — зимой? Некто с сопеньем вылизывает мне лицо...
— Уйди! — говорю я и открываю глаза, одновременно отстраняя вылизывателя.
Передо мной маячит довольная собачья морда. Привёл в чувство, значит? Ну, спасибо!
"Да не за что!" — звучит в голове ответ... собаки?
Так, глюки... Я в больнице и мне перекололи обезболивающего.
"Ничего тебе не перекололи!" — ответствует собака. — "То есть там, в нашем мире, может и перекололи, но тут ты в трезвом уме и твёрдой памяти".
— Нет, ты мне кажешься! — слабо отпираюсь я. — Собаки не разговаривают. Я попал в аварию, и мне укололи наркотик.
"Обезболивающее?" — уточняет пёс, подходя ближе. — "Значит, ты теперь не должен чувствовать боли?"
Порода у него, сейчас вспомню... мальтийская болонка. Крупный такой собак, с завитой белой шерстью. Глаз, как и у всех болонок, миниатюрных и эдаких переростков, почти не видно из-за этих завитушек.
— Я и не чувствую! — гордо отвечаю между тем я на поставленный вопрос. — А меня так переломало...
"Тогда ты будешь не прочь, если я тебя слегка укушу?" — вдруг предлагает псина, слегка приподнимая при этом губу и демонстрируя белые, острейшие... — "Тебе же всё равно не будет больно?"
— Э-э... не нужно! И что ты вообще от меня хочешь? — дипломатично перевожу я разговор на другую тему.
"Чтобы ты поскорей огляделся и пришёл в себя. Мы с Василием и так ждём тебя целые сутки!"
— Василием? Есть ещё и Василий?
Я привстаю и оглядываюсь. Да, богатый глюк. Мы на какой-то полянке в лесу. Зимы нет и в помине, светит солнце, мы, правда, в тенёчке. Заливаются птицы, вьются насекомые. Одно садится мне на лоб и оказывается, что боль от укуса я чувствую отлично. Реагирую машинально.
Хлоп! И слепень повержен. Этот хлопок по лбу как-то вселяет в меня уверенность, что собак прав. Точнее, что неправ я. Трясу головой, пытаюсь протереть глаза, обнаруживаю, что при этом к лицу лезут чужие руки. Не мои, с довольно-таки "музыкальными" пальцами, а какие-то рабоче-крестьянские и грязноватые. Они торчат из рукавов потрёпанной куртки, тоже не моей. И одет я с чужого плеча, и вообще — я не я! Я привычный — близорук до чрезвычайности, нынешний же отлично обхожусь без очков, которых нет и в помине. Оборачиваюсь и замечаю ещё одно живое существо — пасущуюся невдалеке лошадку. Покрупнее пони, но всё равно довольно миниатюрную.
— Привет, лошадь! — обращаюсь к ней, уверенный, что она обязательно ответит.
Та, однако, только горестно фыркает и, отвернувшись, продолжает нащипывать траву.
"Она не разговаривает!" — сообщает мне пёс. — "Тут только у нас с тобой, да у Василия человеческие матрицы".
— Где это "тут"? И кто, наконец, этот Василий?
"Василий, это кот. Да вон он идёт, лёгок на помине!"
Собак совершенно не по-собачьи мотнув головой, указывает мне направление. Повернувшись туда, я вижу преодолевающего травяные заросли довольно крупного белого кота. Он спешит к нам. И этот белый!
— А белого петуха у нас нет? — спрашиваю я.
"На "Бременских музыкантов" намекаешь? — отвечает пёс, с едва уловимым смешком. — "Нету петуха, и мы не музыканты, а, скорее, циркачи".
— Вы меня простите, — перехожу я на подобие официального тона, — но я никогда раньше не общался с собаками и... котами. То есть, конечно, общался...
"Но не вербально?" — вступает в разговор подошедший Василий.
Он не полностью белый: тёмный нос и переносица, жёлтоватый хвост и кончики лапок, а главное — голубые глаза свидетельствуют о причастности к его происхождению особей сиамской породы. Кот между тем продолжает:
"Однако вы можете заметить, что только вы общаетесь с нами вербально, то есть словами. Мы же с Толиком отвечаем вам иным способом, который для простоты можно называть телепатия".
— Толик, это...
"Я это!" — подтверждает пёс. — "Вот и познакомились!"
— А я Владимир Миха...
"У всех тут у нас отчества были!" — прерывает меня грубоватый собак. — "Длинно это, Володей будешь, хоккей?"
— Хоккей... — соглашаюсь я. — А как же лошадь? Её как зовут?
"Неизвестно", — отвечает кот. — "Мы владеем памятью местных матриц, но сколько не вспоминали... Может тебе вспомнится? А может её и вовсе никак не звали — лошадь и всё!"
— Это вряд ли! Вон, какая красавица! Пускай будет Ксюша! — заявляю я. — Кстати, а есть, что поесть и попить? И что такое "матрица"? И что я тут, в конце концов, делаю?
Поесть нашлись остатки какой-то колбасы и чёрствого хлеба, напоминающего лаваш, попить тухлая вода в тыквенной фляжке, которую я нюхнул и тут же выплеснул. Впрочем, ручей оказался рядом. Всё продуктовое богатство и многое другое не столь питательное обнаружилось в стоящей тут же на поляне двуколке. Я поел, честно поделившись колбасой с Толиком и Василием, а хлебом, опять-таки с Толиком и Ксюшей, заинтересованно подошедшей поближе. Ел и вспоминал, "что я тут делаю", точнее должен сделать. Оказывается, есть некое задание и оно заложено в мою память, в память кота и собака.
* * *
В мирах, которых, как выяснилось, имеется огромное количество, постоянно происходят игры. Кажется, я нечто подобное уже где-то читал, а теперь и сам попал в действующие лица такой игры. Кто те неведомые игроки, которые ведут эти игры, точно неизвестно. Думаю, их вполне можно назвать богами, что меня, атеиста, в общем-то, несколько коробит. Успокаивает только то, что эти "боги" имеют мало общего с христианским Богом, которого, такого, как он описан в священных писаниях, не существует. Они не всесильны и не всеведущи, они не создают миры, а только живут в них, иногда путешествуют, дружат и конфликтуют с другими "богами". А иногда затевают от скуки игры. Их можно понять: когда доступно выполнение любых желаний, один азарт и толика неизвестности могут внести перчинку в нудный процесс бесконечной жизни. Или не совсем бесконечной? Это тоже неизвестно.
Так вот, игра: приморская империя Ургр... в общем, передать это название в русской транскрипции и произнести без тренировки почти невозможно. И не нужно, поскольку значит это слово то же самое: "империя". Она, эта империя, в лице своего руководства решила немного округлить территорию и присоединить прилегающее к её границам горное королевство Лёр. Честно говоря, не так уж империя нуждалась в лишних территориях самих по себе. Но чёрный бриллиант Лёра, по мнению агрессоров, великолепно смотрелся бы в имперской короне. Поскольку это королевство с недавних пор обеспечивало большую часть континентальных потребностей в железной руде, стали, меди и ещё кое-какой незаменимой для местной экономики продукции.
На беду для империи, король Утаран был достаточно прозорлив, чтобы, несмотря на благожелательную риторику дипломатов соседствующей державы и их клятвы в вечной дружбе, предположить возможность такой агрессии. И авангарды имперских войск, едва продвинувшись по чужой территории, упёрлись в хорошо укреплённые горные перевалы, оседлать которые с ходу не смогли. Не смогли и позже, хотя гонцы из столицы постоянно доставляли приказы один категоричнее другого. В общем-то, война была проиграна толком не начавшись: лёрцы сидели на тщательно подготовленных позициях, изредка постреливая, но готовые обрушить на нападающих шквал огня. Не испытывая, кстати, в своих тёплых бункерах беспокойства от ночных заморозков, которые в горах бытуют даже летом. А для имперских войск, кое-как окопавшихся в неприветливых теснинах, предстояла ещё осень, а за ней и зима.
Конечно, в этом провале была виновата в первую очередь разведка, проморгавшая возведение замаскированных укреплений на перевалах и их гарнизоны. Император Го вызвал начальника этой службы, с намерением выслушать его прощальный доклад и отправить провального руководителя в непочётную отставку, с последующей тайной ликвидацией. Главный шпион, однако, предвидевший такое окончание своей карьеры, вплоть до мало аппетитных подробностей, имел на этот случай последний козырь, который и выложил на стол императору. Это была "козырная дама", точнее принцесса.
Принцесса Клисса, старшая дочь короля Лёра, всегда отличалась независимостью характера, острым, не девичьим умом и большим влиянием на отца, видевшего в ней, за отсутствием сыновей, продолжателя своих дел. К сожалению, по нелепой шутке Победившего Бога, женского пола. В свою очередь Клисса с удовольствием играла роль умного и любознательного мальчика. И не только играла: она досконально изучила в путешествиях свою небольшую страну. И не, сколько природу и живописные пейзажи, сколько её рудники, мануфактуры и прочие производства, не исключая и дымящих, дурно пахнущих железоделательных заводов.
На беду, в момент начала войны Клисса находилась не на территории Лёра, но за границей, в ныне негостеприимной и вражеской империи. Разведка этой державы, может быть, оказалась и не вполне компетентной в выполнении заданий на чужой территории, но наследницу престола сопредельного королевства, тем не менее, быстро расшифровала. Несмотря на её попытки путешествовать по документам на чужое имя, принцесса и её сопровождающие были взяты под наблюдение, а за день до начала военных действий их попытались без особого шума задержать.
Но угроза начала войны, видимо, уже витала в воздухе и люди, составляющие спешащий на родину маленький отряд, были настороже. До пограничных постов оставалось всего несколько часов езды, когда на лесной дороге люди принцессы попали в засаду. Из кустов ударил мушкетный залп, сильно проредивший строй, несмотря на надетые под одежду кольчуги из лучшей стали. Тем не менее, сопровождающие тоже ответили плотным мушкетным огнём, изрядно поколебавшим решимость засадных. Но понукаемые командами капитана, те всё, же ринулись в атаку и после короткого, но кровопролитного боя использовав численное преимущество, сломили сопротивление выходцев из Лёра.
Немногих оставшихся в живых наспех перевязали, почти не пострадавшую принцессу вытащили из-под слегка придавившей её убитой лошади и пересадили в подогнанную карету. И всех отправили в замок Клобрук, принадлежащий, как можно догадаться барону Клобруку, неудачливому, но упорному руководителю имперской разведки. Там пленники и содержатся в ожидании, когда в них появится надобность.
* * *
Всё это я "вспомнил" на той же полянке, приводя в порядок себя и упряжь двуколки. К счастью, я в этом немного разбирался, поскольку и сам в деревне родился, а до армии нигде дальше "района" и не бывал. Потому местные игроки и ждали меня, или не меня конкретно, но кого-то, кто не сробеет при виде лошади и сразу, же примется за дело. А если учесть, что я почти два десятка лет проработал в цирке, то всё окончательно становится на свои места.
Но я всё, же предпочёл бы в этом мире карьеру музыканта, хотя бы и не бременского, поскольку по слабо натянутому канату, например, не ходил уже лет десять и несколько сомневался, получится ли у меня? Но коллеги уверили, что самое главное, в обеих матрицах, моей и местной содержатся необходимые навыки, а значит, успех гарантирован. К тому же здесь я значительно моложе, мне лет двадцать пять, и достаточно тренирован. Хотя с былой, армейской тренировкой, конечно, не сравнить.
Спрашивается: зачем вытащили меня из лежащего в моём мире в коме тела, когда и местный очень ничего себе? А шут их, игроков, знает!
Что будет, если я там умру? Останусь здесь в этом теле. Неплохо, как будто... Только тут средневековье, в хирургии и даже в стоматологии прогресс очень не велик. Банальное воспаление аппендикса, и — мучительная смерть. У нас-то я давно прооперирован, а тут — увы! Зато зубы крепкие, пока все на месте, поскольку тут сахара днём с огнём не сыщешь, о кариесе слыхом не слыхано и... живут же как-то люди! Так, а если мне дома настанет время прийти в себя? Что-то ответа на этот вопрос ни я, ни коллеги не знают.
Ну, остальное по ходу дела. Сейчас первоочередная задача: ... опять пожрать, поскольку местное тело не кушало почти двое суток, а доеденная мною колбаса, это такой мизер! К тому же мне и помогли с ней справиться, хотя Василий наверняка ходил ловить мышей, однако не сознаётся. А Толика я и спрашивать не стал, грубиян он. Ну, а Ксюша, естественно, по травке. Хотя, от ячменя тоже не откажется.
Значит, в ближайшую деревню. Немного денег у меня есть. В поясных карманчиках, это самое надёжное в средневековье место. Медь и пара мелких серебряных монет. Но где-то в окрестностях есть ещё припрятанное: времена такие не очень законопослушные, если можно так выразиться. Так, что с собой лучше много не носить. Потому, кстати, и лошадка, вроде пони. Нормальную "под седло" или даже крестьянскую отнимут и спасибо не скажут, а такая никому не нужна. Мне только. Про кота и собака уж и не говорю.
Деревня довольно далеко, запрягаю индифферентную Ксюшу, и мы отправляемся. Толик усаживается со мной рядом, но иногда спрыгивает на лесную дорогу, побегать по придорожным кустам, распугать птиц и каких-то мелких животин. А Василий пристраивается на ящике у меня за плечами и вцепляется когтями в его деревянную крышку. Иногда он начинает жаловаться, что его укачивает, и нельзя ли поэтому ехать помедленнее? Но жалобы затихают и я, обернувшись, вижу, что чувствительный котяра дрыхнет самым нахальным образом. Во сне его, значит, не укачивает? Зато во сне он перестаёт придерживаться, и на очередной ямке чуть было не слетает под колёса. Я ловлю ошалевшего со сна Василия и укладываю на колени. Он сначала крепится, но потом его опять смаривает, он роняет голову мне на ноги и, помурчав, засыпает. Всё же котам нужно спать чуть ли не двадцать часов в сутки, несмотря на то, какая в них матрица.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
