All I ever wanted

All I ever wanted

All I ever needed

Is here in my arms

Words are very unnecessary

They can only do harm...

Депеш Мод

* * *

Чего я терпеть не могу — так это не понимать, что происходит. А мой собственный сателлит мне в этом ничем не помогает.

Я, наверное, расслабился, не знаю. Так привык быть внимательным и все замечать, что разучился — и даже не заметил.

Это была смешанная вечеринка, много народу и прессы, все лакали шампанское и вели непринужденные беседы. Мы и пошли-то туда только потому, что давно никуда не ходили, да и Монти так хотел нас видеть. А он до последнего не слезет, если уж что задумал.

И вот сейчас он просто подходит ко мне и спрашивает, чуть понизив голос:

— Демон, а что такое с чико?..

Я не уверен, что понял вопрос, но тут же нахожу глазами Майка в толпе — он улыбается и флиртует с девушками, он весь вечер так себя ведет. И я просто верить отказываюсь, как мог не обратить внимания — это же так очевидно, это самое под кожей улыбающегося и флиртующего Майка, удушливо-темное, будто небо перед грозой. Какое-то время я еще смотрю, а потом отвечаю:

— Все нормально. Просто работает над делом, это забирает все его мысли. И силы. Ты же знаешь, какой он дотошный.

Монтеррос кивает, но объяснение его явно не удовлетворило. Похоже, ко всему я еще и врать разучился. А может, он просто знает меня лучше других.

Переждав пару секунд, я оставляю бокал и подхожу к Майку. И чем ближе, тем теснее его сжимает невидимая тьма... интересно, а если бы не Монти, я что, вообще бы ничего не заметил?

— Тебе весело?

Он улыбается мне так, будто лет сто не видел. И говорит:

— Очень, но... Можно, я домой пойду? У меня завтра слушанье, надо выспаться.

Я внимательно смотрю на него. И отвечаю:

— Конечно. Я передам Монти твои извинения.

Майк целует меня в щеку, едва коснувшись, и уходит, не оглядываясь.

— Что? — спрашивает тут же возникший из толпы Монти. Я пасую ему улыбку Майка, для верности хлопнув по плечу — на это плече племя пигмеев может вполне устраивать футбольные матчи.

— Да все в порядке, я же говорил.

Да, все в порядке. Кроме того, что Майк соврал мне в глаза впервые в жизни.

* * *

Я заметил, что многие мои цветы росли лучше, когда он поливал их своими слезами. А другие растут лучше сейчас.

Надо сказать, я все же смирился с собственной неуникальностью. Возможно, считать себя выше правил на самом деле достаточно глупо. И если по законам отношений хозяина и сателлита Майк мне зачем-то необходим, то так тому и быть. Мне — тому мне, у которого есть сателлит — приятно то, что я делаю, а отказывать себе в приятностях я не привык. Если Майку Норману при этом приятно тоже, то это лишь совпадение в его пользу. В конце концов, наблюдать за счастливым Майком так же увлекательно, как за несчастным.

Я покидаю вечеринку, но еду не домой. В этом нет никакой необходимости.

Свист ракетки, рассекающей воздух, слышен мне еще со стоянки.

Майк отбивает один мяч за другим с маниакальной сосредоточенностью, не обращая на меня внимания, пока я не выключаю автомат подачи.

— А мне казалось, тебе надо выспаться.

— Я передумал, — отвечает он без тени раскаяния. Второй раз, будто врать мне для него рутинное дело.

— Знаешь, миленький, филигранная ложь — большой плюс для адвоката.

— Слушай, оставь меня в покое! — огрызается он. — Включи автомат или играй.

Майк повышал на меня голос раз в жизни, давным-давно. Я посоветовал ему больше так не делать, и он больше так не делал. Он гнется в любую сторону под любым углом, гибкость — одно из моих любимых его качеств, как и терпеливость. Но я знаю, что грубит он исключительно от страха или отчаяния.

И это мне не нравится. Тому мне, у которого есть сателлит, и кого я согласился считать собой.

Я беру ракетку и подаю. Сильно.

Майк отбивает, сцепив зубы и фыркая, раз за разом. Я его, может, и мучил по-всякому, и больно делал не раз, но никогда не бил, а сейчас — хочу. Именно — ударить. Врезать так, чтобы пробить дыру в сетке, чтобы сбить его с ног, но вместо этого я вдруг пропускаю. По-настоящему, не поддаваясь.

Он знает, что это по-настоящему, и в другое время был бы просто на седьмом небе от счастья. А сейчас просто стоит, уперев ракетку в землю, будто опору ищет.

Я отшвыриваю свою в сторону футов на сорок и подхожу.

— Пойдем домой.

Мой голос звучит неожиданно ласково — для нас обоих неожиданно. Майк смотрит не мигая, я знаю по имени каждую ресницу на его глазах. И знаю, что он только выглядит взрослым мальчиком, но на самом деле довести его до слез раз плюнуть. Правда, уже какое-то время я такого не помню. Как и полночный теннис без партнера.

Как и то, что он снова начал зажигать ночник...

В машине Майк внезапно жмется ко мне, рука, обхватившая мой локоть, дрожит. Мы едем домой, и всю дорогу я думаю про ночник и про то, почему не придал этому значения. Если бы он избегал меня — открывал бы на день ставни. А он просто свет зажигает. Значит, для себя. И значит, что-то не так.

Когда машина останавливается, он выпрыгивает из нее и скрывается в доме, не дожидаясь меня.

Я ставлю авто и поднимаюсь. Из-под двери в комнату Майка течет мягкий свет.

Почти минуту я стою, перед тем как сжать ручку двери. Еще минуту — перед тем как нажать.

Дверь подается с силой, словно в этот же момент ее рванули изнутри.

В расширенных зрачках Майка можно затерять целую галактику. Но я не успеваю осмыслить зрелище — в следующее мгновение он падает к моим ногам, одновременно плавно и пугающе, как рушится взорванное здание. Тыкается лицом в мои колени, и мне становится жутко, давнее, забытое, неуместное чувство.

— Прости, прости меня, пожалуйста, прости... — шепчет он, пока я заставляю его встать — цепляется за пояс джинсов, за полы рубашки, расстегивая все пуговицы, что встречаются на пути вверх.

— Да за что?

— Я был резок... я не имел права... ни права, ни причин...

— Что-то случилось? — спрашиваю я наконец.

Он мотает головой и молча тянет меня вглубь спальни, по пути выдергивая ночник из розетки, роняя его на пол.

Ощущение рук, порхающих по всему телу. Сухих губ и горячего дыхания. От этого хочется закрыть глаза, я так и делаю.

Секс с людьми — это как сервировать стол перед ужином. Секс со своими — необязательный фон для отношений. С Майком всегда было иначе, он мало интересовал меня в качестве еды, и еще меньше — в качестве любовника. Все постельные экзерсисы были исключительно частью программы, пока я не заметил, что он получает от этого искреннее физическое удовольствие. От секса — не от меня.

Как ни странно, сейчас я впервые чувствую, что дело не в сексе, а во мне.

Дело всегда было во мне — с другими. Но Майку нравился секс, даже когда не нравился я.

Не уверен, что раньше мы хоть раз занимались любовью.

Интересно, думает ли он, что я его люблю? Я ведь такого не говорил. Я сказал, что он мне нужен, и это правда. Нужен, чтобы чувствовать себя хорошо, и в других объяснениях необходимости нет.

Интересно, думает ли он, что любит меня?..

Раньше я считал, что Майк не настолько глуп. Он ведь знает, что лежит в основе нашей связи, на него это повлияло раньше, на меня — позже, но в результате мы все равно пришли к одному. И раз я смирился с этим — так ему сам бог велел.

Теперь мне кажется, что не все так просто...

Майк всхлипывает, но когда я провожу пальцами по его щекам, там сухо. Я не открываю глаза, чтобы хоть немного нас уравнять.

Он вынимает из волос шпильку и сильно царапает свое запястье, сгиб руки, над ключицей — тонкий запах крови наполняет комнату в считанные секунды, как ядовитый газ. Тьма опущенных век алеет.

Майк припадает ко мне всем телом, чуть отстраняясь раз за разом, только чтоб вдохнуть. Он разлизывает кровь по моей коже. В какой-то момент я сжимаю его волосы в кулаке, сильно.

— Что? — спрашиваю снова.

Он молчит, выгибаясь от боли. Когда отпускаю — целует испачканными кровью губами, тянет на себя, как одеяло.

— Ты же здесь, — шепчет невнятно, — что может случиться?.. Пока ты здесь, ничего не случится... Нет, ничего...

Я накрываю его, впившись в пораненную руку, и это вызывает у него захлебывающийся вскрик, без преуменьшения — счастья. Я резко меняю положение, сажая его сверху, и он покрывает поцелуями мое лицо. Я снова подминаю его под себя, и Майк сжимает меня руками, ногами, как может, будто желая впечататься в меня навеки.

И я... не знаю, но я хочу впечатать его в себя.

Теперь понимаю, что до этого мы никогда не занимались любовью. Но исправить легче то, что можно сформулировать. А сформулировать что бы то ни было трудно, если об этом не говоришь. Мы — не говорили. Мы вообще не много говорили.

Я просыпаюсь, когда Майк на ощупь собирается в суд, но не подаю вида. Прощаясь, он осторожно целует мне руку и несколько секунд стоит у кровати на коленях.

Когда он уходит, я делаю несколько телефонных звонков. А потом вызываю машину Монти, которая возит нас днем.

Больше спрашивать не стану — достаточно лишь вспомнить, когда началось. Считая с ночника — двумя неделями после того, как Майк вернулся из Нью-Йорка. Узнать, где он был и кому звонил, тоже не проблема. Поэтому уже через час я еду в Utor Hospital.

Это филиал Нью-Йоркской лечебницы для жертв... для наших жертв, в общем. Исследовательский центр, или что-то вроде того. Я объясняю свою проблему, и меня тут же проводят куда надо.

— Доктор примет вас через минуту.

Я вхожу без предупреждения.

Как быстро все меняется. Еще недавно люди носили слэйеров на руках, а теперь такие, как мы, уже могут иметь официальную докторскую степень. Прямо Чикаго какое-то.

Кабинет очень уютный, много антиквариата, стилизации под эпоху инков и ни одного цветка, у стены — фортепиано "Блютнер". Хозяйка всего этого добра сидит за столом, на мгновение в ее глазах загорается огонек недовольства, но она гасит его взмахом ресниц.

— Генри? Рада тебя видеть.

— Доктор, надо же... и с каких пор?

Кажется, она уже с порога кидает на меня свое влияние — а ничего, окрепла. На людей наверняка действует безотказно, но об меня только зря зубы ломает.

— Просто Кару, будь так добр.

Она указывает на кресло. Вместо этого я сажусь за фортепиано и пробегаю пальцами по клавишам. Настроено... Снова ловлю ее недовольный взгляд и начинаю наигрывать "Энтертейнер".

— Что тебя привело?

— Мой сателлит, — отвечаю, не прекращая играть. — Но ты, думаю, в курсе.

Кару улыбается, хотя и чуть раздражена. Спорю, еще пять минут, и она хлопнет крышкой Блютнера прямо мне по пальцам.

— Да, разумеется. Майк Норман. Его попросили — и он сдал кровь для исследований, когда был в Нью-Йорке. Он тебе не сказал?

Я плавно перехожу на полонез Огинского, и на ее лице проявляется знакомое высокомерное выражение. Сидди. Несомненно, Кару унаследовала все самое непригодное от своего прайма.

— Что за исследования?

— Как ты знаешь, сателлиты явление довольно редкое, если не сказать экзотическое, — сообщает она, выйдя из-за стола и присев на его край. Потрясающие волосы — они точно не были такими гладкими и ухоженными, когда мы виделись в последний раз. — В нашей стране сорок три Мастера штатов, и угадай, у скольких из них есть сателлит?

Я никак не реагирую, и она продолжает:

— У четырех. И по основной массе статистика не выше.

— Это ты обо мне?

Улыбка. Мои пальцы почти на автомате снова возвращаются к "Энтертейнеру".

— Люди хотят исследовать их особенности, чтобы помочь себе. Иммунитет к болезням, долголетие и все прочее... Мы уже многих изучили, но результаты анализов твоего Майка Нормана оказались столь неожиданными, что мы не могли ему об этом не сообщить.

Я прекращаю играть. Кару воспринимает это как победу — подходит скользящей сексапильной походкой и бережно опускает крышку.

— И что вы сказали?

Она качает головой.

— Знаешь, что на самом деле интересно, Генри? Почему из всех людей, из такого огромного количества людей ты выбрал именно этого... Как такое могло произойти?

— Послушай, Кару... Можешь сколько угодно изображать из себя и доктора медицины, и древнюю кечуанскую жрицу, но я прекрасно знаю, кто ты на самом деле. Оборванка по имени Кармен Прадо, приплывшая с Кубы несколько десятков лет назад на автомобильной камере с двадцатью долларами в пластиковом пакете. Так что давай я буду решать, что интересно, а что нет.

У Кару хищно вздрагивает верхняя губа, но она сохраняет видимость спокойствия. Так оно лучше, по крайней мере, перестанет следить за моими эмоциями, как кот за мышью.

— Так что ему сказали?

— Ничего, — пожимает она плечами. — Он не захотел слушать. Как только я сообщила, что его кровь не совсем... обычная, он спросил, хорошие ли новости. А когда я ответила, что не совсем, он сказал, что не хочет слышать плохие новости от меня. И ушел. Замечательный парень, ты превосходно его воспитал.

Кару смотрит в упор, я тоже. И в какой-то момент понимаю, что устал от этой ерунды, и плевать хотел, что она прочтет на моем лице.

— Тогда выслушаю я.

— Вообще-то это конфиденциально, но... — Она перехватывает мой взгляд и тут же разумно решает больше не играть и не спорить. — Поскольку Майк принадлежит тебе, то и информация тоже. Хотя как раз вопрос принадлежности и стоит считать довольно спорным.

Она ждет вопроса, но я молчу.

— Дело в том, что мы отделили твою кровь от его и на всякий случай даже сравнили с тем образцом, что хранится в базе. Результат один — Майк не твой сателлит.

— То есть как?..

Доктор Прадо наслаждается эффектом — ну и черт с ней. Она вообще перестала существовать, вся, кроме голоса.

— Понимаю, это звучит странно, но так и есть. Он очень особенный, хотя не сам по себе, а только в сочетании с тобой. Возможно, и с любым другим, но это уже не проверить. Потому я и спросила, как вас угораздило найти друг друга, это ж немыслимое совпадение... — Ее смешок проезжает по моему мозгу, как борона. — Или НЕсовпадение, что вернее. Видишь ли, Генри, Майк формально твой, но он от тебя не зависит, как и ты не зависишь от него. У него все признаки сателлита, но связи между вами нет и никогда не было. Такое можно представить, будь ты далеко и оставь ему своей крови на пользование, но насколько я понимаю — вы вместе. Это феномен, Генри. Твой мальчик — феномен, и возможно, это нам сможет пригодиться в работе.

Нет, не сейчас. Я мысленно сгружаю всю эту ересь в кладовую у себя в голове и захлопываю дверь. Не сейчас.

— Почему ты сказала, что новости плохие?

— Как это ни печально, он не будет радовать тебя столько времени, сколько им, сателлитам, обычно отведено... Хотя, может, это и к лучшему, ведь без связи он тебе быстро надоест.

Улыбаясь, я медленно подсовываю пальцы под крышку фортепиано.

— Могу я поговорить с кем-то поавторитетнее тебя?

Она непроизвольно хмурится. Да, ей еще работать и работать...