| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Майор, вы неправы. Его надо дожать до конца.
— Еще раз повторяю: только не здесь. Поднимите его, — бросил Лобанов конвоирам. Солдаты-истуканы, молча и тупо воротили Новосельцева, как малое дитя, на стул. Из основательно разбитой губы комбата бежала тоненькой струйкой кровь. Комбат попытался что-то сказать. Но у него получилось только нечленораздельное мычание. Он несколько раз с усилием покрутил головой и со стоном сделал подобие плевка. Кровяной сгусток вместе с выбитым передним зубом, оставив на грязной гимнастерке след, сполз змеей с дрожащих колен и, зависнув на секунду в воздухе, опустился на пол, образовав жуткое пятно.
Лобанов смотрел на комбата с состраданием. Но помочь ему сейчас ничем не мог. Он понимал безысходность его положения. Других свидетелей, кто знал Арийца, у них не было, и каждое новое слово о диверсантах приближало к концу их поиск. Хотя методика допроса иезуитская.
В эту минуту дверь с шумом приоткрылась. В хату просунулась голова старшего сержанта Красильникова.
— Товарищ майор! Товарищ майор! — взволнованно обратился он к стоящему посредине хаты Лобанову.
— Что ты кричишь, как резаный? — повернулся к нему офицер. — Что случилось?
— Так это... к нам гости, — чуть не заикаясь, с испугом проговорил сержант.
— Какие еще гости? Заходи, не трясись.
— Так вот они уже тут, — сержант стремительно раскрыл дверь и, прижавшись к печи, вытянулся, тараща глаза на подходившего генерала.
В хату, властно переступив порог, в скрипучих кожаных сапогах, начищенных до блеска, вошел среднего роста плотный военный в лампасах. Это был командующий 48-й армией генерал Романенко. За ним стояли, но пока не входили в хату несколько старших офицеров. М
айор Лобанов от неожиданной встречи с командующим армией побледнел, но не растерялся.
— Товарищи офицеры! — гаркнул он и четким шагом подошел к Романенко на доклад. —
Товарищ генерал-лейтенант! Отдел Смерш проводит следственный допрос капитана Новосельцева.
— Отставить, майор. Я знаю только рядового Новосельцева, — глаза генерала полыхали яростным огнем, — офицеры 48-й армии предателями не бывают. Где он? — и генерал в присущей ему властной манере шагнул вперед.
Майор еле успел отскочить в сторону.
Капитан Новосельцев хотел подняться со стула, но, только охнув от боли, остался сидеть. Его окровавленные глаза, встретившись с глазами командующего, выражали боль, надежду, но в особенности отчаянную злость на то, что он услышал.
'Я не предатель!' — кричали в эту минуту его глаза.
Генерал бросил на Новосельцева отчужденный взгляд, не останавливаясь на нем, громко приказал:
— Сержант, ножницы! Срезать погоны!
— Не дам! — еще находил в себе последние силы комбат, рыча, пытаясь сопротивляться. Но в одно мгновение, удерживаемый за руки истуканами-конвоирами, сержант Красильников острым ножом-финкой срезал офицеру погоны.
— Вот теперь другое дело! — ухмыльнулся генерал. — И вам легче будет вести допрос, — кивнул он головой стоящему рядом начальнику отдела Смерш армии, — и Новосельцев будет разговорчивее.
— Вы ведете его дело? — генерал пронзил острым взглядом Остапенко, точно узнав в лощеном старшем лейтенанте госбезопасности следователя.
— Так точно, товарищ генерал. Следователь, старший лейтенант Остапенко.
— Я смотрю, Остапенко, опыта в работе вам не занимать. Действуете и кнутом, и пряником. Смотрите не переусердствуйте до суда.
— Понятно, товарищ генерал-лейтенант, — следователь чуть улыбнулся краешками губ. — Новосельцев тертый калач.
— Хорошо. Как только с диверсантами разделаемся, дело Новосельцева должно быть передано в суд военного трибунала.
— Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант.
— Теперь о главном. Это касается вас, — генерал жестко посмотрел в глаза майора Лобанова. Тот вытянулся и был весь во внимании.
— Где находятся диверсанты, вы знаете?
— Уточняем, товарищ командующий.
— Что значит уточняем? Вы знаете или нет?
— Пока не знаю. Но жду с минуты на минуту донесения из групп поиска и захвата.
— Плохо работаете, майор. Пока вы ждете, враг не ждет. Он такое натворил сегодня у вас под носом, что расхлебывать эту кашу придется не только Новосельцеву, но и кое-кому покруче. Не попадите в этот список, майор.
Лобанов стал белее мела, но промолчал, ничего не ответив на вызов генерала. Только глубже набрал воздуха и замер. -
Я не хочу разбираться во всех тонкостях вашей работы, — продолжил говорить Романенко, — это не мое дело. Но у Довска, по вашему докладу, сосредоточены истребительные танковые батальоны, перекрыты все дороги, ведущие из города к линии фронта. К этой операции подключился и генерал Горбатов. Это в его зоне ответственности. Так что капкан должен сработать. Ройте землю, трубите в трубы, но гоните эту волчью стаю туда. Вы поняли меня, майор? -
Так точно, товарищ командующий армией.
— Товарищ генерал-лейтенант! — в эту минуту к командующему спешно подошел его адъютант и, не дожидаясь возражений, тихо, но четко доложил: — Вас вызывает Первый, он на проводе.
— Что? — недовольно повернулся к адъютанту генерал.
— Вас вызывает к телефону командующий 1-м Белорусским фронтом генерал армии Рокоссовский.
Романенко в одночасье напрягся, сверкнув глазами на стоящих офицеров, и приказал:
— Всем оставаться на месте. Я скоро приду, — и решительной твердой походкой удалился на улицу к машине связи...
Его уже ждал связист с поднятой трубкой.
Генерал доложился командующему фронтом и с минуту выслушивал, что тот ему говорил. Затем четко ответил:
— Флажки расставлены. День-два — и капкан захлопнется, товарищ Первый.
— Я смотрю, вы неправильно меня поняли, Прокофий Логвинович, — с мягкой укоризной заметил командующий фронтом. — Вы заставляете меня вновь повторить сказанное о степени вашей ответственности и серьезности возникшей проблемы.
Романенко на мгновение вспыхнул. В трубке послышалось его нервное сопение. Но он быстро взял себя в руки и твердым голосом произнес:
— Завтра к исходу дня поднятый вопрос будет закрыт, товарищ Первый. Я вам лично доложу об этом.
— Вот сейчас другое дело. Не подведите меня, Прокофий Логвинович. Я надеюсь на вас.
— Не подведу, — угрюмо ответил Романенко.
— А что вы собираетесь делать с командиром батальона, попавшим так бесславно к врагу?
— Отдам под суд военного трибунала. А там путь один.
— Я думаю, надо поступить иначе, — Рокоссовский сделал паузу, как бы что-то вспоминая. Молчал и Романенко.
Затем генерал армии кашлянул и спокойным голосом продолжил:
— Я знал раньше в Забайкалье одного командира взвода по фамилии Новосельцев. Он был у меня на хорошем счету. Предполагаю, что это один и тот же офицер. Пусть нынешний искупит свой грех кровью в штрафной роте рядовым. Нам скоро нужны будут такие люди.
— Я возражаю, товарищ командующий. Его вина слишком очевидна.
— Перед войной моя вина тоже была слишком очевидной. И я находился в местах не столь отдаленных. А сейчас, как видите, разговариваю с вами по телефону.
— Тогда было другое время.
— Сейчас тоже другое время. Не возражайте, — настоял Рокоссовский. — Жду завтра вашего доклада... — и телефон отключился.
Глава 20
15 мая 1944 года. Участок 48-й армии 1-го Белорусского фронта под Рогачевом.
Белоруссия
— Дэдушкин? Где сержант Дэдушкин? — в траншею, вырытую в полный профиль, прыгнул молодой боец среднеазиатской национальности.
— А Бабушкин не подойдет? — придержал того за руку от падения веселый красноармеец с пышным чубом, выглядывавшим из пилотки.
— Нехорошо шутить с посыльным. Меня майора послал, — дернул боец свою руку и строго посмотрел на веселого красноармейца.
— Да ладно тебе, степной аксакал, не обижайся. Спит сейчас твой Дедушкин со своим отделением. С боевого охранения пришли. Может, табачком угостишь, служивый?
— Махра курить нельзя. Махра плохо. Майора вызывает Дэдушкин в штаб. Одна нога здесь, другая там.
— Тогда понятно, — засмеялся солдат. — За поворотом налево в блиндаже найдешь своего Дедушкина.
— Солдата! Не обижай больше аксакала. Аксакал — это старейшина рода.
— Да ладно тебе, иди уж, боец...
— Куманзабаев я, рядовой Куманзабаев.
— Значит, Кумысзабаев, — веселый красноармеец еще шире заулыбался и оглянулся по сторонам, ожидая поддержки. Но рядом в эту минуту других бойцов не было. Он хотел еще что-то сказать Куманзабаеву, но посыльный штаба, так и не поняв шутки, быстро скрылся за поворотом траншеи...
Через пятнадцать минут сержант Дедушкин, поприветствовав часового у блиндажа, где располагался штаб стрелкового батальона, и, приоткрыв брезент, вошел в земляное убежище.
— Вот и наш лучший командир отделения, — встретил Михаила на пороге простуженный голос комбата. — Как видите, орденоносец, гвардеец. Все при нем. Подходи, сержант, есть разговор.
Михаил четко подошел к командиру батальона, чуть пригнувшись, — старая партизанская привычка, — и доложился о прибытии. Его цепкий взгляд сразу выделил в штабе незнакомца, крепко сложенного, немного старше тридцати лет офицера госбезопасности в звании капитана. На душе у Миши похолодело. Но он стоял смирно. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Товарищ капитан желает с вами поговорить, — на сержанта смотрели по-отечески добрые, но волевые глаза комбата. — Мы вас оставим наедине. Поговорите. Выйдем, Иваныч, — махнул он начальнику штаба, — перекурим.
— Нет-нет. Я вас не буду беспокоить, товарищи военные, — заспешил 'особист'. — Оставайтесь на месте, а я поднимусь с сержантом наверх. У вас кругом прекрасная березовая роща, как будто на дачу попал.
Майор хмыкнул в усы:
— Как скажете. Вам виднее. Сержант! — обратился он уже к Дедушкину. — Поступаете в распоряжение капитана, — и пристально, словно прощаясь, посмотрел тому в глаза...
Было раннее утро. Майское солнце только-только начало отдавать природе свою космическую энергию, обещая не по-весеннему теплую погоду. Мириады капелек росы сверкали и переливались, подчеркивали удивительную чистоту рассвета. Воздух — не надышаться. Необычная тишина. Красота необыкновенная. Но на душе у Миши неспокойно. Сон пропал сразу.
— За мной! Не отставать, сержант, — не поворачиваясь назад, бросил офицер и скорой походкой направился в глубину рощи. '
Куда меня ведет капитан? Похоже, 'особист' из армии', — тревожные мысли иглами покалывали сердце и болезненно отдавались в душе Михаила с каждым шагом. Он шел сильной упругой походкой с автоматом ППШ на плече, не отставая от офицера. Тот явно спешил. Но идти пришлось недолго. Буквально через двести метров по роще они вышли к дороге. Там стоял армейский 'Виллис'.
— С машиной все нормально? — спросил офицер строго у водителя-сержанта. Тот резко оторвал голову от руля, зазвенели медали на груди.
— Все в лучшем виде, товарищ капитан, — сержант выпрыгнул из джипа, застегнул крючок гимнастерки, вытянулся. Видя нахмуренные брови офицера, добавил: — Доедем хоть до Берлина.
— До Берлина пока рановато, а вот в сторону Журавичей через Рогачев прокатимся, — с усмешкой сказал 'особист' и по-хозяйски уселся на заднее сиденье. — Дедушкин, не стесняйся, садись рядом. Говорить будем в дороге, время не ждет.
При упоминании райцентра Журавичи Миша вздрогнул, лицо его чуть посерело, но он постарался не показывать свое волнение, усаживаясь рядом с офицером. В голову пришла первая мысль:
'Что-то случилось с родными, с мамой'.
— Не волнуйся, Дедушкин, с матерью все в порядке, — самодовольно проронил капитан, как будто прочитав мысли Михаила. — Трогай, Николай.
От линии фронта до Рогачева ехали молча и недолго, километров пятнадцать. Водитель умело и лихо крутил баранкой, оставляя позади тыловой транспорт. Офицер курил и иногда с интересом посматривал на сержанта. Миша старался сидеть спокойно, однако это ему удавалось с большим трудом.
''Особист', машина, дорога. Куда? Почему?' — мысленно задавал себе вопросы Михаил. Ответы не находил. Неизвестность тревожила, но и давала ощутимый выброс в кровь новых порций адреналина. У Миши начал появляться интерес к предстоящим событиям. То, что они должны быть, он с каждым убегающим километром чувствовал все сильнее. 'Что-то молчит 'особист', — думал Михаил. — Выжидает, высматривает. Подождем'. Лишь когда пересекли стратегически важный мост через Днепр, непомерно укрепленный и усиленный дополнительными огневыми точками, даже танками и артиллерией, как подметил математический ум Михаила, офицер завел с ним разговор.
— Дедушкин, — наконец обратился к нему капитан. — Вы уже догадались, почему вас вызвали с передовой и везут в сторону дома? Времени подумать у вас было достаточно.
Миша не предполагал, что так и в такой форме начнется беседа. С органами госбезопасности он встречался впервые. Поэтому он ответил не сразу. Он не знал, как надо отвечать. Сказать, что догадывался, значит, иметь за собой дела, которыми заинтересовались наконец-то 'особисты'. Но таких дел он за собой не помнил. Сказать, что не догадывался, значит, быть неискренним. Ведь он им для каких-то целей понадобился. Миша даже заерзал на сиденьи.
— Не волнуйтесь, сержант, подумайте еще минуту, — офицер заговорил с ним почему-то на 'вы'.
— Да я не волнуюсь, товарищ капитан. Просто я не знаю, как ответить.
— Вы перед нами чисты? Никакими делами не запятнаны?
— Вроде нет.
— Тогда будьте искренни и ответьте мне на следующий вопрос: от кого у вашей сестры Веры ребенок, девочка, чуть более двух лет? — капитан развернулся к Михаилу, ухватившись рукой за дугу водительского сидения, и пристально посмотрел ему в глаза.
Миша почувствовал, как сердце забилось чаще. На лбу выступило несколько капелек пота. Пальцы рук противно задрожали. Он даже мысленно не мог представить, что услышит этот вопрос. Он предполагал услышать любые вопросы, связанные с партизанами, с боевыми действиями, с оценкой действий командиров и бойцов на передовой, и готов был дать на них исчерпывающие ответы. Но чтобы такое спросили!
Время шло, и нужно было отвечать.
— Так это она нагуляла от наших ребят, — вдруг просто ответил он и почувствовал, как щеки стали наливаться краской.
— Каких именно ребят, товарищ сержант? Когда вы были в оккупационной зоне? — голос офицера завибрировал более жестко. — Может, тех ребят, что партизан вешали и сжигали крестьянские хаты? Или эшелонами увозили белорусскую молодежь в Германию? А может, тех, кто носил черную нацистскую форму и говорил 'Хайль Гитлер'?
— Да нет, из наших кто-то, местных, — глаза Миши забегали.
— Кто именно: Трофим, Потап, Степан или еще назвать несколько имен?
Миша поразился осведомленностью гэбэшника. Глаза округлились от удивления. Молодых хлопцев из поселков Поляниновичи и Заболотное, по тем или иным причинам оставшихся в немецкой оккупации, офицер называл поименно. 'Вот так попался. Не выкрутишься у этого ужаки'.
— Михаил! — тем временем продолжал беседу офицер, придержав фуражку, чтобы она не слетела, когда их подбросило на кочке. — Орденом Красной Звезды за какие заслуги вас наградили?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
