Чудес не бывает

Вместе со своей ротой он дополз до ставшей такой милой и уютной траншеи, и рухнул на колени. Попытался опереться на шашку — та, уже треснувшая, сломалась под его весом.

"Ну что же... у меня все еще есть лопатка..."

Он бегло оценил обстановку. В роте осталось меньше четырех десятков боеспособных солдат. Остальные ранены или мертвы, в том числе один пулеметный расчет. Цедя сквозь зубы подслушанные у солдат петербуржские идиомы, вперемешку с подслушанными еще до войны китайскими афоризмами, Георгий принялся остервенело набивать барабан "Нагана" патронами. Скоро будет следующая атака — и ее тоже надо пережить.

* * *

Сорок дней спустя

— В плен сдаваться? — шипел под нос Георгий, продираясь сквозь кустарник, мелко устилавший долины между сопок. — Честное слово дать, что воевать не буду? Хрен вам, джапы вонючие. Хрен вам...

Порт-Артур пал, как он и предвидел. Не пожелав сдаваться на сомнительную милость косоглазых уродов, а так же закономерно опасаясь случайного попадания в лапы японских мастеров ку-джи, Георгий сбежал прямо из-под конвоя и теперь пешком двигался на северо-восток, ежеминутно сверяясь с компасом. Он старался идти чуть в стороне от основных дорог, рассчитывая в течение нескольких дней выйти к ближайшему крупному городу Мукдену, он же Шеньян. Насколько ему было известно, этот город не был захвачен, а значит там можно будет присоединиться к "своим" — или свалить с этой чертовой войны, на которую лично штабс-капитану Летичеву было глубоко наплевать. Но если было наплевать — зачем пошел воевать? Зачем пошел в армию? Ритуальный пуд серебра — это кончено важно, но его можно добыть и сотней других способов.

"Просто пора уже признать, что я — бездарность. Силы вагон, но нет понимания, куда ее употребить".

Вот так, наверное, и гибнут древние династии. Те, кто веками шли к тайному могуществу, кровью платили за каждую крупицу драгоценных знаний — а взобравшись на вершину понимали, что там ничего нет. Можно конечно, продолжать жить ради личных амбиций, окунуться в бесконечную игру под названием "власть". Наверное, это даже наилучший выход... за девять веков Летичевы накопили достаточную силу, чтобы потягаться с кем угодно — вероятно, даже с Веттинами, держащими в кулаке всю Западную Европу. Но бессмысленно играть миллионами чужих жизней просто ради самого процесса, а тот, кто с детства не готовился и не стремился к этому, не сможет правильно распорядиться властью, даже если достигнет ее. Те же Веттины рождаются, чтобы править, у них есть своя неведомая цель... а Летичевы свою, как ни печально, утратили.

"Ну, допустим, сейчас моя цель — Мукден".

О да, отлично. Прекрасный способ деградации. Сначала мы говорим: давайте не будем слишком замахиваться, давайте планировать на ближнюю перспективу. Потом мы говорим: давайте мыслить более приземленно и реалистично. Потом мы убеждаем себя, что не следует витать в облаках и надо сосредоточиться на дне сегодняшнем. И вот мы уже тонем в удушливой, липкой трясине ежедневных пустяковых забот. Нечего сказать, достойный конец для древнейшей колдовской династии России. От этого конца Георгий бежал, натягивая на себя чуждый свободному духу чародея военный мундир, пытался в адском пламени войны нашарить свой путь. Что характерно, хотя жажду крови на войне утолить получилось, никакого "своего пути" там не нашлось.

Только голод, холод, несколько дырок в шкуре, и натертые на ногах мозоли.

Вспомнив о мозолях, Георгий остановился передохнуть и присел на корточки. Зачерпнул горстью снега, сунул в рот, чтобы приглушить жажду. Очень соблазнительно конечно обратиться тенью или ветром, взлететь на сотканных из чистого эфира крыльях, или хотя бы просто заклясть собственные ноги, чтобы они не знали усталости. Но применять чары еще слишком рискованно. Он измотан и голоден, и это плохо. Он на чужой земле, что еще хуже. И вокруг нет ни капли эфира, что просто кошмарно. Если эфира нет — это значит, что его кто-то забрал, причем недавно. А если кто-то его забрал, пока вокруг шляется японская оккупационная армия, значит с этим кем-то Георгию встречаться ну совсем не с руки. Вряд ли он сейчас выдержит дуэль с полным сил мастером ку-джи, да еще с парой ручных йокай на поводке. Да и злить местных обитателей скрытого мира не стоило. Манчжурия была довольно диким местом, что китайские монахи, что палачи Синода появлялись тут разве что случайно, очистить регион от опасных духов и демонов никто не удосужился. А встреча с яомо, или, не приведи Пустота, с драконом еще более опасна, чем с японским магом.

"По крайней мере, сейчас вокруг никого не видно. А чем ближе я к Мукдену — тем менее рискованно будет творить собственную магию".

Он на всякий случай оглядел землю вокруг себя, и его внимание привлекли следы. Не его собственные. Даже не человеческие. Медвежьи. Георгий заинтересованно присмотрелся к ним, приложил к следу ладонь и озадаченно присвистнул. Судя по ширине отпечатка, а она была больше чем длинна ладони, медведь был не просто крупным, а настоящим великаном. Георгий насторожился. В этих краях не водились крупные бурые медведи, в отличие от его родных сибирских лесов. Гималайского медведя вполне можно было встретить, но тот должен был быть почти в два раза мельче. Интуиция уколола его, заставила потянуться к заряженному "Нагану". Однако ощущения близкой смерти не было. Кажется, эта настырная дама на какое-то время оставила его в покое. Взведя курок, Георгий двинулся по следам.

Идти пришлось примерно полкилометра. Следы на земле то исчезали, то снова появлялись, но смотреть на них было и не нужно, потому что путь косолапого гиганта был четко отмечен переломанными кустами. Он словно пер напролом, не разбирая дороги. Георгию это не нравилось. На медведя он охотился в детстве — по-дедовски, без ружья и тем паче без колдовства, с одной только рогатиной — и мог поклясться, что ТАК нормальный зверь себя вести не будет. Может бешеный? Кто его разберет. Но зато медведь — это шкура и мясо. Такой мелочью, как запас еды, штабс-капитан Летичев не озаботился, и теперь был готов рвать на себе волосы.

Наконец, за зарослями кустов, на небольшой полянке, Георгий заметил какое-то движение. Приготовив револьвер, он шагнул вперед — и тут же под ногой предательски хрустнула сухая ветка. Сообразив, что фактор внезапности утрачен, он в два прыжка выскочил на поляну и нос к носу столкнулся с солдатом в российской форме, деловито уплетавшего из банки тушенку с помощью ножа. Тот, заметив Георгия, потянулся было к лежащей рядом винтовке — "арисаке", не штатной трехлинейке, потом, разглядев знаки различия, поставил банку на землю, а сам встал и неторопливо отдал честь.

— Здра жлаю, вашбродие.

— Медведь тут не пробегал? — невпопад ляпнул Георгий, но револьвер опустил.

— Никак нет, вашбродие.

— Ну блин... — он огляделся вокруг. — Имя, звание?

— Рядовой Тихон Кудрявцев, саперная рота 5-го стрелкового полка.

"Дезертир? Нет, вряд ли. Из крепости сбежать было некуда. Значит, уже после сдачи как-то выбрался".

— Штабс-капитан Георгий Летичев, командир сводной штурмовой роты 16-го полка, — он счел нужным представиться. — Как ты тут оказался, рядовой?

— Из плена сбежал, — солдат смотрел прямо в глаза, явной лжи в его словах не ощущалось. — Ножичком часового чикнул по горлышку — да и утек. Кто со мной был, те тоже попытались, да не у всех вышло.

— Верю, — Георгий разочарованно убрал револьвер в кобуру.

Медведя не оказалось — а значит мысли о свежем, пусть и сыром, мясе, стоит отбросить до лучших времен. На мгновение в его голову забралась мысль, что рядом с рядовым Кудрявцевым лежит сумка, в которой видно еще две банки с консервами, которые японцы, видимо, не успели отобрать при пленении, и что никто рядового Кудрявцева не хватится, но спохватившись, он с гневом и отвращением отмел ее в сторону. Он не настолько опустился, чтобы убивать ради еды.

— Вы угощайтесь, вашбродие, по глазам же вижу, что кушать хотите, — Тихон, словно прочтя его мысли, ловко вскрыл ножом одну банку и протянул ему.

Георгий настороженно проверил всю духовную защиту, заботливо наращенную за многие годы, но брешей не обнаружил. Предложение было вполне искренним, и без заднего умысла.

— Благодарю, рядовой, — он все же старался соответствовать образу "штабс-капитана". — Тебе это непременно зачтется, когда мы доберемся до Мукдена.

— Мукден, Мукден, — Кудрявцев наморщил лоб. — Это же далеко, да?

— Двести пятьдесят километров на северо-северо-восток, — пробубнил Георгий, пальцами вытаскивая из банки смерзшиеся куски мяса. — Соберись, солдат. Ты выдержал страшную осаду — что тебе какие-то две сотни верст по сопкам? Смех один.

— А как думаете, воевать опять отправят? — тоскливо протянул тот.

— Не отправят, — уверенно ответил Георгий, почуяв, куда ветер дует. — Весь твой полк, кто еще живы — в плену. Приписывать куда-то — одна морока бумажная. Демобилизовать проще и быстрее.

-Ну, дай боже, чтобы так...

Много позже Георгий неоднократно возвращался мыслями к этому моменту и размышлял — как бы повернулась его жизнь, а с ней и мировая история, если бы он в тот раз не обратил внимания на медвежьи следы? Не решил пройти по ним? Или поднял на Тихона руку? Размышлял — но ответа не находил. Вероятно, подобные вопросы были за пределами человеческого понимания, и уж точно они были за пределами разумения одного стареющего мага, из последних сил борющегося с тяжелейшим проклятием. Может Кеша, который обожает разные электрические вычислительные машины, сможет найти ответ... Сам же он в тот раз не размышлял ни над какими высокими материями. Вдвоем с Кудрявцевым они дождались, пока стемнеет, добрались до проходившей неподалеку железнодорожной линии и на ходу заскочили на эшелон, следовавший от берегового плацдарма к манчжурскому фронту. На крыше вагона нещадно хлестал холодный ветер — но это было все равно лучше, чем тащиться пешком, стирая в кровь ноги и рискуя напороться на стаю лис-оборотней, которые вряд ли примут чужаков с распростертыми объятиями. Вдобавок, проделав ножом дыру в дрянной крыше, они обнаружили под ней ящики с консервами — прямые поставки от американских фабрикантов, в чьи кошельки лился скудеющий ручей японского золота.

Кое-как, но они смогли дотянуть до утра. Когда занялся рассвет, эшелон начал сбрасывать скорость, и для Георгия это было сигналом, что расположение японской армии уже близко, а соваться прямо туда было делом гиблым. То есть, пройти-то напролом возможно. Но нельзя.

С крыши вагона пришлось спрыгивать так же, как залезли — на ходу. Отойдя от железной дороги на пару верст, Георгий сверился с компасом и попытался прикинуть в уме расстояние. Карту он помнил не слишком точно, но судя по скорости движения эшелона и тому, что ночью он миновал еще один прибрежный городок, называвшийся Байцюань, до Мукдена оставалось всего километров тридцать. До темноты они должны успеть.

— Ваше благородие, разрешите обратиться, — пропыхтел Кудрявцев, пробираясь по сугробам, — а вы-то чего бежать решили? Я слыхал, офицерам обещали всех домой вернуть.

— Косоглазые клятву требовали, чтобы больше не воевал против них. А где это видано, чтобы русский офицер всяким макакам клялся?

— Вот оно как... — Кудрявцев вряд ли ему поверил.

"Те, кому есть, что скрывать, редко бывают доверчивы".

На деревеньку они набрели чисто случайно. Она слишком хорошо пряталась в ложбине, и находилась с наветренного направления, так что характерные для жилья запахи тоже не доносились. Сами того не заметив, офицер и солдат выскочили едва ли не к самым стенам лачуг. А сообразив, куда угодили, поняли, что влипли.

В деревне слышались пьяный смех, резкие взвизгивания на японском. Истошные крики боли и отчаяния, неразборчивая скороговорка на китайском — мольбы о пощаде. Тщетные. На невообразимые для цивилизованного человека зверства японских солдат Георгий насмотрелся задолго до того, как попал в гарнизон Порт-Артура. Будучи еще совсем молодым подпоручиком, он участвовал в подавлении восстания ихэтуаней. С самими "боксерами" ему повстречаться не довелось, но он видел несколько китайских деревень, по которым прошлись японские интервенты. Это был первый и единственный случай в его жизни, когда он не совладал с собственным желудком.

— Отходим, — сказал он. — Быстро и тихо. Может, не заметят.

Кудрявцев его не слушал. Он кинулся вперед, пролез через прутья ограды, и выглянул из-за угла лачуги. В следующий миг воздух наполнился такой жаждой убийства, что Георгий покачнулся. Не нужно было глядеть в будущее, чтобы понять, ЧТО сейчас произойдет.

— Рядовой Кудрявцев! — шепотом проорал он, кидаясь следом. — Приказываю остановиться!

Без толку. Он его уже не слышал. Наполнявший пространство эфир пришел в движение, вскипел... а потом Кудрявцев втянул его в себя весь, без остатка. В тот же миг окрестности огласил яростный звериный рев.

Медведь, ринувшийся на японцев, был огромен, даже на четвереньках он был на голову выше человека. И для своих размеров двигался он просто молниеносно. Японцы успели развернуться на звук — но двоих медведь... нет, Кудрявцев просто растоптал, и понесся на четвереньках дальше, раздавая по дороге небрежные с виду шлепки когтистыми лапищами, которые крушили кости, словно сухие ветки.

Осторожно глянув на побоище из-за угла, Георгий увидел не только лежащие переломанные тела и разбегающихся солдат, но и причину такой ярости со стороны Кудрявцева — девочку лет десяти-двенадцати, голую, с ног до головы перемазанную кровью. Прибитую гвоздями за руки и за ноги к колесу телеги — но еще живую.

"На эту войну стоило пойти, — отрешенно подумал он. — Не ради званий, орденов или славы. А просто для того, чтобы убить побольше японцев. Сделать мир чуть-чуть чище".

Щелкнул выстрел. Потом еще один. И еще десяток. Медведь-Кудрявцев взревел еще раз, но это уже был крик боли. Георгий прицокнул языком. Он не мог точно сказать, был ли этот смелый солдат прирожденным берендеем, человеком-медведем, или же его сделало таким проклятие какого-то мага, может даже много поколений назад. Но факт оставался фактом, звериный облик делал его сильным — но не неуязвимым. Особенно для механического оружия. Особенно для пуль со стальным сердечником.

Его вдруг охватило чувство жгучего стыда. Не от того, что он не помогал Кудрявцеву, а от того, что у того может и не было великой цели, но зато были принципы, ради которых он был готов рисковать жизнью и жертвовать ею. В отличие от одного "штабс-капитана", умершего еще при жизни.

"Бездарь я, — самоуничижительно подумал Георгий. — Ничтожество. Позор семьи. Позор всего тайного искусства".

Он медленно вышел из-за угла. Двумя пальцами вытянул из кобуры револьвер, и бросил на землю. Медленно расстегнул шинель, и тоже сбросил ее, оставшись в одной только нательной рубахе. Его уже заметили, в его сторону повернулись стволы винтовок. Он поднял руки, словно собирался сдаваться. Он видел, как японцы пытаются колоть лежащего медведя штыками, но пробить толстую шкуру и мощные мышцы им просто не хватает сил. Он краем глазом увидел, что грудь прибитой к колесу девчонки все еще судорожно поднимается и опускается.