Женщина попыталась что-то сказать, но не смогла. Андрей ощутил на губах привкус какой-то горечи.
— Прости, дорогая, так вышло, — сказал он с оттенком досады. — Ты можешь высказаться, можешь молчать — дело твое. Оставь себе одеяло, замерзнешь.
Рената попыталась встать, опираясь на руку и неловко изворачиваясь на диване. Серапионов застыл:
— Ты?..
Она вздрогнула и тоже замерла. Андрей стремительно подошел к ней, отдернул одеяло. Рената немного испуганно прикрылась руками.
— Ты почему не сказала?!
Ее трясло.
— Ч-черт! — он выглянул за дверь. — Принесите стакан воды! Быстро!
Рената сделала глоток, захлебнулась, закашлялась, но дрожь унялась. Андрей отставил стакан:
— Это — мой? — он указал на ее живот.
И тут по ее губам змейкой скользнула улыбочка. Рената пожала плечами.
— Ты почему молчишь? Говори! — возмутился Серапионов и хорошенько встряхнул ее.
Она что-то промычала.
— Вот ч-черт! Ты правда рехнулась?
Рената снова улыбнулась и кивнула.
— Ты понимаешь, что я должен сейчас вас... — Андрей не договорил, но она поняла.
В янтарных глазах проступило что-то чужое... Не её. Они были глухи, непрозрачны, непроницаемы. И теперь она казалась совершенно спокойной. Как немой Сфинкс в Гизе.
Такого поворота событий Серапионов не ожидал. А если этот ребенок и правда его?.. Маловероятно, однако... все бывает. Не исключено, черт возьми!
Думай, Серапионов, думай... Что называется, и рыбку поймать, и ног не замочить, не сказать грубее... Вот ч-черт! Угораздило ее!
Он прошелся по комнате из угла в угол, изредка поглядывая на Ренату. Прошелся еще. Как зверь в клетке. Мечись не мечись, а выход один... Сколько времени осталось? Хоть бы у них там колесо полетело по дороге, что ли... Небольшая, но отсрочка. Думай, Серапионов, думай!
Рената уселась поудобнее, расправила на коленях подол шелковой лиловой сорочки. Как девчонка, приготовившаяся слушать бабушкину сказку, даже маленькими точеными ступнями покачивает по-детски, будто в нетерпении, когда же начнется повествование. И скрытная, взрослая улыбочка на идеально красивом личике...
Угу... девчонка. С таким-то...
Андрей устало потер ладонью свое помрачневшее лицо, слегка дернул темные волосы, ухватив пальцами прядь у виска. Рената вздрогнула: это был жест Саши.
Буря в его душе медленно улеглась. Андрей перевел дух. К дьяволу эмоции, к дьяволу сентиментальность. На Ренату, конечно, приятно смотреть и сейчас. Не то, что на Снежанку. Когда та была беременна Оксаной, ему и подойти к ней было противно, не говоря уж обо всем остальном. А от этой даже теперь глаз не отведешь, хоть и неизвестно, чье там, у нее внутри, "произведение". Смотрел бы и смотрел, как на изящную, трепетную статуэтку Родена. Поразительно! Однако же — к чертовой матери сопли, оставим холодную логику... Да, легко сказать!..
"В этой игре, мой любимый ученик, по шестнадцать фигур с каждой стороны. Но игрока — только два. Только два игрока, не забывай об этом, продумай всё!"
И Серапионов принял единственно возможное решение.
— Сиди здесь и без глупостей, — бросил он, выходя за дверь.
* * *
Николая вывели из машины. Смазливый, модно разодетый блондинчик, который всю дорогу сидел в кресле перед Николаем, теперь с издевкой поглядывал на него. Молодой совсем, а уже с этими...
В первое мгновение Гроссману показалось, что из дома вышел Шурка: его невесомая летящая походка, гордо откинутые плечи, благородная стать. Полы длинного черного пальто развевались, будто крылья. Но это было не более чем секундное замешательство. Они узнали друг друга.
Никакого злорадства, никакой удовлетворенности или прежней лихой веселости не было в лице Андрея. Напротив, он хмурился. И Николай знал, почему. И понял, что теперь злорадствовать уместнее как раз ему. По большому счету, Ренатка отомстила, отомстила закрученно, жестоко, по-женски. Андрей, конечно, сейчас убьет их обоих. Троих. Но не будет ему от этого никакой радости. Гроссман понимал, что ладонька понравилась Андрею, даже больше чем просто понравилась. Это было видно, это проявилось еще тогда, когда он пытался увезти ее с собой. А теперь сюда нужно добавить и то, что она ждет ребенка. И очень вероятно, что этот ребенок — Андрея. Такая вот мексикано-бразильская мелодрама в русском исполнении. Не убить их Серапионов не может, он такая же "шестерка", как и остальные, здесь находящиеся, хоть его в прошлый раз и позиционировали "ферзем". Ну вот и поделом ему. Говорят, на миру и смерть красна. А уж как она красна, когда осознаёшь: твоя смерть нанесет ощутимый урон врагу!..
Серапионов коротким жестом приказал сподручным исчезнуть, и те мгновенно убрались, оставив их с Николаем вдвоем возле машины.
— Диск, — бесцветным голосом сказал Андрей, отводя от пленника взгляд темно-карих глаз.
Гроссман вытащил коробку из кармана куртки. Серапионов даже не стал рассматривать, тот ли это диск, тоже сунул его в карман.
— Смотрел?
Николай кивнул. Андрей беззвучно вымолвил какое-то проклятье. Как и с Сашей, они сейчас понимали друг друга почти без слов.
— В сумке есть ее одежда?
Гроссман снова кивнул, и Серапионов сам выхватил сумку из машины, потом указал на незакрытую дверцу:
— Садись.
Взмах черных "крыльев" — и Николай остался в одиночестве. В относительном одиночестве. Разумеется, он не обольщался: здесь кругом бандиты, даже если их и не видно. Ник посмотрел на синеющее вдалеке море. Наверное, последний раз. Через несколько минут — пуля в затылок и не поминайте лихом...
* * *
Андрей взлетел на второй этаж. Красавчик Борюся прогуливался по коридору, любуясь громадным — во всю стену — аквариумом.
— Нужен компьютер.
— Узнаю, — и Борис отправился искать кабинет хозяина.
Серапионов заглянул к Ренате. Она не послушалась его и не сидела на месте. Вернее, сидела, но на подоконнике. Смотрела на своего благоверного в машине. При входе Андрея неторопливо встала. Словно она здесь королева, повелительница, хозяйка всего, а он — только ничтожный слуга.
— Здесь твоя одежда, — Андрей швырнул сумку к ее ногам и развернулся. — Пять минут тебе на всё.
Рената присела, расстегнула "молнию", вытащила комбинезон, свитер, куртку.
Серапионов, как и говорил, вернулся ровно через пять минут. Рената была почти полностью готова. Собрала в "хвост" свои длинные золотистые волосы, обулась, чуть неуклюже сгибаясь в талии. Он терпеливо ждал, следя за каждым ее движением. Стоял и ждал.
— Идем!
Андрей ухватил Ренату за руку и повлек за собой.
— Борюся, ты за рулем, — бросил он сподручному, проходя мимо аквариума. — Остальным — сидеть на месте.
— Понял! — согласился красавчик-блондин, оценивая "девчонку", ведомую шефом.
Большая рыба уставилась на Ренату из-за плеча Борюси, выкатив круглые глаза и беззвучно двигая губами, как сурдопереводчик в программе новостей. Женщина хихикнула. Андрей покосился на нее, но ничего не сказал. Тронулась умом, что тут поделаешь...
Втолкнув ее в машину, Серапионов сел впереди Ренаты. Борюся повернул ключи, Андрей снял пистолет с предохранителя. "С глушаком, — невольно отметил про себя Гроссман. — В машине нас хлопнешь?"
Рената с интересом смотрела на море, на катера, на лодки рыбаков, на яхты. Что с нее взять?
Но Борюся гнал куда-то за город. Значит, все-таки где-нибудь в тихом месте. И то верно: зачем хорошую чужую тачку загаживать? Логично...
Ехали долго. Николай понял, что в леса.
Наконец автомобиль, напрыгавшись на кочках, остановился на поляне.
— Выходите оба, — приказал Андрей, не оглядываясь. — Борюся, сиди здесь.
Блондинчик с ухмылкой кивнул и остался.
Николай и Рената шли впереди, Серапионов — за ними, чуть отставая, не в ритм. Гроссман все время пытался словить момент, когда их палач вскинет руку и дважды нажмет на курок. Это было невыносимо. Еще немного — и Ник сам взмолится, чтобы все заканчивалось побыстрее.
Красавчик Борюся проследил за тем, как троица уходит за деревья, увидел, что шеф остановил их...
— Стойте, — произнес Андрей.
Николай остановился, сжав руку жены. Он боялся повернуться: палач, видимо, решил стрелять в лоб. В спину не захотел...
— Вы не делали копий? — вдруг спросил слегка подсевший, но по-прежнему очень похожий на Шуркин, голос Андрея.
Гроссман оглянулся и растерянно покачал головой. На Ренату Андрей даже не смотрел.
— Вы не скачивали информацию? — продолжал Серапионов, и было в этом допросе что-то от древнего, давно позабытого ритуала исповеди умерших египтян в их загробном мире.
— Нет.
— Распечатки?
— Нет. Ничего не делали. Диск смотрел только я. И только смотрел...
Андрей уставился куда-то в сторону. Только теперь Николай заметил, что его руки пусты и даже не в карманах.
— Документы с собой?
— Да.
— Деньги есть?
— Да...
— В Ростове вас искали, — продолжал Серапионов и теперь уже взглянул на Ренату. — Вряд ли там вас будут искать снова. Сделайте так, чтобы я больше никогда не слышал ваших имен.
После этих слов он резко развернулся и, не оборачиваясь, пошел к машине. Оставив Николая в полной растерянности, а Ренату — улыбающейся, будто она заранее знала, что все произойдет именно так.
Андрей уселся возле изрядно удивленного Борюси и процедил:
— Их трупы уже в море. Все остальное — забудь. Меня — в коттедж, сам — за билетом. До Новосибирска.
Николай опомнился только тогда, когда машина Серапионова и его прихвостня скрылась из виду. Рената разглядывала свою ладошку и оттирала невидимое пятнышко.
— Шо это было? — спросил Гроссман так, словно она могла ответить. Ему не верилось, что они живы.
Рената подняла ресницы и пожала плечами. На губах ее играла все та же безмятежная улыбка.
— Пойдем искать шоссе, — и они тронулись в путь. Только тут до Николая дошло, на что отважился Андрей Серапионов. — Ладонька, а ведь твой мальчишка только что спас нам с тобой жизнь!
Она с лукавинкой взглянула на него.
— Наш мальчишка, — исправился Гроссман и с благодарностью коснулся ее живота.
Малыш задорно пнул его руку. У Николая мелькнула шальная, неуместная в своей веселости мысль: "То ли еще будет!"
ЧЕРЕЗ ДЕНЬ...
Когда Андрей, отчего-то хмурый и неприветливый, отказавшись от приглашения погостить "дней несколько", вернул диск и улетел из Новосибирска, Серапионов-старший тут же набрал петербуржский номер своего осведомителя, Бориса Шадова. Узнав о том, как все было на самом деле, Константин Геннадьевич скрипнул зубами. Он был уязвлен в самое сердце. От кого угодно он мог ожидать такого предательства, но не от родного сына. Единственного сына.
Смакуя, Борюся поведал и подробности.
— Хорошо, Борис... — помолчав, нейтральным голосом сказал наконец глава "Salamander in fire". — Благодарю за важные сведения. И еще... постарайся все же узнать у него, куда они отправились. Если тебе понадобится техническая поддержка, то за этим дело не станет. Уж будь так добр, голубчик...
— Рад стараться, Константин Геннадьевич!
Но, не дослушав, тот уже бросил трубку.
Андрюшка! Идеальный, вышколенный с младых ногтей исполнитель, интеллектуал, логик, светлая голова... Наследник всего, чем владеет его отец... И повелся из-за какой-то бабы!
От соучредителей-компаньонов у Константина тайн, касающихся общего дела, не было никогда. Вот и теперь придется рассказать. Поделиться, "покумекать", как выражался Рушинский. И все же сделать это лучше в расслабляющей обстановке, не в офисе.
Серапионов пригласил Виктора Николаевича и Станислава Антоновича к себе в коттедж в Заельцовском бору. Это местечко в народе называется "обкомовскими дачами". Летом здесь благодать, а вот в весеннюю распутицу добираться очень неприятно. Однако ни Саблинов, ни Рушинский от барбекю не отказались. Не так уж часто им удавалось устроить себе подобный досуг.
Когда Константин Геннадьевич счел, что компаньоны уже достаточно "подобрели", но еще вполне способны трезво оценивать ситуацию, то, стараясь сдержать гневные интонации, рассказал о происшедшем в Одессе.
Желчный Саблинов совсем пожелтел от злости. Рушинский рассмеялся и, налив себе вина, подбросил чурбачков в пылающий камин.
— Эх, люблю готический стиль, как тут, у тебя, Костя! — сказал он. — Все никак себе такой же домишко не выстрою. Руки не доходят... Вот бы здесь Ремарку моему лафа была безмерная!
Серапионов задумчиво отстучал на столе какой-то ритм. И тут зашипел Станислав Антонович:
— Вот оно — новое поколение. Смена наша... Золотая молодежь! Ты, Костя, все сынком своим кичился: Андрей то, Андрей сё... А на поверку? Членом твой Андрей думает, а не головой. Кому мы все передадим — черт-те знает!..
Константин стиснул кулаки. Саблинов, конечно, ведет себя как порядочная скотина: у самого сын — наркоман, дочку из петли вытащили, в профессиональном плане не реализовался, физик хренов, вот поэтому и капает ядовитой слюной от зависти к другим, у кого дети чего-то в этой жизни добились. Но в целом злит как раз то, что он прав: не головой Андрей думал, когда эту стерву и мужика ее отпускал восвояси.
Но Рушинский, амплуа которого всегда было — разряжать конфликтные ситуации, вмешался и здесь:
— А чего? По мне, так Андрейка себя как мужик повел. Чего вы на него наехали-то?! Ну, "залетела" от него бабенка, ну, не был Тарас Бульба любимым Андрейкиным героем в школе. Правильно сделал. А им сейчас не до того, чтобы рыпаться, так что безопасны они. Это ты, Костя, за честь свою перед "братками", наверное, переживаешь?
Константин Геннадьевич поморщился: глупости, мол, говоришь, при чем тут "братки"? Хотя он сейчас, в таком состоянии, да еще "подогретый" Саблиновым, и сам, как Тарас Бульба, сына своего Андрия... голыми руками придушил бы...
Но Рушинский громогласно расхохотался, и смех его отозвался эхом высоко-высоко под сводом потолка.
— Ну так и забудь! — Виктор Николаевич опорожнил свой фужер и звонко выставил его на стол. — Делов-то! Я бы, правда, на месте сыночки твоего умнее поступил. Взял бы красавицу ту за шкирку, отволок в первый же загс, штампик — туда-сюда — и ни одна сволочь из даже самых-рассамых правоверных "в законе" пискнуть бы против официальной супруги не посмела! Да и она сама под присмотром была бы, на виду. Вряд ли против мужа со свекром выступать полезла бы, даже имейся у нее такие помыслы...
— Че смеяться, Вить! — фыркнул Серапионов, чем вызвал новый приступ хохота у жизнелюба-Рушинского. — Пошутил — и будет. Кто вообще знает, от кого она брюхатая...
— В каждой шутке, Костя, только доля шутки. Я, вообще-то, серьезно говорю, хоть и гогочу. Дело-то молодое. А они все, молодые, — презабавные ребята. Как-нибудь и без нас, старперов-язвенников, разобрались бы между собой.
Саблинов поднялся, чернее отполыхавших углей, с сарказмом выдал:
