Дом

Дом

— Боже, ну и запах! — возмутилась Мина, огибая угол дома, — Тут что, где-то нелады с канализацией?!

— Да тут везде с ней нелады, — неохотно отозвался Паша, — район-то древний, что тут поделаешь? А здесь, конкретно, какая-то труба на поверхность выходит, так что, кумар стоит уже не первый год.

— Но тут же дети играют! — вполне серьезно поразилась она, словно не осознавая, что для этих самых детей игры в войнушку на берегу речки "парашки" давно вошли в привычный уклад жизни.

Паша улыбнулся, в который уже раз подумав о том, до чего же непохожа на остальных и отрешена от этого мира его девушка. Все для Мины было в диковинку, все необычно и, порою, пугающе. Безногий попрошайка на улице вызывал у нее приступ искренней жалости, и она отчаянно ругала Пашу, заявлявшего, что этот инвалид, собирающий деньги, якобы, на операцию, зарабатывает, таким образом, куда больше него самого, а все собранные деньги пропивает вечером в ближайшей пивнушке. Запах канализационных нечистот, такой нормальный и обыденный, она воспринимала не как нечто само собой разумеющееся, а как что-то жуткое и выходящее из ряда вон! "И как же здесь живут люди?!" Да как все!

Нет, конечно же, она видела не только плохое среди того, что сам он считал обычным и не заслуживающим внимания. Среди темноты серой обыденности Мина, подобно лучу фонарика, выхватывала то, что хотела ему показать, ярко высвечивая это на общем фоне. Она видела и хорошее, гораздо лучше, чем он сам. Паша помнил, как однажды Мина залюбовалась полетом сороки — птицы, которую сам он называл не иначе, как "длиннохвостое чудовище", и сам он, поневоле, по-новому взглянул на эту "грозу огородов", кажущуюся такой неуклюжей.

Только Мина, и никто больше, могла засушить на память цветок шиповника, который он воткнул ей в волосы на первом свидании.

Только она. За это он ее и любил....

Вот только, порой, эта ее способность всему удивляться, здорово удивляла его самого. Например, сейчас.

— Это еще не запах, — улыбнулся он ей, нежно взяв за руку, — Хочешь, я проведу тебе маленькую экскурсию по злачным местам "Юбилейного"?

— А стоит? — спросила Мина, — Мы, ведь, кажется, всего лишь хотели срезать путь до остановки?

— А мы его и срежем, только сначала еще один маленький круг навернем. Я думал, что тебя интересует все древнее и загадочное?

— А что древнего есть здесь? — она оживилась, не смотря на то, что была уверена в том, что он всего лишь шутит.

— Дома! — торжественно объявил Паша, — Древние, полувековые деревянные дома. Быть может, даже, и более, чем полувековые. А удивительное там то, что в них до сих пор живут люди.

Мина недовольно нахмурилась.

— Ну а мы то там что забыли?

— Как что? Ты же меня сбила с мысли, так и не дав сказать главного! Один дом там недавно малость погорел. Жильцов в нем уже нет, двери на распашку, так что, спокойно можно внутри полазить, посмотреть, какой он из себя.

Теперь она призадумалась вполне серьезно. Если Паша рассматривал эту прогулку (или, правильнее было бы назвать ее вылазкой) как очередное приключение, то она видела в этом нечто большее. Дом, в котом еще недавно жили люди, в спешке бежавшие из-за пожара. Возможно, даже, оставив вещи. Нет, не телевизор с видеомагнитофоном, конечно, а, скажем, плакаты на стенах, старый деревянный стол, на котором детской рукой вырезано что-то вроде "Павел + Вильгельмина = Любовь". Конечно же, это может быть опасно, и вот это уже привлекало Пашу и отбивало желание идти туда у нее. Но все же....

— Пошли! — сказала она, загадочно улыбнувшись, — У меня, почему-то, предчувствие, что нас ждет что-то интересное.

Улица Пятницкого, неофициально признанная худшим районом "Юбилейного" жилмассива, встретила их традиционным запахом нечистот из разливавшейся во дворе одного из двухэтажных домов лужи. Должно быть, канализационные системы здесь не ремонтировались с момента постройки бараков НЗХК, превратившиеся, впоследствии, в жилые дома, стоявшие здесь, как минимум со времен окончания Великой Отечественной. Довершало картину запустения и безнадежности этого клочка земли из 6-7 домов, ощущение контраста с остальными зданиями и сооружениями. Позади — более или менее жилые пятиэтажки с традиционными "хрущебами", впереди — девятиэтажный панельный дом, которому не стукнуло еще и двадцати лет. Справа — детский сад, почти к самой ограде, которого и подступала зловонная лужа, расположившаяся под окнами живущих здесь людей. Быть может, именно из-за нее во дворах не было слышно детского смеха, да и в ближайшей к ним части садика не резвились малыши, предпочитавшие другой его край. Слева — большое и красивое здание районной поликлиники, словно бы не замечающее своих мелких, несчастных соседей.

А среди разваливающихся и устало кренящихся на бок домишек, подобно шейху среди рабов, гордо возвышался трехэтажный кирпичный дом, отстроенный на месте одного из снесенных бараков. Правда, и в нем также не распахивались окна, навстречу летнему солнцу, и не кричали счастливые дети.

— Все эти дома собираются сносить, — пояснял на ходу Паша, помогая Мине перебраться через темный ручеек, — А на их месте стоить вот такие, вот, трехэтажки. На первые два этажа вселяют старых жильцов, а за счет продажи третьего пытаются вернуть часть денег за строительство. Государственный проект.... Вот только, пока что, только один дом снесли, а остальные стоят и, видимо, будут стоять, пока не сгорят все, к чертовой бабушке. Самое забавное, что кое-кто даже стремится сюда переехать! Дескать, продадим свою квартиру, купим новую здесь — денег уйма останется. А через годик-другой дом снесут, отгрохают новый, и будет у нас и куча денег, и новая квартира. Многие уже так и сделали — перебрались сюда жить. Так теперь и ждут, когда же за их дом возьмутся. А еще...

— Т-с-с-с!... остановила его Мина, — Не трандычи! Лучше прислушайся.

Паша последовал ее совету.

— Слушаю. Ну и что? Ничего особенного. Тихо.

— Вот именно, что тихо. Возле девятиэтажки играют дети, но и их почти не слышно. Это место словно глотает любые звуки.

Он мысленно усмехнулся. Как всегда, Мина видит и слышит то, что недоступно ему. Если, конечно, это не ее личные глюки!

— А, по-моему, все проще. Место гадкое, поэтому даже разговаривать здесь неохота. Вот и тишина....

-Кто знает. — Мина неопределенно пожала плечами, не оставляя, впрочем, сомнений, что уж она-то знает все. Теперь Паша не мог сдержать улыбку, да и не пытался этого сделать.

— А вот и тот дом. — сказал он, указывая вперед. — Пришли!

Издалека этот дом ничем не отличался от остальных, но вот если подойти поближе — различия обнаруживались более, чем разительные. Многие из окон других домов были закрыты ставнями — окна же этого, по крайней мере, на первом этаже, были просто заколочены фанерой, а осколки выбитых стекол валялись возле фундамента. Чердачное окошко украшал словно бы впечатанный в стену над ним султан черного дыма, при ближайшем рассмотрении оказавшийся прогоревшими досками.

Если остальные дома выглядели умирающими, то этот был УЖЕ мертв.

— Пойдем внутрь? — спросил Паша, — Вход с той стороны, если его, конечно, не заколотили.

Мина, словно не услышав его, зачарованно смотрела на дом. Ей он уже не казался умершим. Скорее, спящим, или.... Затаившимся! Ожидающим чего-то и потому не желающим уходить из этого мира окончательно. Быть может, именно их?...

— Ну, так что, пойдем? — переспросил Паша.

— Что-то мне уже не кажется это хорошей идеей? Может, не стоит?

— Опять "шестое чувство"?

— Что-то на него похожее.

— А может быть, ты просто боишься?

— Может быть...

Она не знала. Ее тянуло в этот дом. Тянуло узнать все его тайны, но в то же время, она боялась его черных провалов окон, его легкого, едва заметного запаха гари....

— А он не рухнет? Я имею в виду, на нас, когда мы будем там?

— Не должен, — оптимистично улыбнулся Паша, обняв ее. — На вид он еще крепкий. Но ходить там, пожалуй, стоит, все же осторожнее, особенно на втором этаже. Кто знает, насколько сильно прогорел пол или потолок. Но, я думаю, серьезные дыры мы увидим сразу. Так пойдем?

— Пойдем. — решилась Мина, бросая последний взгляд на окна второго этажа.

Дверь. Порог. Скрипучая лестница, сумрачный коридор, в который с трудом пробивались блики света из щелей в закрывающих окна досках. Все двери в квартиры были открыты. Вернее, нет, некоторые были открыты, а некоторых не было вовсе. Даже на уцелевших не хватало замков — кто-то выдрал их "с мясом". То ли хозяева, забиравшие из своих квартир все целое, то ли кто-то, пришедший сюда поживиться.

Паша шел впереди, осторожно перешагивая валяющиеся на полу обломки косяков, дверей и чего-то еще.

— Начнем с левой квартиры. — произнес он, почему-то шепотом. Наверное, так же, как и Мина, боясь потревожить спящий дом. Хотя, разве можно было потревожить его сильнее, чем войдя в его чрево?

В квартире, естественно, царило не меньшее запустение, чем в коридоре. Никакой мебели, ободранные во многих местах обои и месячный, если не больше, слой пыли. Однако, не было видно никаких следов разгула огня — видимо, пожар начался выше и так и не добрался до первого этажа.

Не заботясь, больше, о собственной безопасности или, по крайней мере, ненадолго позабыв о ней, ребята разбрелись по разным частям квартиры, ища что-то, интересное каждому из них. Паша внимательно осматривал все комнаты, ища что-нибудь, что могло бы пригодиться — розетки, провода, или еще что-то, забытое хозяевами. Мина же просто задумчиво бродила вдоль стен, иногда прикасаясь к ним рукой. Порою ей казалось, что она, в самом деле, слышит отголоски прошлого. Приглушенные временем голоса людей.... Слишком сильно приглушенные, чтобы можно было их разобрать.

— Тут ничего интересного! — крикнул Паша из помещения, когда-то бывшего кухней. — Пойдем в другую квартиру.

И в эту секунду Мина услышала голоса. Сдавленные, приглушенные, едва различимые, но все же, куда легче воспринимаемые, чем те шорохи, что она слышала до этого.

"Не бойся... Они .... Не за нами...."

"Может... заберут его?..."

"Если не услышат нас..."

"И тогда... сможем ..."

"Да ... уйти!"

Дрожа всем телом Мина отступила в центр комнаты, но два спорящих голоса не исчезли, когда она отняла руку от стены.

"Она, кажется, слышит нас!"

"Тогда молчи.... Пусть они..."

Продолжения разговора, если он, конечно, был, Мина не услышала, так как в этот момент чьи-то сильные руки крепко схватили ее за плечи.

Она хотела закричать, но не смогла — вырывающееся из груди сердце встало плотным комком в горле, мешая не то, что кричать, но, даже и говорить.

— А-а-а! Напугал?! — злорадно завопил Паша у нее под ухом, но, развернув дрожащую от страха Мину лицом к себе, тут же умолк, встретившись с ней взглядом.

— Дурак. — коротко бросила она, вырываясь из его рук.

— Прости. — пробормотал он, — Я не хотел... Я не думал, что ты так сильно испугаешься.

Мина ничего не ответила на это, лишь наградила Пашу испепеляющим взглядом, на который была способна лишь она одна, и направилась к выходу из квартиры.

— Хочешь уйти?

— Нет. — ответила она, — Хочу осмотреть весь этот дом.

И с этими словами Мина исчезла в соседней квартире. Проклиная себя за глупость, Паша зашагал следом.

Ничего принципиально нового они не обнаружили и во второй квартире. Все то же ощущение заброшенности, разгрома и запустения. Оторванные от пола плинтуса, отправившиеся не то на новое место жительства хозяев, не то на дрова соседского дачника, вынесенные с петель двери, одна из которых валялась на полу. Разбитая раковина на кухне и унитаз в туалете.... Здесь так же не было видно следов огня, зародившегося, вероятно, на чердаке.

Ребята обследовали квартиру в полном молчании, стараясь не наступать на скрипучие доски и вообще, производить как можно меньше шума. Паша не отходил от Мины ни на шаг, то ли оберегая ее от возможных несчастий, то ли просто пытаясь вымолить таким образом прощение. Сама же Мина, не замечая ничего вокруг, вслушивалась в окутавшую дом тишину, надеясь вновь услышать беседу его обитателей, кем бы, или чем бы они ни были.

— Ничего интересного. — прокомментировала Мина, закончив осмотр последней комнаты.

— Пойдем дальше?

— Пойдем.

Последняя квартира на этаже встретила их совсем иначе, нежели первые две. Едва перешагнув ее порог, Мина тут же вновь услышала голоса. Но не те, что ранее, шептавшиеся о них, а совсем иные. Голоса из иного времени. Из прошлого, при чем, совсем недавнего...

— Ты слышишь? — удивленно спросила она, чувствуя, как спина вновь покрывается щекочущими кожу мурашками.

— Слышу что?

— Людей?

Паша обеспокоено посмотрел на нее. Когда твоя девушка начинает слышать людские голоса в пустом доме, это означает, что либо у нее абсолютный слух, а тебе пора обратится к ЛОРу, либо у нее галлюцинации, и уже ей следует обратиться к врачу, вот только совершенно иной специальнсоти.

— С улицы? — на всякий случай спросил он, — Или здесь?

Но Мина уже скрылась в ближайшей комнате, не обращая на него внимания. Паша чертыхнулся и двинулся за ней, уже жалея о том, что вообще потащил ее в эту погоревшую развалину.

Эта комната не походила на все те, через которые ребята уже прошли. Так же, как и все, она была разгромлена и покинута, но сравнительно недавно. На стенах, кое-где, уцелели обои, а там, где они все же были сорваны, висели плакаты с изображениями голливудских звезд или забавные детские рисунки. Вряд ли жильцы съехали отсюда недавно. Скорее всего после пожара здесь просто устроили свой "шалашик" окрестные дети, разукрасив стены и соорудив себе в углу импровизированное кресло из утащенных из под дверей квартир ковриков.

Мина замерла в центре комнаты, вслушиваясь в голоса и пытаясь вычленить из них хоть что-то, что можно будет разобрать и осмыслить. Паша, тем временем, с улыбкой расхаживал вдоль стен, с интересом рассматривая рисунки, забавные подписи к ним и плакаты.

"Когда мне будет двадцать — я обязательно женюсь на Бритни Спирс." — гласил один из детских автографов, расположившийся под наполовину ободранным плакатом юной певички.

"К тому времени она станет отъевшейся, толстой, и ее возьмет себе разве что твой папа" — гласил другой.

"Саша, я тебя люблю!" — кричала надпись, сделанная баллончиком с красной краской, а для ее подтверждения чуть ниже было нарисовано истекающее кровью сердце, пронзенное стрелой. Странный образ любви...

Признания в любви друг другу, сообщения о том, что "Здесь был Вася" и обещания прибить того, кто "...утащил вчера из шалаша амулет!". Все они отдавали каким-то истинно детским очарованием, которое Паша уже успел потерять в свои восемнадцать, ощущение которого оставляло некий теплый осадок на сердце. Ему даже казалось, что и он слышит голоса, прорезающие толщу времени и долетающие, таки, если не до его слуха, то уж, наверняка, до его разума.